ПГТ

Не помня себя от счастья, Эдик что-то замычал в трубку, но потом собрался и смог членораздельно объяснить, что это очень здорово, так как именно сегодня ему нужно одну справку получить. Для дедушки из Саратова. А завтра его пригласили на концерт Муслима Магомаева. В Москву.

Уже через неделю Эдик работал сторожем на складе. Разгадывал целыми днями кроссворды, был доволен жизнью и больше не мечтал о карьере строителя.

***

– Вот такая, какгрится, Португалия, – назидательно закончил Захарыч, – а ты говоришь. Думать надо, о чем мечтаешь.

Я аж опешил.

– А причем тут Португалия?

– Не причем, – пожал плечами Захарыч. – Присказка у меня такая.

В этот момент во двор вошел Дмитрий.

– Здорово, Димухан, – приветствовал его Захарыч. – Как, такскать, дела?

– Наидобрейшего вам денечка, Геннадий Захарович, – ответил Дима. – Дела, как у арбуза: живот растет, а хвостик сохнет! Вы ко мне по делу или так, от работы отвлекать?

– Да вот с другом твоим пришел, какрится, познакомиться,– неожиданно заявил Захарыч. – Слава о нем по поселку идет. Умный человек говорят, с Петербурга, знает все тайны мира. А с умным человеком, шоназывается, пообщаться завсегда приятно.

– Кто говорит? – хором спросили мы с Димой.

– Все говорят! – серьезно покачал головой Захарыч. И тут же рассмеялся, увидев наши вытянувшиеся лица:

– Да шучу я, шучу. Пару ключей мне, какгрится, надо сбацать, – и протянул Мастеру образцы.

– Ладно, – облегченно молвил Димам. – Вы полчасика подождите тут. Сделаю.

– Делай-делай, не спеши, – поощрил его Захарыч. – А я пока с другом твоим поболтаю, вижу, истории наши строительные ему, какгрится, нравятся.

И он блаженно прищурился, как кот на солнышке.

Дима виновато посмотрел на меня: мол, потерпи уж, чего там. Я пожал плечами: мол, чего уж там, потерплю.

У меня было много дел и мало времени. И настроение не ахти: сроки поджимали, а найти ничего существенного не получалось. В такой ситуации только и слушать байки какого-то бывшего Диминого начальника. Но не посылать же его?

И, все-таки как же это он про Португалию угадал? Совпадение? У меня аж мурашки по коже пробежали.

Тут я заметил, что Захарыч уже некоторое время говорит.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Марш энтузиастов

– …я-то Димона за что люблю: он, какгрится, смекалистый. При этом дослушает всегда до конца, не торопится, такскать. Не то что некоторые. Ох, однажды мои удальцы учудили…

***

В огромном проценте случаев до критической ситуации доводят следующие слова: "Все понял, дальше можете не объяснять".

Именно эти слова произнес в то утро Славик, старший стройбригады, когда Геннадий Захарович рисовал ему планировку склада. На первом этаже жилого дома находились магазины и кафе, а в подвале – великое множество подсобных помещений: какие-то там теплоузлы, склады, катакомбы и пещеры Али-Бабы. Вот в этом подвале требовалось сломать кирпичную перегородку, а потом завезти туда стройматериалы.

Славик очень торопился: надо было дочку забрать из сада. Поэтому, не дослушав шефа, заверил его, что ему все совершенно ясно.

Захарович, конечно, немного сомневался. Знал он Славика, как облупленного. Но бригадир был предельно убедителен. Слава просто представил себе заплаканное дочкино лицо в том случае, если он не придет вовремя, и готов был уломать хоть сто начальников, только бы до этого не дошло.

Выйдя от начальники, Славик помчался организовывать процесс. Лучше всего для такой работы подходил Лешка Малой, парень молодой и крепкий. Он усиленно занимался в тренажерном зале, и его перло от избытка энергии. Леша бы с радостью использовал свою силищу для разгрома врагов, но врагов вокруг не наблюдалось. Малой мог бы лупить сограждан, но их надежно защищал Уголовный кодекс. Поэтому сегодняшнее поручение было прекрасной возможностью продемонстрировать всю удаль молодецкую.

Славик показал Лехе ту стену, которую надо было разрушить. Как ему казалось, надо было разрушить. Да разрушить побыстрее, чтоб потом еще цемент принять. Сразу после инструктажа Славик немедленно убыл за ненаглядной доченькой.

Лешка схватил кувалду и, рыча от ярости, как Конан-варвар в исполнении актера Шварценеггера, принялся крушить ставшей ненужной преграду. Это доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие, и кирпич, не ожидавший такого натиска, был быстро и позорно разгромлен. Уже через полчаса от перегородки осталась только груда осколков, аккуратно сложенная Лешей в сторонке.

После разрушения стены перед Конаном открылось еще одно помещение, но разбираться было некогда, потому что приехала машина с цементом. Леха с упоением таскал мешки, воображая, что это красивые обнаженные женщины, которых он спасает из рушащегося города Вавилона. Откуда в городе Вавилоне, даже рушащемся, такое количество красивых женщин и зачем они обнажились, Малой вряд ли мог бы объяснить.

Водитель, наблюдавший за ним, подумал, что работников в этой конторе набирают напрямую из сумасшедшего дома. Ибо нормальный рабочий не может получать такое удовольствие от переноски цемента. Ведь цемент тяжелый и пыльный. У этого шофера было очень бедное воображение, не как у Малого.

Леша перетащил все мешки и сложил из них настоящую баррикаду. "Как будто я пулеметчик и дот охраняю", – радостно подумал он. И даже приладил к мешкам какую-то трубу вместо пулемета. Пострелял чутка, виртуозно изображая выстрелы губами. Потом закрыл помещение выданным ему ключом и отправился в спортзал, сочтя сегодняшнюю нагрузку явно недостаточной.

Утром на новоустроенном складе собралась вся бригада. Курили, обсуждали политические новости, настраивались на рабочую волну. Неожиданно, в соседнем помещении, которое теперь было совместным со складом Лехиными стараниями, распахнулась одна из дверей. Оттуда вышла женщина, всем своим видом напоминавшая продавщицу. Как ни странно, именно продавщицей она и оказалась.

Дама спустилась на принадлежавший магазину склад и была несколько фраппирована. Это если говорить грубо. Если говорить мягко, то она обалдела настолько, что на некоторое время потеряла дар произносить какие-либо звуки. Потом дар этот вернулся к ней, и она компенсировала вынужденное молчание, взвыв, как сирена противовоздушной обороны. Вы слышали ту сирену? И не нужно, приятного мало.

Децибелы ее крика проникли до самого чердака. От этих децибел начались схватки у девушки на третьем этаже, и прошел запор у дедушки на четвертом. Тут же, как пудели по знаку дрессировщицы, примчались остальные продавцы. За ними спешила, насколько позволяла комплекция, заведующая магазином. Мифические фурии показались бы жалкой пародией рядом с этими негодующими женщинами. Из уст их извергался гром, а из глаз сыпались молнии. Бывалым мужикам из бригады стало страшно.

Оказалось, конечно, что Славик чудовищно ошибся, решив, что понял, где нужно ломать. И в результате этой ошибки была сломана стена чужого склада.

Ой, и скандал был! Вызвали милицию. Приехали представители администрации, выдававшие разрешение на аренду подвала. Было много криков, заламывания рук и призываний неба в свидетели.

С огромным трудом удалось решить вопрос полюбовно. Работники магазина, к счастью, мало пользовались складом и ничего ценного там не хранили. Это спасло ситуацию. Захарыч пообещал накрыть "поляну" для "самого красивого коллектива на свете". Женщины растаяли. И даже заведующая, тряхнув выбеленной перекисью прической и тремя подбородками, подобрела. Уж больно галантен был Геннадий Захарович, и вид имел представительный. Настоящий полковник!

Вечером того же дня в соседнем кафе гремела музыка, а песню "Ах, какая женщина, какая женщина" заказали семьдесят четыре раза. После чего один из барменов уволился. Сказал, что он не готов работать на таком вредном производстве.

На следующий день Геннадий Захарович потребовал заложить пролом. Устранить, так сказать, недостатки. Славик, не дав ему договорить, рапортнул: "Все понятно, шеф!" и умчался устранять. Он опять торопился. Сегодня дочку надо было отвести к стоматологу.

Сделали оперативно. При этом, правда, заодно заложили вход в теплоузел. Так что с началом отопительного сезона обезумевшие сантехники две недели не могли понять, есть ли он вообще в этом проклятом доме. А замерзшие жильцы проклинали коммунальные службы и правительство.

***

– Так что, если делаешь, то, такскать, думай, – назидательно закончил Захарыч, как будто это я сломал ему не ту стену.

– Да я думаю, – ответил я.

– Да уж я вижу, – странно посмотрел на меня Захарыч.

– Как вы там? – высунулся из мастерской Дима. – Не изволите ли скучать? Вы там чаю налейте, шоб жизнь раскрасилась. Олег, ты тут все знаешь, будь добреньким, хозяйничай.

– Ви, мон женераль, – я приложил руку к пустой голове, а потом добавил:

– Можно я к тебе зайду на минутку?

Мастер кивнул головой и скрылся за дверями.

– Слушай, Дим, – сказал я, – начальник твой бывший – человек пожилой, много кого знает. А я хочу на кладбище сходить, вдруг удасться отыскать что-то интересное. Спроси у него, к кому там можно обратиться, а? Вдруг подскажет. А то мне не очень как-то удобно.

– Да какие вопросы, спрошу, – не отрываясь от работы, ответил Дима.

На самом деле, я мог бы спросить и сам. Но, подходя психологически, над Диминым вопросом Захарыч будет размышлять серьезнее. Знакомы они давно, и за ключики будет благодарен. Все-таки я циник, да. Но это часть моей работы.

– Хотите чаю? – тоном Калягина из "Здравствуйте, я ваша тетя" предложил я, вернувшись к гостю.

– Какгрится, не откажусь, – галантно произнес Захарыч.

Я поставил чайник, и, принеся из домика сахар с печеньем, снова уселся в беседке.

– Да, – задумчиво проговорил Захарыч, – замучил я вас, такскать, своими разговорами.

– Нет-нет, что вы, мне очень интересно, – заверил я.

Как будто бы я мог сказать что-то другое!

– Интересно? Ну и хорошо. Расскажу тебе тогда еще одну историю. Последнюю, – Захарыч внезапно перешел на "ты", – О том, что, какгрится, не надо думать о себе слишком много.

– А почему вы думаете, что именно для меня эта история актуальна? – обиделся я, одновременно и на "ты" и на "думать о себе". Достал он меня со своими намеками.

– Да не, ты тут вообще, какгрится, не причем. Истории просто такая.

И он подмигнул.

– А, – сказал я. – Понятно.

– Так вот…

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Качай, Гриша, качай

В то утро Захарыч бодро распределил работников бригады по объектам и выдал им задания. Гриша Силай и Леня Фокин были направлены на побелку подъезда. Жильцы там проживали скандальные и завалили контору кучей писем: побелите, мол, а то от нынешнего вида парадной оскорбляется наше эстетическое чувство. Мол, особо остро ощущается несовершенство мира при жизни в таком подъезде.

Леня с Гришей взяли пульверизатор, мел, синьку и потопали. Уже на месте намешали побелки, а Леня, как более опытный из двоих, виртуоз, так сказать, кисти и валика, лично добавил синьку. Гриша, правда, не до конца был согласен с пропорциями, и даже попробовал озвучить свое мнение. Но Леонид грубо прервал его. Мол, не говори под руку мастеру. И в продолжение популярно объяснил, что, если Гриша не разбирается в многообразии оттенков голубого и не понимает, какого цвета станет смесь после высыхания, то не стоит даже пытаться озвучивать ценное, но ненужное мнение.

Гришаня наставлению внял и выразился в том смысле, что цвет данного конкретного подъезда, особенно с такими несимпатичными жильцами, его волнует мало. Готов хоть сажей покрыть. После чего Григорий полностью отказался от оценочных суждений и закурил, меланхолично наблюдая, как напарник добавляет и добавляет синьку в раствор белил.

Из дверей квартиры первого этажа высунулась бабулечка, одна, кстати, из самых активных местных кляузниц. Тоном отличницы, отказывающей двоечнику в списывании контрольной, она сообщила, что у них в подъезде не курят. Гриша согласился учесть пожелания жильцов, но отказался от гарантий их выполнить, ибо курение составляет часть технологического процесса. Без курения, сообщил он, подъезд останется незаконченным до китайской пасхи. Бабулечка сердито хлопнула дверью, но, судя по напряженному молчанию за ней, держала ситуацию под неусыпным контролем.

Наконец Леонид решил, что цвет идеален. Можно начинать. Он взял "удочку" с распылителем и сказал:

– Качай, Гриша. Давай, качай.

Гриша послушно заработал насосом.

В то же самое время в контору нежданно-негаданно заявился новый районный начальник. Был он активен. Очень активен. Даже для нового начальника чересчур. И активен не в ту сторону, куда надо.

Он почему-то пребывал в уверенности, что в строительстве понимает все, а остальные даром едят свой хлеб. Даже более того – воруют. Воруют, стервецы! Поэтому надо их всех – к ответу. К ногтю! В целом, конечно, ничего особенного. Подобная дурь периодически поражает руководителей разного ранга. Звездная болезнь, никуда не денешься. Обычная история.

Внезапность приезда районного начальника была обусловлена желанием выявить случаи пьянства, разгильдяйства, хищений и других проявлений беспорядка и хаоса. Захарычу он свою позицию обозначил недвусмысленно и предложил сотрудничать. Иначе может начаться усиленный поиск недостатков в работе самого Захарыча, а их, недостатки, при желании возможно найти у кого угодно. Но не на того напал.

Геннадий Захарович хотя и играл иногда в бытовке на баяне в рабочее время, был такой грешок, но, в общем и целом, старательно тянул порученную ему службу. Тянул, несмотря на более чем скромное финансирование, отсутствие материально-технической базы и другие системные недостатки. И не пил никогда в рабочее время, между прочим.

Поэтому ему стало обидно за такой подход к его, а также вверенного ему коллектива, работе. Атмосфера отношений накалилась, в воздухе запахло предгрозовым озоном. Но люди взрослые, собачиться не стали, а порешили пройтись по объектам, чтобы на местах обсудить конкретные недостатки, если таковые обнаружатся.

К тому времени Гриша уже достаточно давно двигал поршень насоса, и давление в шлангах сильно выросло. Леня оглядывал потолок, как Андрей Рублев рассматривал место на сводах под свои бессмертные фрески.

В какой-то момент, устав качать, Григорий высказал мнение, что давление достаточное и пора бы заняться побелкой. А не стоять, разинув рот, как это делает Лучший Маляр Сезона. Леня согласился и нажал на гашетку. Реакции не последовало. Видимо, сопло забилось.

– Качай, Гриша, качай, – сказал Леня. – Щас продавит.

И Гриша качнул. Потом качнул еще. И еще.

Шланги напряглись. Гриша качал, все увеличивая давление, а Леня по-прежнему безрезультатно давил на гашетку.

Двери подъезда распахнулись, и вошло многочисленное начальство. В смысле, Захарыч и этот, из района. Все уставились друг на друга. Бабулечка немедленно высунула голову из дверей, готовая в любой момент вступить в какую-нибудь свару.

– Вот, белить подъезд ребята будут, – после некоторой паузы пояснил Захарыч, – четко по графику работы идут.

Районный начальник посмотрел на всех неодобрительно и спросил:

– Так чего не белят? Чего стоят-то?

В голосе его угадывались выговор с занесение в личное дело и лишением квартальной премии.

Захарыч вопросительно глянул на Леню, а тот, чтобы сказать хоть что-то, молвил:

– Качай, Гриша, качай.

И Гриша снова качнул.

Шланг разорвался сразу по всей длине. Звук был таким, будто лопнул огромный воздушный шарик, надутый добрым, но неуклюжим великаном. Целое ведро побелки, щедро сдобренной синькой, взметнулось в воздух и тут же осело на окружающий мир прекрасными белоснежными хлопьями с голубоватым оттенком. Все, что находилось в радиусе пяти метров, было прокрашено с изумительнейшей тщательностью.

Бабушка, которая непосредственно перед взрывом открыла рот, чтобы выразить свое возмущение малярами, правительством и распущенностью молодежи, вдруг почувствовала, что сказать ничего не может, потому что рот наполнен густой жидкостью. Фигуры остальных находившихся в подъезде людей напоминали гипсовые статуи из пионерского лагеря. Гриша держал во рту потухший окурок сигареты, символизируя горниста. Леня с "удочкой" поразительно походил на "Девушку с веслом". Районный начальник боялся за свою жизнь, и это было заметно даже сквозь белила.

Он и нарушил молчание первым.

– Вы что, охренели? – жалобно заскулил он. – Три дня только, как новый костюм из Москвы привезли.

По голосу начальника создавалось впечатление, что он сейчас разрыдается.

В это время бабушку отпустил шок, и она исчезла за дверью. Побежала звонить в ООН.

– Не продавило, – констатировал Леня. А Гриша, оглядев окружающее пространство взглядом бесстрастного критика, молвил:

– Я же говорил: синьки много. А ты: "качай, качай".

Виртуознее всех в этой ситуации повел себя Захарыч. Он повернулся к начальнику, и, сплюнув частицы мела, сказал:

– Моя заявка на новый пульверизатор лежит без движения год. Если будет разбирательство, мы – не причем, а вот вас по головке не погладят.

Начальник, не найдя, что сказать, развернулся и вышел на улицу. Захарыч, показав Лене с Гришей большим пальцем "лайк", последовал за ним.

Новый пульверизатор привезли только через два месяца. А еще через полгода районного босса сняли и перевели руководить тамошним клубом. На памяти Захарыча этот начальник был девятым.

***

Захарыч закончил, а у меня возникло странное чувство. В этой истории я увидел себя. Интересно, с чего бы?

– Готово, Захарыч, – Дмитрий вышел из мастерской и протянул ему ключи, старые и новые.

– Ой, спасибо, Димухан, – поднялся Захарыч. – Сколько, такскать, с меня?

– Я вам вот что скажу, Геннадий Захарович, – наклонил голову Дима. – Идите вы под три колды! С друзей гусары денег не берут.

– Когда ты пойдешь по миру с протянутой рукой, я тебе подам, но немного. Потому что я тебя, какгрится, предупреждал, – назидательно сказал Захарыч.

– Договорились, – махнул рукой Дмитрий. – Вы лучше вот что скажите. Олегу надо на старом кладбище поискать кое-что по нашей истории. Кто там сейчас командует? Имею ли я честь кого-нибудь знать или варяг какой на управлении?

– Так там же Бляха, такскать, рулит. Замдиректора он теперь, – обрадовался Захарович возможности отблагодарить мастера. – Серьезную карьеру мужик сделал, из простого копателя-то!

– Да вы что? Бляха? – искренне удивился Дима.

– Вот те и что, – поднял палец Захарыч. – Забывать не надо старых друзей, такскать. Ладно, пошел я.

– Всего хорошего, – сказали мы с Димой чуть ли не в один голос. Все же воспитанных людей что-то роднит.

Геннадий Захарыч пошел к воротам, но вдруг, осененный новой мыслью, остановился и повернулся к нам:

– Пусть к Витке сходит, у нее же музей, там что угодно можно найти. Да и по кладбищам она шлындается, дура, – возбужденно сказал он и почему-то хитро подмигнул.

– Кто это? – недоуменно спросил я.

– Виолетта – дочь Геннадия Захаровича, – терпеливо пояснил Дима, – работает учительницей. Создала в школе музей по истории Разумного.

– Понял, да? – продолжал возбуждаться Захарыч.

– Прекрасная идея, спасибо, – вежливо поблагодарил я.

– Ну, я, какгрится, пошел, – с чувством выполненного долга молвил Геннадий Захарович и покинул двор.

– А чего это он подмигивал? – спросил я Диму.

– Вита не замужем, – объяснил Дмитрий. – И он одержим мыслью ее туда выдать. Будь осторожен!

И тоже подмигнул. У них тут, видимо, было так принято.

– Но Захарыч прав, помочь она может. Ты к ней наведайся. Можешь прямо завтра с утра в школу зайти.

– Схожу, куда денусь, – вздохнул я. Все это было здорово, но ничуть не приближало меня к цели. У меня оставалось два дня.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Из-под парты – с любовью

Миновав вестибюль со строгим охранником (уволить бы его, заразу, что пропустил взрослого мужика, всего лишь назвавшегося "братом Виолетты Геннадьевны"), я прошел по длинному коридору. Повернув направо, услышал нарастающий вопль. В ту же секунду, чуть не сбив меня с ног, мимо пронеслись двое пацанов лет одиннадцати. Чудом отскочив, я обернулся назад, и увидел, как стремительный бег парней прерывается дородной женщиной. Она выросла перед ними неожиданно, словно из-под земли, и пацаны остановились, точно натолкнувшись на невидимую стену.

"Ой, что будет", – подумал я. И внутри у меня все похолодело, как будто это я учусь в шестом классе и попался в руки строгому завучу.

– Литвиненко, Маслов! – голосом сержанта штрафного батальона произнесла дама. – Ну, как же, кто еще? Уши лишние? Ну, давайте оборву их вам за беготню во время уроков.

Голос не предвещал ничего хорошего. На месте пацанов я бы попрощался с ушами навсегда. Видимо, они испытывали те же чувства, потому что один из них (уж не знаю, Маслов ли или Литвиненко), заикаясь от страха, выдавил:

– Раиса Ивановна, простите, пожалуйста, мы случайно…

– Случайно? – заговорила Раиса Ивановна более вкрадчиво (на месте парней я бы от этой вкрадчивости не расслаблялся, это иногда хуже, чем крик). – Я вас уже второй раз ловлю, когда вы "случайно" нарушаете учебный процесс. Как можно "случайно" с воплями бегать по коридору, скажите мне?

Стали появляться зрители. Из ближайших кабинетов выглянули учителя и стали с удовлетворением наблюдать за педагогическим процессом.

Судя по всему, репутация у Раисы Ивановны была соответствующая. Видимо, присутствующие ожидали, что она достанет кнут или, по меньшей мере, хворостину, и начнет с помощью них делать из нарушителей спокойствия людей. Но, то ли мое присутствие сыграло свою роль, то ли звезды сегодня благоволили к разного рода хулиганам, но физической расправы не последовало.

– Чтобы сейчас же были у меня в кабинете с дневниками! И родителей завтра в школу, – металлическим голосом произнесла Раиса Ивановна, и пацаны испарились. Завуч, развернувшись, царственно покинула место казни.

Слегка разочарованные зрители потянулись назад в классы, а я замахал молодой учительница. Судя по номеру кабинета, она была именно той, кого я искал. Училка изобразила лицом строгую вопросительность, но в глубине ее глаз я увидел искорки интереса.

– Извините, – сказал я, примерив одну из самых очаровательных своих улыбок, – мне нужна Виолетта Геннадьевна. Это, наверное, вы?

– Да, это я, – ответила она, не меняя вопросительного выражения лица.

– Ваш отец сказал, что вы заведуете школьным музеем, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Лицо ее чуть смягчилось.

– Вы – Олег? – спросила она. – Из Питера?

– Так точно! – по-военному отрапортовал я. Стереотип какой-то, что ли, сыграл свою роль? Стереотип, утверждающий, что провинциальные учительницы неравнодушны к военным.

– У меня сейчас уроки, а в двенадцать будет часовой перерыв. Приходите, поговорим.

– Вас понял, к двенадцати я, как штык, здесь! – почти гаркнул я в том же идиотском бравурном тоне.

***

В коридорах школы царила тишина. Возле двери класса я остановился, чтобы перевести дух, но сделать этого не успел. Дверь неожиданно распахнулась, Виолетта Геннадьевна схватила меня за руку и буквально втащила в кабинет.

"Ого! – только и успел подумать я. – Да она затейница".

Мы быстро проследовали вдоль парт до заднего ряда, где она, присев, скрылась под партой. Но тут же снова появилась, отчаянно сигналя рукой: давай, мол, ко мне, скорее. Не особо размышляя, я тоже нырнул под парту. Света называет меня авантюристом. Наверное, все-таки не зря.

Внизу было не темно и не страшно. Даже приятно. Особенно от близости молодой незамужней женщины. Пахло половой мастикой и геранью. За те несколько минут, что мы были одни, я успел рассмотреть хранительницу школьного музея более детально.

Не сказать, что красавица, но лицо очень живое. Глаза – бусинки, круглые и блестящие. Носик чуть вздернут, но в меру. Не люблю "мартышонов", но именно ее эта деталь не портила. Пухлые губки. Ямочки на щеках. Набор под названием "счастье командировочного".