Маргарет и Кент

– В документах, которые мы передадим в Москву, будут оригиналы протоколов ваших допросов. Это позволит вам оправдаться! Это даст вам уникальный шанс! У вас есть другие предложения?

– Нет! На самом деле мне очень нравится ваш план! – признался Кент. – Хотя бы потому, что у нас нет никакого другого выхода. Надо попробовать! ГРУ получит важные секретные документы. За это нам всем смогут многое простить. Только я предлагаю вот что – давайте все-таки сначала отправим в Центр шифровку с вопросом, нужно ли нам доставить в Москву важнейшие документы из парижского архива гестапо и будут ли за это даны гарантии нашей с вами жизни и безопасности.

– Отлично! – похвалил Паннвиц. – Просто отлично! Москва должна ухватиться за такую возможность. И у нас будет хоть какая-то определенность. По крайней мере, когда я буду с риском для жизни собирать эти бумаги, я хотя бы буду знать, что это мой шанс сохранить жизнь после войны.

– Мне кажется, ГРУ согласится… Согласится! – бормотал Кент.

– И еще, Кент! – добавил Паннвиц. – В нашей команде должны быть Стлука и Ленц. Они также работают с нами в радиоигре. Мы возьмем их с собой как важных свидетелей. И они также должны иметь гарантии сохранности жизни.

– Да, я думаю, все получится! – уже с гораздо большим оптимизмом согласился Кент. – И прошу еще включить в этот список Маргарет. Она тоже важный свидетель.

– Это уже вам решать! Хотя перебираться через линию фронта с беременной женщиной будет тяжело. Лучше, может быть, ее оставить пока здесь, а затем, когда в России вы разберетесь со всеми своими делами, вы ее заберете?

– Можно и так, – согласился Кент.

На следующий день в Центр через Золя была отправлена радиограмма. Резидент Кент запрашивал гарантии сохранности жизни по окончанию войны для завербованного им криминального советника гауптштурмфюрера СС Хайнца Паннвица при условии, что тот передаст советскому командованию секретные документы из парижского архива гестапо. А также военнопленных зондеркоманды Ленца, Стлуки и самого Кента. Центр ответил быстро – поблагодарил Кента за проделанную работу по вербовке криминального советника гауптштурмфюрера СС и гарантировал сохранность жизни всех, кто был упомянут в радиограмме.

После таких обнадеживающих планов обстановка на улице Курсель стала еще чуть более благодушной. У всех участников заговора поднялось настроение. Но больше всех радовался Кент. Он не удержался и рассказал Маргарет, о чем они договорились с Паннвицем, даже о краже архивных документов, и о том, что теперь у них появились реальные перспективы на спокойную семейную жизнь в Советском Союзе.

– Мы обязательно должны будем поехать в твою страну? – заволновалась Маргарет.

– Там живут мои родные, я познакомлю тебя с мамой, папой, сестрой, они будут помогать нам воспитывать нашего малыша.

– Но я слышала, что там очень холодно. И что там не любят богатых… – высказала свои опасения Маргарет. Женщину явно смущала перспектива оказаться в России.

– А мы больше и не будем богатыми, – Кент, играя словами, пытался все перевести в шутку.

– А кем мы там будем? Нищими? – беременной Маргарет было явно не до шуток.

– В Советском Союзе деньги совсем не важны, – попытался успокоить женщину Кент. – Там люди бывают счастливыми не от денег, а от любви, от дружбы, от того, что все друг другу помогают и все друг друга поддерживают.

Чем больше Кент рассказывал Маргарет про свою страну, тем больше сам сомневался, что их будущее в Советском Союзе будет безмятежным; да и сможет ли Маргарет привыкнуть к новой обстановке:

– Наверное, тебе там будет тяжело. Но ты обязательно справишься. Мы будем вместе, это самое главное!

– А как же Рене? Мы сможем взять туда Рене? – беспокоилась Маргарет.

– Конечно. Я его усыновлю. И он будет таким же советским гражданином, как его братик или сестричка.

– А ты кого больше хочешь, мальчика или девочку?

– Не знаю. Наверное, мальчика! Продолжателя рода.

– А я очень хочу дочку. Мальчик у меня уже есть, а девочки пока нет. И потом знаешь, все мужчины хотят сыновей, а любят больше дочек.

– Ладно, пусть будет дочка. Но лучше бы сын.

– А вдруг будет двойня? Что ты тогда будешь делать!

– Пусть хоть тройня! – сделал вид, что не испугался, Кент.

– А мои родители, они смогут приезжать к нам в гости? У вас же очень закрытая страна.

– После войны все изменится, – стал убеждать не столько женщину, сколько себя самого Кент. – Вместе с победой Красной армии во всех странах наступит коммунизм. Твои родители, если захотят, смогут вернуться в Прагу. Или в Бельгию. Или остаться в Америке. Мы будем приезжать к ним в гости с их внуками, и они будет навещать нас, когда захотят.

Сладостные мечты об их будущем занимали все больше места в разговорах Кента и Маргарет. Особенно по вечерам, когда они, обнявшись, засыпали. После всех этих ужасных тюрем и камер было так приятно представлять, какой прекрасной и даже восхитительной будет их будущая жизнь.

По утрам, несмотря на благостные разговоры, возвращалась тревога. Что будет с малышом, который вот-вот появится на свет? Война еще не закончилась, и как бы ни заботился о них Паннвиц, они по-прежнему находятся в гестапо, в заключении. Обиднее всего будет, если гитлеровцы разоблачат самого Паннвица. Не дай бог, его арестуют по подозрению в краже секретных документов, тогда всех участников заговора тотчас же расстреляют. Или если в Берлине вдруг кто-то все-таки догадается проконтролировать радиоигру парижской зондеркоманды с Москвой, все тоже закончится расстрелом.

В один из дней в середине апреля 1944 года Маргарет проснулась очень рано и стала будить Кента:

– Винсенте, просыпайся. Пожалуйста! Похоже, я рожу сегодня. У меня начались схватки.

– Успокойся, дорогая. Тебе, наверное, показалось. Доктор сказал, что ты родишь через две недели. Спи, милая.

– Рожать будет не доктор, а я. И это случится сегодня. Я чувствую.

– Хорошо. Рожай сегодня. А что делать-то надо?

– Давай позовем Паннвица! Пусть он отвезет меня какую-нибудь в больницу.

– Еще рано. Паннвиц спит. Ты можешь потерпеть хотя бы час-другой?

– Нет, Винсенте! – рассердилась Маргарет. – Я рожаю! И потерпеть не могу. Если меня не отвезти в больницу, ребенок может умереть во время родов. И я могу умереть!

Кент наскоро оделся и позвал охранника.

– Пожалуйста, срочно разбудите господина Паннвица и скажите ему, что моя жена рожает и что ее срочно нужно отвезти в больницу.

Паннвиц, в отличие от Кента, не растерялся и по телефону вызвал карету скорой помощи. Маргарет доставили в один из лучших родильных домов Парижа.

Кент и Паннвиц сопровождали ее в машине. Гауптштурмфюрер СС сделал все необходимые распоряжения в больнице. Роженицу записали как Маргарет Барча.

– А вы папаша? – поинтересовался доктор, обращаясь к Кенту.

– Да, – растерянно пробормотал тот.

– За кем приехали: за девочкой или за мальчиком?

– За мальчиком, – дрожащим голосом пробормотал Кент. Он действительно безумно хотел, чтобы родился сын. Мальчик и только мужественный мальчик, по его мнению, может справиться с тем, что ожидает его в ближайшие годы жизни. Как будто именно от этого доктора и ни от чего больше зависело, кто же сегодня появится на свет.

– Хорошо. Я постараюсь, месье Барча! – добродушно рассмеялся доктор.

Кент хотел было сказать, что он совсем не Барча, что Барча умер четыре года назад. Но, подумав, прикусил язык. Промолчал.

Вечером того же дня стало известно, что Маргарет родила сына. Пока она находилась в роддоме, Кент пытался осознать это великое таинство рождения ребенка, при котором он, а не кто-нибудь другой, из обычного мужчины становится отцом. Как теперь надо жить, как себя вести, как воспитывать ребенка? Осмысление новой роли постоянно прерывал Хейнц. Он мотался по парижским магазинам и привозил в комнату своих подопечных многочисленные детские вещи: кроватку, пеленки, распашонки, чепчик, корыто для купания младенца.

– Откуда вы знаете, что надо покупать малышу? – удивлялся Кент. – У вас же нет своих детей.

– Да, детей у меня нет. Ну и что! Продавщицы в магазинах для младенцев все знают и говорят, что надо купить!

– Вы потратили на нас столько денег! Смогу ли я вам когда-нибудь их вернуть?

– Жизнь мне спасите, и будем в расчете, – усмехнулся Хейнц.

Пока Маргарет была в роддоме, Паннвиц и Кент навещали ее каждый день. Привозили фрукты и цветы. И вот наконец настал день, когда малыша пора было забирать домой. На улице Курсель Паннвиц организовал праздничный ужин. Отмечали сразу два события: неофициальную свадьбу Маргарет и Винсенте и рождение сына. Мальчика назвали Мишелем. Через несколько дней Мишеля надо было зарегистрировать в парижской мэрии.

Здесь возникли некоторые проблемы. С именем было все нормально – Мишель. А вот с отцовством и фамилией… Биологический отец в регистрационных органах как отец не рассматривался. У него не было официальных и правдивых документов. После некоторой заминки и консультаций с юристами мэрии решено было зарегистрировать Мишеля под фамилией Барча-Зингер. И признать официальным отцом Мишеля венгра Эрнеста Барча, умершего четыре года назад.

Мишель был весьма беспокойным. Первые недели жизни у него часто болел животик, и он кричал по ночам. Кент давал возможность выспаться уставшей за день Маргарет и сам вставал, чтобы успокоить малыша. Кент стирал пеленки и развешивал их прямо в комнате. Другого места не было. Маргарет кормила малыша грудью, и Кент с умилением наблюдал, как его сын жадно ест, похрюкивая и пуская слюни. Блондинка необыкновенно похорошела. От молока у нее очень увеличилась грудь, она немного поправилась. Кожа приобрела прежний персиковый оттенок, круги под глазами исчезли. Благодаря заботам Паннвица кормящая мама получала полноценное питание.

Глава 11. Война заканчивается

20 июля 1944 года полковником Штауффенбергом Растенбургом в ставке Вольфшанце была предпринята неудачная попытка покушения на Гитлера. Фюрер отделался легким сотрясением мозга и сильным нервным потрясением. Вслед за этим прокатилась волна арестов, которая накрыла собой не меньше тысячи предполагаемых заговорщиков, в том числе и достаточно высокопоставленных. Когда информация об этом дошла до Парижа, Паннвиц через Кента и Стлуку организовал утечку важных новостей в Москву. Также в ГРУ стали регулярно получать сводки о том, что происходит во французской столице. Были переданы радиограммы о размещении установок для запуска немецких ракет, о подготовке к обороне военно-морской базы в Шербурге. О готовящемся восстании активистов французского Сопротивления. О приказе Гитлера разрушить Париж при подходе туда войск союзников. И о том, какие указания получил недавно назначенный военный комендант Парижа Дитрих фон Хольтиц, известный безжалостным разрушением Варшавы и других европейских городов.

Опасаясь всех этих разрушений и тяжелых боев в Париже, Паннвиц отчаянно стремился как можно скорее перейти линию фронта, прихватив с собой бесценные архивы. Но Центр медлил с ответом о месте и времени перехода. Создавалось впечатление, что ГРУ сейчас опять было просто не до того, и в Москве потеряли интерес к происходящему в Париже, к Паннвицу, к архиву. Центр молчал.

В средине августа 1944 года парижское гестапо стало готовиться к эвакуации. Вместе со всеми предстояло отправиться в путь и Кенту, и Маргарет, и их четырехмесячному Мишелю.

Вечером накануне отъезда Кент успокаивал взволнованную Маргарет, что это даже хорошо, что они уезжают. Оставаться в Париже в здании зондеркоманды было очень опасно. Ожидаются бомбежки. Не сегодня-завтра начнется вооруженное восстание. Если французские войска под командованием генерала Шарля де Голля вступят в Париж, а это наиболее вероятно, они не пощадят никого, кто был связан с гестапо. Маргарет очень тревожилась и о том, что в какой-то момент Кент засомневался в Паннвице. Не задумал ли тот в очередной раз какую-то свою многоходовую игру, удастся ли доставить архивы в Москву, если сейчас все документы отправляются в Берлин? Кроме того, в «заговоре с документами» участвуют лишь трое из гестаповцев зондеркоманды, остальные продолжают верой и правдой служить фашистской Германии. Как не вызвать у них лишних подозрений? К тому же при бегстве из Парижа гестаповцам логично было бы уничтожить активистов Сопротивления, которые вслепую работали на них, ведь эти каналы больше не нужны. Паннвиц попросил Берлин не уничтожать группы Сопротивления Золя и Лежандра, утверждая, что они завербованные агенты гестапо, которые в случае необходимости продолжат радиоигру с Москвой.

Утром 15 августа 1944 года Кент попрощался с женой и сыном. Он поцеловал малютку и пообещал Маргарет, что они расстаются на очень короткое время. Машина с Маргарет и Мишелем, в которой также находились и другие арестованные, отправилась в Германию первой. Ее путь лежал через Мец и Карлсруэ в Тюрингию.

Ближе к ночи Маргарет и Мишель, добралась до небольшого немецкого городка Гот. Всех разместили в «привилегированном» лагере для интернированных лиц – Фридрихроде. Это был в своем роде уникальный лагерь, где во вполне комфортных условиях содержались заключенные «высокого происхождения» – родственники европейских монарших домов, принцы и принцессы, князи и графы, бывшие министры и члены правительства.

Группа машин, в которых ехали Паннвиц и Кент, отправилась из Парижа днем позже, и их путь лежал через Страсбург. В Страсбурге Паннвиц познакомил Кента с полковником Биклером, возглавляющим отдел в ведомстве Шелленберга. Биклер, видимо, некоторое время назад уже откровенничал с Паннвицем и озвучил желание примкнуть к заговорщикам. Он хотел сдаться советской разведке, прихватив свои секретные документы. Биклер намекнул, что, если Москва даст необходимые гарантии, к их «заговору» присоединятся еще и другие высокопоставленные военные из СС и СД.

Никакой возможности связаться с Центром пока не было, поэтому предложение Биклера осталось без ответа. Проезжая по территории Германии, автомашины зондеркоманды несколько раз подвергались интенсивной бомбежке английских ВВС. Слава богу, все остались живы. Вытаскивали машины из кюветов и продолжали путь. В Берлине Паннвиц получил приказ расформировать зондеркоманду и получил новое назначение – начальника отдела «А». Перед вновь созданным отделом была поставлена задача организовать агентурную сеть в Европе для того, чтобы в дальнейшем собирать информацию с территорий, откуда уйдут немецкие войска. Так как отход этих войск принимал все большие масштабы, работы службе Паннвица предстояло очень много. Гауптштурмфюрер СС Паннвиц убедил шефа гестапо Мюллера в необходимости использовать радиоигру с Москвой и в новом своем подразделении. Это позволило Паннвицу не только в очередной раз сохранить жизнь Кента, но и оставить его при себе. Целый месяц отдел «А» в своем полном составе колесил по городам Европы, при этом Кент откровенно бездельничал – возможности вести радиопередачи не было. Бывший советский разведчик набрался наглости и попросил у Хейнца маленький отпуск. Пусть бы его хотя бы на время «посадили» в лагерь Фридрихрода, ему так хотелось повидать свою жену и малыша.

Как ни удивительно, но Паннвиц смог организовать отпуск для своего подопечного, и Кент оказался во Фридрихроде.

Маргарет встретила его со слезами радости. Незадолго до этого кормящая мать по досадной неосторожности сломала ногу и теперь еле-еле передвигалась с помощью костылей. Нога была в гипсе. Кент не стал никому говорить, что приехал во Фридрихроду всего лишь в отпуск и не больше, чем на месяц. В свою очередь Маргарет пребывала в полной уверенности, что больше они не расстанутся никогда.

Маргарет и Кент в ту пору ничего не знали про концентрационные лагеря, но побывали в нескольких тюрьмах, особенно в Бреендонке и камерах берлинского гестапо, и им уже было, что и с чем сравнивать.

Жизнь во Фридрихроде поначалу была похожа на отдых в закрытом загородном пансионате. Здесь было вполне уютно и спокойно. Каждая семья или одинокие постояльцы имели отдельные просторные комнаты, неподалеку был общественный туалет и ванная комната с душевыми, в центре здания с жилыми комнатами размещалась огромная столовая. Были также общественные гостиные, где в дождливую погоду можно было поиграть на бильярде, в карты, в шахматы, почитать книги, просто поболтать с соседями. Еще здесь можно было совершенно спокойно гулять по огромной территории. О том, что это все-таки лагерь, напоминали лишь колючая проволока по периметру, за который выходить категорически запрещалось, и некоторое небольшое количество охранников.

Во Фридрихроде собралось очень интересное, в некотором роде, светское общество. Обитатели лагеря-пансионата свободно общались между собой: и в гостиных комнатах, и в столовой, и во время прогулок. Маргарет успела познакомиться почти со всеми, а с некоторыми даже подружилась. Мишелю шел десятый месяц. Кент гордо вывозил в коляске сына и подолгу с ним гулял, благо позволяла погода. На одной из таких прогулок к ним подошла бельгийка Изабелла Русполи, вдова итальянского принца.

– Добрый день, месье! Судя по коляске с Мишелем, вы Винсенте Сьерра? – поинтересовалась женщина. Она доброжелательно улыбнулась Кенту и протянула руку для рукопожатия или поцелуя. – Меня зовут Изабелла Русполи!

Кент галантно поцеловал даме запястье и слегка склонил голову в приветствии.

– Да! Очень приятно познакомиться, синьора Русполи!

– Маргарет рассказывала мне о вас. Она вас очень любит! И сразу скажу вам по секрету, очень боится, что вы оставите ее… ну, бросите! И уедете в свой Советский Союз.

– Я тоже очень люблю Маргарет и Мишеля, – улыбнулся Кент, – и обязательно возьму их в Советский Союз. Только, может быть, не сразу.

– Вы и в самом деле уверены, что вам нужно возвращаться в Россию? – не унималась бельгийка. – Говорят, там жить очень сложно. И страшно! Маргарет боится, что вас и вашу семью будут преследовать за то, что вы сотрудничали с гестапо.

– Я надеюсь, что в Советском Союзе во всем разберутся и все будет отлично.

– Дай-то бог! А я вот хочу вам совсем другое предложить. Можно? Маргарет мою идею уже одобрила.

– Вот как? И что же это за идея?

– Возможно, вам никто еще не сказал, что я вдова итальянского принца. У меня есть несколько сельскохозяйственных угодий в Латинской Америке. Я ничего не понимаю в сельском хозяйстве, и мне нужен хороший управляющий. И пусть вы даже, как выяснилось, никакой не уругваец, я слышала, вы прекрасно владеете испанским языком и разбираетесь в коммерции. Лучшего управляющего мне и не надо. Там вы сможете спокойно жить со своей семьей, не опасаясь никаких преследований. Опять же у меня будет повод навещать свои плантации и видеться с Маргарет. Я так привязалась к ней и к малышу. Они теперь самые близкие для меня люди…

– Увы, мадам, – после некоторого раздумья ответил Кент, – я ведь тоже полный ноль в сельском хозяйстве. И буду плохим управляющим. А если честно, мне совсем не хочется ехать в Латинскую Америку. Поверьте, нам с Маргарет нечего опасаться в Советском Союзе. У нас очень правильная страна. Не случайно именно русские люди смогли дать настоящий отпор фашистам. В то время, когда многие страны даже и не пытались. И после войны, я надеюсь, вы тоже правильно понимаете, кто будет победителем в этой войне? Рано или поздно Советский Союз станет самой замечательной в мире страной. Поймите, там мои родители, мои друзья.

– Дай бог, чтобы это было именно так! Вы уж меня простите, я как-то все равно беспокоюсь за Маргарет. У вас же там не любят богатых. А Маргарет из очень обеспеченной семьи, она привыкла к комфорту.

– О чем вы говорите! Мы давно забыли, что жили в комфорте и были богатыми. Моя жена пережила тяжелые лишения и самые страшные тюрьмы Германии, Бельгии и Франции. Она справится. Ведь мы будем вместе.

– Завидую я вам. По-хорошему завидую! Вы так молоды. Так уверены в своем будущем. Ладно, тогда обещайте, что вы будете приезжать из Советской России ко мне в Бельгию. Хотя бы в отпуск.

– Обязательно приедем. Вот дождемся только, когда Мишель немного подрастет. И приедем.

– А я смогу навещать вас в России?

– Конечно! После войны все будет иначе. Теперь у России много союзников. Мир изменился. И вы как узница немецкого лагеря будете другом нашей страны. Все будет хорошо! – пообещал Кент.

– Очень хочется вам помочь, – не унималась вдова итальянского принца, – вам ведь реально угрожает опасность. Вы можете не дождаться окончания войны, вас просто расстреляют гитлеровцы. Простите за прямоту, как отработанный материал.

– Что ж! Тогда я тем более не смогу стать вашим управляющим, – пошутил Кент.

– Вы напрасно иронизируете! Может быть, вам стоит подумать о побеге из этого лагеря? Вы здоровый сильный мужчина, вам будет не так сложно обмануть бдительность охранников. Я могу оказать вам помощь при побеге. Это исключительно моя идея, думаю, Маргарет ее бы не одобрила.

– Это как? – не понял Кент.

– Я хорошо знаю эти места, помогу разработать маршрут, по которому вы спокойно доберетесь до Гота. Там у меня есть свои верные люди, они вас спрячут. И вы дождетесь прихода красных. В этом плане есть существенный минус. Маргарет не сможет бежать с вами. Она в гипсе и у нее на руках малыш. А ваши шансы спастись очень велики.

– Дорогая госпожа Русполи! Милая вы моя! Я непременно воспользовался бы вашим предложением. Оказаться на воле очень заманчиво. Но, поверьте, такая возможность была у меня и раньше, как у сильного и здорового мужчины. Не совсем было понятно, где прятаться, пока придут советские войска. Впрочем, даже и это не особая проблема. Я все время думал и сейчас думаю – а что в этом случае будет с моей женой и сыном? Не обольщайтесь благодушием окружающей обстановки! Стоит мне сбежать, немцы не станут миндальничать. Маргарет, даже Мишеля, переведут отсюда в гестапо, будут страшно мучить, заставляя меня вернуться, а потом попросту убьют.

– Ой! Боюсь, вы правы! Как обидно, что я ничем не могу вам помочь!

– Не переживайте! Спасибо вам за участие. За то, что вы так поддерживаете Маргарет.

Вечером Кент рассказал своей Блондинке о разговоре с вдовствующей принцессой. Маргарет порадовалась, что Винсенте отказался бежать, и заметно огорчилась, что он не принял предложение стать управляющим в Латинской Америке. По всему было видно, что идея руководить фермой ей пришлась по душе, а вот перспектива жить в России по-прежнему пугала.

– Знаешь, эта Изабелла очень душевный человек, – убеждала Маргарет, – и, кстати, она очень богата. Она пообещала, что всегда будет заботиться обо мне и Мишеле. Если нам будет трудно.

Прошло еще несколько дней, и в католической церкви Гота состоялась церемония крещения Мишеля. Обряд проходил в присутствии охранников. Маргарет из-за сломанной ноги в церковь не пошла, были Кент и Изабелла. Госпожа Русполи стала крестной матерью мальчика.

Через пару недель идиллия в лагере-пансионате была нарушена начавшимися бомбежками. Налеты совершала авиация союзных войск. Сначала изредка, потом все чаще и чаще. В подвале дома, где жили интернированные, оборудовали бомбоубежище. На случай бомбежек Маргарет приготовила пакет с вещами первой необходимости и едой для Мишеля. В гипсе и на костылях спускаться в подвал по крутой лестнице она не могла. Кент хватал в охапку сына и его «приданное» и стремглав мчался в бомбоубежище. Маргарет оставалась в доме. Вернувшись, ему долго приходилось успокаивать свою Блондинку, которая каждый раз встречала их со слезами и была близка к истерике от пережитого ужаса. Но что поделаешь, это война. Через какое-то время, чтобы не спускаться по крутой лестнице, они придумали в случае бомбежки втроем прятаться в ближнем лесу. Кент брал Мишеля на руки, в коляску укладывали вещи и еду, которые могут понадобиться на первое время, если дом разрушат, а Маргарет вместе с мужем и сыном бежала в лес, опираясь руками на ручку коляски. Было очень больно и неудобно, но зато они были все вместе. И радовались, что в очередной раз остались живы.

Никакой информации о том, как развиваются события в Германии и во всей Европе, у интернированных не было: ни радио, ни газет. С охранниками никто не общался. Во-первых, они ничего бы все равно не рассказали. А во-вторых, они, скорее всего, сами толком не понимали, что происходит.

Месяц пролетел незаметно. Прошло еще несколько дней. Паннвиц не давал о себе знать. У Кента зародились сомнения, не передумал ли гауптштурмфюрер СС сдаваться советской разведке. Или, может быть, его предали или разоблачили и ему сейчас не до Кента? В таком случае, идея с Латинской Америкой может стать единственной возможностью сохранить жизнь. Кент начал, не спеша, обсуждать эту тему сначала с Маргарет, а потом уже и с Изабеллой Русполи.

Прошло еще несколько недель. И вот у дома, где, Кент жил со своей семьей, остановился автомобиль. За рулем сидел Хейнц Паннвиц, на заднем сиденье – фройляйн Кемпа и Стлука. Кент искренне обрадовался гостям и сразу забыл про все свои планы, связанные с сельскохозяйственными угодьями.