Девятая квартира в антресолях II

– Ах, оглушил, голубчик! – Удальцова поморщилась. – А как же Ваша служба?

– Тотчас после вступления в наследство, намерен подать в отставку! – продолжал рапортовать фон Адлер.

– Ну, так давайте отложим, – Удальцова не желала портить отношения ни с кем, но и серьезно отнестись к такому предложению возможности не имела. – Обживитесь пока в мирской жизни, оглядитесь. Вы еще так молоды! Я ведь, друг мой, даже опекуном моим племянникам никогда не была. Вот явится по зиме генерал, к нему, дружочек, и обращайтесь. У Татьяны батюшка родной имеется, Вы уж обождите, будьте любезны.

Фон Адлер откланялся и ушел не солоно хлебавши. Рассказывая после о его визите Татьяне, тетка так красочно изображала его смятение, что Таня заливалась смехом.

– А почему, все-таки, Вы ему отказали, тетушка? – все еще смеясь, спросила Таня.

– Да ты не жалеешь ли о том, душа моя? – удивленно спросила тетушка.

– Нет, что Вы! Мне просто интересны Ваши резоны! – Таня задумчиво посмотрела в потолок. – Все-таки барон. Наследство.

– Ну, так что, что барон. Тебе с человеком жить, не с баронством.

– А я думала… – Танюша запнулась.

– Что ты думала, душа моя? Что я поскорей вас с рук сбагрить норовлю? Абы кому?

Таня покраснела.

– Знаешь что, дева моя, – уже совсем серьезно продолжала Удальцова. – Может быть, я мало дала вам с братом любви, все-таки не мать я никакая! Хотела, чтобы люди из вас выросли, потому и старалась держать в строгости, не разбалтывать. Не знаю, может я не права… Но я хотела для вас всегда счастья. И сейчас хочу. Если дела в жизни не нашли, то хоть пару себе найдите по сердцу. Если нравится тебе этот брандахлыст, то хоть сейчас вернем, только скажи.

– Что Вы, тетушка! Васенька такой смешной!

– Смешной? – теперь тетка задумчиво вглядывалась в племянницу. – Ничего-то ты в людях не разбираешь, как я погляжу. Да и откуда тебе!

– А Вы? – Таня загорелась любопытством. – А Вы, тетушка, что в нем разглядели?

– Ну, дурак – это наперед всего видно, – легко стала перечислять Гликерия Ивановна. – Но к, тому же, азартен! А это, душа моя, в семейной жизни временами к опасности приравнивается. За тобой сюда, как за призом явился! А получит, и что после? Такие восторгаются, восхищаются, а потом, враз, от одной обиды и зарезать могут. Ну, это, если духу хватит. Этот-то из малохольных вроде…

– Как Вы его припечатали! – Таня больше не улыбалась.

– И, опять-таки, семья, – продолжала вслух размышлять Удальцова. – С кем породниться-то там? Мать умерла как-то странно рано, куда отец делся – никто мне толком сказать так и не смог.

– Вы, что же, тетушка? Про него сведения собирали? – у Тани от удивления округлились глаза. – Вы ж не могли наперед предвидеть, что он женихом явится? Как это?

– А так это! – отвечала ей Удальцова. – Женихом, не женихом, а я каждого должна знать, кто с моими домашними знакомство водит. Тем более тех, кто входит в мой дом! Еще до того собрания все выведала, до сентября. Про дядю его кто что говорит… И, что дом у него – не дом, а замок готический. И что комнаты многие там запертые стоят, а ключей от них он никому не доверяет. И еще много чего!

– Прямо Синяя Борода! – вновь хихикнула Таня, но, вспомнив клюватого барона, утихла.

– В общем, я тебе не советую! – подвела итог беседе тетка. – Если за год состояние наследное не промотает, то я удивлюсь, но тогда уже думать можно будет. А то что-то у него со всех сторон двадцать один! Как бы перебору не было.

***

Лева не передумал, решение свое, в одиночестве размышляя, утвердил, и уже состоялся его разговор с Главным архитектором ярмарки.

– Ну, что ж, голубчик! – начальник его был грустен, но, зная характер Борцова, посулов не делал и на уговоры не разменивался. – Нечто подобное, я еще пару лет назад предвидел, как только Вы взялись за выставочные постройки. Тут-то у нас, хоть и большое хозяйство, да все уж как есть стоит – знай только, латай. С реставрацией вы завершили, за работами и Павел Афанасьевич великолепно проследить сможет. Езжайте с Богом! До весны объявлю конкурс на замещение, найду кого-нибудь. Может Вы там, в Москве, кого посоветуете? Вас, раз решение приняли, уж удержать… Да тут еще и такое дело! Хотя и отсюда могли бы конкурсную работу выставить, и нам бы приятствие сделалось – нижегородец побеждает в московском конкурсе, а?

– Тьфу, тьфу, тьфу! Не сглазьте! – Лева смотрел в окно, быть может, последний раз видя привычный ярмарочный вид. – Я еще и с условиями толком не ознакомился. Но что это место службы укажу как основное свое, можете не сомневаться! Да так оно и есть – последние годы все с этим городом у меня неразрывно связаны, так приемной комиссии и заявлю.

– Ну, Бог в помощь!

Получив расчет, Лев Александрович, как в былые времена, прилип к Савве, и теперь все время с утра и до позднего вечера они проводили вместе. Лева ездил по делам друга, своих у него почти не осталось, вместе они посещали банки и другие деловые заведения. Обедали и ужинали они тоже вместе. В тот день они уже подъехали вплотную к Саввиному нижегородскому дому, когда наперерез их повозке бросилась тщедушная фигура, нетерпеливо ожидающая тут хозяев.

– Нет! – отмахнулся Савва, как от привидения. – Это же уже раз было со мной, прости-господи! Снова Вы, молодой человек? Только не говорите, что новости у Вас и в этот раз такого толка, что…

– Савва Борисович, выручайте!

– Что? Опять? Ну, пройдемте!

Они быстро миновали камердинера и втроем прошли в Саввин кабинет.

– Лева! Налей молодому человеку сразу рюмочку! Он так будет быстрее соображать.

– Нет-нет! – Алеша Семиглазов, а это был он, весь находился в нервическом возбуждении, мял в руках фуражку и все порывался что-то рассказать. – Я не могу. Это лишнее вовсе. Совсем нет времени, Савва Борисович! Надо спешить! У нас обыск уже закончился, меня не взяли, а Ольгу Ивановну, Петра, Лиду и кое-кого из проживающих – их всех замели! А я тогда сам слышал, как она ему говорила! Она долго не выдержит, расколется! Надо бежать к Лизе.

Лева был хмур с самого начала, признав «лупоглазого» ухажера Лизы Полетаевой. Но, когда он из его уст услыхал ее имя, то подскочил к худосочному юноше и схватил за грудки.

– Какой обыск! Что вы сделали с Лизой? Где она? – орал он, отчего юноша только растерялся еще больше.

– Левка, отойди! – оттер его Савва своим большим телом и расспрашивал теперь визитера сам, держа того за плечи. – Давайте, вьюноша, по порядку. «Заметут», «расколется» – так понимаю, у вас кружок организовался. Так? Отвечайте кратко – да или нет!

Алексей кивнул.

– Собирались под крылом Ольги Ивановны? В ее доме?

Кивок.

– Надеюсь, без ее ведома? Ах, ты ж! А Лидия, значит…?

Кивок.

– Это она долго не выдержит? Та-аааак! Э-эээ… Давайте теперь вразумительно – кто кому что говорил, кто что слышал, и при чем тут Лиза Полетаева?

И Алексей поведал двум допрашивающим его не хуже жандармов мужчинам, что недели две назад, стал он свидетелем возвращения откуда-то Лиды, которую на дому у них ожидал некто… Нет, фамилии он назвать даже им не может, да то роли не играет! Просто гость, что иногда заходил к ним. Нет, с ними не жил. Да, часто бывал. Да, брошюрки носил. Читали. Спорили, да. Не знает на каком, но на городском заводе недавно устроился. Нет, не скажет. Нет, не знает.

– Этак ты с ним до вечера провозишься! – срывался от нетерпения Лев Александрович. – Давайте к сути!

Перешли к сути. В тот день Лида вернулась возбужденная и радостная, так что даже бросилась Хо… Тому хорошему человеку на шею, он кружил ее. И Лида ему, захлебываясь, рассказала, что была дома у Лизы, что сумела остаться там какое-то время одна, что машинку нашла, что очень трудно было вытащить ленту, но она справилась! Что все боялась, что вот-вот вернется Лиза, но что успела отпечатать то, что он велел обязательно. Сначала выходило медленно, потом приноровилась. Потом решила успеть и то, что он сказал во вторую очередь. Что успела все! Вот только Лиза испорченную машинку, конечно, потом заметила, потому что обратно собрать у нее уже не получилось. И что вся перепачкалась.

– А хороший человек что? – хмуро спросил Савва.

– Похвалил ее, – понуро отвечал Семиглазов.

– А ты что?

– А я в уборной сидел. Они меня не видели, я позже вышел, как они ушли уже.

– И что потом?

– Потом? Не знаю. Но сегодня явились жандармы, и все трясли какими-то бумажками!

– Да, – обращаясь теперь исключительно к Леве, подтвердил озабоченный Савва. – Лизонька на днях спрашивала у меня новую ленту для печатного агрегата. Я привез, да только ей так и не передал. Если они увидят машинку без ленты, отпереться будет сложно. Кто ж поверит, что без спросу… Вы, молодой человек, все там… Слово «ответственность» хоть кому-то из вас знакомо?!

– Савва Борисович, простите! Я что угодно бы дал, только бы Лизу не тронули!

– Так знал же! Ты же, паршивец, уж две недели как об этом знал! Друзья называется! Свобода. Равенство. Вот теперь, может, лучше ценить будете ту свободу-то? И свою, и чужую!

– Савва, хватит! Давай ту ленту и покажи, как заправлять. Я еду немедленно!

– Идите, молодой человек. Что могли, Вы уже сотворили. За сообщение – спасибо.

Семиглазов, спрятав лицо в фуражку, покинул кабинет Мимозова. Савва достал ленту, отдал Борцову.

– Ну, что ты как вареный? – прикрикнул на него Лев Александрович. – Тут каждая минута дорога!

– Беги, беги, Левка, – обреченно опустился за свой стол Савва. – Да только зря все это, каждая машинка свой неповторимый рисунок имеет, про то все знают. Вычислят по зазубринам и щербинкам. Ты езжай! Я по своим каналам людей подниму. Адвоката ей надо, сейчас и поеду. Встречаемся здесь, если кто что узнает. Давай!

Лева понесся к выходу.

– Стой! – догнал его Мимозов. – Найди у нее журнал. Там роман запрещенный. Второй части нет, не ищи. Если им на глаза попадется, то каждое лыко в строку пойдет. Обложка такая, затрепанная…

Лева уехал в Саввином экипаже.

***

Егоровна сегодня хозяйствовала одна. Все сидела и думала, что бы такого приготовить Лизе. Чем порадовать? Та по каким-то своим делам уехала в город встречаться с Рафаэлем Николаевичем. Андрей Григорьевич еще несколько дней назад увез Наталью Гавриловну в Луговое, чтобы официально просить ее руки у Гаврилы Игнатьевича. И вот до сих пор не возвращался. Если сговорились и все ладно, то венчаться они будут там, в Луговом. Наверно, обсуждают всю церемонию с батюшкой, назначают день. Хлопоты.

Егоровна улыбнулась, и тут в дверь заколотили со страшной силой. Она пошла открывать. На пороге стоял запыхавшийся Лев Александрович.

– Вот и здравствуй, гость дорогой! – расплылась Егоровна. – Говорила же, свидимся. Да только как же ты нашего дворника-то миновал, друг любезный? То же не под силу ни одному существу человеческому!

– Егоровна! – Лева пытался отдышаться. – Рад твоему хорошему настроению. Прости! Должен испортить. Давай спасать твоих благодетелей. На вопросы времени нет! Тут вскоре будут те существа человеческие, которых даже дворник не остановит. Печатная машинка и библиотека. Показывай, где?

Через четверть часа, когда к решетке ворот подъехала коляска охранного отделения, во флигеле уже было все мирно и чинно. На стук открыла полная женщина, явно служанка. Хозяев дома не оказалось, но при кухне сидел господин, представившийся городским архитектором. Не в пример названному чину, сидел он на низенькой скамеечке и выполнял самую, что ни на есть, черную работу при дородной особе, во всем ей подчиняясь.

– Тщательнее срезай! Вон сколь кожуры оставляешь! – командовала она, взяв на себя труд почище.

Тетка быстро-быстро доводила до белизны, доставаемые из корзинки картофелины, и кидала их в огромную кастрюлю с водой, а гость ее все маялся с тремя огромными свеклами. Осмотрев наскоро кухню, полицейские велели отпереть хозяйский кабинет. Тетка для приличия артачилась, говорила, что без позволения благодетеля никого к нему не пустит, что у него документы важности неописуемой, но ей пригрозили кутузкой, и она, вытерев полотенцем руки, отправилась за ключами.

В разгар обыска вернулась Лиза. Ничего не понимая, увидев чужих людей, мундиры, Льва Александровича на подсобных работах, она растерялась. Не успев толком спросить, что же тут происходит, Лиза стала свидетельницей диалога няни с одним из поставленных в коридоре низших чинов.

– Хочешь пирожка, солдатик?

– Мы на службе, – покраснел тот. – Нельзя нам. И не армия мы, мы – жандармского управления.

– Энтот тоже, считай как на службе у меня! – громко шептала ему Егоровна и, хихикая, кивала на открытую дверь кухни. – Ейный жених! – последовал кивок в прихожую. – Пока она ему согласия не дает, так я из него хоть веревки могу вить. Вот не думала, не гадала, что сам господин архитектор у меня на побегушках-то выйдет!

– Няня! – Лиза от этого оглушающего шепота, который не мог не слышать и Лев Александрович, догадалась, что видит перед собой театральное действие с Егоровной в главной роли. – Я же просила тебя, не нагружать Льва Александровича никакой работой! Ему нужно руки беречь.

– А и прости, дитятко! – под дурочку косила няня. – Так он сам напросилси!

На голоса вышел из отцовского кабинета главный чин из присутствующих в группе дознания.

– Это дочь хозяина? – спросил он у Егоровны.

– Это молодая хозяйка возвернулась! – строго отвечала ему няня.

– Милостивый государь! – Лиза выпрямила спину. – Попрошу Вас представиться и объяснить мне Ваше присутствие в нашем доме.

– Не можете ли Вы объяснить происхождение вот этого пятна, мадемуазель? – сделал приглашающий в кабинет жест полицейский.

– Сперва, я жду Ваших объяснений! – не трогалась с места Лиза.

– Извольте! Вот предписание на обыск. На одном из ремонтных заводов обнаружена крупная партия прокламаций. Способ размножения и их количество говорит о том, что был применен метод, в основе которого лежит матрица, отпечатанная на обычной печатной машинке. Ваша подруга Оленина показала, что видела подобную в Вашем доме.

– А какое отношение наш дом имеет к ремонтному заводу, сударь? – Лиза все уже поняла, но держала удар. – Разве эта машинка единственная в городе?

– Конечно, Вы правы, барышня. Доказать, что это именно та машинка, пока, я подчеркиваю – пока – является затруднительным. Гравер в типографии исправил все огрехи, и идентифицировать экземпляр невозможно. Единственно, что наши эксперты утверждают безапелляционно, так это то, что агрегат был не распространенной в городе фирмы Ремингтон, а новейшей модели Ундервуд. Таких гораздо меньше не только в городе, но и во всей губернии. Есть и другие пути доказательств – связи, дружба, знакомства. Мы найдем эту связь, не сомневайтесь. Лучше бы Вам самой открыть все без утайки.

– Открыть что? – тон Лизы стал насмешлив. – Что с Лидой Олениной мы заканчивали один класс Института благородных девиц? И что она бывает у меня в доме? То тайной ни для кого не является, извольте!

Услышав про Институт, полковник переглянулся с напарником и чуть сник.

– И все же прошу Вас, барышня, пройти в кабинет и объяснить происхождение этого пятна от машинописной краски.

Лиза миновала его и с порога посмотрела на папин стол. Машинка была расчехлена, но Лиза с удивлением заметила, что печатная лента установлена в ней на своем месте. Она взяла себя в руки.

– Ах, это? – попыталась как можно беспечнее спросить она. – Да, пятно недавнее, но это не краска… Это чернила! Савва Борисович случайно пролил летом…

– Какой такой Савва Борисович? – у проводившего обыск жандарма на лбу появились озабоченные складки.

– Мимозов. Савва Борисович. Вы наверно, о нем слышали?

– Он что же…, – полковник, кажется, был уже не рад тому, что попал в подобную ситуацию, Савву в городе знали все. – Он бывает у Вас?

– Ну, конечно! – Лиза улыбнулась. – Они же с папой компаньоны. И машинку эту он нам подарил!

– Простите! – полковник утер лоб. – Простите, барышня, но служба! Обязан был проверить… Видимо нас неверно информировали.

– Что Вы! – Лиза снова вышла в коридор. – Я ничем не намерена вам препятствовать, выполняйте свой долг спокойно. Если что-то потребуется, обращайтесь к Наталье Егоровне – у нее все ключи от дома. Позволите удалиться?

– Да мы, собственно… Мы уже заканчиваем. Не изволите ли, сударыня, подписать бумаги?

Тут же возник рядом Лев Александрович.

– Извольте учесть, что барышня в том возрасте, что не является полностью дееспособной. Лучше бы Вам обратиться к ее отцу.

– Но это простая формальность, сударь, и никакой силы не несет за собой. Простое уведомление о проведенных нами действиях.

– Тогда позвольте ознакомиться! – Лев Александрович вышел вперед.

Он не мог грязными руками взяться за бумаги, поэтому Лиза перекладывала их перед ним на столе, пока он все внимательно просматривал. Он кивнул ей, она подписала, визитеры удалились.

– Господи! – Лиза рухнула на стул, до сих пор держа в руках шляпу. – Как же это? Няня?

– Все позади, Елизавета Андреевна, – успокаивал ее Борцов. – Все обошлось!

– Как, как? – ворчала перенервничавшая не меньше других Егоровна. – Вон, твой прилетел! Машинку вашу раскурочил. А она ж не отмывается! Ну, придумали, вот – жених, свекла… Уж, прости нас!

– И еще журнал Ваш пришлось в печке спалить, – покаялся и Лев Александрович.

– Да нет, наоборот, вы такие молодцы, – Лиза все еще не могла понять, что это все происходит именно с ней, и до конца не осознавала, что именно только что прошло рядом, миновало в такой близи. – Но Лида! Как же она?

– Видимо, не выдержала давления, проговорилась, – Лев Александрович сейчас почему-то не склонен был топить Лизиных приятелей и говорить не о том, почему показала на подругу, а почему вообще посмела сотворить такое в чужом доме. – Девушка же.

– Она что, арестована? – с ужасом спросила у него Лиза.

– Задержана. Эти… как уходили, то я слышал, переговаривались, что Олениных надо отпускать, на них тоже ничего конкретного нет.

– Боже! И Ольга Ивановна? А Вы? Как Вы обо всем узнали?

– Ваш друг… – Лева произнес это через силу, отдавая должное. – У Вас неплохие друзья, Елизавета Андреевна. Такой глазастый молодой человек прибежал к Савве Борисовичу. Я – сюда, а Савва сейчас ищет Вам адвоката.

– Спасибо вам, – Лиза встала и подошла ко Льву Александровичу. – Вам всем… Я рада… Я рада, что Вы снова тут, и что мы снова… Вы ведь будете по-прежнему заходить к нам, Лев Александрович, ведь так?

– Нет, не так, Елизавета Андреевна, – со вздохом ответил Борцов, но протянул ей обе ладони открытыми, и она положила кисти своих рук сверху, а он чуть сжал их. – Я, знаете ли, уезжаю. В Москву.

– Надолго? – в голосе Лизы прозвучала тревога, а в сердце Льва Александровича от этого что-то затрепыхалось. – А как же Ваша служба?

– С ней покончено, – улыбнулся архитектор. – Получил полный расчет, свободен. Вы расстроились, Лиза?

– Да, – Лиза опустила глаза. – Мне будет не хватать разговоров и прогулок с Вами. Обещайте хотя бы писать нам с папой. Хорошо?

– Хорошо.

Лев Александрович ушел, на душе его прояснилось. А Лиза не успела разобраться, что именно творится у нее внутри, потому что в дверь снова настойчиво стучали.

– Да что ж за день-то такой! – шипела Егоровна, оттирая Лизу с прохода и отворяя входную дверь.

На пороге стоял казенный курьер, он вручил Лизе запечатанный сургучной печатью пакет на имя Полетаева. Оставшись одна, Лиза не удержалась и вскрыла послание. У папы – сердце, мало ли чем там, внутри конверта. Если она будет знать, то сможет сообщить папе новости как-то мягче, подготовить его к новым неожиданностям.

В конверте обнаружилось официальное предписание: «Председателю правления явится туда-то и туда-то, в такой-то день, в такой-то час, для встречи с представителем – Адмиралтейство желает разместить Государственный заказ на изготовление измерительных и чертежных инструментов в Товариществе Полетаева, получившем на XVI Всероссийской промышленной и художественной выставке право клейма Государственного герба на всех своих изделиях».

***

– Венчается раб божий Андрей рабе божьей Наталии…

Гостей в сельской церкви было немного, только свои. На воздухе уже стало прохладно, и застолья на дворе устраивать не решились, но в Гостевом доме было накрыто для всех. Мастерские, село, крестьяне с ближних деревень – все сбежались посмотреть, как барин на хозяйке женится.

Ах, как хорошо, как славно было на душе у Лизы. Это произошло не сегодня, с ней это уже много дней подряд, и, слава Богу, все не проходит, все остается. Она заметила это, как-то проснувшись утром совершенно изменившейся. Ничего особенного накануне не происходило, повода никакого не случилось, но, открыв глаза, она почувствовала, что душа ее вернулась на место. Что у нее в груди, где-то в том месте, докуда только и можно вздохнуть, глубоко-глубоко – живет снова ее светящийся колобок, что от него исходит ровное сияние и чуть заметное тепло, что пустота и тревога, образовавшиеся на этом месте и мучавшие ее несколько месяцев подряд, растворились. Исчезли. Что она – прежняя Лиза, радующаяся каждому дню.

Но нет! Не прежняя. Теперь она стала сильнее и уверенней, теперь не только радость, но и все, что день может принести ей или ее близким, встретит она этим ровным свечением внутри. И все будет хорошо! Все уже было хорошо. Все налаживалось. Папа заключал один контракт за другим, подписывал договоры, получал авансы. Выставка завершилась, гости их разъехались. Особенно трогательным было прощание с Вересаевыми. Аленка тоже сильно изменилась за это лето.

– Вы не подумайте, Елизавета Андреевна, что я не замечаю успехов своей дочурки! – говорил ей на прощанье Сан Саныч. – Это только кажется, что я весь в делах. Я вижу, что ребенок стал не только уверенней в знаниях, за это огромное спасибо и Вам, и Вашей подруге, очень жаль, что она не смогла зайти проститься. Но еще я вижу и то, что Алена стала по-другому разговаривать. И не только с нами, но и с незнакомцами. Что у нее появилось собственное мнение, что она уже хочет его отстаивать, что все чаще это у нее получается. Это, знаете ли, характер вырисовывается. И тут уж Вашего влияния не отнять, не отмахивайтесь! Упорство в достижении результатов, регулярность занятий, преодоление – этому всему научили мою дочь именно Вы и музыка!

Со слезами отпускала Егоровна и своего бывшего пациента – Гаджимханова. Узнав о предстоящем венчании хозяина дома, Руслан Гаджиевич явился во флигель с визитом, впервые Лиза видела его одетым по всей строгости этикета. Он вручил Полетаеву все оставшиеся после выставки ящики со своим волшебным напитком, долго рассыпался в признаниях и благодарностях. Разъехались и остальные жильцы. Особняк опустел. Руки у Егоровны все не доходили до генеральной уборки – в семье снова появились средства, и Андрей Григорьевич сразу настоял, чтобы первым делом сменили мебель. Теперь ждали ее прибытия. Лизе отводили ту половину, где квартировал коньячный пропагандист, комнаты Вересаевых предназначались для Андрея Григорьевича с супругой, когда они будут наезжать в город, а второй этаж решили оставить гостевым.

– Ну, что, Егоровна! – благодетель широким жестом указывал няне на коридор флигеля. – Нанимай штат! Заполняй помещения!

– Не надоть мне никого! – выпятила нижнюю губу Егоровна. – Наших-то никого уж не сыщешь, а зачем мне в доме чужаки? Сама справлюсь!

– Тебе не надоть, а нам в самый раз, – зная упрямство няни, благодушно уговаривал ее Полетаев. – Давай, давай! Руководить всеми ими будешь! Распоряжаться! Не сядешь же ты на козлы? То-то! А у Лизы теперь свой выезд будет. И Кузьме помощника брать надо. И девушку Лизе. И тебе кого-то в помощь, да за двором приглядеть, да прибраться. Не журись!

– К плите никого не подпущу! – все еще дулась Егоровна. – Так тебе на этом месте и говорю! Ноги чужой в моей кухне не будет!

– Ну, это – как скажешь! – улыбался Полетаев. – Ты у нас – главный командир!

Время шло. Осень полностью вступила в свои права, и без накидки теперь было не выйти из дому.

– Ну, что, Лизонька? – говорил ей отец. – Теперь учительницей тебе становиться не надо – ни из-за жалования, ни из-за жилья. Может быть, ради призвания? Вон, Вересаевы, не нахвалятся тобой, значит получается. И с нами рядом будешь. А то, как я тебя тут одну оставлю?

– Ну, почему, одну, папа! – смеялась Лиза. – Хорошо, что Егоровна тебя сейчас не слышит! А с учительством… Наталья Гавриловна была права тогда… Этим стоит заниматься, только, если все силы души устремлены на успех учеников. А, если, это не главное, а ради чего-то другого, то это не честно, что ли. И неправильно!

– А тебя разве не радуют успехи учеников? Ну, хоть бы и единственной пока ученицы?

– Радуют, – Лиза задумалась. – Но, знаешь, папа, посвятить все свое время только этому я не готова. Я честно и ответственно взялась бы за учительство, если бы пришлось. Но, теперь, когда я могу выбирать, то… Мне нравится то, чем мы сейчас занимаемся с Рафаэлем Николаевичем. Мы встречаемся со многими людьми. Я понимаю, что это принесет пользу не меньшую, чем преподавание деткам в школе. Я вижу результат, и я мечтаю о большем! И я хочу довести это дело до конца, папа. А это возможно только здесь, в городе. Прости. И еще чего-то хочу… Как будто жду чего-то, а, когда оно придет, то сразу узнаю! У тебя так бывало?