Девятая квартира в антресолях II

твой друг Николай Рихтер»

***

– Что это? – Лиза не могла заплакать, ее лишь слегка мутило, а ум отказывался понимать прочитанное. – Папа! Что это?

– О, Господи! – Полетаев тер лоб. – Я знал, Лиза. Уж несколько дней как знал. Но, когда в газетах, это как-то…

Андрей Григорьевич повернулся и вышел из гостиной, где Егоровна уже подмела осколки, и все собрались здесь, оставив задремавшего после лекарств Митю одного.

– Что за год! Что за многострадальный год выдался нынче! – сетовал Савва. – То давка та у нас весной, то японцы эти несчастные летом. То теперь это вот! Уму непостижимо!

– Вы сравнили тоже, Савва Борисович, – Наталья Гавриловна утирала редкие слезы платком. – В Японии божье провидение, стихия . А тут!

– А! И там и там боль, – махнул рукой Мимозов и, оборотясь лицом к окну, стал взывать неизвестно к кому: – Люди! Опомнитесь, люди!

Вернулся Полетаев с журналом в руках.

– Вот. Перепечатка из русской газеты «Новое время». Где же это? А, вот! Корреспондент пишет: «…европейцы в Константинополе теперь не едят рыбы. И мне босфорская рыба противна: она слишком жирна…»

– О чем это? Причем тут рыба? – снова переспросила Лиза.

– Это о том, Лизонька, что тела сбрасывали прямо в море, – ответил ей за отца хмурый Савва.

– О, боже! – Лиза все-таки расплакалась и убежала к себе.

– Ну, други мои, – Савва вздохнул и встал. – Что бы там ни было, а жизнь не останавливается. Оглашение уж началось. Мне надобно ехать!

– Я остаюсь с сыном, – Наталья Гавриловна посмотрела на Андрея Григорьевича. – А вы поезжайте вместе.

– Нет, нет, – Андрей Григорьевич тоже встал и подал Мимозову руку. – Я позже, с дочкой.

Савва Борисович уехал.

– Как твое сердце, Андрюша? – спросила Наталья Гавриловна, как только они остались вдвоем.

– Хорошо. Все хорошо, Наташа, не волнуйся, – грустно улыбнулся ей Андрей Григорьевич. – А когда ты рядом, мне кажется, что и вообще ничего случиться не может!

Они обернулись на шорох – в дверях стояла Лиза и, облокотившись на косяк, внимательно смотрела на них. Так же беззвучно за спиной у нее возник Дмитрий.

– Митя! Зачем ты встал? – всполошилась мать и вскочила навстречу сыну.

– Мама, мне надо ехать, – чуть слышно произнес он, Лиза обернулась и смотрела на него через плечо.

– Как ехать? Куда ехать? – растерялась Наталья Гавриловна. – Мы же решили остаться тут? Андрей Григорьевич все нам расскажет! Ты слаб сейчас.

– Мама, мне нужно в другой город. Сейчас. Сегодня! – Дмитрий облокотился рукой выше головы Лизы.

– В какой город? – беспомощно посмотрела Наталья Гавриловна на Андрея Григорьевича, будто ища поддержки. – Иди, ложись, у тебя, наверно сознание помутилось от капель? Сейчас пройдет.

– К ней? – коротко спросила Лиза и, увидав ответный кивок, проскользнула под его рукой в коридор.

– Мама, дай мне, пожалуйста, денег, мне надо в Макарьев, – в голосе Мити звучало деланное спокойствие, в любой момент готовое сорваться.

– Митя, Митя, – мать теперь уговаривала его как маленького. – Не надо поспешных решений, сын! В таком состоянии совершаются самые необдуманные поступки. Остынь. Переживи все, а потом…

– Мама! Какие поступки? – Митя снова схватился за виски. – Мне просто нужно быть там, и всё!

Лиза проскользнула у него под локтем в обратную сторону и протянула деньги, взятые у себя из «волшебного конверта».

– На, тебе же понадобится? Ты же за день не обернешься? – спросила она, пропустив весь разговор до этого.

– Лиза! Я ничего не понимаю! – Наталья Гавриловна облокотилась на стул, стоящий у нее за спиной. – Ты разве не видишь, в каком он состоянии? В чем ты ему потакаешь, девочка?

– Лиза, действительно, – вступил Полетаев. – Позволь решать матери.

– Ну, как вы не понимаете! – Лиза топнула ножкой. – Я бы тоже! Мне бы тоже нужно было… Сейчас, когда такой страх! Неужели вы не понимаете, что ему нужно просто увидеть ее. Убедиться, что она есть, что она жива. И всё!

Взрослые переглянулись и одновременно потянулись за кошельками – Наталья Гавриловна обернулась к своей сумочке, лежащей на комоде, а Андрей Григорьевич полез во внутренний карман сюртука. Митя посмотрел на все это, грустно улыбнулся и, поцеловав Лизу в макушку, взял деньги у нее.

– Спасибо! – сказал он, обращаясь ко всем, троим, разом. – Какие вы все… Мы все…

Наталья Гавриловна молча села, а Андрей Григорьевич подошел, встал у нее за спиной и положил ладонь ей на плечо:

– Все будет хорошо, Наташа.

– Папа! – Лиза всхлипнула и улыбнулась одновременно, слезы переполняли глаза и катились вниз, а она совершенно некультурно утирала их пальцами. – Папа, может, встретив человека, с которым тебе хорошо, не стоит искушать судьбу?

– Что ты, дочь? – Полетаев отдернул руку от плеча Натальи Гавриловны и отрицательно покачал головой, как бы желая остановить то, что собиралась сказать Лиза дальше.

Митя, уже было вышедший в коридор, заинтересовался, заинтригованный вернулся и стоял у Лизы за спиной, хотя она его и не видела сейчас.

– Папа, помнишь, ты говорил, что судьба умнее нас?

– Не помню, дочь.

– Помнишь, ты говорил, что не стал тогда Мите крестным, а, значит, мы можем пожениться?

– Ну, Лиза, мы вроде бы закрыли сегодня эту тему? Ну, прости, если это было жестоко. Простите, дети.

– Папа! – Лиза все-таки заметила Митю и, ища у него опоры, взяла наощупь за руку. – Но, папа, если нам можно, то почему вам нельзя? Обвенчайтесь. Вы же расцветаете оба, когда вы вместе! Митя?

– Лизавета! А ты – голова! А что, и вправду – женитесь!

– Бог знает, что ты говоришь, девочка! – воскликнула Наталья Гавриловна и спрятала лицо в ладонях.

– Наташа! – у Полетаева дрожал голос. – Ты же знаешь, что устами младенца… А что бы ты ответила, если б я сказал, что моя дочь мудрей меня?

– Андрюша!

– Ты выйдешь за меня?

– Да вы с ума сошли что ли! Господь с вами!

– Я теперь беден, – продолжал Полетаев. – Если тебя мучают сомнения сословного плана, то… То это все ерунда! Это я теперь буду просить у тебя милости и убежища. Пустишь под крыло?

– Андрюша! Ну, что ты говоришь! – вся пунцовая сидела Наталья Гавриловна. – Сейчас ты поедешь на оглашение, а уже завтра восстановишь все свои дела. Я верю в это! Так должно быть!

– Как должно быть, так и будет, – Полетаев смотрел ей прямо в глаза. – А вот и ответь нам, пока еще ничего не решено. Ты согласна? В горе и в радости, в богатстве и в бедности? Или только в бедности?

– Андрюша, ну, ты же знаешь, что с тобой… – она запнулась.

– Ты бы согласилась стать моей женой?

Митя и Лиза, стоя в дверях, затаили дыхание.

– Ты же знаешь, Андрюша, – еле слышно прошептала Наталья Гавриловна. – Я была бы счастлива…

***

Лиза осталась дома с причитающей от счастья Егоровной и растерянной от того же самого Натальей Гавриловной. Полетаев поехал в собрание один, оставив женщин успокаивать друг друга. Он опоздал намного и, войдя в зал, поискал глазами знакомых. Свободных мест не было. Он встал у стены и заметил обернувшегося к нему Савву, тот сидел далеко, между Львом Александровичем и четой Вересаевых. Оглашали дипломантов второй степени. Значит, и денежные премии, и похвальные отзывы, на один из которых так надеялся председатель Товарищества Полетаева, уже отзвучали. Он кивком спросил у Мимозова: «Как наши дела?», тот покачал головой из стороны в сторону, Полетаев грустно улыбнулся и развел руками.

Вскоре пошли медали. Награжденных было много, и хотя сегодня оглашали только лишь нижегородцев-победителей, но их все равно было такое количество, что одно только перечисление призеров шло торжественно, но очень медленно. Долго хлопали с трудом пробирающемуся по плотному ряду сидящих участников Савве Борисовичу – его турбины взяли серебряный приз. На золотых медалях Андрей Григорьевич не вынес духоты собрания и долгого стояния на ногах, и вышел из общего зала в вестибюль. За низенькими столиками сидели кое-где люди, перед ними были разложены бумаги, видимо, с пылу, с жару, заключались выгодные договора и сделки. В зале и в коридорах Андрей Григорьевич заметил много знакомых юристов и стряпчих, они сегодня были тут нарасхват! Полетаев порадовался за удачу других.

А в зале, под тихий смех, крупный Савва стал снова пробираться к выходу, хотя никто его более за наградой не вызывал. Он шутливо поклонился публике, хотя ужас как не любил попадать в смешное положение и быть центром такого сорта внимания. Он вышел из зала вовсе, но Полетаева в фойе уже не нагнал. Утерев лоб, Мимозов неспешно возвращался, когда заметил того самого пайщика их Товарищества, который так активно пытался недавно проворачивать сделки с англичанами. Похоже, что сейчас, тот продолжал начатое, потому что господин, что-то настойчиво ему втолковывающий, сухощавый, с рыжеватыми прямыми волосами, очень смахивал на сына туманного Альбиона. Незаметно подойдя поближе и прислушиваясь к речи незнакомца, Мимозов удостоверился в своих подозрениях, уловив явный акцент у говорившего господина.

– Не понимаю Ваших страхов. Это мне иметь проблем при последующем разговоре с владельцем. Но то до Вас касательно вовсе не быть!

– Давайте обождем? – неохотно поддерживал разговор пуганный уже раз урядник.

– Чего? – англичанин поднял брови в деланом удивлении. – Окончания оглашения? Так я Вам после таких условий не назначу, друг мой. Все за бесценок и так дадут.

– Торгуете? – Савва вышел из тени. – Позвольте поучаствовать, господа любезные? Жуть, как люблю торговаться!

– О, Господи! – воскликнул Тимофей Михайлович и весь покрылся испариной.

– Приветствую Вас, Вы случаем председателя нашего не видали? – продолжал куражиться Савва. – Только-только упустил! Вот, туточки он не проходил давеча?

Помощник станового и вовсе сник, а господин, ведущий с ним торг, вежливо раскланялся с новым собеседником.

– Мы есть торговать, это так, – он взглянул на Тимофея Михайловича, все еще ожидая, что тот представит их с новым господином, как положено, но тот лишь нечленораздельно пытался оправдываться.

– Мы… Савва Борисыч, не погубите… По миру пойду… Войдите в положение!

– И сколь Вам этот господин прибытку положил? – вежливо и обстоятельно интересовался любитель торгов Савва, не отвечая на лепет.

Урядник только смог вытащить из кармана огромный носовой платок и утереть пот со лба.

– По законам сие есть тайна переговоров двух субъектов! – ответил англичанин, хотя обращались вовсе не к нему.

– По закону сделки должны вестись, соотносясь с уставом! – хлестко отвечал ему Савва, тот замолчал.

– Номинал пая плюс две тысячи рублей серебром сверху! – вдруг отчетливо отрапортовал Тимофей Михайлович, обретший голос.

– Ух, ты! – Савва тотчас же сделался весел и азартен. – Даю две пятьсот! А? И закон соблюдете, и совесть отыщется?

– Следующий день ваш устав будет ничто! – ухмыльнулся англичанин. – Все с молотка пойдет, так у вас говорят?

– Две шестьсот, – парировал Савва.

– Три тысячи, – англичанин больше не поминал русских поговорок и образных выражений.

– Три пятьсот, – довольно улыбался Савва.

– Четыре тысячи рублей! – пальцами повторяя сумму, сам ошарашенный ее огромностью, в лицо уряднику демонстрировал соискатель пая Товарищества.

Урядник снова скукожился и самоустранился, отдав поле боя более значимым фигурам.

– Четыре пятьсот, – Мимозов был невозмутим и непробиваем, а в собеседников вглядывался внимательнейшим образом, выдавая тем для стороннего наблюдателя свою трезвость в торгах.

– Пять! Пять! – почти кричал англичанин.

Савва надолго замолчал, как будто сомневаясь, а потом улыбнулся с прищуром и сказал:

– Ну, вот и всё, друзья мои любезные! Торг окончен. Пять сто, и порешим на этом. Ведь Вам, сударь, означенная сумма пределом положена? То-то. Выше Вы не взберетесь. Прощайте.

И взяв совсем обалдевшего урядника под руку, он повел того к одному из пустующих столиков. Проходящему мимо служителю, он на ходу бросил:

– Любезный! Не пригласите ли сюда Кирилла Ильича, он только мелькал где-то в коридорах?

Подошел вскоре Кирилл Ильич, оказавшийся представителем банка, стали составлять тут же бумаги, урядника все еще потрясывало, но глянув на место недавнего торжища, англичанина он там уже не увидел. К ним приближался покинувший общий зал Лева.

– На Ваше имя велите новое владение оформить? – спрашивал в этот момент Кирилл Ильич у Саввы Борисовича?

– Никак нет, голубчик, – Савва развалился в удобном низком кресле. – Пишите: Кузяев Дмитрий Антонович.

Лева встал у него за спиной, и, услышав названное имя, скривил лицо, хотя шел сюда воодушевленный и возбужденный. Сделка завершилась, приятели остались вдвоем.

– Ну, что ты? – увидев лицо друга, спросил, вымотанный уже Савва, перед ним не считая нужным скрывать этого.

– Все приданое дочке соратника собираешь? – ехидно спросил Лева, шедший явно сообщить что-то иное, и присел напротив.

– Ну, ты же слышал все. Чего ты? – Савва отдыхал, прикрыв глаза. – Не ей! Сыну Натальи Гавриловны. Теперь у них равные доли в семьях, и я как… Э-эээ… Как стрелка меж гирьками. Ты, Левка, без меня стал злой какой-то. Что тут у вас происходит?

– Поедем отсюда! Сейчас толпа хлынет, там все заканчивается, – встал из-за столика Лев Александрович.

– Да что ты! – Савва открыл глаза. – Ну! Не томи! Медаль?

– Медали нет, врать не буду, – Лев Александрович не мог улыбаться, у него на душе все еще оставался осадок от вчерашнего бестолкового разговора у Полетаевых. – Но отметили. Да еще как!

– Как? – Савва по-детски вглядывался в Левино лицо.

– Герб! – Лева все-таки выдавил из себя что-то наподобие улыбки.

– Ах, ты! Ах, молодца! – Савва вскочил и хлопал его по плечу, словно Лев Александрович лично добыл победу для Полетаева. – Не зря! Не зря я министру! Не зря в Петербург! Едем! Сейчас же едем к нему! А то, сбежал, понимаете ли! А то – на золото оне, видите ли, и не надеялись! Гляньте-поглядите! Едем.

– Ты езжай. Я не поеду, – твердо отвечал Борцов.

– Та-аааак! – Савва снова опустился в кресло. – Так что все же у вас тут стряслось? Говори!

– Савва, давай позже? Потом? Ну, правда, же – радость сейчас. Езжай, сообщи старику.

– На радостные вести охотников много! – не двигался с места Мимозов. – Найдется кому! Вон – Вересаевы обрадуют, как домой приедут. Не виляй, Левка! Натворил чего?

Лев Александрович вздохнул.

– Я вчера просил руки Елизаветы Андреевны и получил… разворот по всем флангам.

– Ты?!

– Я! – Лева взметнул упрямый взгляд на друга. – А ты думал, таким не отказывают?

– Я не о том! – Савва отчего-то расплылся в улыбке. – Ты? Ты просил руки? Поедем, Левка, выпьем! Ко мне поедем! На людях – это не разговор!

***

Савва вольготно расположился в гостиной своего нижегородского дома и выставил заветный графинчик с вишневой наливочкой. Лева сидел напротив него, в приготовлениях и предвкушениях заинтересованности не проявлял и вовсе присутствовал тут как бы по принуждению, неохотно. Савва делал вид, что не замечает такого настроения приятеля вовсе.

– Ну! – Савва поднял в приветствии первую рюмочку, и, не дожидаясь сотрапезника, опрокинув ее внутрь, застыл на мгновение в сладостном блаженстве. – Докладывай! Всю рекогносцировку мне давай – по флангам, по фронтам и по тыловым запасам. Начни с того, давно ли ты на воинский лексикон перебазировался, друг мой любезный? Совсем тебя без присмотра оставлять нельзя! К барышне тоже, с шашкой и пистолями являлся, или хоть букетик догадался принесть?

– Не было никаких букетиков! – раздраженно вертел рюмку в руках Лев Александрович.

– Отчего-то я сразу догадался! – Савва хихикнул.

– Как еще далеко постирается твоя проницательность? – Лева склонил голову, как упрямый бычок, смотрел исподлобья, но пока не взбрыкивал окончательно.

– А у тебя самого-то есть мысли – чего это тебе отказали, такой успешной и красивой умнице, а?

– Савва! – Лева поставил рюмку на место, чуть не расплескав содержимое. – Ты мне, конечно, друг, но остерегись! Всему есть предел! У меня есть чувства, и подвергать их осмеянию я не позволю даже самому своему…

– Це-це-це… Не кипиши! Тебя, Левка, на тему чувств только вот так, из себя выведши, разговорить-то и можно. Твоя ж гордость поперек тебя родилась! Замкнешься, да будешь внутри все свое варить, как котелок походный. Я и не помню, сколь раз за наше знакомство ты мне о чувствах своих ведал? Может и ни разу досель? – Савва посмотрел на друга, как на сына, с любовью, и тихо добавил: – Хорошо, что они есть, вот что я тебе скажу… Э-эээ… Сам что скажешь?

– А что скажу? – напустив на себя беззаботность, отвечал Лев Александрович. – Попытался, теперь ответ знаю. Легче жить стало! Теперь свою стезю, раз уж у нас тут такой высокопарный слог пошел, могу выстраивать в свободе и независимости. Уеду с тобой в Москву.

– О как! – Савва сделал вид, что ошарашен. – Вот тебе и решение проблемы. А где ж твоя хваленая гордость? Сбежать решил?

– Что значит «сбежать»? – Левино раздражение еле сдерживалось его пониманием, что Савва принимает искреннее участие в нем. – «Сбежать» – это было бы допустимо так называть, если бы я уехал твой особняк строить, ей слова не сказав! А я открылся! И получил! Ты рад, как вижу?

– Что открылся – рад, – Савва стер все время проступающую у него улыбку с лица. – Что отказ получил – не рад! Вот и хочу понять, что между тем и этим затесалось, чего я не знаю? Отчего отказали-то?

– Ах, прекрати! – сдерживать раздражение Леве становилось все трудней. – Чего в ране ковыряться? Не по душе я ей и все тут! У нее вон молодых ухажеров полно!

– Так и ответствовала: «Не по душе Вы мне, господин престарелый архитектор, извольте искупаться в молоке и трех водах!»?

– Довольно! – Лева вскочил и отошел от стола, отвернувшись к темнеющему окну.

– Да не дергайся ты, Левка! Давай поговорим спокойно. Скажи, кто еще с тобой может подобное обсудить? Вот про ухажеров, например, ты, где выкопал?

– Да что я слепой что ли! – обернулся Борцов, но ближе не подходил. – Взять хоть этого бугая из Лугового. Слыхал я!

– Этот бугай ей как брат! Они выросли вместе! Это ты, видать, прозвище домашнее услыхал, да выводов себе наделал под руководством своей гордыни. Они оба своих родителей вчера отчитывали за это словцо, за «жениха» того между собой употребляемого! А ты слышал, где звон, да…

– Врешь! Сейчас придумал, чтобы меня… утешить!

– Сдался ты мне! – Савва снова потянулся к графинчику. – Утешалку нашел себе, тоже мне! Сам себе ты врешь, Левка. Вот и вся недолга.

***

– Я вру?

– Ты.

– Ну, знаешь!

– Знаю, знаю, – Савва говорил все более спокойным и даже заунывным тоном, так что вспылить в ответ как-то и не удавалось. – И себе врешь. И мне врешь.

– Тебе-то чего я соврал? – Лева подошел к столу, но держался за спинку стула и не садился.

– Ну, не соврал, – Савва рассматривал наливку на свет. – А не договариваешь. Прошу же – расскажи, как и что вчера говорилось. Найдем решение!

– Решение чего? – Лева с усмешкой сел и залпом выпил свою застоявшуюся рюмку. – Не Дмитрий этот, так вон… Лупоглазый еще один за ней ходит… И вообще…

– Левка! Не виляй! Что вчера было?

Лев Александрович начал рассказывать в основном придерживаясь реальности. Замолчал. Савва тоже не спешил комментировать услышанное.

– Ну и? – после длительной паузы спросил он друга.

– Что? – не понял Лев Александрович. – Это все! Чего еще ты от меня ждешь?

– Ну, наверно того же, чего и Елизавета Андреевна не дождалась, – парировал Савва.

– Чего же это? – ноздри Льва Александровича стали вновь раздуваться, период смирения подходил к концу.

– Ты, Левка, со стороны все это послушай, прошу тебя, – Савва вздохнул. – Ты действительно, кажется, испытываешь к этой девочке… Э-эээ… Потому и дуришь так! Не веришь в себя, не веришь в ее чувства. Ты о чем с ней говорил? Ты ей, что любишь, сказал? Что без нее жизнь твоя пустая, сказал? Ты не брыкайся, дослушай! Представь себе.. Э-ээээ.. Да вот хоть меня! Как много лет назад прихожу я к моей Февроньюшке да при ее родителях этак и брякаю: «Вот Вам, Феврония Киприяновна, кусок золота, любите меня за это – большого и хорошего!» С тех пор и живем душа в душу?

Лев Александрович представив, как Савва плюхает на стол огромный самородок, не выдержал и рассмеялся.

– Ну, слава Богу! – перекрестился Мимозов. – Стронулось с места!

– Ничего не стронулось! – Лев Александрович снова стал серьезен. – Уж каков был разговор, того не вернешь. Насильно мил не будешь! Завтра же подам в отставку. Как раз к следующему сезону кого нового на мое место и подберут. А сам уеду. Решено.

– Дурак ты, Левка, – устало махнул рукой Савва и стал озираться вокруг себя. – Ну, на вот тебе тогда. Все думал отдавать, не отдавать? Нет! Пока ты свою гордыню не переборешь, не видать тебе счастья, как своих ушей! Не видать…

– Хватит философствовать! – Лев Александрович протянул руку. – Чего отдать-то хотел? Не отвлекайся!

– Вот! – отыскал Савва. – Оказывается, сижу на ней! Из Москвы тебе привез. Читай последнюю страницу с объявлениями.

Лева взял протянутую газету и перелистал на указанную полосу. После минут трех тишины, он отложил прессу и внимательно посмотрел на друга:

– Ну, вот и подсказка! Все по моим мыслям складывается. Давно конкурс объявлен?

– Да нет, третьего дня номер. Ты же о чем-то подобном после Петербурга говорил, так?

– Так, Савва! Так! – в глазах Льва Александровича разгорелись азартные огоньки. – Только это не переделка бывшего дворца под музейные нужды. Это же все с чистого листа! Ты понимаешь? Храм искусства! С залами, с хранилищами, с исследовательскими отделами! Вот это проект, так проект! С губернаторской поддержкой, с реально выделяемым участком, с правом воплощения самому победителю. Тут есть за что бороться! Спасибо тебе, друг! Все. Все правильно, Савва! В Москву.

– Ну, гляди, – Савва все еще надеялся переубедить упрямого приятеля. – Проектов еще сколь будет в жизни… Э-эээ… А вот Лиза Полетаева – она, брат…

– Лиза – она единственная! И закончим на этом, – твердо оборвал его Лева.

– Ты бы не мне! – Савва смотрел на друга сочувственно. – Ты бы ей это говорил!

Лева промолчал, всем видом показывая, что разговор окончен.

– Ну, так и хватит об этом, – согласился Савва, сказав уже все возможное. – Только не могу тебя обрадовать, сам-то я в Москве теперь, видимо, редко объявляться стану. Ну, может, оно и к лучшему, что ты там будешь – за моими хоть приглядишь…

– То есть как это? – ошарашенно спросил Борцов. – Как понимаю, супруга твоя в будущем месяце разрешиться должна?

– Ну, пока подготовительные работы идти будут, то с семьей побуду. А то там долгонько запрягают – лишь к Рождеству должны Совет утвердить. Да раньше! Раньше надо! – неизвестно кого упрекал Савва Борисович. – Сейчас уже надо договора заключать. Чугун! Шпалы, лес! Пока не прознали, да цены не взвинтили. А уж к лету…

– Да что к лету-то? – ничего не поняв спросил Борцов. – Говори толком!

– А толком, Левушка, что назначили мне направление деятельности моей на ближайшие годы. Был я у министра. И дал согласие. Собрал он меня, да еще пяток деловых господ, ты их всех наперечет знаешь. Да и предложил нам – при поддержке государственных инвестиций, капитал наш да знания вложить в строительство железной дороги.

– Так разве мало тех дорог? Вон сколь настроили. Да и по сей день ведут! Как же это, Савва? Где?

– Там, как раз еще нету, Левушка, – Савва понизил голос, как будто кто-то мог их подслушать. – Тебе по секрету скажу! Еще летом был тайный договор подписан. Наш с китайцами. Теперь на Амур поедем, к ним рельсы тянуть станем. Но! Левка! То, покуда, государственная тайна!

– Савва, мог бы и не говорить! – Лева налил им обоим, они чокнулись и выпили молча. – Тогда все одно к одному складывается. И – с глаз долой из сердца вон. Надо уезжать мне отсюда, не спорь.

– Я не спорю, – миролюбиво отвечал Савва, но слово последнее оставил за собой. – Поживем – увидим!

***

Васенька фон Адлер явился в дом Удальцовой просить у нее руки племянницы. Явился пафосный, кажется, слегка подогретый для храбрости шампанским. С Таней он предварительно ничего не обсуждал, поэтому ее как раз не оказалось дома при этом его визите. А тетушка его приняла, говорила вежливо, но согласия не дала.

– Душа моя! – Гликерия Ивановна откинулась на спинку удобного кресла и рассматривала соискателя как экспонат в музее, жаль, что не носила лорнета. – А что за спешка? И почему, друг мой, Вы явились без Вашего дядюшки? Он-то как относится к Вашим матримониальным прожектам?

– Двадцать первого числа месяца ноября этого года мне исполняется двадцать один год! – поручик щелкнул каблуками. – Дядюшка сложит с себя опекунские обязанности, а я вступлю в дееспособную жизнь. К тому моменту желаю иметь согласие Татьяны Осиповны, дабы тут же организовать и семейный уют.