скачать книгу бесплатно
Сергей Геннадиевич вернулся к столу. Видимо думал с чего начать. Его взгляд остановился на телефоне с автоответчиком. Потом он посмотрел на меня.
– Как у вас дела, Марк?
Я сел в кресло рядом с входом, облокотившись локтями на колени, и протерев лицо ладонями.
– А что?
– Я беспокоюсь за вас.
– Спасибо, не нужно.
– В самом деле? – медленно проговорил Сергей Геннадиевич. Он смотрел в одну точку все более застывающим взглядом. Потом неожиданно сказал: – Если у вас все нормально, Марк, – и нажал на кнопку автоответчика, – то, что это?
Раздался фон телефонной линии, зазвучал мужской голос:
– Здравствуйте, меня зовут Петр Игоревич Ленский, капитан уголовного розыска. Мы никак не можем застать вас, ни дома, ни на работе, гражданин Меерсон, а нам бы очень хотелось побеседовать с вами о Павле Вольском. Позвоните, пожалуйста, когда прослушаете это сообщение.
Он назвал номер, и сообщение закончилось.
Теперь Сергей Геннадиевич смотрел на меня, словно упрекая или ожидая моих оправданий. Как бывает у начальника, подозревающего своего подчиненного в финансовых махинациях, из-за которых его фирма терпит колоссальные убытки. Такая сценка ему, наверняка, знакома, у него есть собственная компания по поставке запчастей.
– Сергей Геннадиевич, – начал я, – как это относится к вам?
– Как же, Марк? Капитан уголовного розыска не может найти вас. Я посчитал, что нужно сказать вам об этом.
– Спасибо, но это ведь не ваш автоответчик.
Он понял суть моего недовольства и многозначительно добавил:
– Да, конечно. Но и не ваш.
– К чему вы ведете?
– Эта квартира оформлена на отца Марины. Мы собираемся ее продавать.
И хотя я не намеревался здесь жить, я привык к этому месту как к своему дому. Слова крестного Марины прозвучали резко. Дальнейших разъяснений не требовалось.
– Вы хотите, чтобы я убрался отсюда поскорее, – озвучил оставшееся недосказанным я.
– Вы правильно меня поняли, – его глаза вдруг стали непреклонны.
– Так за этим я и приехал. Точнее, за своими вещами. Но не нужно лезть в мою жизнь. Раз мы друг друга поняли, думаю, разговор закончен.
Сергей Геннадиевич коротко кивнул.
– Уверен, у вас еще много дел, – я встал с кресла, – Тем более вам, должно быть, сложно здесь находиться, ведь это квартира вашей любимой покойной крестницы.
Он спрятал за улыбкой свою злость, но самообладания не потерял. Утрата Марины нисколько не объединяла, а лишь увеличила пропасть между нами.
– Вы правы, мне уже пора.
Он невозмутимо вышел из комнаты, взял зонт и покинул эту квартиру, не попрощавшись.
Тим выглянул из кухни и вопросительно посмотрел на меня. Я закрывал дверь за Сергеем Геннадиевичем.
– Я почти все слышал, – сказал он. – Похоже, этот мужик тебя не очень жалует.
– Это взаимно. Ладно, давай соберем мои вещи да поедем отсюда.
Моих вещей здесь было много. На чердаке над мариныной квартирой я нашел несколько картонных коробок, пригодных чтобы вместить одежду и другие вещи. Сорвал со стены фотографии, сделанные мной в том далеком прошлом, где счастье весило больше чем просто слово. Целую вечность назад.
Фото, которые украшало лицо Марины, я складывал в отдельную папку. Выбирал из общей массы ее фотографии и чувствовал, как к горлу с ломотой подступают слезы, от этого я работал быстрее, чтобы перестать видеть ее лицо на фотографиях. Поспешно затолкав их в папку и закрыв, я швырнул ее на стену, и папка упала на стол.
Во мне разгорелась нестерпимая злость к самому себе. Я возненавидел себя из-за того, что не могу вынести потери, и буду ненавидеть, если вынесу. Выходит, я больше не могу видеть лица Марины? Оно мне невыносимо? Вот во что превращается любовь после утраты?
Я с силой ударил ботинком по столу и услышал звон бьющегося стекла внутри. Твою мать! Из щелок под дверцами стола полились струйки растворов для проявки.
С лестницы заскочил настороженный Тим. Он беглым взглядом окинул все помещение, при этом задержав его на открытой двери на крышу, где бушевала стихия, и остановил взгляд на мне.
– Что, Тим? – устало спросил я.
– Что здесь грохочет?
– Полоумный фотограф-психопат.
– Зачем?
– Потому, что он полоумный, Тим.
– Все так плохо?
– Всё в порядке. Вот, возьми, – я протянул коробку с фото. – Я сейчас спущусь.
Он кивнул, взял коробку и вышел на лестницу.
Некоторое время я стоял и ничего не делал. В душе кипел гнев. Потом я направился к выходу на крышу. По мере моего приближения к открытой двери, разноголосый шум капель, ударяющихся об антенны, металлический карниз и залитую смолой крышу, усиливался, становясь громче и разборчивее. В лицо врезался сырой холодный воздух. Я накинул капюшон куртки и шагнул под дождь. Крупные капли тяжело забили в одежду.
Отсюда открывался чудесный вид на город. Где-то в сизой завесе уходящего дня уже горели огни, хотя темнота еще не торопилась наступать. Здесь сильный ветер срывал мой гнев. Я подошел ближе к краю крыши, вглядываясь в мокрую улицу внизу. Смотрел на город и не узнавал его. Вид, который я снимал много раз в прошлом, сейчас стал пустым и незнакомым. Дождь крал с этих улиц десятки лет, делая дома старыми, унылыми и обветшалыми. Темные подтеки сползали с фасадов к тротуарам, покрывая Калининград мрачной вуалью. Передо мной простерся новый темный мир, о котором я что-то плел Тиму вчера в баре. Мир без моей Марины.
В последний раз я бросил взгляд вниз. Выхватывая фарами блестящий штрих утихающего дождя, по улице ехала серая иномарка, напомнившая мне о BMW возле дома Вольского. Машина припарковалась на противоположной стороне улицы, а я вернулся в чердак и спустился вниз.
Тим разбирал компьютер, когда я зашел в спальню.
– Сейчас дождь вроде немного поубавился, может, отвезешь компьютер и несколько коробок ко мне в квартиру? Оставь прямо в коридоре и возвращайся, а я здесь к тому времени соберу остальные вещи.
– Да, это можно, – Тим выпрямился с системным блоком в руках и направился к выходу. – Так и сделаем.
Погрузив коробки в Опель и отдав свои ключи Тиму, я вернулся в квартиру Марины.
Теперь, когда здесь не звучало голосов, комнаты сделались пусты как никогда.
Окинул взглядом спальню, зная, что в скором времени больше не увижу эту комнату. В шкафу лежала моя спортивная сумка, я побросал в нее футболки, джинсы и еще несколько мелочей. Остановился. С болью и тоской взглянул на сарафаны и топы Марины. Снимал с вешалок свои вещи и складывал в коробки, приготовленные для одежды. Поставил спортивную сумку на пол рядом с входной дверью.
Голова снова начинала гудеть. Нашарив в ящике в ванной анальгетик, я выпил пару таблеток с водой из крана. После дневной порции аспирина должно помочь. Из зеркала на меня посмотрел похудевший небритый человек с кругами под уставшими глазами, чьи мысли были где-то не здесь. Где-то далеко, они с тоской склонились над каменным надгробьем. Взгляд человека в отражении был взглядом, видевшим больше, чем полагается за 28 лет. Я бы отшатнулся, увидев его, если бы не узнал в нем себя. Вчера в баре, среди других людей мое отражение не казалось настолько потрепанным.
Раздался звонок в дверь.
Тим только минут десять как уехал и не мог вернуться так скоро. Может быть, Сергей Геннадьевич что-то забыл.
Я подошел к двери и глянул в глазок. Лестничный коридор теперь освещала зажегшаяся с наступлением темноты люминесцентная лампа. Перед дверью стояли двое мужчин примерно одного роста, один из них похудее и в кожаном пиджаке, а другой в чем-то сером. Они позвонили еще раз. Я начал открывать дверь. Тот, что был в кожаном пиджаке, заглянул в щель.
– Марк Меерсон? – спросил он.
– Я могу вам чем-то помочь? – отозвался я.
– Хорошо, что мы застали вас дома, – вежливо улыбнулся тот. – Я оставлял вам сообщение на автоответчике. Я капитан Ленский, уголовный розыск. Это мой коллега, – он указал на своего безмолвного спутника, разглядывавшего двери соседних квартир, – капитан Стромнилов. Мы можем поговорить внутри?
Я кивнул со смутным чувством недоверия и отступил в сторону, открывая дверь шире. Оба зашли осматриваясь. От Стромнилова пахнуло густым сигаретным дымом. Он оказался крупнее, чем выглядел в глазке. Ленский, успел заметить мою сумку возле входной двери. Потолкавшись в коридоре, они прошли в зал. Закрыв входную дверь, я проследовал за капитанами.
Стромнилов разглядывал книги, стоящие на полках за стеклянными дверцами мебельной стенки, окинул взглядом комнату, прошел к окну и выглянул, протиснувшись для этого сбоку стола, на котором лежал фотоальбом, оставленный Сергеем Геннадьевичем. Ленский не так интересовался окружающей обстановкой, он тут же повернулся ко мне.
– Вы уезжаете куда-то? – спросил он, изобразив перед этим минуту раздумий, хотя было ясно, что этот вопрос назрел у него в голове еще, когда он увидел сумку с вещами в прихожей.
– Надеюсь, я не под подозрением? – поинтересовался я, усаживаясь в кресло и жестом приглашая сесть гостей. Но те не обратили внимания и остались стоять.
– Почему-то все об этом спрашивают, когда к ним приходят из полиции, – саркастически проговорил Стромнилов, продолжая смотреть в окно.
– Так вы уезжаете из города? – спросил Ленский.
– Нет. Но я думал, речь пойдет о Вольском. Вы предполагаете, что его убили?
– Нет, мы знаем, что его убили, – ответил Ленский и прошелся по комнате к выходу и обратно. – Обстоятельства его смерти довольно запутаны. Для разрешения ряда вопросов, которые у нас есть, мы хотим видеть картину последних дней его жизни в целом. Мы должны поговорить и о вас, и о Вольском, и о вашей совместной работе. Скажите, какие именно обязанности вы выполняете в качестве редакционного фотографа?
– В основном фотографирую. Отбираю на первичном этапе наиболее удачные кадры. Обсуждаю с журналистами подходящие для их материала снимки.
– Кто назначает темы для ваших фотографий?
– Редактор, главный редактор и журналисты.
– Правильно я понимаю, вы работаете одновременно с журналистами, выезжаете с ними, они вам говорят, что нужно снять?
– Иногда я выезжаю отдельно. Это производственный процесс, зависит от обстоятельств.
– Как давно вы знаете Павла Вольского?
– Примерно три года.
– Часто ли вы работали с ним?
– Да.
– За время совместной работы Вольский стал вашим другом?
– Скорее оставался хорошим знакомым.
– Вы работали с ним над его последней статьей? – задал вопрос Ленский и замер, наблюдая за моей реакцией.
– Нет. Он только вскользь упоминал о ней.
Стромнилов и Ленский переглянулись. Это был первый раз, когда Стромнилов оторвался от окна.
– Вы не были задействованы в работе над статьей? – внимательно вглядевшись в мое лицо, переспросил Ленский и затем вновь обменялся взглядом со Стромниловым.
– Как я уже и сказал. Не был.
– Что вам о ней известно?
– Да ничего не известно.
– Она ведь посвящена научному открытию?
– Что-то в этом роде, – согласился я.
– А конкретнее?
– Ничего конкретнее мне об этом не известно.
Похоже, этот ответ не очень их устраивал. Ленский озадачено помолчал. Стромнилов смотрел через комнату на меня.
– Вы считаете, произошедшее с Павлом как-то связано с профессиональной деятельностью? – спросил я.
Ленский кивнул, давая понять, что услышал мой вопрос, но вместо ответа продолжил задавать свои:
– К этому мы вернемся позже. Кто еще знал, что Вольский работает над статьей?
– Без понятия.
– Он просил вас держать втайне от коллег и знакомых его работу над последней статьей?
– Нет. Да он говорил о ней меньше, чем о других своих статьях.
– Вам это не показалось странным?
– Нисколько, потому что обычно мы говорили о статьях в рамках производственного процесса, как фотограф и журналист. В этот раз Вольский писал без меня. Ему не нужен был фотограф.
– Неужели? – воскликнул Ленский.
– Здесь нет ничего удивительного. Не все статьи в нашем журнале сопровождаются фотоматериалами.
