Лучинушка

– Да – да. Сейчас.

Нашарив в кармане пузырёк с таблетками, он тщетно пытался его открыть дрожащими руками. Надежда Семёновна взяла его, и открыв, вытряхнула таблетку ему в горсть и спросила.

– Но что случилось с вашей дочерью?

– Я не знаю. – Панин слизнул таблетку с ладони, и, с трудом проглотив, продолжил, – Андрей улетел в Германию за неделю до этого по делам фирмы. Я был у товарища на юбилее. Наташа оставалась дома с внучкой и нянькой. Вернувшись поздно ночью, я обнаружил мою дочь лежащей на полу около лестницы. Она была мертва. В доме не было никого. На столе лежало письмо с требованием выкупа за внучку и няньку, и угрозами в случае обращения в полицию. Полицию я конечно вызвал, но сообщать о их похищении побоялся, сказал, что Наташа находилась дома одна.

– У нас создалось впечатление, что вашу внучку собирались увезти куда – то далеко. А главное – корзина. Она находилась в доме?

– Нет, обычно она лежала в сарае, там, где хранятся дрова для камина. Я приносил её только когда она была нужна мне для работы.

– То есть, посторонние о ней знать не могли?

– Нет, не могли.

– Тогда кто мог её найти и упаковать в неё вашу внучку?

– Не знаю.

– В течение этих суток вам кто – нибудь звонил, требовал денег?

– Нет. Всё это время я ожидал звонка, но его так и не было.

– Может быть, звонка не было потому, что девушка, увёзшая вашу внучку, погибла?

– Вы хотите сказать, что всё это сделала Лена? Получается, что и Наташу тоже? Нет – нет, этого не может быть. Она была такой вежливой и предупредительной.

– Даже если это была она, господь уже её наказал. – добавил Андрей, выбрасывая недокуренную сигарету, – скажите, когда мы можем забрать Галочку?

– Хоть сейчас. Но для этого надо проехать в Полежаевку.

– Едем сейчас же.

*****

Стеша стояла у окна с малышкой на руках. На душе было пусто и тревожно. Катя гладила постиранные вещи девочки, Родька сидел рядом с ней. Ко двору подъехала незнакомая чёрная машина. Из неё вышла Надежда Семёновна, Лизавета и двое незнакомых мужчин. Следом подъехали Софья Николаевна и Асенька.

– Наверное, это родственники нашей найдёнушки, – Стеша сказала это полушёпотом, словно боясь, что они её услышат, – неужели они нашлись так быстро?

Мысль о том, что малышку сейчас заберут была невыносима. После того, как они её нашли, не прошло и двух суток, а она уже приросла к девочке всей душой.

– Катюша, поставь пожалуйста чайник… – попросила Стеша, с трудом сдерживая желание убежать и спрятаться вместе с ребёнком.

Все немного задержались во дворе, чтобы показать мужчинам корзину, которая помогла их найти. Лизавета, волновавшаяся за дочь, поспешила в дом.

– Это кто, родственники? – спросила её Стеша, страстно желая, чтобы произошла ошибка.

– Да, отец и дедушка. Малышку зовут Галочка.

– Галочка… Это точно? У них есть документы?

– Документов я не видела, – ответила Лизавета, удивляясь тому, что они не догадались их спросить, – но они показывали фотографии, где отец вдвоём с нашей малышкой, и ещё втроём с её мамой. Кроме того, с ним приехал её дедушка. Нет, ошибки быть не должно.

В дом первыми вошли Софья Николаевна и Асенька. Катя с Родькой удалились в соседнюю комнату, чтобы не создавать столпотворения. Стеша остановилась в центре с малышкой на руках.

– Доченька моя… – всхлипнул Андрей, протягивая к ней руки.

Стеша молча её отдала и отступила назад, став рядом с Софьей Николаевной, но малышка испугалась резких движений отца и стала тянуть ручку к Стеше, к которой успела привыкнуть.

Панин подошел ближе, и стал покрывать эту крошечную ручку поцелуями, приговаривая:

– Ну что ты, Галочка, что ты… Ты не узнала своего папу? А меня узнала? Я же твой дедушка… – однако она испугалась ещё сильней и залилась истошным криком.

– С нею всё в порядке? – спросил Андрей с плохо скрываемой ревностью, – почему она так напугана? Она нас забыла?

– Да нет. – сказала Надежда Семёновна, вошедшая последней, – просто в комнате собралось слишком много людей, а маленькие дети боятся излишней суеты. Ей нужно немного освоиться. Пока отдайте её Стеше, девочка успела к ней привыкнуть, потому что она постоянно с нею нянчится. Да вы не волнуйтесь, сейчас она успокоится, вспомнит вас и всё будет хорошо.

Андрей протянул ребёнка Стеше, и, взглянув на часы, сказал.

– Огромное спасибо вам всем за то, что вы для нас сделали. Мы обязательно вас отблагодарим, но сейчас у нас нет времени. К нам должны подъехать люди из похоронного бюро, нужно решить ещё какие – то вопросы. Кроме того, нам надо найти новую няньку…

– Новую няньку? У вас нет никого, кому бы вы могли её доверить? – спросила Стеша, прижимая девочку к груди. – Я думаю вот о чём – не проще ли пока оставить её у нас? Теперь, когда вы знаете, что она находится в безопасности и в надёжных руках, вы можете быть спокойны. Тем более, что вам пока не до неё…

– Как это не до неё? – возмутился Андрей, бросив на неё гневный взгляд.

– Извините, вы меня неправильно поняли. Понимаете, в вашем доме в связи с похоронами может быть множество людей, с которыми вы должны будете общаться, оказывать им какое – то внимание. Выносить ребёнка на всеобщее обозрение не желательно, вот и получается, что вам будет не до неё.

– Найти няньку не проблема, но события, произошедшие за последнее время, говорят о том, что к такому вопросу надо подходить очень осторожно и осмотрительно. – согласился Панин, и, внимательно посмотрев на Стешу, спросил, – Послушайте, а вы не могли бы поехать с нами и побыть с Галочкой хотя бы два – три дня? После похорон мы этот вопрос решим, а пока сами понимаете…

– Я конечно понимаю, но…

– Мы вам очень хорошо заплатим, можете не сомневаться. – сказал Андрей.

– Дело не в деньгах, – вмешалась Софья Николаевна, – а в том, что Стеша сама не совсем здорова. Она полюбила малышку всей душой, но одной ей не справиться.

– Совершенно верно. – подтвердила Надежда Семёновна, – кроме того, среди посетителей в вашем доме может оказаться и тот, кого вам следует опасаться, а вы этого даже не подозреваете. Вам действительно лучше оставить девочку здесь, и пока никому, понимаете, никому не говорить о том, где она находится. И тогда вы можете ни о чём не волноваться, с нею всё будет в порядке.

– Пожалуй, вы правы.– согласился Панин, – Что скажешь, Андрей?

Андрей хотел что – то добавить или возразить, но его перебил телефонный звонок. Извинившись, он вышел в соседнюю комнату, тщательно прикрыл дверь, и, отойдя подальше к окну, включил связь. Родька и Катя, сидевшие на маленьком диванчике, стоявшем под фикусом напротив камина, притихли, не желая ему мешать.

– Андрюшечкаа, – рыдающий женский голос, донёсшийся из трубки, заставил их прислушаться, – Дашенька погиблааа… Девочка моя роднаяяя… Только что позвонили, что она разбилась на машине где – то в ваших краях, и надо ехать на опознание. ООООХ… Ты же знаешь, я не смогу, не доедууу. Прошу тебя, пожалуйста, съезди сам, опознай.

– Мария Ивановна, вы меня простите, но я ничем не могу вам помочь, я сейчас в Германии, приеду дней через десять. Извините, я не могу говорить, у меня совещание. Я перезвоню, как только появится возможность.

Недослушав, он отключил телефон и вернулся назад, так и не заметив невольных свидетелей.

– Кто звонил, – спросил Панин, – не из похоронного?

– Да нет, с работы. Итак, к чему вы пришли, к какому решению?

– Я думаю, эти милые женщины правы, пока надо оставить Галочку у них.

– Ну что ж, я согласен. Простите, нам пора ехать.

Глава 34

Проводив гостей, Надежда Семёновна вернулась в дом и тяжело опустилась на стул.

– Почему – то я чувствую себя как выжатый лимон… – сказала она, глядя на Стешу, задумчиво покачивающую малышку, – а как ты? Мы с тобой опять пропустили укол.

– Не надо укол, у меня уже ничего не болит.

– Уверенна?

– Да.

– А вот мне так не кажется. По – моему, ты так привыкла к этому ребёнку, что забыла обо всём, в том числе и о себе. Это не есть хорошо. Будет очень тяжело отвыкать.

– Ничего, отвыкну.

– Отец – то у неё какой красавчик, настоящий Нарцисс.

– Да? – удивилась Стеша, – а я его толком и не рассмотрела.

– Да, красавчик… – вздохнула Надежда Семёновна, – а вот мне он почему – то не показался. У меня создалось впечатление, что в его поведении присутствовала какая – то странная нервозность, похожая на страх разоблачения. Хотя, вполне возможно, я сужу о нём предвзято. Мой жизненный опыт говорит о том, что слишком красивый муж очень часто является для любящей жены настоящим испытанием.

– Почему?

– Потому что на таких красавцев женщины липнут как мухи на мёд, не считаясь с их женами и детьми, а если он к тому же ещё и состоятелен, то и тем паче. Вот и получается для мужей море соблазнов, а для их жен сплошные стрессы и разочарования. Я вот думала, что не так на фотографии, которую он нам показывал? Ну там, где он вместе с покойной женой и дочкой, и только теперь поняла. Кадр выглядит как настоящая идиллия, где все такие счастливые, улыбающиеся. Он тоже улыбается, но его взгляд и улыбка, как мне показалось, предназначались не для тех, кто был рядом, а для своего визави, скорее всего для того, кто их фотографировал. А фотографировала их, как он сказал, как раз эта самая нянька, которая везла нашу девочку. Кажется, её звали Лена. Хотя, почему Лена? – спохватившись, Надежда Семёновна стала шарить по карманам – Ну-ка, где мой телефон, я же снимала её паспорт… Точно, никакая она не Лена, а Дарья Михайловна Кириченко из города Запорожье.

– А не об этой ли самой Дашеньке он говорил с её мамой? – сказала Катя.

– С её мамой? Как говорил, когда? – удивилась Надежда Семёновна, – Откуда ты знаешь?

– Отец девочки разговаривал с мамой Даши. Она ему звонила как раз перед их отъездом.

– Ну да, – вспомнила Софья Николаевна, – ему кто – то позвонил и он вышел в ту комнату.

– Да, в ту. А в ней сидели мы с Родечкой, у камина под фикусом, и он нас не заметил. Поэтому мы слышали весь их разговор. Её мама плакала, говорила, что Дашенька разбилась где – то в наших краях и просила, чтобы он сходил на её опознание. А он ответил, что не может ничем помочь, потому что в данный момент находится в Германии, и не может говорить, так как у него идёт совещание. Понимаете, он её даже толком не выслушал и выключил телефон, не дав ей договорить. Я не понимаю, как можно так вести себя с женщиной, у которой такое горе?

– Сказал, что он сейчас в Германии? – Софья Николаевна обвела всех изумлённым взглядом, – То есть как это в Германии? Почему?

– Вот видите, – обрадовалась Надежда Семёновна, – моё чутьё меня не подвело. Ему действительно есть что скрывать. Согласитесь, само его обращение в морг с просьбой об опознании трупа неизвестной девушки в то время, когда там находится тело его жены, может вызвать подозрение. Две смерти, произошедшие в одну и ту же ночь, которые до этого момента никак не связывались, могут быть объединены в одно дело и вызвать кучу нежелательных вопросов.

– Но не могла же мать девушки обращаться с такой просьбой к совершенно чужому человеку, значит она его хорошо знала?

– Конечно, знала. – подтвердила Катя, – Она плакала, называла его Андрюшечкой, говорила, ты же знаешь, что сама я приехать не смогу, сходи пожалуйста ты.

– Говоришь, называла Андрюшечкой? То есть, он был знаком не только с нянькой, а и с её семьёй, и довольно близко. Получается, у них были отношения, которые начались ещё до того, как она стала у них работать? Так может именно эта нянька и помогла Наташе свернуть шею? Столкнула её с лестницы, затем написала записку с угрозами, заставив Панина промолчать о похищении внучки, чтобы выиграть время и уехать как можно дальше.

– И потом получить выкуп за ребёнка…

– Или привязать с помощью ребёнка этого «Андрюшечку» к себе…

– Боже мой! – ахнула Софья Николаевна. – Девочки, да как же такое может быть?

– Конечно, это всё лишь наши предположения, – вздохнула Надежда Семёновна, – в них трудно поверить, а доказать и вовсе невозможно. Обе девушки погибли, а Андрюшечка конечно же будет всё отрицать. К тому же, в момент гибели Наташи он действительно был в Германии, его вина заключается только в том, что он привёл в свой дом любовницу.

– А может и не привёл. – сказала Асенька, молча слушавшая их разговор,– Может быть, она сама узнала его адрес, и, пока он ездил по командировкам, проникла в его дом под видом няньки. Выгнать её он не мог, это было бы подозрительно и могло развязать ей язык.

– А может и мог, но не очень – то хотел, судя по глазкам, которые он строил ей через объектив. Всё может быть. У него об этом не спросишь, а Панин, скорее всего, ничего не замечал.

– Странно. Как художник, не заметить на фотографии такой выразительный взгляд он не мог.

– Мог и не заметить. Я не думаю, что видя перед собой фото внучки, он вглядывался в лицо её отца.

– Не знаю, вот мне всё это почему – то сразу бросилось в глаза.

– А надо ли вообще заводить с ним разговор на эту тему?

– Может быть, рассказать ему о звонке, подслушанном ребятами, а дальнейшие выводы пускай делает следствие или он сам?

– Ни в коем случае. У человека больное сердце, и добивать его в такие тяжелые минуты такими мерзостями было бы бесчеловечно. Во всяком случае пока делать этого не стоит, а дальше будет видно. Всё зависит от того, придётся нам с ними общаться после того, как они заберут Галочку, или нет. Во всяком случае, предъявить этому Андрюшечке нечего, хотя, признаюсь честно, очень хочется.

– А может есть такая статья, как «унижение человеческого достоинства». – вздохнула Софья Николаевна.

– Может быть и есть, но я о такой не слышала.

– А как он после всего этого будет смотреть в глаза её несчастного отца, своей дочери, когда она подрастёт?

– Да так и будет. Такие люди на муки совести не способны.

Глава 35

Букеты роз цвета переспелой вишни на неряшливом, порыжевшем снегу, лежащем между протаявшими комьями суглинка, громкое воронье карканье, низкое серое небо и пронизывающий, холодящий спину ветер, сердито треплющий траурные ленты на венках и крестах, дополняли и без того печальную картину, напоминавшую о бренности жизни.

Стеша смотрела на портреты Адама Викентьевича и Сары Вульфовны, и, вытирая со стёкол редкие капли дождя, в который раз просила у обоих прощения за то, что не смогла проводить их в последний путь. Она посещала их каждое воскресенье. Ей казалось, что они радуются её приходу, а выразительные глаза Адама Викентьевича, глядящие на неё с портрета, следят за каждым её движением, словно живые. Ей вспомнился любимый бабушкин сонет Шекспира, который они часто читали по вечерам:

Лгут зеркала, – какой же я старик!

Я молодость твою делю с тобою.

Но если дни избороздят твои лик,

Я буду знать, что побежден судьбою.

Как в зеркало, глядясь в твои черты,

Я самому себе кажусь моложе.

Мне молодое сердце даришь ты,

И я тебе свое вручаю тоже.

Старайся же себя оберегать —

Не для себя: хранишь ты сердце друга.

А я готов, как любящая мать,

Беречь твое от горя и недуга.-

Одна судьба у наших двух сердец:

Замрёт мое – и твоему конец!…

«Замрёт моё и твоему конец»… – повторила Стеша. Зловещее карканье, раздавшееся прямо над головой, навеяло страх.

Место упокоения для своей матушки, а заодно и для себя, Адам Викентьевич выкупил несколько лет назад на довольно большом участке, отведенном для желающих заплатить за место ближе к храму или к богу около часовни, выстроенной на территории кладбища на пожертвования горожан. То, что заселившие его постояльцы были из числа городской элиты, было заметно по богатым и вычурным памятникам, многие из которых были придуманы, а некоторые даже заказаны ими самими ещё при жизни. Возможно, многие из них были знакомы и не раз, приняв на душу по хорошей порции горячительных напитков, шутили над своим будущим соседством и даже обещали захаживать к друг другу в гости. Конечно, в глубине этой самой души каждый из них побаивался своей показной удали, но нежелание потерять свой статус, оказавшись среди простых людей даже на погосте, было сильнее разума.

Оглянувшись, она увидела крупного ворона, усевшегося на памятнике, стоявшем за её спиной. Прищуренный взгляд и снисходительная улыбка мужчины, изображенного на чёрном мраморе в полный рост, говорили о его уверенности в своей значимости. Но белый потёк, оставленный птицей, хорошо заметный на чёрном фоне, перечеркнул разом и его самоуверенную улыбку, и насмешливый взгляд, словно показывая, что всё, на что он был готов пойти при жизни, не имело никакого смысла, потому что там, где заканчивается земной путь, все становятся равными и каждому воздаётся по делам его. Вздохнув, Стеша поклонилась в пояс могилкам и направилась к выходу.

Дом, назвать который своим Стеша так до сих пор и не смогла, встретил её настороженной тишиной, словно всё ещё сомневаясь, в том, что она достойна стать его полноправной хозяйкой. Войдя в комнату Адама Викентьевича, она долго стояла, глядя на прибранную постель, занавешенные зеркала и два подсвечника с оплывшими свечами на комоде, между которыми лежал пульт от телевизора. Стеша взяла его, зажала в ладонях и закрыла глаза, надеясь ощутить тепло рук его хозяина и пытаясь представить, как он, чувствуя, что умирает, из последних сил жал на кнопку звука, посылая ей сигнал о том, что она должна проснуться и выжить. Он не был её мужем в полном смысле этого слова, но стал преданным другом и учителем, который направлял и помогал с каждым шагом занимать в жизни место, соответствующее её званию и положению.

Войдя в комнату Сары Вульфовны она вспомнила про Нерона. Словно услышав её мысли, пес вышел из – за кровати, где теперь лежал постоянно и встал рядом, касаясь боком её бедра. Как она нуждалась в опоре и поддержке его хозяина, так и он искал опоры в ней, хотя сама она ощущала себя беспомощным слепцом, брошенным поводырём посреди дороги с интенсивным движением, и не понимавшем, в какую сторону ему идти. Шепотом, чтобы не нарушать тишину, Стеша позвала Нерона, вышла из комнаты и осторожно, как делала раньше, боясь разбудить уснувшую хозяйку, прикрыла дверь. Выйдя в коридор, Нерон насторожился и стал принюхиваться. Стеша погладила его по спине и сказала:

– Пойдём со мной, милый.

Нерон пошел следом, продолжая оглядываться назад в пустоту длинного коридора. Катя, Родька и Лизавета сидели в гостиной. С ними был Игнат, зашедший узнать какие нужны продукты. Теперь их покупкой он занимался только сам. За время отсутствия хозяев он уволил всю прислугу, кроме Петровича, и поменял в доме замки. Затем убрался на кухне, выбросил абсолютно все продукты и специи, тщательно вымыл ящики и шкафы, и только потом купил всё необходимое.

После их возвращения готовить еду стала Лизавета. Родька пришелся ей по душе своим ласковым характером и простодушием. О таком зяте можно было только мечтать, и она смирилась с тем, что Катя уедет с ними. Но при каждом упоминании о приближавшейся разлуке её вид становился таким грустным и потерянным, что Стеша решила забрать её с собой. Ей нравилась эта простая, сильная и прямолинейная женщина, и оставлять её в одиночестве, когда в доме Адама Викентьевича столько места, было бы неправильно.

Получив приглашение ехать с дочкой, Лизавета воспрянула духом. Она быстро уговорила свою куму пожить в её доме и присмотреть за хозяйством, пока она разберётся что к чему и решит, что делать дальше. Кума, не ладившая со своей невесткой, приняла её предложение с радостью.

Увидев впервые дом, в котором им придётся жить, мать и дочь растерялись и оробели. Родька водил их по комнатам, показывая свои любимые картины. Пока он и Катя их разглядывали и обсуждали, Лизавета щупала ткани, из которых были сшиты шторы, любовалась мебелью и расставленными повсюду вазами и статуэтками, но в руки, огрубевшие от тяжелого физического труда, ничего не брала из боязни разбить. Заходя в гостиную, она каждый раз заглядывала в камин. Это сооружение почему – то вызывало у неё одновременно и восторг, и чувство непонятной тревоги. Объяснить причину этого двоякого чувства она не могла.

За то, что Стеша отнеслась к ним как к родным и согласилась принять в свой дом, Лизавета готова была отдать за неё жизнь. Эта молодая, немногословная женщина, годившаяся ей в дочери, была для неё настоящей загадкой. Увидев её в фартуке возле кастрюль, Лизавета сразу поняла, чем может быть полезна. Жить приживалкой в чужом доме она не собиралась, поэтому сразу же взялась ей помогать, а, освоившись, и вовсе оттеснила от плиты. Стеша попыталась возражать.

– Я вас приглашала не затем, чтобы превратить в прислугу, а для того, чтобы не разлучать вас с Катенькой. Места в доме достаточно для всех, так что живите и ни о чём не думайте.

– Спасибо конечно, но сидеть без дела я не привыкла. Готовить я люблю, мне это дело не в тягость. А если вам что – то не понравится или захочется чего – то особого, вы только скажите, я научусь.

– Ну хорошо, давайте попробуем. А насчёт изысканности блюд можете не волноваться. Мы с Родей выросли в деревне и привыкли к простой еде.

Однако, чтобы не слишком её обременять, Стеша попросила Петровича найти среди деревенских женщину для работы на кухне, и он привёл ещё одну Лизавету, свою жену. Чтобы не путаться, между собой они шутливо нарекли Катину мать Елизаветой Первой, обнаружив некоторое сходство между ней и известным историческим персонажем, а жену Петровича Елизаветой Второй. По складу характера обе Лизаветы были полнейшими противоположностями, но изначально обе старались на себя сдерживать. Единственным показателем недовольства Лизаветы Первой, опасавшейся, что Вторая может вытеснить её из кухни, благодаря которой она почувствовала себя нужной, был вернувшийся к ней по – деревенски громкий говор. С привычкой к нему она долго и тщательно боролась, стараясь соответствовать новому обществу, которое ей очень нравилось, но при нынешних обстоятельствах ничего поделать с собой не могла.

Лизавета Вторая тоже затаила за пазухой камень после того, как Первая, постоянно слыша её привычное «с божьей помощью» и «господь нам поможет», с плохо скрываемой насмешкой объяснила, что господь не прислужник и рассчитывать надо только на себя, и упоминать его имя всуе не обязательно. Решающим фактором в этом инциденте, посеявшем зерно их скрытой вражды, был замеченный ею одобрительный взгляд, который совершенно случайно присутствовавший при этом разговоре Петрович бросил в сторону Лизаветы Первой.

Увидев Нерона, Родька вскочил и бросился его обнимать.

– Нерончик, мой дорогой Нерончик, где ты пропадал?

– Он почти не выходит из спальни Сары Вульфовны. – сказал Игнат, – только в туалет, чуть – чуть поест и скорее спешит обратно, как будто бы его там кто – то ждёт.

– Тоскует по хозяйке, – сказала Лизавета, – иногда животные бывают преданнее людей.

– Это правда, – согласился Игнат. – Адам Викентьевич говорил, что Сара Вульфовна вырастила его из крошечного щенка. Боюсь, её потерю он не переживёт.

– Нет – нет, – возразила Катя, гладя собаку, – мы этого не допустим, мы ещё поживём, правда, мой хороший?

Нерон лизнул её руку и завилял хвостом, словно соглашаясь с её словами. В это время раздался телефонный звонок. Петрович доложил о приезде Софьи Николаевны. Стеша обрадовалась и поспешила к ней навстречу. Появление подруги всегда оживляло дом, словно принося с собой струю свежего воздуха. Поздоровавшись и немного поговорив о погоде, Лизавета и Катя поспешили на кухню готовить чай. Софья Николаевна придвинулась поближе к Стеше и сказала:

– Моя дорогая, тебе не кажется, что пора уже прекращать грустить о том, чего не вернуть, и браться за дело. Конечно, наследство Адама Викентьевича позволяет тебе жить ни в чём себе не отказывая, но ты же не собираешься хоронить свой талант, да и Родин тоже? Это было бы неразумно.

– Я всё это прекрасно понимаю, но мне кажется, что музыка в доме, в котором ещё так свежа память о его хозяевах, будет звучать кощунственно.

– А мне кажется, Адам Викентьевич и Сара Вульфовна были бы только рады. Вспомни, с каким удовольствием они слушали ваше пение. Да и тебе было бы полезно отвлечься от грустных мыслей.

– Я всё понимаю, но не могу себя заставить.

– А что, если вы пока позанимаетесь у меня?

– А мы вам не помешаем?

– Ну что ты! Когда мне мешала музыка.

– Софья Николаевна, голубушка, вы не представляете, как я вам благодарна за ваше участие. Наверное, так мы и сделаем.

– Вот и хорошо. Я буду ждать.

В доме Софьи Николаевны Стеша чувствовала себя легко и радостно, словно проделав долгий путь, наконец – то вернулась домой. Возможно, причиной такого настроения был по весеннему яркий, солнечный день. Несмотря на переменчивость погоды, сильные ветра, приносившие морозы и снежные бури, сменявшиеся хлёсткими холодными дождями, весна вступала в свои права. Взглянув на Родьку, она поняла, что и он испытывает то же самое. Было видно, что, несмотря на то, что после встречи с Катей удивлённо – восторженное состояние его никогда не покидало, в их огромном доме он тоже ощущает себя как человек, одевший хорошую, очень дорогую, но совершенно не подходящую ему по размеру одежду.