Итальянский карандаш

– Это что за фокус? – удивился Леонидыч.

– Между прочим, когда человек поперхнулся, его лучше не по спине дубасить, а при выдохе резко нажать у пупка.

– Ишь, ты! Это кто так советует? Небось, американцы?

– Представьте себе. Я где-то прочитал, американцы так делают.

– У них все ниже пупка. А русский человек бьет меж лопаток.

– Ну а как быть, если ты один? Сам себя со спины не ударишь. Об стенку, что ли биться?– подковырнул сторожа Андрей.

– А русский человек не пьет в одиночку.

– А вы-то один пьете?

– Я не пью, а греюсь. Есть разница. И уж я, не бойся, не закашляюсь. И греюсь не один. Напарник мой побежал милицию для тебя вызывать. А уж если бы мой напарник тебя по спине хлопнул, ты бы, дружок, не встал. Выпить для согрева не грех. Видишь тут ящики деревянные. Если греться «козлом», пожар накликаешь. А жидкостью безопасно. Только своим организмом рискую, ради пользы государства. Понял?

– Жила бы стана родная, и нету других забот.

– Ишь, ты! Чему вас там учат. Ушлые черти.

– Да я свой, – сказал Андрей.

– Все вы свои. Меня не зря поставили технику охранять. Меня не проведешь. Техника, между прочим, секретная. Тут, представляешь, на сколько тысяч!? – сторож указал Андрею на табуретку, сел на топчан и вытянул из-под журналов, лежащих на столе, колоду карт, – Садись, в ногах правды нет. Сейчас проверим, какой ты свой. У вас там иностранные чарлистоны или как их. А в дурака слабо?

– Запросто, – сказал Андрей.

– Ну, перекинемся. Проверим, как тебя научили

Андрей пару раз поддался. У Леонидыча поднялось настроение.

– Русского человека таким, как ты, в дурака не обыграть. Заруби на носу. Мы тут, бывает, со сменщиком перекинемся.

– Ну и кто кого? – спросил Андрей.

– Я его.

– Так он не русский?

– Это почему?

– Сами говорите, русский выигрывает, а нерусский проигрывает.

Леонидыч помолчал, пытаясь понять объяснение Андрея. Не понял и сказал.

– Ты мне мозги не пудри. Русский он. Талантливый паренек. Художник. Он мне такую картинку подарил. Вот эту самую церковь и нарисовал, как живую, правда, без ящиков.

Снова раскинули карты. Снова Андрей проигрывал, надеясь раздобрить Леонидыча. Есть ли еще надежда распрощаться с ним, и повторить попытку, пробраться к Нинке? Он уж будет аккуратнее. Коварная снежная шапка с навеса уже съехала и на втором заходе он не поскользнется. Да только Нинка, поди, уже десятый сон видит. Станешь ей в окно стучать – всех перебудишь. Он решил, что лучше перекантоваться до утра в этой церкви.

Он почувствовал, как кто-то несильно, но часто, молотит его по спине, словно это печатная машинка, и, проснувшись, обнаружил, что спал в церкви, на досках и картонках. А те частые похлопывания по спине – это собака, лежавшая рядом, вычесывала блох. Но не собака разбудила его. Прямо над собой он увидел удивленные глаза девушки, в шубке, в вязанной белой шапочке. Андрей спал, не снимая своего зимнего пальто, и вид у него был, наверное, еще тот, потому что девушка, не скрывая изумления, следила, как он, с трудом поднимается. Леонидыч посапывал на своем законном месте. Собаки крутились рядом и, судя по тому, как они ластились к девушке, она тут была своей.

– Вы кто? – спросила девушка.

– Да так, – ответил Андрей.

– Так? – с сомнением произнесла девушка и стала будить Леонидыча.

– А-а, Танюша, – зевнул Леонидыч.

– Я вам блинчиков принесла. А это кто?

– А это, мне молодца занесло. Прямо с неба свалился. Ангел – не ангел, шпион – не шпион. Божится, что студент. И даже документ при себе имеет. Танюша погляди ему ногу, – и объяснил Андрею, – Она в больнице работает медсестрой.

– Только быстро, – согласилась Таня, – Я опаздываю, – Ого гематомка! – произнесла она, когда Андрей закатал штанину, – А ну снимите ботинок. Пальцами шевелить можете? – Андрей пошевелил. Девушка прощупала ему голеностоп, – Так не больно? А так? Ходить можете?

– Да вроде.

– По моему, до свадьбы заживет. Хотя на рентген сходить не мешало бы. А что с рукой? – Андрей снял пальто, пиджак и поднял рукав левой руки, – А это что? – спросила девушка.

Андрей вспомнил, как переписал себе на руку настенную туалетную надпись: номер телефона и имя – Таня. Он тогда выводил тщательно и густо синей шариковой ручкой. Конечно, совсем об этом забыл. Девушка быстренько прощупала его руку, заставила подвигать рукой, пошевелить пальцами, и, вынеся диагноз, аналогичный диагнозу ноги, сказала, что торопится и убегает.

– Это соседки дочка, – объяснил Леонидыч, когда девушка ушла, – Я человек одинокий, ну, соседке помогаю. Прибить там чего. Она тоже одинокая, мне помогает. Стряпает. А захвораешь – Танюшка вылечит. Она чистый врач. Взаимопомощь.

– Комплексная бригада, – усмехнулся Андрей.

– В общем, вот так. Вот ее Танюха мне завтраки приносит. Мы живем тут рядышком. Хорошая девчонка, – он замолчал на мгновение и, увидев, что Андрей никак не отреагировал, повторил, – Я говорю, хорошая девчонка.

– Хорошая, хорошая, – пробормотал Андрей. Не о том он думал. К Нинке ходу теперь нет. Можно уже почапать домой? Но после такой веселой ночи он не выспался.

– Да если ее прибрать, одеть, как следует, – продолжал Леонидыч, – Она твоих студенток за пояс заткнет. Другое дело, ей одеться не на что. Богатства не нажили. А девушка она, если присмотреться, ладная. С нее даже картины писали.

– В каком смысле? – удивился Андрей. Ничего такого, что вызвало бы желание писать с нее картины, он в девушке не обнаружил.

– В самом прямом. Ты ее просто не разглядел. А разглядишь – влюбишься. И еще спасибо скажешь, – Леонидыч, не получив ответа, сменил тему, – Вот что, у меня есть знакомый. Он спецмазь имеет для летчиков – испытателей. Заживает твоя щека, как на собаке. Летчику – испытателю ведь иногда приходится культивироваться где-нибудь в тайге, и чего-нибудь повредить.

– Как культивироваться? Спросил Андрей

– Как Мересьев.

– Катапультироваться?

– Ну вот. Сейчас позавтракаем, я за мазью сбегаю. Тут недалеко. Посидишь вместо меня полчасика? Как бы отработаешь завтрак и лечение, – Леонидыч развернул тормозок, – Подсаживайся, студент. Танюха эти блинчики сама готовила. Сейчас и варенье достанем.

Леонидыч ушел, собаки улеглись на досках. Андрей доковылял до крыльца. Уже светло. Где-то за забором, за домами уже жил своей напряженной жизнью город. А тут, на занесенном снегом церковном дворе холод и тишина. Как зимнее кладбище. С крыльца видно то место на крыше, откуда он вчера дряпнулся, можно сказать, сыграл в ящик. И хотя трассу его слалома припорошило свежим снежком, но, если присмотреться, заметно. Может быть, уже остыла Нинкина постель. Он попробовал попасть ей в окно снежком. Непросто. Снежки разбивались о решетку. Услышала ли она? Дома ли? Окно не давало ответа.

Теперь на Андрея легла охрана склада. В ожидании Леонидыча, он нашел в тумбе стола старые «Крокодилы» и «Огоньки», и возлег на место сторожа, просматривая журналы. Не дочитал, заснул.

Проснулся в пятом часу вечера. Ушедший на часик Леонидыч до сих пор не объявился. Только собаки бегали рядом. Нинкино окно, третье от угла, темнело. Ушла куда? Наваждение вечера в «Метелице» испарилось. Но, все же, любопытно, что она делает? Главное, близок локоть да не укусишь, рукой подать, а через бабку не пройти. И бросить пост совесть не позволяла. Хотелось есть. Из съестного нашел в ящике стола кусок сала, луковицу, кусок хлеба. Все это съел. И снова прилег.

– Эй, товарищ, – услышал он и открыл глаза, – А где Юрий Леонидович? – спросил мужчина, должно быть напарник Леонидыча. Андрей проспал его приход.

– Он ушел, меня попросил посторожить.

– Вот как? А ты кто такой?

– Знакомый его.

– Знакомый? Тут ничего не произошло? – пришедший, невысокий, худой мужчина средних лет, с иисусовой бородкой, и волосами по плечи, рассматривал Андрея, словно тот инопланетянин.

– А что должно произойти? – пожал плечами Андрей.

– Чем же вы тут, дорогой товарищ, занимались, если Леонидыч исчез, а у тебя все лицо ошкарябано. Звать то тебя как?

– Андрей, – уже ученый, Андрей протянул студенческий.

– А-а, студент. Смотри ты, какие у Леонидыча знакомства, среди учащейся молодежи. Ну ладно, студент, считай, отсторожил. Можешь гулять. Твой знакомый уже не придет. Его время вышло. Я его сменщик.

Комната в общаге была пуста. Рогов, сосед Андрея, куда-то ушел. Перед тем как помыться и привести себя в порядок, Андрей переписал с руки на листок номер телефона и имя, – Таня,– и уже отдыхал, когда зашла Полина Гринблат.

– Ого, как отметился,– покачала головой Полина.

– Неудачное падение, – такое объяснение было, по сути, правдой.

– До кровати не долетел? – усмехнулась Полина, – Или это Ниночка так сопротивлялась? – с недолетом до кровати Полина была близка к истине. Но самое неприятное – их вчерашний незаметный побег был замечен.

– Это я неудачно поскользнулся, – Андрей снова говорил правду. Полина с сомнением покачала головой.

– Очень неудачно ты поскользнулся, – выпяченные толстые губы обозначали полное Полинино недоверие, – Как раз перед женским праздником. Будешь теперь светить в праздник ободранной физиономией, – тут ее взгляд упал на листок с номером, который Андрей записал для Суворова, – Ага вот и ответ, на ком ты поскользнулся – Таня. Молодец Таня. Хорошо приложилась.

Полина устремила взгляд в окно, как будто там был нарисован портрет этой Тани. На самом деле Полина, как ЭВМ прокручивала в уме возможные кандидатуры: раз есть номер телефона, значит москвичка. Но мгновенно Тань-москвичек, готовых с легкой душой дать свой номер, и потом оставивших такие отметины Полина в своей картотеке не нашла. Андрей воспользовался этой паузой.

– Ты собственно, по какому поводу? – спросил он.

– Я собственно, по поводу Восьмого марта. На вас с Роговым рассчитывать?

– Рассчитывай, – твердо заявил Андрей.

– Второй вопрос: из москвичей будет Барашкин. Вы его у себя пристроите? У вас же свободная кровать есть.

– Пристроим, куда денешься, – вздохнул Андрей.

Если гульки затягивались надолго, Барашкин оставался в общаге. Он находил приют то в комнате Шевченко и Суворова, то в комнате Андрея и Рогова.

– И главный вопрос, – Полина сделала многозначительную паузу, – Нина приезжала.

– Ну, приезжала, и что? – пожал плечами Андрей.

– Интересовалась, как ты добрался. Боялась за тебя. Ночь, снег, метро, небось, закрыто. Хотела узнать, как ты добрался. А тут Рогов говорит, ты дома не ночевал. А ты вон как добрался. Под вечер и ободранный. Что мы должны думать?

– Кто мы?

– Мы, коллектив.

– Пусть коллектив за меня не волнуется.

– А Шабрина?

– А ей-то чего волноваться? Москва не джунгли, – произнес Андрей нарочито грубо. Он считал, что так он благородно отводит ненужные темы для сплетен, прежде всего, от Нинки.

– А почему бы ей не думать? Ты же ее провожал. А домой не пришел. Всякий начнет волноваться. А она очень чувствительная, – Полина сделала многозначительную паузу, – Выше крыши напереживалась. Она все очень близко к сердцу принимает. Ты понимаешь? Она ведь после всего, что случилось, общагу за версту обходит. А тут приехала. А если приехала, значит, ей не все равно, как ты добрался. Она очень эмоциональная … и к тому же прилипчивая, – Андрей усмехнулся этим словам. Полина же взяла со стола листком с номером, – Но теперь я понимаю, в чем дело. Таня, значит. Вот как! Предупреждаю, если ты с Ниной только позабавиться, ты станешь моим личным врагом.

– А я-то при чем? Она ведь тебе сама тебе сказала, что я только проводил ее.

– Видела вчера ваши танцы. А это тогда тут при чем? – она помахала листком с номером.

– Это к делу не относится.

– Нет, милый мой, все относится. Нет у тебя никакого алиби. Дома то ты не ночевал. Тогда где? У Тани вот этой? У меня фотографическая память. Считай, я номер запомнила. Ты уж извини, придется позвонить, выяснить, что да как. Сам понимаешь. Нина – комсомолка. Моя задача не дать ее в обиду.

– Звони на здоровье,– усмехнулся Андрей.

– А это что? – Полина взяла со стола один из нескольких потрепанных «Огоньков», которые, Андрей прихватил со склада, – Кто же так кроссворд разгадывает? Десять слов записал и бросил. Это кто так гадал?

В то время как Полина вертела в руках журнал, из него выпорхнули и упали на пол несколько листков бумаги. По характеру их падения и по тому, что они после журналов остались немного согнутыми, сохранив изгиб, как были согнуты журналы, Андрей определил, что это ватман. Три листка упали так, что видно было, на них рисунки.

– Ничего себе, – удивленно произнесла Полина.

Андрей был удивлен не меньше. Он сразу ринулся поднимать листки. Полина тоже. Но при ее полноте и неповоротливости ей достался всего один листок, а Андрею остальные. И какие! Рисунок одной и той же девушки. По пояс. На одном листке – спереди. На другом – сбоку. На третьем – вполоборота. Но самое интересное – девушка обнажена:

– Вот где собака зарыта, – сказала Полина, разглядывая девушку, – Таня, – прочитала она подпись в уголке, – Ну и что все это значит?

– Для тебя – ничего, – спокойно и важно произнес Андрей, – Просто рисунки. Случайно попали в журнал.

– Ага! А журнал так же случайно попал к тебе?

– Вот именно.

– Ты случайно с Нинкой танцевал, случайно с ней сбежал, случайно физиономию ободрал, случайно у тебя листок с номером телефона, случайно у тебя непотребные рисунки, и совершенно случайно кругом фигурирует некая Таня. Тут нужно не то, что звонить по телефону, бить в колокола.

– Бей на здоровье.

– И это говорит комсомолец. Так! Я это конфискую! – Полина протянула, было, руку к листкам.

– Еще чего! – жестко возразил Андрей.

– Ну, посмотрим, посмотрим, – Полина подхватила со стола листок с номером телефона и направилась к двери, – Посмотрим, на чьей улице будет праздник. Я тебе гарантирую: до диплома ты не доживешь.

Полина ушла. Андрей рассматривал рисунки. Рисунки не первой свежести. Девушка на рисунках, пусть, не красавица, но подкупала именно свежестью своего молодого тела. Художник каким-то образом умудрился это впечатление передать.

Но, что самое интересное, на рисунке та самая Таня, что приносила завтрак сторожу. Он ее видел так плотно одетой, что на фигуру не обратил внимания. Да и ни к чему ему было. Теперь он видел то, что скрывалось под одеждой. Собственно, никаких аномалий. Обычная стройная, даже худенькая девушка. У Нинки, сто процентов, грудь повнушительней. Да и лицом эта Таня серединка – на половинку. Но! Но, одно дело, когда в музее ты увидишь картину, и не знаешь женщину, с которой ее писали. И совершенно другое – в данной ситуации. Выпроводив Полину, Андрей некоторое время посвятил изучению листков, а затем запрятал их подальше.

Когда он на следующее утро ехал в институт Таня, с рисунков не выходила у него из головы. Он ехал в метро и смотрел на фигуры женщин. Его интересовал уровень от головы до пояса. Как на рисунке. К сожалению, женщины были плотно одеты. И требовалось богатое воображение, чтобы составить картину. Но он заметил удивительное влияние рисунков. Он большую часть своей студенческой жизни провел бок о бок с женщинами. Тем более, в общественном транспорте. Летом женщины были одеты легко. А до сегодняшнего утра не случалось, чтобы он задумывался, присматривался, каковы они, там, под одеждой. Подзорова, любительница живописи, повторяла, что искусство облагораживает. Андрей не мог утверждать, что в данном случае живопись оказала на него благотворное влияние.

В столовой он увидел Нинку. Она стояла в очереди, махнула ему, чтобы шел к ней. Она его впустит в очередь. Андрей воспользовался приглашением. Нинка, встав на цыпочки, чуть навалившись на его плечо, шепнула в ухо.

– Так ты куда исчез? – кажется, насчет прилипчивости Полина права, подумал Андрей.

– Поскользнулся, упал с крыши. Ты бы предупредила, что там скользко.

– То-то я вижу, ты весь побитый. Упал и что?

– Да ничего интересного. Потом расскажу.

Нинка села с ним за столик. Андрей поведал, как он соскользнул с навеса. И поскольку он оказался травмированным и под надзором сторожа, то на повторный заход не пошел.

– Ну и дурак, – сказала Нина.

– А ты что, глаза, что ли, проглядела?

– Еще чего, – усмехнулась Нинка, – Велика честь. Я спать легла, – Она смотрела на царапины на его щеке, словно они могут рассказать, действительно ли он их заработал там, где рассказывает.

– А чего ты в общагу приезжала?

– Не к тебе, не бойся. Дался ты мне, – Нинка скривила губы,– Видно, не ты с крыши съехал, а у тебя крыша съехала.

Нина в ту ночь все делала согласно методике. Пока тикало время, чтобы бабка заснула, она приготовила себя, и затем подала условный сигнал и неслышно приоткрыла решетку. В окно дуло. Но Андрей не появлялся. Прождав достаточно, она осторожно отперла ключом дверь и пошла на точку их недавнего соприкосновения. Андрея не было, а ящики, сложенные пирамидой у забора, свидетельствовали, что на забор он поднимался. По крайней мере, мог подняться. Таких загадочных явлений еще не приключалось. Путь по забору был попробован и прежде. Она стояла в недоумении. Фонарь на столбе вырывал из ночи небольшой круг. Вокруг ни души. И только снег валил с неба.

Холодок закрался в душу. Холодный воздух проникал под шубу и ночнушку. Больше на ней в соответствии с отработанной методикой, ничего не было. Холод гнал домой, но Нина, уходила с места, где рассталась с Андреем, медленно, вглядываясь, как разведчик, в темные углы. Возникло неприятное чувство, как будто потеряла ключ от квартиры. Только вертела в руках, только что видела. Кинулась, а его нет. Сам ключ – железяка. Но квартира осталась без запора. Неслышной тенью она вернулась к себе, закрыла решетку, закрыла окно и легла. Как объяснить случившееся, точнее, не случившееся? Засыпала плохо. На складе сторож, как видно, опять привел собутыльника. Вот кому хорошо. Собутыльник всегда найдется. А тут исчез кавалер, и где его найдешь.

Теперь после Андреевых объяснений, она поняла, что приключилось. Поняла, что сторож объяснялся не с собутыльником, поняла, почему возились под окном собаки. Но Нина была оптимисткой. Та ночь прошла, и ее можно списать в брак. Намного важнее, что впереди. И Андрею ничего не стоит, так же, как она, списать неудачную ночь в брак. Наставляя вчера вечером Андрея, как пройти по забору, Нина подумала, что с Андреем начнет жизнь с чистого листа. Не получилось? Ничего страшного. Это в ту ночь не получилось. Она может начать с чистого листа сегодня. Она ждала предложений.

Андрей мыслил иначе. До того момента, как из журнала выпорхнули рисунки, он считал ночь проведенной впустую. Но рисунки заставили его переменить мнение. Он думал о Тане, на которую так близоруко не обратил внимания. А надо бы приглядеться. Может и прав Леонидыч? Ее бы приодеть. Нет, наоборот, она раздетой дает почву для размышлений.

Андрей доедал свой обед. Нинка не могла прощупать его почву для размышлений. Выражаясь языком физики, не находя перевеса в сравнении Нинки и Тани, Андрей в эти минуты был похож на колебательный контур. Андрей посмотрел на Нинку, словно сомневаясь в том высоком балле, каким он оценил ее в «Метелице». Увы, обаяние «Метелицы» развеялось. Дорога ложка к обеду. Обед в студенческой столовой из плохо мытой посуды не настраивал на романтику. Андрей задумчиво смотрел на оставшиеся от компота сухофрукты, решая, стоит или не стоит вытряхнуть их в рот, стоит или не стоит звать Нинку в кино. В обоих случаях полная неопределенность. Нина тоже любила ясность.

– Все ясно, – подытожила она и поднялась, – Видно, ты не только рожей, и затылком треснулся.

Вечером заглянул Лорьян и позвал пить чай.

– Ну что, красавец, – Полина с ленинским прищуром кинула взгляд на Андрея, – Позвонила я по этому номеру. Много интересного выяснила.

– Даже интересно, что там интересного, – усмехнулся Андрей. Конечно, он бы не стал звонить по номеру, списанному в общественном туалете. И Суворов бы не стал. Он уже забыл об этом. Но даже интересно, что же ответили Полине?

– Я тебе скажу при отдельном разговоре там, – Полина подняла палец к потолку, – Одно непонятно, как ты с подобным моральным обликом умудрился столько лет окапываться в комсомоле.

Дозвонилась -таки, подумал Андрей.

– Во всем нужна сноровка, – сладко улыбнулся Лорьян и аккуратно понес в рот полную ложечку вишневого варенья.

– А в чем дело? – удивленно посмотрела на Полину Подзорова.

– Пусть он сам расскажет, – сощурилась Полина.

– Нечего говорить, – буркнул Андрей.

– Как это нечего? Ничего себе, нечего. Посмотри на него – невинное дитя. Весь ободранный. Хранит у себя у себя порнографию, и нечего ему говорить.

– Бред, – заявил Рогов.

– Вовсе не бред. Я так полагаю, ты его выгораживаешь, потому, что вы с ним на пару там слюнки пускаете.

– Нужно сначала посмотреть, что там за порнография, а потом уже пускать, – сказал Рогов.

– Пошляк, – выпалила Литвинова, – Мне, например, противно даже говорить обо всем этом.

– Нет, нужно ознакомиться, что там за порнография,– сказал Лорьян, – Врага нужно знать в лицо.

– А ты, тем более, пошляк. Не то, что смотреть, даже слышать об этом.

– А напрасно. Вот вы там разлагаете молекулы на атомы, вместо того, чтобы обсудить такую интересную тему, как вред и польза порнографии, – весело блеснул глазами Лорьян, – Весьма актуальную для незамужних дам.

– Никакая это не порнография, – сказал Андрей, – Рисунки. И, кстати, я их не храню. Они мне случайно попали. Эти листы с рисунками, лежали внутри журнала. Я и не знал.

– Ага, расскажи кому понаивнее, – сказала Полина, – А на рисунках разве не голая женщина?

– Во-первых, не голая, а обнаженная. Ты что в музеях такого не видала?

– Не видала, – ответил за Полину Лорьян, – В Мавзолее Ленин одетый.

– Закройся, – отрезала Полина, – Общежитие тебе не музей.

– Но и не Мавзолей, – сказал Лорьян.

– Если бы общежитие хоть капельку напоминало Эрмитаж, – печально вздохнула Подзорова, – Я бы отсюда и не уезжала. Разрешили бы, я бы в Эрмитаже раскладушку поставила и жила бы. А потом, действительно, голая – не обязательно порнография.

– Фрейд вам кланялся, – резко отчеканила Полина, – Это в Эрмитаже она не порнография. Эрмитаж не стоит на переднем рубеже идеологического противостояния.

– А общежитие на переднем? – спросил Рогов.

– На самом переднем! Мы – молодежь. И поэтому стоим в первых рядах.

– Как штрафные батальоны, – вставил Лорьян.

– Пусть будет, как штрафные. Такая на молодежь возложена миссия – стоять на передовых рубежах. Вот пусть пенсионеры в Эрмитаж ходят, любуются и слюни пускают. А тут другое дело. То, что в Эрмитаже не порнография, в общежитии порнография в чистом виде. Это все равно, что ножик. На кухне это посуда, а в подворотне – холодное оружие. Вам дай такое рассматривать, вы всех тут перепортите.

– Перепортим? – удивился Лорьян, – Как раз наоборот. Общежитие это путевка в жизнь.

– Знаем мы ваши путевки, – капризно прижала губы Литвинова, – Некоторые после ваших путевочек в очухаться не могут.

– Слушайте, у меня эти рисунки случайно, – Андрей хотел покончить с этой темой.

– Случайно!? Это случайно не обнаженная тебе свой телефон дала? – усмехнулась Полина,

– Какая везуха! – сладко протянул Лорьян, – Завидую белой завистью. Ему обнаженные телефоны дают. А он, скромник, ни слова. Андрюха, может, номерок подкинешь.

– С кем мы имеем дело, – скривила губы Литвинова, – Таким ничего не стоит какую-нибудь гадость в чай подмешать, а потом нами воспользоваться, – и она демонстративно отодвинула свою чашку, как склянку с ядом.

– Ленуся, – усмехнулся Лорьян,– Ты же водку не пьешь, шампанского не пьешь, остается только чай или кефир. Но будь спокойна. Не подмешаем и не воспользуемся. Пользуются тем, от чего польза.

– Пошляк! – выкрикнула Литвинова.

– И это нам с вами, девочки подарочек перед Восьмым марта, – печально произнесла Полина.

Она стала выбираться с кровати, на которой сидела из-за дефицита пространства и стульев. А будучи девушкой плотной, способной закрыть собой вражескую амбразуру, выбралась из-за стола, она с трудом. В результате, недопитый чай выплеснулся ей на юбку и послужил добавочным катализатором для кипения ее возмущенного разума.

– Нет, порнография вам безнаказанно не прокатит, – произнесла она зловеще, как туба в похоронном марше, – Мы войну только начинаем.

Следом вскочила Литвинова.

– Ничего, ничего! – пригрозила она на высокой тонкой, нервной скрипичной ноте, – Это даром не пройдет!

– Ну вот, – Лорьян посмотрел им вслед, – Из комнаты нашей ушли комиссары и только остался обугленный след.