Альбертик, Виттили, Педро и Метроне в Республике Четырёх. Из романа «Франсуа и Мальвази»

Придурок есть придурок, если дурость в нем заговорит, он мог все испортить и Педро на всякий случай пальцами усмирительно ткнул Виттили в голову, затем видя что тот не успокоился и с не меньшим вниманием продолжает наблюдать за фра Жуозиньо с лицом искрящимся лукавостью и губами на которых играла усмешка, повел рукой и уже всей пятерней стал клонить голову его в самую чашку, дабы он занялся ею.

Метроне заметил как не навязчиво ему под руку сзади подсунули полную салатницу и еще там что-то? Он отворотил взгляд… Что-то будет потом? Ясно понимая что главный спрос будет с него и главным образом ему потом придется отчитываться перед хозяином. Метроне все же не чувствовал на себе большой ответственности все возраставшей по мере того, как старались фра Жуозиньо и Лучано. И трудно же им будет отказать в надеждах, которые они на них возлагали.

Но Метроне чувствовал себя значительно легче, чем можно бы было представить, он чувствовал себя частью слившейся воедино компании жаром близкого знакомства и того юмора, который они собою являли.

Кроме того, беззаботное благодушное настроение его заметно подкреплялось горячительным содержимым той бутылочки и другой, которые он с Педро душевно распивал, когда Виттили и Альбертик пошли пытать счастье на картежном ристалище…

Виттили всегда имел при себе карты, ловко доставая их откуда-то из-за пояса и предлагая круговым обводом руки в показе. Альбертик молча сидел возле и внимательно смотрел. Он играть пока не научился и благоразумно оставлял это дело на друга вплоть до той счастливой поры когда он и сам сможет…

Жертва, названная так, все еще заторможенно сидела посматривая на них в сомнении разумности происходящего. Но покинув стол, за которым им был устроен настоящий дебош, Виттили попав в азартную среду, круто преображался, изменяя впечатление о себе на более нормальное.

Метроне и Педро завидев настороженно-серьезное выражение лица Виттили успокоились, предаваясь продолжению застолья вдвоем. К краям стаканов в сию же минуту было приставлено горлышко бутылки и они с удовольствием выпили за то, чтобы ходить на цыпочках.

Педро и пил, и на еду налегал с не меньшим рвением, словно впереди его ждал голодный край. Следующая эпоха его жизни ему представлялась действительно голодной и неопределенной. А теперешнее обильное застолье ничем иным как инерцией, естественными крохами прежней жизни, которые вскоре так или иначе должны были иссякнуть вместе с разоблачением. И Педро ел ни столько наедаясь, сколько пресыщаясь, виновато принимая новое блюдо.

Метроне его принял с удовольствием осознания того, как они насолят Бофаро, коему и будет предъявлен счет. В развеселившемся мозгу его заиграли иронические мысли, что если они здесь продержатся с месяц? Но об этом ни вслух ни намеком не обмолвился он в неспешной беседе со своим давним другом и соучастником по беде с коим он разговаривал на тему вызвавшую у фра Жуозиньо уважение, пока тот находился в зале харчевни; и разговорились по пустякам после.

Пустяки эти имели для них не столь маловажное значение, как могло бы показаться по тихому спокойному тону взятому для продолжения разговора с поглядыванием по сторонам. Одно такое поглядывание остановилось на игральном столе что-то позатихшем от азарту. Говорившие и сами не заметили как прошло много времени и игра должна была находиться в самом разгаре. Но этого разгару не чувствовалось по вялому виду Виттили и туго сосредоточенному в наблюдении за игрой у Альбертика, желавшего научиться.

Нужно было идти дознаваться самим, потому что один ничего бы не сказал, другой навряд ли там что-нибудь понимал. Педро и Метроне встали и подошли сзади. Недовольное выражение лица Виттили не внушало ничего хорошего. И последнюю игру доигрывавшуюся при их подходе он проиграл, кончая ее психованным шлепаньем оставшихся карт о стол, протягивая тут же сопернику новопроигранный дукат.

– Альбертик, возьми свои деньги обратно, этот придурок жизни сейчас тебе их мигом спустит… Бросай! /к Виттили /.

На сей аргумент Педро гневно выхватил из рук игрочишки тусуемую вновь колоду и… несмотря на все порывы выкинуть карты куда-нибудь подальше, не найдя ничего подходящего более оставил зажатыми в своей руке.

Виттили тоже был не против того чтобы карты убрали от него подальше, раз в них игра не шла, крикнул Лучано чтобы тот принес кости, моментально переведя взгляд к ним и недоуменно разводя руками так, как будто ему был виноват не он, а кто-то.

– Это напасть какая-то!…Карта – одна шваль шла! И мерзость какая, неудачи одна за другой, то забудешь, так и подмастишь ему!…Что такое, не везет и как с ним бороться?! – было последним сетованием Виттили словесным выплеском поворачивающейся вздорной головенки к его обобравшему удачливому сопернику, заставив того растеряться. Подавленный последней выходкой юнца, дворянину почувствовалось не по себе от самого вызывающего тона и он хотел уже было встать и потребовать от всех унять своего молодчика, иначе он сделает это сам… однако же расцененный неправильно был остановлен от этого шага всеми же, возгласами, коими останавливают отхватившего куш и собирающегося улизнуть без доигровки. Попал еще и в такие.

Всем сердцем желавший отыграться Виттили, Метроне, он же самый ярый из тех кто останавливал, с соответствующим пьяным задором подбадривал того все больше тем, что страстно болел и без уныния, но с неослабевающей порывистой надеждой воспринял каббалистическое число семь, кое откинул от себя Виттили. Продолжая кабалистику: в зависимости от выкида соперника зависело дальнейшее продолжение игры. Но слишком она Метроне показалась слаба отчего-то, когда он заметил на одном из истертых кубиков полную плеяду черных точек. Еще он подумал что этот дукат – это им два дня питаться где-нибудь.

Три кости это тоже кабалистическое число, лезло на хмельной ум Метроне: и третье из них самое большое число, количество дукатов, лежащих у Виттили в кармане?!…Метроне издал занемогший визг, чем-то похожий на «нет», и разорвал всю кабалистику тем что смахнул со стола на пол один из трех кубиков.

– Не надо… Виттили… так играй! Не надо три.

Кубик долго и далеко закатывался под столы. – такого гонец еще нигде не видел. Отводя взгляд неопределенно в сторону, ища на чем остановиться, подумал что пусть даже дело дойдет до подкидного коробка, он с этими дураками связываться не станет и во всем уступит.

Виттили скинул в банку обе оставшиеся костяшки и слабо помешав их решил отдать дворянину. Скидывать вторым интересней.

Скид первого снова получился многоточечный и Виттили нервно собрал скорее кости, желая побыстрее отквитаться.

– Подожди, – произнес он останавливаясь трясти. – А сколько было?

– Много было. – ответил гонец, взгляд которого перестал быть отсутствующим, когда он опомнился.

– Ладно, девять, нет, восемь! – поправился Виттили, вспомнив что костяшек было только две и успевая предупредить возражения грохнул горлышком банки, после чего таковые было бы просто глупо получать: снова кабалистика и в худшую для него сторону. Еще два сытых дня честной их компании кануло в карман противнику.

– Это уже кабалистика какая-то, – произнес вдруг Метроне, воздевая поверх очи… И хотя убирал он глаза подальше от головы дворянина со шпагой, самое живейшее внимание на него обратил Виттили повернувшись к нему всем корпусом.

– С этим мнением обращайся пожалуйста к Педро, он любит разбираться в таких делах…

Затем оборачиваясь к дворянину, уставившемуся на него:

– Кстати, вам не нужно купить шпагу?…Могу предложить графскую Альбертика. Двадцать пять…

– Да нет, спасибо, не нужно. Есть своя, и к ней я надежно привык…

– Хорошо-о! Тогда поехали дальше резаться!

В следующий раз Виттили наконец-то выиграл и сия удача долго еще потом окрыляла наших друзей до неблизкого следующего раза, когда они рукой одного из них получили заветный дукат обратно. Новая золотая монета колесом по воздуху перекатилась из кармана в карман, и как бы зрившим над состязанием хотелось чтобы это свершалось часто и к ним текли и текли их дукаты пока бы все не перетекли и даже возникало страстное желание вернуть их силой при виде монетки, может быть той же, следующей уплывавшей в чужую руку, возгарая в них алчность, в бессилии разбивающуюся о собственную слабость. Педро устыдился своих греховных побуждений, Метроне о том какие про него потом пойдут разговоры, то есть своей же персоны, а Альбертик… (имеется ввиду все то же понятие устыдился: взгляда дворянина настороженно поймавшего на себе его невоздержанный взгляд, потупившись, переведенный на кости, скинутые Виттили, с криком «ха!» оповестившего о выигрыше).

Как будто бы провидению было угодно простить их за самоустыжение и честное желание, или может быть «стоя над душой» играющих они по-разному воздействовали на каждого, а еще вернее потому что слишком много, часто и подряд Виттили проигрывал до наступления более благоприятного течения игры, и течение это и показалось благоприятным что выигрывать между проигрывать стало побольше. Отдачи уже надоели, привиделись и их пропускали без особого внимания, но вот каждый отыгранный дукат встречался гортанным звуком – «О!», который издавался Метроне невзирая на то как им он раздражает супротивную сторону.

Апогей этого блеска Виттилиной игры достиг когда он три или четыре раза подряд выигрывал, заставляя Метроне с каждым последующим разом все сильнее и яростней гаркать с пьяными жестами, добавляя свою темпераментность.

Череда выигрышей, как и все, что имеет способность кончаться закончилась, оставляя после себя впечатление если не отыгранности, то заметного приближения к достижению этой цели. Но, напомним мы, сей огромный успех завершился совершенно естественным проигрышем, и еще напомним, что оные как сама естественность лишь отчасти замечались. За первым проигрышем незаметно последовал второй, третий, сводя на нет весь прежний успех, каковой еще праздновался в хмельном рассудке Метроне и особенно после него, не замечая не выигрышных ситуаций, следовавших одна за другой, как вдруг заметив нервные подергивания руки Виттили прощупывавшего свой карманчик, и самого его побледневшее лицо. Он, со скрываемым раздражением вытащил кошелек, при сжатии пальцами руки оказавшийся совершенно мягким! Никакого золота там больше не было!

– Как…? – не удержался от сего вопросительного звука Метроне еще пребывавший во власти эйфории и считавший издали что они почти отыгрались. А тут пустой кошелек… Тридцать дукатов?! Как небывало. Это два месяца питаться!!! Было спущено этим придурком только что!

Педро смотря на сконфуженный вид Виттили смотрящего на пустой кошелек сделал шаг к нему и с размаху пятерней руки дал ему сзади такую смачную затрещину, что она дыбом подняла волосы на голове и довольно звонко прозвучала. Остановив голову от колебаний Виттили даже не взглянув назад, предложил сам кошелек, который был искусно вышит бисером и прочими инкрустациями.

Дворянин отверг оный откинув его кончиками пальцев обратно ему. Педро напыщенно подхватил кошелек, загнал его обратно в нагрудный карман Виттили, самого его хватая за шиворот и выдирая с насиженного места, относя в сторону и стряхивая к накрытому столу. Побитый горем Виттили безропотно сносил грозные действия и будучи приставлен к столу стал забывать горькое чувство утраченности, голодным рыская по объедкам.

А за игральный стол на меж тем освободившееся место подсел Метроне. У него было с собой восемь дукатов и жаль было так просто упускать три десятка. Метроне вытащил все свои деньги и высыпал из узкого холщового мешочка в кучку. В ней было много золотых карлино и он довольно быстро отсчитал их на дукат, отодвигая в сторону. Из-за противоположного края стола протянулась рука соперника, начавшая собирать в себя первый отсчитанный на ставку дукат.

– Вы это куда? – опасливо спросил Метроне, стараясь задержать руку дворянина, – Вы еще не выиграли! – осведомил он.

– Если хочешь играть заплати сначала за последнюю игру того кретина.

Метроне ахнул. Эта скотина проиграла тридцать один дукат, играла что называется до последнего… не существующего!

Пришлось отдать, ничего не поделаешь, слишком уж жаль ему было проигранное и хотелось сыграть самому. А садиться играть – так играть: он отступился от первого из восьми дукатов переходя к отсчету следующего. Коль скоро происходил этот отсчет можно было только догадываться по неверным движениям руки видимой запьянелым сознанием терявшимся среди самой различной монеты: пиастрах, карлинах, прочих медяках, наконец дошло что та слишком крупная монета, которая не вписывалась в подсчет двенадцати пиастров ввиду своего величия и была тем самым дукатом, который ему и был нужен на ставку. Однако решил отсчитать на всякий случай дукат про запас, чтобы потом не возиться, за ним третий и так пересчитал все имевшиеся у него в наличие деньги.

Игрок напротив терпеливо ждал, зарясь потихоньку и на самую различную монету разложенную кучками по скатерти, в заслугу за труды получив в довершение протянутый дукат, затем тут же забранный с пояснениями

– Ах, я же тебе давал.

– Сеньор Метроне, бросайте этим заниматься, подите лучше спать! – наставительно потребовал Педро.

– Нет, что ты, Педро!…Я разве пьян?…Ни в одном глазу! Я буду драться.

Библиотекарь достал из своей библиотеки—головы одну мысль, подчерпнутую кажется из какой-то латинской книги: у пьяных есть свой ангел-хранитель… и в угоду сей мысли решил и впрямь дать ему сыграть, все-таки кости, и может этот ангел-хранитель наведет посредством пьяной руки на них удачу. Проигранного было очень сильно Педро жаль, против совсем немногого оставшегося и он верил в магизм вялых движений рук пьяного, все одно кубики бегали внутри почти так же. Сброс получился: четыре – четыре, что было неплохо, если бы дворянин не скинул больше. Взять он решил мелочью, так и лучше смотрелось для виду. Больше свободного места. Заезжий гонец чувствовал себя среди них уже лучше может быть потому, что свыкся или от поживы, которая с позором выгнала отсюда самого наглого из них и за свое долгое время охмелила второго до недееспособности, чувствуя себя с ним вполне спокойно не торопясь отсчитывал разменную монету, как заметил что Метроне успел уже и скинуть, поднимая однако банку так только со своего края не давая взглянуть ему.

– Ох-ты! Педро, смотри-ка, четверки не покидают меня.

Он поднял банку. Четыре и пять. Спорить было безполезно и говорить что-либо тоже. Эту ставку он проиграл и выдал проигрыш одним золотым, чтобы после было меньше возни, от которой он начинал чувствовать усталость и желал поскорее расправиться с семью дукатами.

Мешал он быстро и скоро скидывал, набивая неумолимо высокие счета. Счастье было на его стороне, как бы того не желали и не нервничали Альбертик, Педро и вернувшийся Виттили, ведь то была его страсть и он не мог ее предпочесть столу.

Как бы не мал был у Метроне денежный резерв, но ему удалось с ним выдержать самый крушительный натиск последовавшей кононады проигрышей, отмечавшийся гулким стуканьем покосившейся жестянки банки. Избегнув страха, Метроне, которому по-видимому с отрезвлением возвращалась и удача удалось отыграть половину монет нечетного числа имевшихся перемежающегося то в ту, то в эту сторону. На столе поочередно лежало по три по четыре монетки… не кучки, что показывало, до какой опасной черты докатывался проигрыш.

Азарт накалился до предела: одному хотелось добрать остатки, другому выстоять и оторваться. Страсти накалились настолько, что на крики прибежали смотреть фра Жуозиньо и Лучано. Как раз с их появлением, как на грех череда три-четыре разорвалась в худшую для них сторону. У них осталось всего два дуката. И фра Жуозиньо это видел!?? Педро испугался, что проиграйся они, а все к тому и шло, они потеряют так же и много дней нахалявы!

Испуг привел к тому, что Педро запротестовал против дальнейшего продолжения игры, накинувшись руками на стол и закрывая грудью банку и поле.

– Прекращайте немедленно! Хватит, наигрались! – кричал он.

Говорить стал вставший со стула на ноги дворянин.

– Значит так! Меня уже поджимает время. На последний кон пару дукатов ставите? Нет – значит я поехал.

Педро пребывал в панической растерянности не зная что ему делать: отпускать, но два дуката после столь крупного проигрыша много ли значили в глазах хозяина харчевни, и он решил рискнуть с тем ярым сдатливым чувством с которым спускают состояния. Не все же им не везти! И освободил от себя столешницу.

Тут подскочил Виттили, на то что ему дадут сыграть этот кон он и не надеялся, но гадко завизжал указывая на Педро через другой край стола.

– Пускай сам сыграет, чтобы потом не говорил!…

Метроне согласно мотнув головой не поднимая ее, стрелой вытянул руку с банкой и костями к Педро.

Ему же и досталось играть этот кон! И его решили сопричесть к себе эти спустители.

– Я?..Своими собственными руками? – бормотал он испуганно принимая банку с бегавшими в ней костями, а затем и две монетки, с жестом руки Метроне не поднимавшего головы, – «твои!»

Педро особо не размышляя скинул: пять и шесть! Итого одиннадцать из двенадцати возможных. Гонец не стал даже браться за банку, а торопясь вытащил из кармана два золотых положив их на край стола. Педро нырнул за ними, крепко зажав в кулаке уже четыре золотых. Они были его и зажал он их крепко, обретая с ними некоторую независимость и положение в их компании.

Видя что решение Педро непреклонно Виттили бросился наперерез дороги собиравшемуся уходить дворянину почти умоляя, протягивая пригорошней руку полную его собственной меди.

– Сеньор, прошу вас, прошу!…вы же столько выиграли.

Выражение лица и умоляюще останавливающие порывы Виттили были таковы, что не могли не рассмешить сдавшегося с тем удачника. Однако разулыбавшись дворянин повернулся к кругу людей собравшемуся вокруг стола.

– Уберите его от меня я тороплюсь. Иначе я возьмусь доигрывать этот кон.

– Иди сюда, отцепись от него! – крикнул Педро Виттили и получил в ответ.

– Педро, дорогуша, добавь мне, не могу, умру от досады.

– Они на насущное, – показывая зажатый кулак, безжалостно непреклонно произнес Педро.

От потемневшего вида этого мракобеса ничего нельзя было: Виттили повторно прибег к упрашиванию. Гонец почувствовал в себе слишком большую слабость, чтобы найти в себе волю вырваться от задерживаний прыгающего возле него придурка и чувствуя что он не сможет этого сделать, а так же видя в проигрыше собственных грошей Виттили плавающие в ней пиастры и слыша как зазывает его к игральному столу фра Жуозиньо герой сегодняшнего дня не выдержал, подошел обратно к столу.

Приняв протянутые в банке кости, сразу грохнул о столешницу. Тройка и единичка несказанно возрадовали вскричавшего от восторга Виттили. Сам он не высвобождая руки от денег так же не размешивая скинул и о радость: «пять!». Он снова запрыгал от удачи, останавливаясь перед дворянином за получением выигранного… Получил же лишь надменный взгляд.

– Радоваться как раз нечему! Два дуката ваших, а пятерка это совсем немного.

С этими словами он чинно вскинул собранные косточки в банку, мешанул и скинул: Семь! Черная магия!

Дворянин тогда поставил банку на стол, взял галантно Виттили за руку и согнув кисть принял ссыпавшееся содержимое в свою руку.

– Честь имею, – распрощался он сиим штампом слов со всеми и особенно с опешившим Виттили, которому только начинало доходить почему так?

– Подождите, – слабо крикнул ему в след все тот же Виттили не унимаясь. – У нас есть еще кони.

– И собственная одежда!!! – крикнул ему на ухо, стараясь как можно громче, преклонившийся к нему Педро.

В грянувшем за спиной уходящего хохоте, пожалуй один лишь смех Метроне был вызван не представлением того как они в подчистую проигрались до самых подвязок, а представлением как монсеньор Спорада получит через несколько дней счет с письмом от хозяина харчевни в котором будет слезно умолять вывезти своих недалеко уехавших посланцев в таком-то состоянии находящихся… И что самое смешное он будет вынужден вернуть…

Смешно-то было смешно сказано, да только Виттили сделалось после смеха еще тошней с пониманием того как ловко его надули сыграв два раза против одного, оставив его без последнего… последнего удовольствия сыграть по-мелкому с Лучано. И от тщеты и отчаяния невыразимых своих чувств Виттили возорал придурочно воздевая руку вслед за уходящим, сжимая пальцы, словно бы стараясь удержать и монотонно подергиваясь на корточках, на которые опустился.

Слыша истошный крик вдогонку, дворянин в дверях обернулся и еще некоторое время изумленно стоял, смотрел не только на одного орущего с протянутой сжимающейся рукой Виттили, показавшегося ему тронутым, но не в единственном числе. Еще он заметил с содроганием хихикающего самого с собой Метроне. Фра Жуозиньо помахивающего ему кулаком несерьезно повернутым тыльной стороной руки, считавшему по-видимому что разор его постояльцев скажется на его доходах. И Педро которому еще можно было лыбиться что не добавил до дуката, он же сотрясался от выпиравшего из него внутреннего смеха и прыскал, что даже казалось выплюнул на губу слюни.

Можно сходить с ума, но не из-за денег же!?

– Прощелыга! – услышал гонец дворянской наружности эпитет отправленный в его адрес, но уходил, стараясь побыстрей вырваться из нездорового воздуха под сводами харчевни, отворачиваясь с многозначительным:

– О-уу!

Через огромные квадраты оконных проемов было видно как вскочил в седло и понесся поднимая после себя клубы пыли черный конь с наездинком на себе. С отчаяния Виттили выбежал даже на порог двери и сильно стал кричать, оглашая своим криком придорожные окрестности вослед улепетывающему без оглядки гонцу, яростно стегающего коня.

За окнами вовсю разгорелся яркий ставший жаркий день, вливающий вовнутрь залы знойные струи. Опохмелившиеся Педро с Метроне пошли наверх, спать. За ними пошли фра Жуозиньо, да и пожалуй все остальные. День, если он уже клонился к закату, обещал удушать их все свое продолжение, а по сему чувствительно лучше было спрятаться от духоты в сонном забытьи.

После случившейся в харчевне знаменитой драки разбойников-мафиози Дуримаро с французами внутреннее строение харчевни потерпело существенное изменение, прежде всего в том что была обшита доской стена протянувшаяся вдоль перил лестницы, дабы с нее и площадки наверху, бывшей огороженной перилами больше никого и ничего не скидывали.

Поднявшись по узкой лестнице, они попали в такой же узкий коридор, бывший ранее широкой площадкой, о чем свидетельствовали оставшиеся примкнутыми к стене справа знакомые перила, а слева новая стена с пристроенными за ней прихожими.

Альбертик зашел слишком вперед, попав в окружение деревянных стен и двери и закруглившись вышел обратно из закутка, недоуменно протянув:

– Ну-у, всего две.

– А тебе сколько нужно?! – вцепился в него словесной хваткой Педро, вошедший в обнимку с Метроне, – Десять?!!

– Четыре.

– Одну! – указуя перстом в раскрываемую фра Жуозиньо дверь гаркнул он устремляясь в нее без дальнейших объяснений.

Не нужно и говорить что хозяина от этого диалога бросало то в жар, то в холод. Между четырьмя и одной спальней была все-таки огромная и существенная разница. И к немалому его огорчению четверо столь разных людей заняли всего одну спальню, вместо хотя бы двух. Комната начинающаяся с узкой прихожей была широка и длинна, заканчиваясь окнами. В ней стояло только две кровати. Фра Жуозиньо хотел было попятиться, не разрешить им заселиться всем скопом вчетвером, но решил не конфликтовать с постояльцами, так всегда было лучше, а лишь дождавшись когда Метроне с помоганием Педро и сам Педро разлягутся на кроватях, спокойно заметил оставшемуся стоять по среди спальни Альбертику.

– Уж вам бы, граф, отдельно.

Педро лежал поверх постельного, только снявши обувь с ног, обратил к ним своё живейшее внимание.

– Ничего ему не надо, тащите сюда кровать, а тому мерзавцу постелите за дверью, возле обувной полки. Альбертик, отнеси туда нашу обувь.

– Не могу вам дать кровать! – чуть не вспылил фра Жуозиньо. Вставая на сторону графа, – свою сторону.

– Тогда тащите перинники, я знаю, они у вас есть.

– Но за них тоже придется платить! – возмутился уже хозяин.

– Да! К…! – махнул успокаивающе рукой Педро.

Еще в том жесте фра Жуоззиньо прочел пожелание оставить их скорее в покое. То есть его даже не интересовала плата и это-то больше всего насторожило и испугало харчевника, почувствовавшего, что от сей компании несет чем-то неладным.

Виттили оставался внизу. Сначало уныло смотрел на пустую дорогу, потом пошел к столу, пока таковой еще оставался неубранным. Его желудок урчал и клокотал после столь бурно проведенной половины дня в противовес второй, намечавшейся пройти в печальных каящихся тонах и состоять целиком из воспоминаний, навевающих угрызения по утраченному.