Удивительное свойство моряков жить под водой

18

Хорошая большая мечта – двигатель жизни. Однако, если для ее воплощения нужно затратить немало средств и энергии, мечта может остаться мечтой. По этой и по ряду других причин в отношениях человека с мечтой всё довольно неровно. То она его оседлает, то он ее.

Я тоже большой мечтатель, и в этом смысле мир проел во мне огромную дыру. Туда и вылетела моя Даша. Она просто перестала меня понимать.

Многие мечтали о новой жизни, где свободные люди обитают точно в раю. Я тоже пристроился в очередь. У меня имелась своя идея, как помочь человечеству избавиться от страданий.

− Ну и дурак ты! – как-то сообщила мне Даша. – Мечтаешь о всеобщем счастье, а не можешь сделать счастливой хотя бы меня. Ты отказываешься от нормальной жизни, не понимая, что отказываешься от меня.

− Дашка, ты не умничай, − грозил я пальцем, − я старше тебя на восемь лет. Что ты можешь понимать в жизни? Лучше слушайся меня, и будешь счастлива.

− Если тебя слушаться, то очень скоро придется навестить наркологический диспансер, забыть о домашнем уюте и остаток жизни провести в непонятных исканиях.

− Дашка, думай, что говоришь! По-твоему выходит, что я пьянь и бродяга, ничего не делаю для дома и занят только своими мечтами.

− Если это не так, то зачем ты всё время оправдываешься и лжешь? Я устала от твоих фантазий.

Вскоре она ушла. Сначала я не воспринял это всерьез, но когда понял, что к чему, то взвыл от боли. Несколько недель я буквально бредил самоубийством. Выходил на улицу с одной надеждой, что меня там пристрелят или зашибет кирпичом. Я шел мимо книжного магазина, а из витрины на меня пялилась новинка − «Сто великих самоубийц». Я сворачивал за угол облегчиться, а с облупленной стены с грустью смотрел нарисованный повешенный человечек. В гостях я открывал музыкальный журнал и сразу читал о том, что Элиот Смит воткнул себе нож в сердце, перелистывал пару страниц и попадал на заметку про молодого музыканта начинающей английской группы, который повесился прямо в студии во время записи дебютного альбома.

По нескольку раз в день я отправлял Даше сообщения, что вот-вот добровольно уберусь из жизни. Я никак не мог свыкнуться с мыслью, что до меня никому нет дела.

Как-то позвонил Рыжий.

− Как дела, Фома?

− Отлично. Был бы пистолет, застрелился.

− Шутишь?

− Нет.

− Могу я тебе чем-нибудь помочь.

− Подсыпь мне яду.

− Чем ты сейчас занят, старик?

− Читаю книгу «Сто великих самоубийц».

Через час Рыжий зашел с бутылкой мадеры.

− Что случилось? – спросил он.

− От меня ушла Даша.

− Она вернется.

− Не думаю. Она сказала, что устала жить моей жизнью. Она действительно выглядела смертельно усталой.

− От меня три раз уходила жена.

− У вас двое детей, и ты делаешь всё, чтобы сохранить семью. Мы детьми не обзавелись, к тому же я не уверен, что понял, в чем смысл семейной жизни.

− Для каждого в своем, для меня в том, чтобы не быть одиноким.

Я чуть не заплакал. Как сказал один мой друг: жизнь мстит, и мстит жестоко, тем, кто поднимает тяжкий полог ее покоев. Чтобы разделить эту жизнь со всеми, надо стать слепым и глухим. Не смог я разделит жизнь со всеми, и она жестоко отомстила, отняв Дашу. Не просто отняла, а вырвала с кровью, с частью души.

19

Я стоял на краю тротуара и считал проезжавшие мимо «уазики», желая увидеть желтый. Через дорогу отблескивал магазин женского платья. В полстены, радуя воображение, сиял рекламный щит с великолепной похожей на саламандру молодой женщиной в шотландской юбке и саксофоном в руках. Задержав на ней взгляд, я вспомнил о Вале и о том, что сегодня четверг. Увидеть Валю захотелось так, точно она стала единственным человеком, который мог понять и поверить в меня.

Идти в бар, где Валя сейчас выступала, было как-то неловко. В ближайшем кафе я взялся сочинять письмо, но только выходила ерунда, типа: «всё у меня в порядке» и «как ты сама поживаешь». Тогда я решил присочинить и нарисовать, чтобы стало понятнее, что со мной происходит.

«Здравствуй, Валя! Ты не представляешь, насколько мне сейчас помогает то, что есть, кому написать. И не просто кому-то… Когда я первый раз увидел тебя, то почему-то сразу подумал, ты поймешь, о чем я толкую… Не волнуйся, у меня всё хорошо. Как у тебя дела? Хочу поделиться одной историей, и ты поймешь, о каком путешествии я говорил.

Капитан Умберто

О своем существовании на земле капитан Умберто позабыл давно. С того дня, как у Багамских островов его пиратский люгер увидел левый борт «Якова и Марии». На том злополучном корабле капитан Уильям Фипс пересчитывал сокровища, поднятые с затонувшего галеона «Нуэстра сеньора де ла Каньсепсьон».

Радость Умберто и его дружков, скитавшихся без провизии уже несколько дней, длилась недолго. Не пожелав делиться отнятым у моря добром, капитан Фипс был не гостеприимен. Под тяжестью чугунных ядер «Якова и Марии» пираты отправились прямиком в сундук Дэвиса.

Ухватившись за ногу одного из товарищей, Умберто опускался на дно моря. Он не замечал отсутствия кислорода и более расстраивался из-за потери корабля, доставшегося в уплату за услуги от отчаянного капитана Пикара. Пуская последние пузыри и продолжая представлять другой исход неудавшейся встречи, Умберто пытался говорить вслух, пока окончательно не понял, что не в силах что-либо изменить.

Жизненные обстоятельства и любовь к странствиям когда-то склонили капитана Умберто к столь опасному занятию, как морской разбой. Но как человек образованный, изучивший немало трудов по навигации, географии и истории, капитан всегда был склонен к философии, нежели к грабежам. И то, что жизнь есть и на дне, Умберто воспринял спокойно. К тому же и океан встретил его по-свойски. И хотя смысл новой подводной жизни загадочно терялся среди бесконечных отмелей и впадин, было ясно, что она еще более загадочна и многомерна чем на суше.

Диковинных проявлений жизни, ходов в соседние миры и сокровищ, так радовавших товарищей, было предостаточно, да только Умберто вскоре заскучал, томясь туманной перспективой. Хандру нагоняли и худосочные русалки такие же пучеглазые, как и акулы, нападавшие иногда даже на утопленников. Однако в отличие от товарищей, мечтавших о роме и дородных женщинах, Умберто по-настоящему тосковал об одном – о корабле. Он часто поднимался на поверхность и наблюдал за проходившими судами.

Однажды в шторм Умберто увидел отличный корабль, непохожий на те, что видел раньше. Корабль размером с арабский дау шел без парусов, его вихляло из стороны в сторону. Погода была скверная, волны поднимались выше и выше. Любая могла увлечь корабль на дно. И вот тогда Умберто поднялся на борт, чего раньше никак не решался сделать.

На судне, вроде, было пусто. Лишь на носу у руля Умберто увидел болезненного вида человека, которого мутило. Сознание то покидало его, то возвращалось.

– У тебя тропическая лихорадка, – сообщил Умберто корчившемуся человеку, – и не надо было за ужином смешивать сыр со сливами.

Человек вздрогнул. Он увидел перед собой призрака – моряка в старинном кафтане.

– Кто ты? – испуганно прошептал человек.

Умберто не придумал ничего лучше, как хрипло пропеть:

– Аваст снастям! Эхей вперед! Выходим на разбой! Пусть нас убьют, но хоть на дне мы встретимся с тобой!

Человек со стоном откинулся на пол, видимо, окончательно потеряв сознание.

Корабль несло в сторону отмели. Куда подевалась команда, и почему человек находился на борту один, понять было трудно да и некогда. Чтобы спасти корабль, Умберто взялся за руль. Несмотря на сильный ветер и большие волны, судно слушалось Умберто на удивление легко, словно было с ним одним целым.

Когда рассвело, и опасность миновала, Умберто понял, что не хочет покидать корабль, и не покинет никогда. Океан исполнил его мечту.

Человек приходил в себя. Запутавшийся в снастях он начал шевелиться.

– Где я? – наконец еле слышно проговорил он. – Я жив?

Умберто не отвечал.

Человек с трудом поднялся на ноги. Было видно, как он цепляется за сознание, пытаясь понять, что происходит. Но тут корабль накренило волной, и человек выпал за борт, широко раскинув руки, точно сделал это сам. Умберто даже не пошевельнулся, потому что верил, что хуже человеку уже не будет.

Глядя на океан, Умберто с трепетом думал о том, что именно в океане кроется самая мощная сила на этой планете. Отсюда всё пришло, сюда всё и уйдет. У океана есть разум, и он не сравним с человеческим. Тот, кто хоть немного возьмет от него, познает иную жизнь.

Вот так вот, Валя».

Я перечитал письмо, думая пририсовать выглядывающему из моря Умберто усы и бороду или нет. Запечатал письмо в конверт. Было непривычно легко и весело, словно я надышался азота. Лицо чуть горело, словно умытое в горном ледяном ручье. Я глупо улыбался, жизнь казалась понятной и простой.

20

Всю нелепость своего письма я осознал только у почтового ящика Центрального телеграфа. Да, фантазии иногда отпускали, и я начинал рассуждать трезво. Легкость и веселье сменились уверенностью, что автора такой депеши должны отлавливать врачи по психическим заболеваниям, чтобы изучать редкий случай проявления шизофазии.

Сначала я поморщился от мыслей, а потом от боли. В бок словно врезалось пушечное ядро. Как выяснилось, я встретил знакомого бродягу. Вернее, Барни сам меня приметил, подошел со спины и тычком кулака выразил приветствие и радость.

По комплекции Барни можно было сравнить со знаменитым, похожим на бочку голландским пиратом Рока Бразильцем. А по уму разве что с волнистым попугаем. Он ошивался в нашем дворе по вечерам у гаражей с мужиками, но кто он на самом деле – я не знал.

− Что это у тебя? – дыхнул перегаром Барни, потянувшись к письму.

Он был в том настроении, когда перечить ему не стоило.

− Письмо, − я старался не выпускать конверт из рук.

– Отправляй скорее и пойдем, − приказал Барни и сам сбросил конверт в почтовый ящик.

Барни потащил меня вниз по улице. Отнекиваться на счет выпить было бесполезно и опасно. В этом смысле Барни еще больше походил на Рока Бразильца, когда тот во время стоянок в порту бродил по улицам с бочонком вина и отрубал руки тем, кто отказывался с ним выпить.

− Чем озабочен? – спросил Барни Бразилец.

− Счастье проплывало так близко, − неопределенно проговорил я.

Счастье, и правда, всегда на расстоянии вытянутой руки. Нарисованное улыбками на наших лицах оно не терпит гримас обид и раздражения.

− Что будем пить? – прорычал Барни.

− Тыквенный сок или облепиховый, − фальшиво улыбался я.

Барни по-своему истолковал ответ и потащил меня во дворы. В старом доме, похожем на уходивший в песок галеон, в захудалом магазине, похожем на трюм, Барни купили «бормотухи», которой я не видел в продаже с прошлого века. Я лишь округлил глаза и шел, как на поводке. Сбегать было бессмысленно, проще со связанными руками прыгнуть за борт в открытое море.

− Вот! На! Твой ход, – вручил Барни Бразилец мутный сосуд, предварительно отхлебнув половину.

Мы стояли на задворках парка аттракционов. За деревьями мелькали люди и раздавались веселые крики детей. Глупо и жалостливо улыбаясь, я ждал спасения. Пить не хотелось, я боялся последствий – слёз и страданий по поводу расставания с женой.

− Ну же! – подбодрил Барни Бразилец.

− Боже, − пробормотал я.

− Чего?

− Подташнивает что-то, отравился чем-то, чувствую себя неважно, с каждой минутой мне хуже, − пожаловался я.

− Сам просил что-нибудь ягодное, − рыкнул Барни Бразилец. − Пей давай, хмырь.

Помощь так и не подоспела. Только маленький мопс забежал откуда-то из-за кустов, испуганно тявкнул, понюхав огромный тяжеленный бот Барни, и убежал.

− Да и ладно, зато руки останутся целы, − подмигнул я Бразильцу и сделал большой глоток.

Отравленный мир обжег изнутри и закружил всё вокруг в диком танце. Смеялся Барни, за кустами тявкал мопс, а я, беззащитный, со слезившимися глазами стоял, опустив голову и раздвинув ноги, и ожидал от жизни любых сюрпризов.

21

Настроение было никудышное, люди явно не собирались назад в океан. Они полагала, что в оставшееся время еще можно погреть бока по своим берлогам и ни о чем другом как о себе не думать.

От ополаскивания в мутной воде меня оторвал звонок с неизвестного номера, я вытер футболкой лицо, руки и, чуть посомневавшись, решил ответить.

− Привет, Фома. Как дела? – серьезным тоном, словно собираясь заключить сделку на два-три миллиона крепкой валюты, поинтересовался Беря.

− Никак.

− Ты где?

− На набережной, наблюдаю за прогулочными катерами.

− Хм, я как раз по этому поводу. Может, нам захватить какое-нибудь судно.

− А ты сам где?

− Так, у одной подружки. Смотрю по телику документальный фильм о колониях Нового Света. Только что рассказывали о Портобелло. Мне бы прямо по курсу такой гигантский склад сокровищ, свезенных со всех испанских колоний. Надо действовать, как Френсис Дрейк и Генри Морган. Захватывать то, что тебе надо, а не ждать. Понял?

− Ага, понял.

− Ты что делать собираешься?

− Когда?

− Сегодня.

− Не знаю… Только что чудом сбежал от Барни. Он появился, как только я усомнился в себе, и попытался отравить. Представляешь?

− Представляю, − сказал Беря. − Я не пью

− Я тоже.

− Значит, уходим в море?

− Ничего другого не остается.

− Короче, старик, не кисни. Я уже начал мозговать, что делать.

− Я и не кисну. Только чего тут мозговать, нам нужны либо деньги, либо человек, готовый потратиться на нашу безумную идею с кораблем. Хотел занять у Веселого, но он купил себе «Опель».

− Есть у меня такой человек.

− Кто?

− О, всё, реклама кончилась. Сейчас расскажут о землетрясении в Порт-Рояле. Перезвоню! Есть человек! Не знает, куда деньги девать!

С реки задувал чуть прохладный ветер, кричали чайки. Люди ходили толпой по набережной, многие купались. Жара пригнала их к воде, и они были вынуждены думать только о ней.

22

Специально было выбрано кафе или нет, я так и не понял. Но называлось оно тематически − «Три капитана». И мы сидели там втроем: я, Беря и Юра, который с бериных слов обладал сказочным богатством и мог помочь деньгами. В том, что они у него есть, я не сомневался. Судя по тому, как вёл себя Юра, можно было даже предположить, что он не прочь и поделиться. Однако что он потребует взамен? Тут я терялся в догадках.

Смотрелись мы довольно странно. Беря перед встречей что-то употребил и озабоченно глотал пепси. Юра курил одну за одной Danhill из портсигара и цедил дорогой бренди, от него нещадно несло парфюмерией. Я пил зеленый чай и уворачивался от табачного дыма.

Встреча мне казалась бредовой.

− Парни, давайте сразу решим, будем заниматься этим или нет, − чтобы не прервался контакт, взялся за дело Беря.

− Чем? – сразу спросил Юра.

Игра началась, слово было за мной.

− Уазик, − проговорил я и замолчал, поняв, что ухватился не за тот край.

По новой было сложнее. Подняв руку, я погрозил пальцем воздуху и произнес небольшую тираду:

− Что такое море в собственном смысле этого слова? Платон говорил, это Атлантический океан. Я говорю − это жизнь. Чтобы покорить море, нужен корабль. Если ты один, парус можно поднять и внутри себя. Если набирается целая команда, такой вариант отпадает. Сложность в том, что мало кто может позволить себе покорять море. Скорее происходит наоборот, многие покоряются действительности, не зная, как с ней совладать. Надежда появляется, когда жизнь, то есть море, выбирает тебя. Поэтому вернемся к Сократу, а именно к его рассказу о прекрасной земле, которая относится к нашей земной обители, как берег моря к подводным глубинам. Он говорил, что мы живем на дне глубокой впадины, заполненной воздухом, а там, за краями воздушного бассейна, располагается истинная Земля. Чтобы попасть туда, нужно очиститься от лишнего и сделать верный шаг.

Беря кивал, а Юра потряхивал головой и шевелил конечностями, словно был в наушниках и слушал запись The Who «I can’t explain». Я видел, что он плохо понимает, о чем ему толкуют. Он хотел чувствовать превосходство, но не знал в чем.

Закончил я так:

− Был такой полководец Нитта Ёсисада. Будучи в окружении неприятеля он отсёк собственную голову и похоронил ее, прежде чем умереть. Можно сказать, что у нас тоже есть такая возможность.

Юра был потрясен, от его игривости ничего не осталось. Он хлебнул своего душистого пойла и нервно проговорил:

− Я не буду.

− Это в переносном смысле, − объяснил Беря.

Юра не поверил и с ужасом посмотрел на меня. Беседа зашла в тупик.

− Давайте смотреть на вещи реально, − попробовал спасти ситуацию Беря. – Мы тут все бредим морем, и поэтому нужно действовать сообща.

− Не, ну если хотите, можем открыть передвижной ресторанчик «Убрать якоря», − предложил я. – Будем зарабатывать на морепродуктах и коктейлях, а летом ездить с подружками в Крым.

Как будто услышав меня, из стареньких музыкальных колонок на стойке бара энергично запел женский голос в сопровождении эстрадного оркестра:

− Не виновата я, что море синее! Не виновата я, что волны сильные! Не виновата я, что ты обиделся! Что мы с тобой сто лет не виделись!

Лично для меня это был удар ниже пояса. Я тотчас вспомнил Дашу, зачесались глаза, засвербело в носу и горле.

− Наливай, Кирос, − шепнул я Юре. – Мирное время и.. стекло. Досуг превыше обладания девушкой..

Юра посмотрел с еще большим ужасом.

Вскоре я пил из мороженицы, называя ее чашей с цикутой, и говорил, что истинная любовь – желание справедливого блага.

− Какого еще, млять, справедливого блага? – хватался за меня Юра и жутковато вращал зрачками. − Ты чё мелешь?

− Ты еще молод, Алкивиад, тебе не понять, − отпихивался я. – Повзрослеешь, когда поймешь, что пьянство не рождает пороки, оно их обнаруживает.

Кончилось тем, что Юра швырялся деньгами и кричал, что купит нас с потрохами. Подошедшей охране, я объяснил, что шумный мужик посторонний и подбивает на должностное преступление. Юру уже невменяемого потащили к выходу.

− Мы должны Асклепию петуха! Так отдай же, не забудь! – прокричал я вслед, чувствуя, что мои мозги снова встали набекрень.

Нас тоже попросили убираться.

− Ты себя странно ведешь, что-то случилось? – спросил Беря, выводя меня из зала.

Я собрался громко ответить словами Сократа: «В каждом человеке есть солнце, только дайте ему светить!», как из оживших динамиков доверительно запел наиприятнейший лирический баритон:

− Когда уходит женщина, бессмысленны слова. Когда уходит женщина, она всегда права.

Соленый океан хлынул из глаз и потащил сердце под киль − кромсать на лоскуты. Рыдания мои долго не знали предела, так я и почил в них в бесславном забытье.

23

Один мой друг философ как-то заметил, что деньги должны выглядеть иначе, в виде жидкости или лучше смазки, чтобы повозка жизни была менее скрипучей. Можно поспорить, но ведь не с чем.

− Хоть бы пару сотен, − простонал Беря.

Мы лежали на полу в квартире, где Берю на пару дней приютила случайная подружка. Пустые карманы и никаких воспоминаний о том, где, что и как было ночью. Судя по нашему виду и состоянию, мы прошли путь из глубокой сократовской впадины наверх и обратно.

Я спасался тем, что лежал молчком и сочинял письмо, рисуя к нему картинки на клочке бумаги, подложив латинский словарь.

Здравствуй, Валя! Не подумай, будто путешествие не заладилось, раз пишу тебе так часто. Хотя для продвижения нашего мероприятия и не хватает немного средств, уверен, они скоро появятся. А еще если добавить чуть безумия, или нет, лучше храбрости. В общем, расскажу одну историю, уверен, ты всё поймешь. Потому что ты – умница!

Удача Пьера Леграна

Отвратительное настроение мучило Пьера Леграна уже неделю. С той поры как он покинул Дьепп, это был самый жестокий приступ меланхолии. Сколько прошло лет среди островов Карибского моря, а вот такой гадости от судьбы получать не приходилось. На судне ни капли воды, из продуктов только несколько кусков гнилого мяса, но главное – команда, которая разуверилась в везении своего капитана.

Долгие годы Пьер угробил на то, чтобы, как говорится, обнять судьбу за плечи и разбогатеть. Он был уже не молод, а всё еще гонялся за удачей на четырехпушечном люггере вокруг Эспаньолы в надежде выпотрошить солидный куш.

И почему так не везет, сокрушался Пьер Легран. Один из коллег по цеху уже получил титул баронета, другой стал кавалером ордена Подвязки в награду за разбойничьи подвиги. А он всё еще тощий и вечно голодный морской волк, рыщет и рыщет, кажется, навсегда позабыв, что такое спокойная жизнь.

– Где же везение, черт его раздери! – громко выругался Пьер.

– Чего? – спросил корабельный хирург Томас Торн.

Томас был еще более потерянный, чем капитан, на корабль он попал по чистой случайности. Скрываясь от карточных долгов, он столкнулся с Леграном в порту Санта Доминго, и тот спрятал его в трюме до выхода в море.

– Ничего, – сказал Легран, – еще пара дней и нам крышка. Разорви меня гром!

Хирург был единственный человек на корабле, кому Пьер доверял полностью.

Судно, на котором вместе с капитаном Леграном плыли двадцать восемь вооруженных до зубов и обученных всем тонкостям морского грабежа компаньонов, сейчас походило на драный кафтан. Истертое и потрепанное до неузнаваемости оно само проклинало упрямого капитана, не позволявшего пристать к берегу.

Во что так упорно верил Пьер Легран, не знали даже корабельные крысы, прятавшиеся от голодных моряков. С каждым днем капитан урезал паек, выдавая по куску буканьерского мяса и глотку воды. То ли он сошел с ума и ждал смерти, то ли действительно верил в себя.

День, когда кончилась вода в последней бочке, выдался жаркий, без жалости палило солнце. А кругом соленое море и ни единого паруса.

В полдень, когда от жары казалось, что до захода солнца никто не доживет, Пьер Легран тупо смотрел на карты, намечая завтрашний маршрут. Еще от силы день-два и команда поднимет бунт, прирежет его и сбросит в море. В этом капитан не сомневался и спокойно ждал.

– Вижу! Вижу! – вдруг заорал впередсмотрящий. – Корабль!

Сердце у Леграна ёкнуло, как в первый раз, когда он понял, что быть свободным моряком ему по вкусу.

Пьер Легран не спеша вышел на палубу. Целых три испанских галеона гордо двигались своим курсом от Кубы. Чтобы напасть на них, нужно было еще чуть-чуть безумия. Если бы команда еще несколько часов побыла на пекле, то к вечеру точно решилась бы на такое отважное самоубийство.

С голодной тоской в глазах матросы провожали богатую добычу. Она оказалась им не по зубам. Закурив трубку, Пьер Легран спокойно подумал, что сегодня ночью матросы, как пить дать, его прирежут. После такого потрясения им нужно будет пустить пар.

– Должен быть последний шанс, – неуверенно сказал корабельный хирург, стоявший рядом.

И тут на горизонте появились еще паруса. Тем же курсом следом за тремя галеонами шел флагманский корабль. Почему он отстал, было не понятно. Скорее всего потому, что на борту его было не меньше сотни орудий, и он не боялся никого. Так или иначе, но он шел один.

Пьер сразу понял, что нужно делать. Он приказал нагонять корабль.

Расчет был правильный. На борту огромного галеона вряд ли могли даже предположить, что такое корыто их атакует. На этой щепке могли только нуждаться в помощи.

Когда офицерам и капитану, игравшим в просторной каюте галеона в преферанс, доложили о том, что приближается судёнышко похожее на пиратское, они как раз выложили на стол по хорошей ставке.

– Может, зарядить пару орудий, – предложил кто-то из офицеров.

– Сколько орудий у них? – спросил капитан у матроса.

– Не больше четырех. Да и вид у корабля такой, словно он уже побывал в хорошей переделке.

– Тогда втащите его на борт, как куль. Ха! Ха! – засмеялся боцман, глядя в свои карты.

– Узнайте, что им надо, – сказал капитан. – Если это англичане, можете пустить их на дно без доклада.