скачать книгу бесплатно
– Как вызвали?!
– Между ними какая-то мистическая связь.
Каракоев все больше поражал меня. Раньше я что-то не замечал в нашем кавалеристе склонности к мистицизму. Бреннер и Лиховский тоже смотрели на него с недоумением.
– Знаете, в этих местах можно поверить во что угодно. Вы посмотрите на него! Посмотрите! – Каракоев кивнул в сторону Распутина. – Это Распутин, это он! Кто угодно, знавший его, сказал бы, что это он.
Возразить было трудно.
– Кажется, это он был тогда на станции, – решился я напомнить. – Уже тогда следил за нами.
– И как же он теперь тут оказался? – усмехнулся Лиховский скептически.
– Оставьте, мичман! Пытаетесь оправдаться за свою тогдашнюю безалаберность, – буркнул Бреннер раздраженно.
– Господин капитан, я не пытаюсь оправдаться. Я пытаюсь заострить внимание на очевидном. На станции я видел Распутина, и меня подняли на смех. И теперь мы снова видим Распутина. Таких совпадений не бывает! – Бреннер временами бесил меня.
– Так это тот Распутин, которого ты видел? – спросил Лиховский.
– Не знаю, – признался я.
Мы окончательно запутались и замолчали.
– Воля Его Величества – закон, – резюмировал Бреннер. – Значит, все, что нам остается, – не спускать со Старца глаз ни днем ни ночью. Отдыхайте. Завтра выступаем.
Мы разошлись. Я поискал глазами Татьяну. Она все еще слушала Распутина. Улыбнулась, кивнула, он перекрестил ее. Прямо духовник Царевны!
Солнце садилось. Татьяна с ведром пошла к реке, легкая, будто сбросившая тяжелую ношу. Я догнал ее и пошел рядом.
– Мертвые возвращаются. Это он?
– Это он, – сказала Татьяна как будто даже радостно и тут же добавила: – Но это не может быть он.
– Так кто же это?
– Не спрашивайте, я не знаю …
Сказала легко и так, будто знала. И добавила:
– Вы же видите, Алеша оживает на глазах. Чего же еще?
– Что он вам проповедовал?
– Это вас не касается.
– Касается.
– А впрочем, я доложу вам, если вы настаиваете. Он сказал, что я не виновата, что так и должно было случиться, мы должны были сойти с поезда так или иначе. Это было предопределено. Нам нужно было оказаться здесь, чтобы встретиться со Старцем.
– И как он объясняет эту предопределенность?
– Алеша. Ради него мы забрались сюда.
– Татьяна Николавна, этот новый Распутин опасен.
– Почему? Что в нем опасного?
– Хотя бы то, что мы ничего о нем не знаем. И он … следил за вами вчера, когда вы пели у реки.
– Вы уверены?
– Я слышал его.
– Слышали?
– Там, у реки … Он следил за вами …
– А вы что там делали?
– Я … охранял.
Мы подошли к реке, я забрал у нее ведро и зачерпнул воду в том самом месте, где они сидели.
– Так вы подсматривали за нами?
– Нет … Я слушал …
– Подслушивали, – усмехнулась Татьяна.
– Он был здесь. Вон там прятался.
Я с ведром шагнул от берега, но Татьяна не пошла за мной.
– Вы любите подглядывать, подслушивать. Я помню еще по яхте …
Я уже знал, что именно она сейчас мне припомнит. Стоял с ведром и ждал.
– Долговязая, нелепая фигура шныряла и пряталась по всем закоулкам яхты. Иногда сидим с сестрами на палубе, болтаем, и вдруг за бухтой каната или под лестницей какой-то шорох. Заглядываем, но уже знаем, что там юнга Лёня, Плакса-морячок, сложился вчетверо, навострил оттопыренные ушки и делает вид, что начищает медь или зашивает парусину …
Татьяна смотрела на меня с усмешкой, отнюдь не доброй. С чего вдруг? Я стоял с ведром как дурак.
– Однажды я застукала вас, юнга … – Она специально сделала паузу.
Я ждал с усмешкой.
– …Застала вас с подносом … рядом с каютами папа? и мама? … Вы помните?
Ну да, конечно … Я отнес бутылку коньяка в каюту министра двора, возвращался с подносом мимо каюты Государыни. Дверь была открыта. Я увидел Ее Величество сидящей на диване. Она задремала с вышивкой на руках. Ей тогда было тяжело с Алексеем, впрочем, как и всегда. Она недосыпала ночами, и иногда ее можно было увидеть дремлющей в кресле на палубе.
– Да … Вы стояли и смотрели на ее ногу между полами халата …
Да, черт возьми, смотрел! Смотрел! Мне было тринадцать лет! Я проходил мимо и увидел стройную ногу в чулке и подвязке …
– Вы пялились на ноги мама? …
– Почему вы сейчас вспомнили об этом?
– Может, потому, что вы опять подглядывали? Ничего не меняется.
Мне захотелось окатить водой Ее Императорское Высочество Великую Княжну Татьяну Николавну. Я поставил ведро на землю.
– А я думала, вы меня обольете, – сказала она.
Я шагнул к ней и подхватил на руки. Ахнула – не ожидала. Я сделал еще шаг к воде, будто собрался бросить ее в реку. Крепко обхватила мою шею – поверила. Я держал ее над водой, легкую, упругую под платьем.
– Что вы делаете?
– Вы думаете, я подглядывал?
– Отпустите … – Ее губы были близко. И нахмуренные брови.
– Это вы говорите «подглядывал», а я говорю – «смотрел», – сказал я ей в серые дерзкие глаза. – Вы говорите «подслушивал», а я говорю – «слушал». Я слушал здесь голоса ангелов. И тогда, на нашем Корабле, я слушал голоса с небес … и видел вас в вышине сияющей!
– Отпустите сейчас же!
– Я люблю вас.
– Что?
Она уставилась на меня с таким изумлением, что мне стало обидно: неужели она никогда не замечала, как я смотрю на нее, или настолько высокомерна, что не предполагала во мне такой дерзости – влюбиться в нее.
– Отпустите меня наконец!
Я поставил ее на землю. Она шлепнула меня ладошкой по щеке, но вяло, будто в установленном порядке.
– Вы с ума сошли, Анненков? – Но в глазах интерес.
– Я подрос, Ваше Высочество.
– Переросток … недоросль …
Она пошла, не оглядываясь, к лагерю. Я взял ведро и поплелся следом.
Татьяна была на год старше меня. На Корабле в мои двенадцать, тринадцать, четырнадцать она меня не замечала – так мне казалось. Они с Ольгой тогда уже кружились на палубах в обществе корабельных офицеров. Что за дело им было до нелепого юнги-переростка. Даже Маша, Мария Николавна, почти ровесница мне, и та не водилась с юнгами. Только Настя, младше меня на три года, бегала за мной, но, как водится, ее внимание я ценил меньше всего. Я смотрел на Принцесс – да, смотрел! Потому что ничего прекраснее не видел тогда, да и после … И нечего стыдить меня!
Татьяна Николавна шагала впереди – легкая, неприступная, оскорбленная. Какого черта!
– А знаете, что я еще помню? – сказал я.
Ответа не последовало.
– Как-то я драил нижнюю палубу на баке, слышу шаги на верхней палубе. Двое. Он ей про любовь, про невозможность жизни без нее. Слышу по голосу – это мичман Коршунов. А кто же, думаю, она?
Татьяна оглянулась, и я увидел брезгливую гримаску.
– Слушайте, вы просто …
– Это были вы, Татьяна Николавна. Вы в ответ несли какой-то детский вздор о разочарованности в любви и невозможности личного счастья. Это в шестнадцать лет. И вдруг вы замолчали и как-то задышали … Я выглянул снизу и увидел, что бравый мичман прижал вас к фальшборту. О, что это были за лобзания! Я громыхнул ведром, и вы разбежались, как испуганные кот и кошка. А мичмана я возненавидел, проник в его каюту и измазал ваксой его белый парадный китель.
– Вы просто урод, Анненков! Вы знаете это?
– Скоро этот мичман куда-то делся с Корабля.
Я улыбался. Открыл для себя удовольствие немного побесить божество. Забавно это было и ново.
В лагере Лиховский посмотрел на нас волком, что-то выговаривал Татьяне, но она быстро отшила его. Мне он ничего не сказал.
Июль 1918 года
Восточная Сибирь
Переночевав в распадке под скалой, поручик Хлевинский сел на коня и с рассветом выехал на тропу. Два дня назад охотники рассказали ему, что видели обоз из четырех телег и нескольких верховых. Люди странные, нездешние. Шли на восток. Несколько женщин и мужчин разного возраста. Оружия у них не видели, но ухватки у верховых, как у военных. Поручик Хлевинский понял – это они.
Через пять часов перехода по тайге Хлевинский выехал к заимке. Спешился и нашел удобное место для наблюдения. Заимка – несколько срубов и сараев – лежала ниже по склону холма и хорошо просматривалась. Хлевинский увидел четыре подводы, насчитал двенадцать распряженных лошадей. Возле них копошился мужичок, одет по-крестьянски. Еще какие-то женщины и дети сновали между избами и сараями. Никого из Романовых Хлевинский не высмотрел. Может, не заходили они сюда? И тут он заметил пожилого мужика, вышедшего из дома, в костюме и картузе с длинным козырьком. Довольно нелепый вид для этих мест.
Странный персонаж прошел за ворота, сел на бревно лицом к дороге …
Из записок мичмана Анненкова
29 июля 1918 года
Я сидел на чердаке, наблюдал местность в бинокль. От ворот заимки дорога уходила в желтое поле. Рожь обрамлялась зеленым частоколом высоких сосен. Оторвавшись от бинокля, я увидел, как Государь вышел за ворота в своем мешковатом костюме и сел на бревно.
Хозяин заимки, чалдон лет сорока, согласился дать кров и стол семье «красноярского коммерсанта», почему-то решившего путешествовать вдали от железной дороги. В лица прибывшим хозяин не заглядывал, вопросов лишних не задавал. Думаю, он сразу понял, что четверо крепких молодчиков могут постоять за себя и за семью «коммерсанта», поэтому со всей серьезностью отнесся к требованию Бреннера никому не отлучаться с заимки в эти дни. Золотое колечко с бриллиантом должно было с лихвой окупить хозяевам все неудобства.
Пришли мы на заимку вечером, а утром обнаружили, что Старца нет. Ушел. Государю и Государыне обещал скоро вернуться.
Хозяина звали Прокоп Половинкин, а у хозяйки было интересное имя, какого я никогда не встречал раньше, – Соломонида. Сибирские крестьяне из старых поселенцев – чалдоны, как здесь говорят. Пятеро детей – от взрослых до малышей.
На заимке стояли две добротные избы, рубленые, и несколько хозяйственных построек. Одну избу хозяева уступили приезжим, и в ней расположилась Семья, а мы четверо устроились в сенном сарае, на чердаке которого я и лежал с биноклем.
На фоне леса возникли нездешние фигуры – кавалер и три дамы в трепещущих на ветру платьях. Две тонкие, хрупкие – Ольга и Татьяна; третья – Государыня, грузная, но статная, высокая. Платки сняли и несли в руках. Кавалер в офицерской фуражке – Лиховский. Казалось, фигуры с букетами ромашек, с венками на головах плыли по золотым волнам – невесомые, неотягощенные, будто и не было у них за спиной проклятого Ипатьевского дома.
Кто-то там рассмеялся – звонкий девичий смех. Но это была не Ольга и не Татьяна. Неужели Государыня? За годы жизни на Корабле я видел ее в разных состояниях, но только теперь понял, что никогда не слышал ее смеха.
Государыня помахала рукой, и Государь помахал в ответ. Вышел хозяин и сел с ним рядом.
Июль 1918 года
