скачать книгу бесплатно
Кривошеин отодвинул вытертый ковер с середины просторной гостиной и открыл дощатый люк подпола. Лицо Нины некрасиво скривилось, она попятилась. Кривошеин стволом револьвера указал ей на темный квадрат в полу:
– Не бойтесь. Так будет лучше.
Часть вторая
Татьяна
Из записок мичмана Анненкова
20 июля 1918 года
Татьяна вошла в тамбур и взялась за ручку двери, будто собиралась пройти дальше. Я испугался и схватил ее за локоть.
– Дальше нельзя!
Она улыбалась, и я поспешно отдернул руку. В застекленном окошке двери и так было видно, что это последний вагон и дальше только бесконечные рельсы.
– Я вижу … У нас теперь все так: пара шагов от кровати – и дальше нельзя …
Маленькая станция после Красноярска. Поезд не двигался уже часа два. Мы стояли у окна и смотрели на пустой перрон. Вдалеке виднелось убогое станционное здание, похожее на амбар. Куры рылись в траве у платформы.
Татьяна! Последний тамбур последнего вагона – она это знала. Неужели ко мне пришла?
На Корабле Великая Княжна Татьяна Николавна едва удостаивала насмешливым взглядом юнгу, бегавшего с ее младшей сестрой.
Моя детская фантазия: будто бы эта гордячка оказывалась не родной дочерью Царя, а приемной. Тайна открывалась внезапно, что лишало ее царственных привилегий, она становилась простой девушкой, и ей уже не нужно было выходить замуж непременно за принца. Я совершал подвиг ради нее и … И вот фантазии сбылись самым невероятным образом: Государь отрекся от престола, новые власти распорядились именовать его гражданином Романовым. И Великая Княжна Татьяна Николаевна – теперь просто Таня Романова – стояла рядом со мной в тамбуре вагона. Неужели Российская империя погибла во исполнение моих мальчишеских грез? Тысячелетнее Царство вверглось в кровавый хаос, потому что я мечтал о Царевне! Господи прости, не этого я хотел.
Я помнил Татьяну девочкой, но и тогда уже она сияла царственно. Ее сияние не отменить постановлением какого-то совета каких-то депутатов.
– Трупп ужасно храпит за стенкой. А иногда они храпят на пару с Харитоновым. Я не могу заснуть. – Она улыбнулась.
– Это неприятно, должно быть.
– Ужасно. А вы? Вам удобно в купе?
– Еще бы! Первый раз еду в первом классе.
– В самом деле? А мы много ездили на поезде, на нашем … Владивосток … Вы там бывали?
– Не приходилось.
– Я теперь вижу столько новых мест! Сижу у окна и смотрю … – Она говорила со мной как со старым другом. Волшебство. – Наверно, я их никогда бы не увидела, если бы не все это … несчастье …
– Да, вероятно.
– Вы стали таким бравым военным.
Я промолчал, не посетил меня ответ, достойный бравого военного.
– Когда мы с вами виделись в последний раз? – Она сощурила рысьи глаза, всматриваясь в прошлое.
– 6 июня 1914 года в 15:30 на рейде Кронштадта, – сказал я.
– Как вы помните так точно?!
– Помню. Потому что вы тогда в последний раз покинули яхту и больше не вернулись.
– Ах да. Я тоже помню. Мы сошли на катер – и в Петергоф … Никто не знал тогда, что больше мы нашей яхты не увидим. Так, значит, мы виделись в тот день?
– Вряд ли можно сказать, что мы виделись. Потому что вас я видел, а вы меня – нет. Я начищал поручни на верхней палубе, а вы спускались по трапу на катер в кремовом платье с широкими рукавами и круглой соломенной шляпке.
Все Сестры были в кремовых платьях и соломенных шляпах. Не было построения команды, стенаний оркестра, как при отбытии по окончании летнего сезона. Никто не сомневался, что через несколько дней Семья вернется и мы пойдем в финские шхеры …
– Длинное лето четырнадцатого года. Тогда еще не воевали с Германией … – почти прошептала Татьяна.
В тот день еще не воевали, но через несколько дней – война. С тех пор я повзрослел, рухнула Империя, а война все тянется. Доживу ли до победы? И чьей победы?
– Последний год на яхте я вас, кажется, и не видела.
– Вырос и стал невидимкой.
Татьяна все поглядывала на меня, будто укалывала булавкой. Я улыбнулся ей откровенно, дерзко.
– Счастлив снова служить Вашему Высочеству!
– И я рада … – сказала она почти нежно.
Черт возьми! Да она смутилась! Задиристое высокомерие странным образом сочеталось в ней с застенчивостью. Это от матери. Татьяна более всех Сестер походила на Государыню. Что за чудо эта Принцесса!.. И то прикосновение – ее прохладная ладошка на моем затылке …
Вдруг я увидел на тропе за насыпью бородатого мужика в черном кафтане. Он стоял против вагона и шарил глазами по окнам.
– Отойдите от окна, Ваше Высочество! – Это прозвучало довольно резко.
– Да разве можно меня здесь разглядеть?
Бородач уже прямо смотрел на наше окно.
– Ваше Высочество!
Татьяна отошла от окна, глянула насмешливо:
– Теперь вы мной повелеваете, юнга? Мечтали об этом?
Ушла в вагон. Я посмотрел в окно – никого …
И тут же – вот он, мужик, перед вагоном, и пялится прямо на меня. И я вглядываюсь в него и знаю – он здесь неспроста.
– Эй! В чем дело? Проходи!
Спускаюсь по ступенькам на насыпь, иду, сдвигая перед собой упругую толщу горячего воздуха. Он следит за мной пустыми глазами, будто животное – олень или волк. И как животное, внезапно отворачивается и уходит по тропе вдоль насыпи среди кустов.
– Эй! Стой! Стой тебе говорят! – слышу я свой голос.
Я уже знаю, кто это, но это невозможно. Он останавливается и смотрит на меня. Я не могу вымолвить ни слова и вязну в расплавленном воздухе, как муха в жидком янтаре. Он делает шаг в сторону с тропы и исчезает среди деревьев …
Тихий звон в голове. Я у вагона. Татьяна прогуливается со своим бульдогом Ортипо на поводке, будто по аллее Царскосельского парка. Черт!
– Ваше Высочество!
Бежал и видел: по перрону идет к ней тип в черном костюме и котелке; вглядывается, явно узнает.
Я схватил Ее Высочество под руку и буквально поволок в вагон.
– Что … Что вы себе позволяете! – возмутилась она.
Отбросив всякий политес, я затащил ее в наш тамбур и закинул туда же бульдога.
– Это что такое! – Она вырвала свой локоть из моих рук.
Я невольно притиснул Татьяну к стене, отодвигая от окна. Ее лицо было близко – на расстоянии дыхания: серо-голубые глаза и бледная прохладная кожа – ее я, конечно, не касался и все же ощущал …
Татьяна оттолкнула меня:
– Оставьте!
– Он смотрел на вас! Он узнал вас!
– Кто?
– Этот черный котелок.
– Не может быть! – Она потирала локоть после моей хватки. – Вы сделали мне больно!
– Прошу прощения, Ваше Высочество! – сказал я не слишком любезно.
Она зло сощурилась и ушла с собакой в вагон. Я выглянул из открытого окна. Черный котелок уходил вдоль состава. Остановившись у третьего от нас вагона, он оглянулся. Я отпрянул – наверняка он заметил это.
Я немедленно доложил о Котелке Бреннеру. О мужике у насыпи почему-то умолчал. Бреннер сжал губы, несколькими точными движениями собрал маузер, который чистил, вставил обойму, взвел и вышел из купе. Я – следом.
21 июля 1918 года
Станция Злобино
Когда Бреннер и Анненков вышли в коридор, Николай стоял у окна. Из купе лакей Трупп вывел Алексея. И тут же поблизости замаячил Котелок. Остановился против окна, в котором, как на парадном портрете, застыли царь и царевич, мгновенно оценил картину за стеклом и исчез. Бреннер, вышедший на перрон с маузером под гимнастеркой за брючным поясом, увидел его уже у третьего вагона, где толпились легионеры.
Котелок оглянулся на Бреннера, будто ждал его. Бреннер подошел не торопясь и бросил как бы между прочим:
– Черт знает что на дороге творится.
– Вы совершенно правы, – ответил Котелок вежливо.
– Этак мы до Владивостока за неделю не доедем.
– Что ж, я вам не завидую. Я вот в Иркутске освобожусь уже от этой паровозной пытки. – Котелок коснулся пальцами полей своего котелка: – Свирин, Петр Ильич. Коммерсант.
– Климов, Константин Сергеевич. Личный секретарь.
– Секретарь? Чей, позвольте полюбопытствовать?
– Английского коммерсанта, что едет в том вагоне.
– Видать, важная персона ваш англичанин?
– Не столь важная, сколь состоятельная.
– Да уж, если он может оплатить чехам проезд в отдельном вагоне.
– Да ведь и вы, верно, не задаром у них едете.
– Еще бы! Эти чехи – чистые разбойники.
– И не говорите …
Они обменялись откровенными изучающими взглядами, хотя каждый уже все для себя понял. Котелок покосился на двух легионеров с винтовками, скучавших возле тамбура, посмотрел на Бреннера уверенно, с наглецой, и сказал негромко:
– Познакомьте меня с вашим англичанином.
– Это невозможно! Сколько вы хотите?
– Я хочу говорить с англичанином, или он будет говорить с чехами!
– Чехи знают, кто он.
– Не думаю.
– Соглашайтесь на деньги.
– А есть у него столько, сколько он стоит?
Из записок мичмана Анненкова
21 июля 1918 года
Вернувшись в вагон, Бреннер сразу пошел к Государю и пробыл у него не более трех минут. Когда вышел, сказал в тамбуре нам троим:
– Государь повелел дать Котелку аванс, а основную часть заплатить в Иркутске.
Помолчали, но, кажется, все думали об одном: ничто не мешало Котелку в любую минуту выдать нас чехам или передать со станции телеграмму в Омск Сибирскому правительству. Результатом стал бы арест Государя и Семьи. Что мы могли сделать в этом случае? Обороняться? Устроить перестрелку в поезде? Безумие. Сойти с поезда – еще большее безумие. До Владивостока три тысячи верст.
