скачать книгу бесплатно
– Если он все равно уже телеграфировал, какой смысл его убивать?
– Одно дело – телеграмма с кратким текстом, другое – живой свидетель, видевший Государя. Телеграмме, может, еще и не поверят. Решат, что Котелок обознался, тем более что он исчез. Это спутает все карты. В лесу у насыпи его не скоро найдут. Мы должны были его убить. Вам понятно, мичман?
– Понятно, господин капитан, – сказал я, но, видимо, не слишком уверенно.
Бреннер остановился – я чуть не натолкнулся на него, – и, когда он развернулся ко мне, я увидел близко его бешеные глаза.
– Мне казалось, мичман, что мы с вами приняли определенную сторону, когда в том подвале поклялись освободить Государя и Семью. Мы приняли сторону Государя Императора, не так ли?
– Так точно!
– Вы понимаете, что это значит?
– Понимаю.
– Это как на войне, где мы с вами были. Там мы приняли сторону нашей родины, а значит, должны были убивать. Вы убивали немцев?
– Так точно! Но то были немцы. А этот – он всю жизнь служил Государю …
– А после служил врагам Государя. При первой же возможности отстучал телеграммку. Если вы приняли определенную сторону, держитесь ее и будьте в этом последовательны. Помните, в подвале вы поклялись, что убьете любого ради спасения Государя?
– Помню.
– Вы до сих пор на стороне Романовых или что-то изменилось?
– Конечно я на их стороне!
– Так оставьте это нытье – «Почему мы убили того, почему мы убили этого …»! Что за пошлость – обсуждать в боевой обстановке свои душевные терзания? Это все равно что делиться интимными подробностями ваших визитов в сортир! Ваши рефлексии неуместны! Извольте исполнять свой долг!
Он резко отвернулся, и мы пошли дальше.
Не могу сказать, что я был во всем согласен с Бреннером. В конце концов, мы были не в окопах, где такие разговоры действительно должны пресекаться. Мы – добровольцы, товарищи. Что же, я не могу высказать свои сомнения?
Тут еще ко всему примешивалась досада от того, что я замешкался в тамбуре с Котелком. Когда Бреннер крикнул в первый раз «Дверь!», я растерялся. Это был условный сигнал. Мы договорились, что я должен открыть дверь, если что-то пойдет не так, и мы выкинем Котелка из поезда. На этот случай обе двери нашего тамбура мы оставили незапертыми. Я замешкался, потому что никак не ожидал сигнала. Я-то поверил, что Бреннер на самом деле решил представить Котелка Государю. И вдруг команда: «Дверь!» Бреннер чуть не погиб из-за меня … Я ощутил всю нелепость своих рефлексий: не странно ли раскаиваться в убийстве и в то же время стыдиться, что был не слишком ловок, убивая?
…В вагоне после выстрелов все стояли и смотрели на нас. Это было как во сне, когда ты входишь в комнату, полную народу, желая скрыть какую-то тайну и надеясь остаться незамеченным, но все смотрят на тебя, потому что ты голый … Заметив пятна крови на гимнастерке Бреннера, я посмотрел на свои руки. Они были в крови. Я засунул их в карманы штанов и кое-как там вытер …
Когда Бреннер скомандовал на выход, я увидел, что через весь вагон Государыня смотрит на меня. Она будто ждала моего подтверждения! Я едва заметно кивнул и утвердительно прикрыл веки. Татьяна стояла за спиной матери, бледная, смотрела себе под ноги, и оттого, что глаза были прикрыты опущенными веками, казалась спящей. Мне захотелось подойти и обнять ее, сказать, что она ни в чем не виновата, но, конечно, я не мог этого сделать.
После высадки наших состав стоял еще с полчаса. Чехи не показывались. Когда состав тронулся, мы с Бреннером спрыгнули с подножки вагона и скрылись в лесу.
– Как мы их найдем?
– Они идут в сторону максимального удаления от эшелона. Мы идем в ту же сторону. Женщины и Алексей замедляют их движение. Догоним. – Бреннера совсем не смущало, что мы где-то в тайге и они где-то в тайге, а тайга без конца и края.
– А если чехи уже обнаружили, что нас нет и нет Котелка?
– Возвращаться они не станут. Сбежали пассажиры – им даже проще: плату получили, а хлопот никаких. Пропал какой-то русский – да им плевать!
Тропа делала поворот, и вскоре мы заметили впереди какое-то движение. Среди стволов мелькали фигуры. Мы разглядели бредущих под руку Государя и Государыню. Она несла свой саквояж, а он – чемодан. За ними шли остальные, нагруженные узлами и сумками. Я рассмеялся невольно – от радости, конечно, но в то же время и от нелепости этой картины: Царь и Царица брели с чемоданами, как пара старых актеров, а за ними и вся «бродячая труппа» с пожитками.
Нас встретили с такой неподдельной радостью, будто мы вернулись в семью. Великие Княжны обнимали, Государыня перекрестила, Государь пожал нам руки. И доктор Боткин со слугами тоже радостно нас приветствовали. Обнялись мы и с нашими товарищами – Каракоевым и Лиховским. Собаки лаяли на весь лес. Кстати, когда ночью их выносили из вагона, ни одна не тявкнула.
Анастасия шепнула, сжимая мою руку:
– Я так боялась, что не увижу вас больше!
Если бы мы были одни, она поцеловала бы меня не по-дружески …
Мы снова смогли вывести Семью из-под удара, но остались посреди Сибири без транспорта и крыши над головой.
Тут же, на полянке, пока остальные отдыхали на узлах, Государь, мы четверо и доктор Боткин совещались.
Бреннер доложил, что, сойдя на станции Тайшет, мы оказались примерно в пятистах верстах от Иркутска и озера Байкал. Мы не можем вернуться на магистраль и сесть в другой поезд. После телеграммы Котелка нас уже ищут по всему Транссибу. Поэтому нужно двигаться на восток, пока не достигнем Ангары в районе Братска. Там арендуем какое-нибудь судно и поднимемся на нем до Байкала, а дальше, после Иркутска и Верхне-Удинска, власть Сибирского правительства кончается. Там снова можно сесть на поезд и следовать во Владивосток.
– Сколько отсюда до Братска? – спросил Государь.
– Около трехсот верст, – сказал Бреннер.
– Триста верст по тайге без дорог?
– Дороги есть. Нужны лошади. Мы их добудем в деревне.
– Это безумие, – сказал Боткин. – Государыня и Алексей Николаевич слабы, им не по силам длинные переходы.
Государь на мгновение прикрыл глаза, будто от внезапной боли, но тут же взял себя в руки.
– Вы уверены, что на Ангаре мы сможем нанять судно?
– Я уверен, что по Ангаре ходят суда. И нас не будут искать на реке.
– Может, все-таки вернуться на Транссиб? – спросил Государь.
– Это единственное разумное решение, – сказал Боткин. – Нам нельзя было покидать поезд. – Он не смотрел на Бреннера и ни на кого из нас – только на Государя.
– Мы не могли оставаться в поезде после телеграммы Котелка, – сказал Бреннер.
– Или после того, как вы его убили? – Боткин по-прежнему не смотрел на Бреннера. – Это все из-за вашей преступной безалаберности, господа! Это по вашей милости мы теперь посреди тайги в центре Сибири, а не в вагоне первого класса.
– По нашей милости вы все еще живы, господин лейб-медик, – сказал Бреннер. – Если вам угодно, вы можете вернуться и сесть на поезд. В Иркутске вас встретят с распростертыми объятиями.
– Господа, господа … – сказал Государь.
Я готов был провалиться сквозь землю. Никто не смотрел на меня, но я знал, что упреки Боткина адресованы прежде всего мне. Это я проморгал выход Татьяны из поезда, и вот мы здесь.
Подошла Государыня.
– Ники, о чем речь?
– Капитан предлагает купить лошадей и идти в Братск. Это на Ангаре. По реке и Байкалу мы дойдем до Верхне-Удинска и снова сядем на поезд.
Государыня обвела всех требовательным взглядом.
– Сколько же идти до Братска?
Государь посмотрел на Бреннера.
– Неделю – дней десять. Все зависит от лошадей и состояния дорог.
– Это невозможно, Ники, это невозможно, – сказала Государыня. – Бэби болен, да и здоровому десять дней верхом …
– Мы добудем телеги, – сказал Бреннер.
– Нет, это невозможно, никак невозможно! – повторила Государыня.
Ее бледное лицо пошло красными пятнами, голос срывался.
– Ваше Величество, это единственный путь, – твердо сказал Бреннер. – Другой вариант – только арест с неизвестными последствиями.
– Решено, – сказал Государь. – Идем в Братск.
Он не смотрел на Государыню. А она посмотрела на меня. И я снова незаметно для остальных утвердительно прикрыл глаза. Государыня никак не показала, что приняла мой ответ. А был ли вопрос?
Бреннер объявил, что уходит с Каракоевым на разведку и за лошадьми. Перед тем отвел меня в сторону.
– Мичман, поручаю вам эту миссию. – Он достал из кармана злополучный кулон. – Верните Государю.
«Почему я?» – вертелось у меня на языке, но я промолчал и взял кулон. Авторитет Бреннера был тогда еще высок.
Бреннер и Каракоев ушли, а мы с Лиховским стали рубить деревца на шесты. Стояла жара, но нужно было построить шалаши на случай дождя. Трупп и Харитонов занялись ужином – продукты остались от поезда. Демидова и доктор устроились на одеялах с Алексеем и Государыней. Государь взял топор и присоединился к нам. Пришла Настя и тоже стала обрубать сучья. Мы с ней углубились в заросли …
– Бедная Таня, – сказала Настя. – Она винит себя. Вы тоже сердитесь на нее?
– Я? Ну что вы! На перроне никого не было. Татьяна Николавна не заметила этого шпика.
– Татьяна Николавна … – повторила Настя за мной. – А я – все еще Анастасия Николавна?
О чем это она?
– Просто думаю, как долго вы еще будете так величать нас: Ваше Высочество Татьяна Николавна, Ваше Высочество Анастасия Николавна …
– Я вас не понимаю.
Анастасия улыбнулась печально.
– Помните, у Алеши был на яхте дядька, боцман Деревенько?
– Еще бы! Конечно, помню – Андрей Еремеевич.
– Да … Десять лет он носил Алешу на руках, не отходил от его постели во время приступов, и Алеша любил его всем сердцем.
Я помнил боцмана Деревенько. Добродушный великан, приставленный охранять Наследника на яхте, где он мог случайно пораниться или даже упасть за борт.
– Все видели, как они любят друг друга, – сказал я.
– Угу … И папа?, и мама? к боцману относились уважительно, как к близкому человеку. Всегда помогали его семье … А после отречения этот Деревенько стал унижать Алешу, заставлял ему прислуживать …
Я ушам своим не поверил.
– Андрей Еремеевич?
– Он самый. Стал хамить мне и сестрам, непочтительно разговаривать с папа? … Воровал по мелочи, устраивал какие-то махинации с деньгами, отпущенными ему на наше содержание. Был скандал.
– Как же это?
– Непостижимо! Самое противное – он ведь и правда любил Алешу. Он не притворялся – любил, пока Алеша был Наследником … И так многие. Когда папа? вернулся после отречения, мы все валялись с температурой. Корь. По нашему дому бродили толпы солдат, каких-то людей, заглядывали к нам в комнаты. Казалось, это горячечный бред. Подходили к Алеше, трогали его руками … Что-то украли …
Мы перестали махать топорами. Настя продолжала печально:
– Когда папа? приехал, офицеры охраны даже не приветствовали его при входе, отвернулись … Потом мы много работали в нашем парке. Папа? с солдатами пилил сухие деревья. Я ему помогала. Но больше работала на огороде с мама? и сестрами. Сами разбили этот огород: копали, сажали … И всегда кто-нибудь приходил на нас поглазеть: солдаты, какие-то люди. Советовали: «Глубже копай, царское отродье …» Кричали: «Настька! Машка!» – и всякие гадости прибавляли …
Так дико мне было слышать это. Конечно, я знал, что арестованных Романовых содержали без особых привилегий, но чтобы такое …
– Анастасия Николавна! Я и все мы … Я – ваш преданный слуга! Жизнь отдам за вас, за Государя и за всю Семью! Вы для меня навсегда – Ваше Императорское Высочество!
Меня душила ненависть ко вселенскому быдлу. Анастасия, однако, приняла мой порыв довольно равнодушно:
– Думаете, мне важно это Высочество? Или папа? важно его Величество? – Она снова стала тюкать топором, обрубая ветки. – Папа? просил позволения у Керенского, чтобы нас оставили в России и дали просто жить, без титулов … Это еще когда были разговоры о нашем отъезде в Англию …
Меня задело ее равнодушие в ответ на мою горячность, но от следующей ее фразы снова защемило сердце.
– Хочется просто жить и не бояться … Чтобы все были здоровы …
Повторяться с заверениями преданности я не стал.
Настя махала топориком и поглядывала на меня.
– Вам нравится Таня?
Я промолчал.
– Она всегда вам нравилась, еще на яхте.
На яхте, на нашем Корабле, маленькая Царевна Анастасия и долговязый переросток юнга – комическая пара. Мы носились по палубам, прятались вдвоем в укромных местах. Но мечтой юнги была прекрасная Татьяна, непостижимая пятнадцатилетняя гордячка.
– Что вы с Таней делали в тамбуре?
– Разговаривали.
