скачать книгу бесплатно
Вот если завтра, например, война? Если завтра – в поход? Если чёрные силы, а ты уже сыт и готов широкими шагами идти в тыл, в школу генералов-аналитиков!
Но нет… Тебе ещё припомнят бензин, который ты слил из закрытой душевой кабинки, находящейся на огороде, неподалёку от дома. Из завинченной крышкой двухсотлитровой бочки.
Так что же вы думаете? Если обезьяна может открыть прутиком вертушку, этого не сможет сделать шестилетний человек? Открыть душ, залезть на бочку, вывинтить крышку, сунуть в горловину шланг и, подражая отцу, втянуть в себя вонючую жижу? Заправить бензином кузов своего деревянного «БелАЗа»? Может! Причём легко.
И вновь вместо похвалы за находчивость и сообразительность своего ребёнка начинают гонять прутиком, который делает из обезьяны человека, а из тебя – жертву родительского террора.
И они же потом удивляются, что после такого к себе отношения ты допиваешь из рюмок водку, запиваешь её пивом и заедаешь солёными огурцами на родительских застольях. Все по инструкции. Да тут кто хочешь сопьётся от такой жизни.
И главное, что брату никто не припоминает, как он, забравшись в сарай и вооружившись молотком с гвоздями, наколотил их в деревянные дорожки, по которым шёл дед и произносил великие русские слова, звучавшие в интерпретации четырёхлетка как «итимать». Хотя, если я об этом знаю, значит, припоминали. Но редко, слишком редко. Ледоколу достаётся всё самое сложное.
А тебя уже сдают в школу, где ты не только утрачиваешь гениальность, а просто теряешь интерес к жизни.
И ведь нужно-то было купить одну лишнюю сдобную булку вместо надоевшего шоколада и конфет.
* * *
Если вы живете рядом с рекой, рано или поздно к вам придёт наводнение. Чего только стоили наводнения в Астраханской губернии XIX века! Волга творила что хотела: никаких плотин, никаких водохранилищ и энергетиков тогда ещё не было.
Многие бедствия претерпели прибрежные строения Астрахани и других населённых пунктов. Страдали и люди, проживавшие неподалёку от рек в то давнее время. Лишь в XX веке, в 1913 году, в Астрахани впервые появилась должность гидротехника, отвечавшего за обустройство защитных валов от паводковых вод.
Но всё равно стихия оставалась стихией, невзирая на то что теперь ей противостоял гидротехник. Вода не смотрит на должности и чины. Берёт своё. Когда ей заблагорассудится.
Кто-то скажет, что нынче в такое слабо верится. Воды в Астрахани не хватает. Рыба гибнет. Особенно много её погибло в засушливое лето 2019 года. Волга на всём своём протяжении обмелела настолько, что обнажилось дно (как это было возле Казани). Не избежала этой участи и Астраханская область.
А ведь наводнения случались и ранее. Тяжёлая техника работала и днём, и ночью, возводя укрепления вдоль береговой линии населённых пунктов.
В 1979 году было одно из самых печально знаменитых на моём веку наводнений в Астраханской области. В тот год даже река Царев настолько вышла из берегов, что подобралась к нашему огороду. А уж дом-то отстоял от реки метров на триста, если не больше. Спасло от гибельного подтопления то, что жили мы на небольшом бугре.
Тем не менее у нас полностью сняли забор, фронтально смотревший на реку. Насыпали высокий вал из глины.
И только для тебя и таких же, как ты, мальчишек всё казалось забавой: вместо прогулок по улице смотреть, как привозят глину КрАЗы и МАЗы, как бульдозеры и грейдеры расталкивают её вдоль линии вала. Вытаращив глаза глядеть на горбатые скреперы.
И всё это рычит, гремит, задыхается в адской жаре. Соляркой пахло, как могло пахнуть на нефтебазе или в угаре крупного танкового сражения.
А сколько раз мы получали от взрослых подзатыльники за ротозейство – и не сосчитаешь. Проще простого было угодить под колёса и гусеницы тяжёлой техники.
В то же самое время и отец где-то спасал область от разгулявшейся стихии. Работал на экскаваторе. Грузил глину в самосвалы. Смены затягивались далеко за полночь.
Детская память мозаична. Хорошо помнится забор. Собачья будка с нашим Дружком, которого пришлось переселить с заднего двора ближе к дому. Соседи с заплаканными глазами. Их-то огороды ушли под воду.
А на пути к реке, в ложбине старого русла, стояла одинокая ива. Так вот она так сиротливо торчала из воды, что это навсегда осталось в твоей памяти.
Ведь это дерево было для нас убежищем, где мы умудрялись даже разводить костёр в тёмное время суток или осенью. Настрадалось, одним словом. Непросто исполнять роль штаба, когда детишки балуются со спичками.
Что было потом – не помню. Наверное, наводнение кончилось. Забор восстановили. А через год мы и вовсе перебрались в город, где наводнения случались лишь из-за обильных дождей. Да и то на локальных участках.
* * *
В твоём (то есть в моём) детстве ребёнок, уходя на улицу погулять, практически уходил на фронт. Мог задавить КамАЗ, когда ты летел на тачке с шарикоподшипниками вместо колёс с асфальтированного уклона кирпичного завода; ты мог утонуть в солёном озере карьера, прыгая в воду вместе с велосипедом; погибнуть на заброшенной карьерной узкоколейке, разогнав с пацанами вагонетку, запрыгнув на неё и не успев спрыгнуть, когда она, набрав скорость, улетала под откос; быть задавленным в глиняных лабиринтах пещер, выкопанных в отвесной стене того же самого карьера.
И это не говоря о бутылках шампанского, заправленных карбидом, кровельном шифере в костре, лопавшемся от нагрева и разлетавшемся плоскими осколками в разные стороны, скитаниях по огромным свалкам в поисках «золота инков».
Мы были худые, сгоревшие на солнце, с цыпками на ногах от постоянного лазания в грязных лужах, водогонах и реках.
Ели от силы два раза в день: утром и вечером. Чаще когда попадали под домашний арест. В основном питались ворованными фруктами, рыбой и ракушками, арбузами и яблоками со свинофермы.
Бактерии и микробы в то время ещё не существовали. Дезинфекция добычи проводилась в ближайшем водогоне или луже. Пили из многочисленных колонок или в госучреждениях. Зайти домой попить означало плен.
У тебя в кармане всегда были спички. Лучше всего – увеличительное стекло. Перочинный нож, гвоздь 200 мм, чтобы сделать гарпун для накалывания раков, которых потом можно сварить в любой подходящей по размеру консервной банке, кои и тогда в бесчисленном количестве валялись по берегам рек. Можно было таскать с собой леску с крючком и поплавком. Найти удилище не проблема. Толстая камышина или отломанная ветка, пойманная для наживки муха или кузнечик, и ты не останешься голодным. Рыбы в те времена было гораздо больше, чем теперь.
Главное было – не распороть ногу о стекло или ракушку. Вот тогда начинались проблемы. Подорожник хорош, если тебе никуда не нужно идти. А порезы случались, как правило, в самый неподходящий момент, когда солнце садилось и нужно было пройти пару километров до села.
Вспоминая тогдашние улицы, где мы и проводили в основном летние каникулы, невольно подмечаешь, насколько американцы угадали в киноленте «Роман с камнем» наше отношение к своему жилью, хоть и были те кадры сняты про мексиканцев. Попадая сегодня в какое-нибудь отдалённое село, словно возвращаешься на тридцать пять лет назад. Разбитые дороги, замусоренные улицы и берега рек. Всё как в кинокартине об охотниках за изумрудом. Разруха и упадок. Но стоит зайти во двор, всё встаёт с головы на ноги. Ухоженные грядки, цветы, овощи. Тропинки, выложенные плиткой или камнем. Вся цивилизация – внутри. За забором – ничейная земля.
* * *
Наступает день, когда ежедневные походы с военным рюкзаком за плечами и автоматом в руках надоедают маме. К тому же у тебя серьёзный возраст. Скоро семь. Надо становиться умнее. А тут чуть ли не ежедневные рыбалки и шатания на улице.
Чёрный от загара. На ногах цыпки от ежедневного лазания в воде. И как ни отмывай анчутку в бане, он всё равно в лес смотрит.
Именно по этой причине мама, недолго думая, принимает решение, что ты обязательно должен стать умнее всех. Красивее всех стал, станешь и умнее. Вот те прописи, вот те букварь. Давай!
И вот уже мама моет раму. Всё как надо. Некоторое время спустя ты уже читаешь по слогам. Вот уже и слоги проплывают мимо. Текст почти отскакивает от зубов.
Но случаются катастрофы. Без катастроф нельзя.
Ой, собачья мойя.
Так было прочтено тобой одно предложение в грустной повести «Каштанка». Кажется, что тут такого? Ой, собачка моя. Все понятно написано. По-русски. Но на дороге к знаниям образовалась пробка…
Контролирующий орган указал на недопустимость вольностей при прочтении чеховского текста. То есть уже в 78-м году прошлого столетия в астраханских сёлах люди понимали, что Чехов – это Чехов. Всё было очень серьёзно.
Несмотря на указивку, фраза не шла. Будь ты проклята, собачья мойя!
Кстати, это словосочетание имело длительное хождение в родственных кругах.
Случались подобные катастрофы и с детскими стихами советских поэтов.
Увешана штанга стальными кругами.
Стальные круги называют блинами.
Детская логика сломалась на первом слове. Ну нельзя понять, кто такой Вешан и почему предложение построено в идиотской форме, без глагола. Ну и что, что у Вешана штанга стальными кругами?
До слёз.
Горьких.
Беспомощных.
Полнейшая катастрофа.
И чем дальше человек соприкасается с образованием, тем чаще и горше повторяются эти катастрофы.
Во-первых, пришлось целый год ходить в нулевой класс. Там не ставили оценок. Там была атмосфера полнейшего благоприятствования. За это время тебя научили читать ещё лучше, так что никаких проблем с этой дисциплиной, ставшей для многих просто Гималаями трудностей, у тебя не существовало. К тому же учительница была добрая-предобрая и годилась тебе в бабушки. Тут-то и была ловушка. Казалось, что вся школа будет вот такой безобидной.
Первый класс разрушил стереотипы.
Как ни странно, но тебя и в школе никто не собирался любить. Как и на улице. За редким исключением. И это опять же не потому, что вас, русских, в классе человек пять. Нет.
Будучи подготовишкой, ты не попадал под тяжёлый пресс школьной иерархии. Ты был просто туристом в этом храме образования. Став первоклассником, ты попал под ревнивый, с оттенками махровой дедовщины взгляд второклассников. Конечно, шестиклассница Рузалина могла оказать тебе протекцию, но это же ненадолго. У неё ведь тоже была личная жизнь.
Во-вторых, ты попадал под пресс дисциплины. То, что казалось в нулевом классе игрой (ходьба парами за руки и т. д.), не шло ни в какое сравнение со школьными требованиями на уроках в первом классе.
Никого не интересовало, что ты умеешь бегло читать. И пусть большинство в классе еле-еле осваивает одну тоненькую книгу, а ты за это время прочёл стопку тоненьких книг, будь добр делать то же, что делают и остальные!
Но тебе скучно. Ты опираешься спиной о стенку и с полуоборота, с грустью и тоской смотришь в класс.
Жёлтая карточка!
Начинаешь приставать к соседке.
Жёлтая карточка!
Смотришь в окно, на волю, где ездят автомобили.
Жёлтая карточка!
По итогам начального этапа обучения в первом классе у тебя появляется дневник поведения. Учитель на каждом уроке оценивает твою способность отсидеть сорок пять минут без движения.
Видя бесперспективность оценивания, тебя начинают ссылать с одной парты на другую. Отдают на воспитание женщинам. Надолго ты не задерживаешься ни с одной, потому что им скучно разглядывать твою спину.
В иные дни ты и вовсе оказываешься за учительским столом. Рядом. За стульчиком и твоим персональным столиком. Правда, сока и булочек не дают. Хотя и похоже, будто пришёл в кафе. Смотришь в класс прямо. Соседка – учитель. На столе – дневник по поведению. Каторга!
Апофеозом, финальной частью трагедии, становится первая тройка…
Ты понимаешь, что жизнь кончена и нужно бежать из дома, потому что за подобную отметку тебя могут не просто выпороть, а сварить живьём в банном котле.
План побега обсуждается с Гульнарой. Она тебе сочувствует.
Жаль, что ты влюблён в Рузалину.
* * *
– Толкни!
Товарищ послушно исполняет просьбу. Тележка набирает скорость по асфальтированному спуску одного из многочисленных кирпичных заводиков, построенных в небольших посёлках огромной страны и сметённых позднее ветром демократических перемен.
Стальные подшипники, выполняющие на транспортном средстве под названием тачка, или тележка, как её обзывали мальчишки в разных уголках большой страны, роль колёс, высекают искры. Всё быстрее и быстрее летит навстречу асфальтовое полотно. А пока по склону дороги кирпичного заводика тебе навстречу поднимается КамАЗ, лёгким поворотом рук тележка меняет направление движения и летит под откос с высоты четырёх-пяти метров в мягкую прохладную глину. Приземляться, как и в случае с велосипедом, тоже лучше в стороне от тачки, чтобы не упасть на её деревянную раму. Будет больно. Очень больно. Но другого пути нет. У наших детских забав тормозов не было.
Каникулы – изумительный повод провести время в селе у бабушки.
Ты прекрасно помнишь посёлки Астраханской области конца восьмидесятых. Разбитая колея дорог. Тропинки, застывшие причудливыми волнами глины, превращающиеся после небольшого дождя в чавкающее скользкое месиво из грязи и воды. В солнечные дни местами земля искрится от проступившей наверх соли. Кстати, лужи с солёной водой имеют красноватый оттенок. Тяжёлый багровый цвет. Лебеда, паслён и конопля густо поросли вдоль заборов. Стены камыша тут и там. Огромные лужи застоявшейся дождевой воды – рай для земноводных и детворы.
На центральной площади посёлка сквозь асфальт бодро пробивается верблюжья колючка. Это удивительное палочкообразное растение цветёт маленькими розовыми цветочками. Такая сдержанная пустынная красота. Это не мешает ей роиться и вдоль полотна основной магистрали, рассекающей посёлок, словно река, пополам, и в полях. Тут же вездесущая лебеда и препротивнейший xanthium spinosum L. По-русски – дурнишник колючий, или золотая колючка. Золотая, вероятнее всего, из-за цвета своих острейших игл. Сколько же ног пронзено ими!
Удивительно, но даже после гибели острейшие шипы дурнишника, строенные или по пять в сборке, словно «иванов чеснок», продолжали подстерегать свою жертву. Даже не представляю, как наши далёкие предки обходились без толстых подошв. Жуть какая-то.
В Астраханской области просто изобилие колючек, стремящихся прицепиться к кому-нибудь. Словно гопники в подворотне или бдительный милиционер. Но у колючек своя цель – продолжение рода. Дурнишник обыкновенный, солодка щетинистая и пр. Хочешь жить – умей цепляться!
В жаркий день автомобильная дорога, по обеим сторонам которой, словно по берегам реки, ютится село, превращается в липкую чёрную змею. Её вряд ли можно перейти без добротных ботинок. Сланцы, шлёпанцы и сандалии навечно впечатываются в полотно дороги.
Если ты не перешёл на ту сторону дороги утром, то ближе к обеду переходить её не стоит. Останешься без обуви. Хорошо, что бабушкин дом стоит на той стороне, где и течёт река. Можно утром сорваться на рыбалку на лодке. Или с берега. Или уйти купаться, прихватив автомобильную камеру. Если у тебя нет автомобильной камеры – ты неудачник. Лучше всего камера от КамАЗа или ЗиЛа. Скатываешься по течению и просто наслаждаешься речной прохладой.
Или можно пойти за чужими фруктами. Свобода. Пока не поймают.
Для того чтобы добыть фруктов, не нужно перелезать через забор. Все, что тебе надо, – длинная камышина. Один конец её расщепляешь, просто наступив на него. Получается как раздвижной новогодний фонарик. Раздвигаешь получившиеся ребра в виде лодочки, а посредине вставляешь поперечную палочку. Захватываешь лодочкой сливу, тянешь на себя, чтобы поперечная палочка выскочила, и все. Камыш плотно охватывает добычу своими рёбрами. Бери и ешь.
Бегали мы и на свиноферму, куда частенько привозили арбузы, яблоки, все то, что пропадало или не соответствовало товарному ГОСТу. Но мы не гордые. Выбирали арбузы покрупнее и улепётывали с добычей, пока работницы не увидели.
Кто посмелее, устраивали заезды на спине какой-нибудь крупной свинки. Только частенько такая коррида заканчивалась падением в вонючую жижу.
Но и это не пугало. Повсюду было полно крупных водогонов для полива многочисленных колхозных полей. Ну и что, что там водятся лягушки и змеи. В них и рыба была. Особенно много краснопёрки. Там можно было и от грязи отмыться. А на таком солнце обсохнуть было несложно. Пятнадцать минут, и можно снова лезть в воду.
Практиковались и групповые поездки на мусорный полигон. Целая кавалькада велосипедов устремлялась в сторону Фунтово. На свалке можно было найти нужные и полезные вещи для украшения твоего железного коня. Стальную проволоку для антенн, обрезки с меховой фабрики на рули, вилку и раму. Разноцветные провода, чтобы обмотать ими спицы колёс. Не велосипед получался, а прям-таки восьмое чудо света, на котором не стыдно показаться в обществе.
Потом на этих же велосипедах отправлялись в глиняный карьер, на солёное озеро. Некоторые умудрялись разогнаться с длинного трамплина и прямо на велосипеде прыгать в воду. Главное – вовремя слететь с седла, а то можно было отбить всё что угодно, вплоть до желания ездить на этом самом велосипеде. После прыжка специально приготовленной верёвкой со стальным крюком толпой вытаскивали утопленный байсикл – потому что цены ему не было.
Кстати, без конфет на это озеро лучше было не приезжать. Вода была настолько горькой, что глотку просто разъедало. Слопал конфету – хорошо. А иначе смерть от жажды и тошноты.
Как образовалось солёное озеро – не знаю. Скорее всего, выкопали котлован, а вода из-под земли его и заполнила. Причём самое интересное, что в нём водились окуни. Их можно было разглядеть и с берега, и под водой. Если открыть глаза. А глаза открывали, не боясь, что соль разъест их. Любопытство брало верх.
На вершине глиняного карьера были рельсы узкоколейной железнодорожной ветки. В то время на ней ещё громоздились маленькие тепловозики, потому что их не смогли столкнуть с колеи, как это сделали с вагонетками, которые валялись у подножия глиняного холма.
Тут же, в карьере, в отвесных глиняных толщах были выкопаны многометровые норы, в которых можно было передвигаться только на четвереньках. Трудолюбивые дети выкапывали их не один год. Об опасности быть заживо погребённым под рухнувшими сводами глиняных штолен никто, наверное, не думал. Даже не припоминается таких случаев. Видимо, мы были везучими.
* * *
Можно до бесконечности сжимать время. Но сжимать нужно нежно, опасливо поглядывая по сторонам. Сколько было тех, кто проделывал это без опаски, ничего не боясь. Наоборот. Бесстрашно кидался в омут и навсегда оставался в прошлом.
Может быть, поэтому ты всегда с опасливым любопытством относился ко всякого рода биографическим телепередачам, понимая, что на твоих глазах человек творит свою собственную мифологию, не осмеливаясь выносить сор из избы, поверяя зрителям лишь удобную для себя часть прошлого. К тому же приправленного изрядной долей неправды.
С биографическими книгами – сложнее. Во-первых, любое чтение предполагает труд. Труд, к которому надо приучать. Когда любовью, а когда и кнутом, поскольку цивилизация, всё прочнее проникающая в нашу жизнь, развращает неокрепшие умы кажущейся лёгкостью жизни. Так вот, чтение, как и любой труд, нужно уважать, вне зависимости от того, какую книгу ты читаешь.
Во-вторых, сакраментальная фраза «а вот мы в вашем возрасте», заставлявшая в наше время корчить гримасу сомнения внутри себя (потому что за проявление неуважения к старшим в наше время, уж простите, можно было «выхватить леща»), на новые поколения не оказывает никакого иного воздействия, кроме отрицания.
Нашего прошлого нет. Они ничего об этом не знают. Да и твоим рассказам доверия нет, потому что все твои страдания – это твоё личное дело.
