Укрощение дьявола

–Откуда же им знать! – ответила Сара, счастливая самой мыслью.

–Что со мной, не понимаю, -проговорил Вельзевул, он сел, опустив ноги на пол и сложил руки на коленях. – Сны вижу какие-то странные.

Вместо ответа Сара подумала, что величие злого гения и слабость несовместимы, а раз Вилли ослаб, он теперь в ее власти. Но чего ей это стоило! Затем она обратила к нему свое озабоченное лицо и сказала:

–Ах, Вилли! Дорогой мой, ты мало бываешь на воздухе. Вот и все.

Вельзевул внимательно посмотрел на Сару и, принимая всерьез ее притворство, сказал уныло:

–Ты права, последнее время я почти не выходил на улицу. Усталость моя свыше всякой меры.

Его бледное лицо и в целом несчастный вид едва не понудил Сару открыться ему, а она без слез не могла видеть его таким, но вместо этого, опасаясь последствий, она нашла слова утешения. Впрочем, эти слова мало что значили, поскольку исходили от человека, которого ничто не могло побудить к откровенности. Когда они вдвоем обедали, Сара внимательно посмотрела на Вельзевула, который всем своим видом выражал недовольство, в ту минуту, возвысив тон, он сказал: «Ты сама не понимаешь своего счастья». У Сары было возражение, но сказать: «Все зависит от тебя» она не смогла оттого, что внезапно ощутила присутствие дьявола и этим встревоженная, она помрачнела и задумалась. У нее было какое-то предчувствие, что отдавшись Вельзевулу она сблизиться с дьяволом, а ведь он, скажем прямо, женоненавистник. Эта мысль, как булавочный укол, причинила ей острую, ноющую боль.

13. На другой день после того, как Вельзевул пожаловался на изматывающую его усталость, Сара удвоила свои заботы, в них нежность истекала медом. После позднего завтрака, за которым он то и дело кашлял, Вельзевул сказал, что чувствует слабость в теле и лег на удобном старинном диване, обитом серым миткалем в мелкий узор. Сара укрыла его шерстяным пледом и села в кресло напротив него. Она спросила, не хочет ли он послушать прекрасные стихи, умолчав, что все они о любви. Прочтя избирательно пять или шесть стихотворений, она направила разговор на тему, ее волновавшую, говорила неуверенно, путано, пока не спросила прямо:

–Скажи, любишь ли ты меня хоть немного?

Вельзевул избавил себя от труда отвечать на этот вопрос. Он кивнул и минутой позже сказал:

–Дай мне таблетку Адвила, голова болит.

–Может быть, позже ты полюбишь меня, когда поймешь какая я хорошая и увидишь, как я стараюсь сделать тебя довольным, – сказала Сара, обращаясь к Вельзевулу, но не глядя на него.

Прошло уже больше месяца, но любовь его по-прежнему оставалась платонической. Сара предпочла бы созерцанию действие. Если раньше она оправдывала медлительность Вельзевула тем, что он в любви неопытный мужчина, то со временем устав ждать, когда он снизойдет до нее, Сара, возомнив себя равной ему, стала требовать любви. С непреклонностью властной женщины, которая знает, чего она хочет, Сара питала себя надеждой, которая была не более, чем любовным заблуждением, что Вилли пленился ею, но из гордости скрывает свои чувства. Любовь говорит сама за себя: сомнения омрачают ее, уверенность ей не свойственна, и к бессмертию души равнодушна она. Редко случается, чтобы чувства были равной силы. Розы дарят свой прелестный запах во время цветения, но красотой они обязаны форме и цвету одновременно. Ромео и Джульетта недолго были счастливы друг с другом. Вполне вероятно, что за нашим побуждением лелеять свою любовь скрывается неосознанный страх исчерпать ее раньше времени, что несомненно, тогда из того факта, что дьявол воплотился в человеке и носит христианское имя Вилли, следует, что любопытствующий дьявол уподобился ему, чтобы преисполниться любви, которая была ему незнакома, думала Сара, впадая в долгие размышления. В отношениях между мужчиной и женщиной, когда общение больше не доставляет им радости, нет вины того, кто строит свои расчеты на доброжелательности другого. Тщеславие мучило Сару, она понимала, что обладание дьяволом, значит обладание всем. Ну, оставим ее в стороне пока и немного поразмышляем на тему, которая уже задана как бы непроизвольно. И вот что я хочу сказать о любви. В конце концов в этой истории все к ней сводится. Пусть бы речь шла о самой обычной любви, не отмеченной печатью большой духовности, я не стал бы о ней писать, я вообще не способен написать и трех слов в похвалу такой любви, но здесь исключительный случай. Так вот, в литературе вся суть правды в образе, который вмещает факт и идею, а чтобы выразить мысль в образе следует сказать, что любовь – прекрасный плод, мало пригодный для торговли, плод этот, требующий живого чувства и всех оттенков страсти, созревает только тогда, когда мы вкладываем в это чувство всего себя и немного интриги, короче говоря, любовь наполняет сердце поэзией романтики, а благоговейный трепет, всегда безрассудный в своей восторженности, преображает не только дух впечатлительного человека, но и его внешность, особенно в случае, когда человек чувствует себя избранным для возвышенной любви. В таком состоянии истовый влюбленный готов умереть не за свою, а за чужую идею. Это свидетельствует о благородстве души, способной проявлять мягкость в одном случае и нетерпимость в другом. Отсюда тому, кто увлечен парадоксом, становится понятным почему такая женщина как Сара, а она была в высшей степени своенравна, бросалась из одной крайности в другую. И вот тому свидетельство. Понадобилось немного времени, чтобы Сара возомнила, что по уму она родная сестра дьявола, но без его глубокого знания жизни, метафизики и дара наблюдательности, столь свойственного меланхоликам, склонным к умственной деятельности. Быть может, здесь нет ничего особенного, если взять во внимание, что Сара, как, впрочем, и любой другой человек, ощущала в себе дьявола. Но вот что самое важное, она чувствовала в себе еще и силу, враждебную его величию. Следует сказать, взяв на анализ всю совокупность обстоятельств, что их взаимоотношения несмотря на то, что они тянулись друг к другу, не были искренними: каждый был занят своей игрой. Сара начинала внушать ему беспокойство, постепенно она погружалась в болото интриг и тянула его за собой. Недавно Вельзевул, понимая, что обманулся в женщине, сказал ей:

–Я стал зависеть от тебя.

На лице Сары изобразилась надменная усмешка.

–Именно такой мужчина мне нужен, – весьма дерзко сказала она.

Хоть Вельзевул был недоволен, он улыбнулся.

Когда Сара с самой сладкой улыбкой и взглядом, который как бы вопрошал: «Что такое?» подошла к нему близко, он и говорит:

–Ты власть мою признаешь?

–Да.

–Желаешь ли искупить свою вину?

–Нет, – ответила она тихим голосом.

Вельзевул понял все, он бросил на Сару пронизывающий взгляд, ожидая продолжения. Но Сара молчала.

–Все может быть сказано в одном слове, – произнес он.

–Ты боишься, что я могу навредить тебе? – поинтересовалась Сара.

–Думай, что говоришь! Мне навредить нельзя, – был ответ.

–Какой вздор! – последовало восклицание. Насладившись замешательством Вельзевула, Сара добавила, – Ты наивен, мой милый.

–Что за люди женщины! – вздохнул Вельзевул.

–Признайся, я твоя первая любовь, – спросила довольная Сара, тщеславие ее было польщено.

–Твое присутствие здесь меня ни к чему не обязывает.

–Думаешь я смирюсь с тем, что ты меня терпишь и позволяешь любить себя!

Тогда, выведенный из терпения, не уставший от своего пуританства и не познавший в любви наслаждения, Вельзевул сказал ей:

–Ты всем обязана только мне. Хотела жить красивой жизнью, я дал тебе деньги. Затем, ты захотела помолодеть, я сделал тебя молодой. Тебе и этого мало!

–Много мне надо, чтобы быть счастливой!

–Можно ли требовать большего? – вскричал Вельзевул.

–Вот они, мужчины! Всегда торгуются, когда открывают женщине кредит!

–Я не торгуюсь! – подхватил Вельзевул.

–Ты находишь? А мне кажется, ты это только что доказал.

–Что тебе еще нужно от меня?

–Ах, Вельзевул, дьявол души моей! Люби меня.

– Это, что за глупость? Согласись с этим! Ты меня совсем смутила, – проговорил он, после недолгого молчания. – Пойми, наконец, мы с тобой оба не годимся в любовники.

–Ты сам не веришь тому, что говоришь. Нам ведь хорошо вдвоем: я себя посвятила тебе, – возразила Сара, пытаясь отстоять свое право быть возлюбленной дьявола.

–Э! Ты, я вижу, хочешь жить моей жизнью, – язвительным тоном бросил Вельзевул.

В воодушевлении Сара воскликнула:

–Хочу! Это мучит меня.

–Тогда твоя жизнь утратит чистоту и реальность.

–Я готова к любым испытаниям! Начало мною уже положено.

Вельзевул пришел в замешательство. Он опустил глаза, встревоженный тем, что Сара так настойчива, покачал головой и в манере Мольера, вполголоса сказал в сторону:

–Вот до чего может довести одержимость. Что ж, паясничай ради удовольствия и будь счастлива. Кстати, я тебе признателен за развлечение.

Сказав это, Вельзевул удостоил ее поклоном.

14. Кашель не прекращался уже три дня. И надо же было случиться, что на четвертый у Вельзевула поднялась температура. Он не жаловался на слабость, но вид у него был бледный и вялый. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что он болен.

–Как ты себя чувствуешь? – спросила Сара. Она остановилась на середине комнаты и внимательно посмотрела на Вельзевула, сидевшего тихо и неподвижно в глубоком кресле в самой отдаленной части гостиной. Его обессиленное тело требовало отдыха. Он устал, а день был долгий и трудный. Видеть обычно бодрого Вельзевула несчастным не большая радость, тем не менее она ликовала оттого, что ему не хватает ума, чтобы понять, что виной всему Библия под его матрасом. Святое писание довело дьявола до такого изнеможения! Но смелое решение таило в себе опасность. Если Вельзевул узнает о том, что именно на него плохо действует, могут получиться большие неприятности.

–Чувствую себя разбитым, – отозвался он, глядя на Сару своим непроницаемым взглядом, который придавал его унылому лицу почти апатичное выражение. Под влиянием этого разговора он почувствовал, что его привязанность к Саре стала еще нежнее. Она добрая женщина, так искренне сочувствовала ему, что это не могло не усилить его симпатию к ней.

–Ты простудился. Ложись в постель.

Вельзевул медленно перевел на нее уставший взгляд, как человек, которому трудно собраться с мыслями, и с тем же чувством грубо сказал:

–Я не хочу, мне в кресле удобно, – и отрицательно мотнул головой, так как это не отвечало его желанию.

–Я тебя не спрашиваю. Быстро в постель!

С этими словами Сара потянула его за руку, он подчинился требованию, и как всегда, метнул в нее недовольный взгляд: он был против того, чтобы она давала ему прямые советы. На этот раз он встал с таким трудом, что Сара сопроводила его в спальню. Там он сел на кровать с грустью убедившись в том, что его сильный организм не устоял перед обычной простудой. Сара стояла перед ним, сложив на животе руки, при том, что она была неспособна облечь в слова те нежные чувства, которые ее томили, она с жалостью смотрела на любимого мужчину, теперь такого слабого по нездоровью и испытывала непреодолимое желание раздеть его и уложить в постель, а потом, как оно и полагается, лечь самой и прижать его к себе.

–Если тебя немного смущает мое присутствие, разденься под простынею.

–Зачем мне раздеваться? – спросил Вельзевул, мало что понимая.

–Я натру твою грудь горчицей.

–Не надо, – как-то неуверенно сказал Вельзевул, отирая вспотевший лоб.

–Это успокоит кашель.

–Он скоро пройдет, – вполголоса произнес он.

–Ты всю ночь кашлял, – напомнила Сара, она с жалостью смотрела на Вельзевула, в душу которого пыталась проникнуть, и отгоняла от себя мысль, что болезнь, расточившая все его силы, была творением ее рук. На душе у нее было неспокойно. А все потому, что она боялась обнаружить перед его лицом свое вероломство. Суть в том, что уже второй месяц она красиво жила, как говориться на широкую ногу, жила жизнью, полной наслаждений, за счет доброты и доверия Вельзевула. Чем была бы она теперь, не встретив его в парке.

–Ну и что, – возразил он.

–Да ты схватил простуду!

–Думаешь?

–А что тут думать! Я буду лечить твою простуду. Иначе ты заболеешь и будешь винить в этом меня. Снимай рубашку, ты весь мокрый. Давай, снимай. Будь смелее. Ты как ребенок. Без меня ты ничего не можешь!

–Я не заболел.

–Вы мужчины такие упрямые, должно быть сам черт вам помогает, поэтому вы ничему не учитесь.

Вельзевул не торопился с ответом.

–Это всего лишь простуда, – сказал он минутой спустя.

–А если дело дойдет до астмы. У тебя есть насморк? Чувствуешь, как пахнут мои духи? Раздевайся или я сама тебя раздену.

Вельзевул посмотрел на Сару с каким-то сложным, трудно выразимым чувством. Он уже свыкся с мыслью, что ей лучше не возражать. Итак, Вельзевул был вынужден лечь в постель. Когда Сара принимала такую позу и говорила таким тоном, да еще в такую минуту, он чувствовал себя беззащитным: мнимое могущество женщины при подобных обстоятельствах забавляло его, хотя и являло собой всего лишь игру воображения. Легко можно предположить, что он позволил ей войти в роль и быть носителем власти, превышающей власть дьявола.

–Тебе лучше выйти, пока я буду раздеваться, – сказал Вельзевул, недовольный ее расчетом.

–О! Я, конечно, не останусь с тобой, – раздраженно бросила Сара.

–Ну, чего ты ждешь?

Вельзевул понимал, что Сара не может устоять против соблазна увидеть его голым, а тут нашелся подходящий случай. Сара усмехнулась и с вымученным безразличием ответила:

–Только не думай, что я ищу причину покинуть тебя!

С этими словами она удалилась. Чувствительный Вельзевул стал снимать одежду, понимая, что лишил Сару удовольствия присутствовать при этом и, радуясь тому, что он остался один, подумал снова, что лишь посредством какой-то таинственной силы она приобрела над ним такую власть.

Через пять-шесть минут Сара вернулась с высокой керамической кружкой. Вельзевул, ощущая себя мужчиной без воли, которому приходится влачить жалкую жизнь, лежал голым под простынею, которую он натянул до самой шеи. Положение было серьезным, как человек умный и гордый, он решил подшутить над собой.

–Женщина моя, я твой! – сказал он, несколько театрально, разводя руками.

–Мой бедный, дорогой Вилли, – воскликнула Сара и протянула ему кружку. – Пей.

–Что это?

–Отвар чертополоха. Я буду лечить тебя по методу доктора Мейербера.

–Карла Мейербера?

–Да.

–С ума сошла! – вскричал Вельзевул, в глазах у него потемнело. – Я лично сварил его в смоле.

В тот самый день суждено было им поругаться. Сара любила спокойную домашнюю жизнь, которую отождествляла прежде всего с уютом. В полночь, как обычно, она погасила верхний свет, зажгла лампу с оранжевым торшером в углу и забралась с ногами на диван, собираясь полистать журнал. И как сидела, так и задремала. Было поздно, усталость брала свое – ей хотелось спать. Какое-то время спустя из соседней комнаты, дверь в которую была открыта, послышался шум, Сара открыла глаза, таким неожиданным и непонятным был этот шум, она не успела прийти в себя, как увидела перед собой Вельзевула.

–Ты коварная женщина, Сара, – говорит он ей, в крайнем возбуждении.

–Да что ты! – удивилась она, заметив, что руки он держит за спиной.

–Очень коварная, – повторил Вельзевул.

–Ну, раз ты об этом говоришь, может объяснишь в чем дело, – в полной растерянности и тревоге проговорила Сара и вдруг видит – у Вельзевула в руке Библия.

–Что это? – вскричал он, потрясая книгой.

–Библия, – тихо говорит Сара. Лицо у нее было бледное и смотрела она как-то странно.

–Я и сам знаю не хуже твоего! – негодовал Вельзевул.

–Дорогой мой, откуда она у тебя? – с беспокойством спрашивает Сара.

–Что? Кому, как не тебе, это знать! Постыдилась бы хоть притворяться!

Сара откинула плед, встала с дивана и опустила голову к рукам, сложенным на груди. В этой сокрушенной позе была мольба о прощении.

–Ну, хорошо, – произнес Вельзевул. Не мог он кричать на женщину в таком виде. И потом было ему любопытно, как она выпутается из этой истории. – Даю тебе шанс оправдаться, хотя, сказать по правде, мне хочется тебя убить.

Тут Сара в слезы: смотрит в сторону и говорит:

–Надо закрыть шторы, кто-нибудь увидит в окно, что мы ругаемся.

–К черту соседей. Я жду от тебя вразумительного объяснения.

–Только, ради бога, Вилли, не принимай все это близко к сердцу, – всхлипнула Сара.

–Но как ты решилась принести в мой дом Библию!

–Как решилась? – вторит ему Сара. – Да их тут у меня две.

Вельзевул так и ахнул.

–Ты во что бы то ни стало хочешь навредить мне, – сказал он, после долгого молчания. – Я плохо сплю, меня мучит бессонница, в голову лезут разные мысли, а все потому, что тебе вздумалось сунуть под мой матрас эту….

–Книгу Бытия, – подсказала Сара.

–Разрази тебя громом! – воскликнул Вельзевул. – Бог создал женщину, чтобы соединить в ней все недостатки другого пола, а в тебе они обострены до крайности. Ты безумна! Твое присутствие я нахожу обременительным для своего спокойствия. Один твой вид приводит меня в содрогание. Ты безнадежно глупа, если надеешься подчинить меня своей воле. Человек не может противостоять мне, ибо я рожден властвовать над ним…

–Да замолчи же ты, наконец. Ты что слепой, не видишь, что я стараюсь ради тебя. Из кожи лезу, чтобы ты достиг чистоты мысли и ясности в собственной жизни. И тут без Библии не обойтись.

–А зачем, прости Господи, тебе это нужно.

–Я хочу, чтобы ты стал лучше. Ты живешь с какой-то отрешенностью в этом мире и в том и ничего не делаешь, чтобы повысить ценность личного опыта.

–Куда там, мне. Весь сдулся, – усмехнулся Вельзевул. – Надеялась, что я попаду под твое влияние, не устою перед женскими интригами и еврейской изворотливостью, сдамся, не увижу опасность своего положения, упаду к твоему мутному источнику! Нечего и думать о том, чтобы я простил тебя, даже если ты – язва моя, раскаешься в своем предательстве. Ты понудила меня спать на Библии! Я никогда не забуду этого. На все есть свои наказания. Как же это безнравственно! Как это по-женски любить и ненавидеть, жить этими чувствами, иметь какой-то личный интерес…

–О, Вилли! Не будь таким… американцем.

–Ты осквернила себя, злоупотребив моим доверием, – вскричал он.

–Не заходи чересчур далеко.

–Как так?

–А так вот… Вопрос не в способе осуществления, а в намерении. Признаюсь, что ошиблась в выборе. Вот и все. В конце концов я ведь о тебе думала.

–Почему краткость жизни не внушает тебе беспокойство за себя, а?

–О, я много думаю о себе. Я словно поток чувств, мыслей, идей, впечатлений.

–Кажется мне, этот поток угрожает размыть мой берег.

–Ты становишься желчным, а когда ты такой, ты втягиваешь меня в конфликт.

–Ты сама, провалиться тебе в преисподнюю на вечные муки, провоцируешь ссоры.

–Все ссоры из-за тебя, – возразила Сара. Несмотря на страстную тираду, обрушенную на ее бедную голову, она продолжала стоять на своем.

–Только когда ты сама меня к этому побуждаешь.

–Издеваться надо мной доставляет тебе удовольствие.

–Мне доставляет удовольствие искренность наших отношений.

–Это ты говоришь мне, которая знает тебя? Искренности в наших отношениях не больше, чем правды в коммунистической пропаганде.

–Мне тебя жаль. Хотя ты осмелилась сделать то, о чем я кричу, как человек раненый в сердце, я не буду тебя наказывать. И не говори мне больше, что старалась ради меня, я не слепой и вижу, что ты обольщаешь меня в надежде привязать к себе.

–Ты прощаешь меня?

–Но не добродушие побуждает меня быть терпимым.

–Тогда, что же?

– Так знай же, – надменным тоном продолжал Вельзевул, – я вынесу все твои неистовые вопли, наглость и вероломство ради надежды написать хорошую книгу. Прежде всего мне надо насмотреться любопытных сцен. Да, моя дорогая, мы не живем с тобой безупречной жизнью, но кое-что хорошее в ней есть.

–Да, а что? – воспрянув духом, спросила Сара. Она была тронута суровыми и обнадеживающими словами его.

–Твои пироги с капустой.

15. После этого злосчастного случая Вельзевул как бы отстранился от Сары. Он за весь день не сказал ни слова. Он даже обедать предпочел вне дома. Эта демонстрация пренебрежения подавляла Сару. «Какое право имею я сблизиться с существом столь совершенным», твердила она, тяготясь тем, что, живя в его доме, она решительно ничем себя не проявила. Она чуть не упала духом в пропасть, такую глубокую и безмерную, ужасную во всей своей неотвратимости нравственных страданий, но вдруг – яркие идеи и глубокие мысли в их истинном значении, как мы знаем, приходят к нам неожиданно, она подумала о том, что легко получила то, что не требовало приложения больших усилий. И как было тут не подумать, что она принадлежит дьяволу. Она всегда искала покровителя, для которого предназначались ее высокие творческие способности и вот нашла и его самого, – из всех талантливых людей он единственный действительно великий, и среду, красота которой даже ей показалась крайностью. Все вместе взятое привело ее к мысли, что она особенная женщина, не какая-нибудь потаскушка, живущая бесцветной жизнью, а особенная, таким женщинам, разумеется, требуются усилия, чтобы быть простыми. В этих видах она перестала терзать себя обвинениями и ближе к вечеру, ограничившись простым отрицанием личной вины, решительно обратила свое недовольство против Вельзевула. Сара накрыла стол к ужину, но он не пришел. Она так и не смогла поговорить с ним. И совсем не из желания быть прощеной она искала этой встречи. Сара понимала, что их привязанность исчерпала себя, мужчина, которого она боготворила все чаще углублялся (Ах, простите, мне этот цветистый оборот,) в пещеру своего одиночества. Вельзевул уже не казался слишком возвышенным, человеческое в нем умаляло присущую великим исключительность, да и сама она все чаще уходила от него с расстроенным видом или со смятением в душе из-за того, что он, не прибегая к двусмысленным оговоркам, давал понять, что горит желанием избавиться от нее. Упреки, разоблачение и утверждения пришли в коротком письме, которое она написала, видимо, в состоянии умопомрачения от избытка тех чувств, которые мучили ее. Это письмо она вложила в конверт с маркой, в адресе написала: «Ему», там же, где следует отметить отправителя, обозначила себя: «От той, которую единственной зовут». Этот конверт со странным по содержанию вложением, она положила ему на кровать. Было поздно, когда Вельзевул вернулся домой, в одиннадцать или где-то около этого, Сара уже лежала в постели. Утром, даже и не думая о том письме, Сара спокойно завтракала болонской колбасой, тостами и сыром Филадельфия. Вельзевул вошел на кухню, раньше, чем Сара услышала его приближение. Молнии метали его глаза, он остановился перед круглым столом, за которым Сара пила свой кофе, и потрясая запиской воскликнул:

–Что это такое?

Голос его звучал громко.

–Я сделала признание, – бросила Сара и с видимым безразличием опустила глаза в чашку. При одном только взгляде на Вельзевула ей стало не по себе. Этот всплеск гнева напугал ею.

–Твоя глупость выводит меня из себя.

–Признание такое глупое?

– Все это – вздорные измышления не совсем здорового ума!

Сара пожала плечами и поджав губы изобразила растерянность.

–Я тебе прочту, суди сама: «Ты можешь сколько угодно говорить о своем равнодушие и полном отсутствии пылких чувств или уныло демонстрировать их отсутствие. Но все твои уловки ни к чему не ведут и меня не могут ввести в заблуждение, ибо в твоих глазах я вижу отблеск того, что ты чувствуешь ко мне. Буду ждать, даже если ждать придется до тех пор, когда вырастет твоя борода, и слезы текут у меня при мысли, что однажды ты унесешь меня на вершину восторга. Ты был роковым мужчиной для многих женщин, будь единственным для меня, и этого достаточно. Так будет лучше для нас обоих. И еще, мой милый, хоть ты и обладаешь сверхчеловеческими способностями и проницателен, как дьявол, все-таки ты не можешь видеть себя со стороны, а потому даже и не догадываешься, что уже раскрыл себя всего целиком. Я не сдамся, буду бороться за спасение неприкаянной души твоей. Ничто не избавит меня от обязательства, взятого мною в отношении тебя. Нельзя допустить, чтобы укрощение дьявола обернулось печальным поражением». А теперь объясни мне все это. Как это понять? Ты что пьяная была? Молчишь! Ведь сказать совсем нечего. Тогда я скажу: я смертельно устал от тебя. Если ты еще не поняла, скажу прямо, чтобы избавить тебя от этого обязательства – я тебя ненавижу.

Самолюбию Сары был нанесен удар. Однако, она быстро пришла в себя.

–Люди тоже ненавидят того, кого любят, – бросила она.

–Это не сумасбродство. Это безумие!

–Ах, вот как! Ну, так посмотри, до чего я дошла! И все из-за любви к тебе! – вырвалось у Сары.