Чуждость

Опираясь на костыли, Мила с его помощью осторожно встала с кровати и сделала несколько неуверенных шагов.

– Молодец, очень хорошо, – ободряюще проговорил он, поддерживая её сзади. – Только не забывай, что врачи тебе велели совсем на загипсованную ногу не опираться.

– С чего ты взял, что я могу это забыть? – раздраженно хмыкнула она.

– А почему я не могу напомнить? От моего напоминания ты же ведь не развалилась, – не менее раздраженно тут же парировал он.

Тяжело вздохнув, она переборола волну нахлынувшей злости и согласно кивнула:

– Не развалилась. Спасибо, что напомнил.

В ответ Брюс притянул её к себе и, пытаясь поцеловать, неловко ткнулся губами в забинтованный затылок:

– Ты не сердись. Я просто волнуюсь за тебя.

В голове у неё вертелся шутливый ответ, что волноваться «сложно», наверняка дело довольно проблематичное, поэтому вполне логично, что он решил волноваться «просто», но она промолчала, решив, что вряд ли Брюс поймет и оценит её иронию.

А он, видя, что она не возражает, обнял крепче и чуть навалившись, стал более пылко целовать шею под бинтами.

– Ты хочешь, чтобы я упала и сломала еще и вторую ногу?

В её тоне было столько ядовитого и злого сарказма, что Брюс моментально отпрянул и тихо прошептал:

– Извини, я не подумал…

Через некоторое время Мила уже достаточно ловко с помощью костылей научилась передвигаться по комнате, после чего, поблагодарив Брюса, вновь удобно устроилась на кровати и, нарочито неторопливо включив ноутбук, зашла на сайт института.

Как только знакомая заставка появилась на экране, окружающая её реальность тут же отошла на задний план, и Мила радостно погрузилась в знакомый мир последних публикаций и новостей института. Она не слышала как Брюс, напряженно стоявший за её спиной, вышел из комнаты, как несколько раз заглядывала его мать и, видя, что она абсолютно не реагирует ни на какие вопросы, с тяжелым вздохом уходила.

А потом в комнату влетели близняшки, и вот тут ей пришлось волей-неволей оторваться от экрана и вернуться к реальной действительности.

***

Брюс сидел в кабинете и нервно курил, ожидая появление матери. Сегодня он снял с лица Луизы бинты и пояснил удивленной Сьюзен, что тогда в магазине она действительно видела маму, которая побывав на тот момент еще раз в аварии, очередной раз потеряла память и ничего не помнила, поэтому её не узнала. А теперь вот память к ней вернулась, и она возвратилась к ним. Радостно закивав, Сьюзен тут же гордо объявила, что ему еще тогда надо было поверить ей, и тогда мамочка уже давно была бы с ними. А вот по глазам матери Брюс понял, что та не поверила объяснениям, и ждал, что рано или поздно она выберет момент, чтобы откровенно поговорить.

Предчувствия не обманули его. Он докуривал третью сигарету, когда услышал легкий стук в дверь и после его «да, войдите» на пороге появилась мать.

– Нам бы поговорить, сыночка… – несмело начала она.

– Да, конечно, заходи, присаживайся, – тут же откликнулся он.

Мать вошла и, осторожно сев на краешек кресла, замерла, нервно теребя руки.

– Я внимательно тебя слушаю, – Брюс затушил сигарету.

– Это ты её так?

– Что «так»? – Брюс нахмурился.

– Ну избил и покалечил так… Ты? – мать, не сводя с него напряженного взгляда, нервно сглотнула. Эти слова ей явно дались с трудом.

– Ты в своем уме? С чего ты это взяла?

– Я ж видела тогда её свадьбу… Ты ведь по шраму на ноге догадался, что это она…

– Да, догадался по шраму, у неё амнезия была, и она не помнила ничего. Вон даже Сьюзен не узнала… Но я её не калечил. Мне и в голову такое прийти не могло. Как ты могла про меня такое подумать? – с напором выдохнул он. – Ты считаешь, я способен сломать жене ногу из-за того, что её очередным провалом памяти воспользовался какой-то проходимец и убедил в том, что она его невеста?

– А как такое вообще могло случиться?

– Как, как… Она после той нашей ссоры вышла из дома и, похоже, этот гад сбил её на машине. А потом воспользовался тем, что у неё в связи с этим случился рецидив амнезии, и чтобы скрыть следы преступления, сделал ей пластику и уверил в том, что она его секретарша и невеста, которая по видимому то ли погибла, то ли убил он ее… Не сумел я это выяснить, он следы мастерски заметает, да и втягивать в новое разбирательство Луизу не хочу. Он и так едва не убил ее, подстроив несчастный случай, когда понял, что его афера раскрылась… Я с трудом сумел её спасти и вытащить из всей этой передряги… Одним словом, она не по своей воле втянута во все это оказалась, и у меня к тебе огромная просьба: постарайся не расспрашивать ее… у неё до сих пор проблемы с памятью, да и так она вся на нервах…

– Господи… ужас-то какой, – с испугом выдохнула мать. – Бедная девочка… Ты уж прости, что на тебя подумала… Просто смотрю она при твоем появлении прям напрягается вся, вот и подумалось… Извини.

– Да ничего, ма. Это, кстати, хорошо, что ты ко мне пришла, и мы откровенно поговорили. Хуже было бы, если бы молча стала себя глупыми подозрениями изводить. А то что напрягается Лу, так это естественно, память к ней так до конца и не вернулась, и она боится попасть в глупое положение, сказать что-то невпопад, боится, что её сочтут сумасшедшей… Я ж тебе еще тогда говорил, что это у неё прям фобия, что её могут посчитать сумасшедшей. И меня боится. Боится, что я её или во всей этой афере обвиню, или в психушку сдам…

– Так ты бы поговорил с ней спокойно, как вот сейчас со мной, успокоил бы… Зачем тебе душу-то ей так травить…

– Да не верит она мне сейчас, ма. Элементарно не верит. Её жестоко обманули. Коварно и подло, а она поверила. И сейчас она боится поверить хоть кому-то. Боится, что я тоже обманываю.

– Как у вас все сложно с ней, сыночка… Вот даже и не знаю что посоветовать-то тебе в таком случае… Наверное, только одно: постарайся ласково… ласково с ней и с любовью. А там, Господь милостив, глядишь, и нормализуется у вас с ней все.

– Было бы хорошо… – Брюс глубоко вздохнул и пристально посмотрел на мать: – Кстати, все спросить хотел: как она с озорницами, не злится на них?

– Да кто ж на детей злиться-то может?– недоуменно пожала плечами она. – Да и с чего ей на них злиться? Чай мать родная, а не монстр. Или у вас раньше такое бывало?

– Да нет, просто боли у неё сильные и с ногой, и с головой. Вот и подумалось, вдруг девчушки достают ее, и она раздражается.

– Не видела я, чтобы она раздражалась… Она всегда ласково с ними, правда глазки-то иногда прикрывает и тон разговора с ними у неё меняется, когда те уж слишком разойдутся… Но я старалась особо не допускать, чтобы они уж совсем её донимали. Понимаю, что тяжело ей, и отдохнуть стараюсь побольше дать… И как только вижу, что устала она, озорниц увожу.

– Спасибо, ма. Ты у меня чудо, – Брюс улыбнулся, встал и, подойдя к матери, ласково обнял за плечи.

***

Мила, вытянув загипсованную ногу, сидела в кресле и, держа на коленях плюшевого мишку, терпеливо понарошку поила его чаем из игрушечной чашечки, попутно заставляя устроившихся подле неё сестричек считать, сколько чашек чая выпил мишка и сколько еще может выпить, если знать, сколько воды может поместиться у него в животике.

Девочки, перебивая друг друга, считали и весело смеялись, когда Мила заставляла мишку, обхватив голову лапами, причитать: «нет-нет, вы снова ошиблись, я же лопну… и снова неправильно, теперь я не напьюсь… все, не вожусь я с вами, вы нарочно неправильно считаете, я не стану больше разговаривать… Ну-ка по-очереди, сначала Съюзен скажет, сколько я выпить еще могу, а потом Каролина посчитает, сколько я дополнительно выпью, если сбегаю в туалет и на один литр освобожу свой желудок. И запомните: еще одна ошибка, и я уйду спать!».

– Не уходи, не уходи! Мы больше ни разочку не ошибемся! Это самая последняя ошибочка была, – просительно хватая мишку за лапы, уговаривали его сестрички после очередного неправильного ответа. – Хочешь, мы тебе еще конфеты посчитаем? И поделим их между тобой, осликом и зайцем? Хочешь?

В это время в комнату к ним заглянула мать Брюса:

– Луиза, там обед стынет, может, прерветесь вы?

– Да, конечно. Мы что-то увлеклись… – Мила ссадила мишку с колен и строго посмотрела на девочек. – Время обеда. Не заставляйте бабушку ждать.

– Ну, мамочка… ну еще чуть-чуть… – Сьюзи состроила жалостливую физиономию.

– Ты что маленький ребенок, чтобы так канючить? Что это с тобой, Сьюзен? Я думала, ты девочка большая, взрослая, все понимаешь, поэтому много тебе позволяла, а ты ведешь себя как младенец. Мне что надо пересмотреть к тебе мое отношение? Укладывать после обеда спать, не разрешать брать взрослые вещи, совсем запретить смотреть телевизор? Мне нужно сделать это?

– Нет, мамочка, не надо… – тут же потупилась та.

– То есть ты все-таки взрослая девочка?

– Да.

– Тогда и веди себя как взрослая. Договорились?

– Хорошо, мамочка, – покорно кивнула Сьюзи, и сестрички поспешили вслед за бабушкой в столовую.

А Мила откинув голову на высокую спинку кресла, утомленно прикрыла глаза. Общение с детьми напрягало. Раздражала их несообразительность и безалаберность. Девочки не отличались ни усидчивостью, ни прилежанием. Только в качестве игры ей удавалось заставить их тренировать память и развивать умственные способности. Но даже в игре сестрички предпочитали отвечать первое, что приходило в голову, а не напрягать мозги. Хотя, что она хочет от дочерей такого примитивного папаши? Генетику и передачу способностей по наследству еще никто не отменял.

Со вздохом она взяла костыли и, переместившись на кровать, раскрыла ноутбук и вышла на сайт института. Однако никакой новой информации там не было. Похоже, что Шон, как только она исчезла, перестал отслеживать регулярность добавления новостей на сайт. Раздосадовано захлопнув крышку ноутбука, она отложила его в сторону и вновь закрыла глаза. Невозможность хоть как-то повлиять на ситуацию злила. Если бы не обещание, данное Брюсу, она давным-давно расколотила бы гипс и сбежала, плюнув на опасность лишиться ноги. Зря она столь опрометчиво пообещала ему не предпринимать подобных попыток. Явно зря. То домашнее заточение, в котором она пребывала сейчас, было для неё подобно изощренной пытке, и по сравнению с ним не пугало уже ничего, ни возможная инвалидность, ни смерть.

Из мрачных мыслей её выдернул стук в дверь. На её «войдите» на пороге появилась мать Брюса с подносом в руках.

– Луиза, а я тебе тоже поесть принесла. Я свекольник свежий сварила и пирожков напекла, как ты любишь, с зеленью и яйцом, – она установила поднос рядом с ней на кровать.

– Спасибо, – Мила через силу улыбнулась, – я очень Вам благодарна.

Несмотря на накопившийся внутри негатив, к матери Брюса она старалась относиться максимально доброжелательно, видя как та изо всех сил старается помочь и поддержать ее. Хотя эта простая женщина с её искренней непосредственностью чрезвычайно напрягала Милу. В присутствии матери Брюса она не знала, как себя вести и что делать, и как реагировать на её периодически слишком навязчивую заботу, и предпочла бы вовсе отказаться от любой помощи за исключением присмотра за детьми. То что та следит за близняшками, и озорницы хотя бы часть дня проводят с ней, не могло её не радовать.

– Вместо благодарности, лучше придвигай тарелку и кушай. А то как в прошлый раз: спасибо, спасибо… а сама и не съела ни ложки. Не надейся, пока сейчас все не доешь, не уйду. Мне не с руки, чтобы мать моих внучек от голода загнулась.

– Не волнуйтесь, я все съем. Идите, лучше сами покушайте, – сев на кровати, Мила взяла в руки глубокую тарелку.

– Я уже поела и озорниц накормила, теперь твоя очередь. А уйти, не уйду. Я когда у тебя в ванне вчера убиралась, видела какие жирные пятна по краям унитаза. Ты не иначе как туда все выливаешь. Так что пока не доешь, не уйду. Не нравится, что готовлю, так и скажи, буду готовить другое, но вот таким образом голодом себя морить не позволю.

Мила ощутила себя на мгновение в роли нашкодившего ребенка, которого отчитывают, и, пытаясь обуздать рвущийся наружу в связи с этим гнев, достаточно холодно отчеканила:

– Вы ошибаетесь, я ничего не выливала.

– Ну не выливала, и хорошо, – покладисто кивнула мать Брюса. – Но я лучше рядышком с тобой посижу, пока ты есть будешь. Вдруг недосолено что, и тебе соль потребуется, ну или другое что. Ты ж меня никогда не зовешь, даже когда надо тебе чего. Я вот только сообразить никак не могу из-за чего это. Вроде и не обижала тебя ничем, а ты все равно как с чужой со мной, – она сокрушенно покачала головой.

– Да мне просто ничего не требовалось…

– Ой, Луиза… Ну что ты мне рассказываешь? Думаешь, я слепая и не вижу ничего? Так вот, не слепая. Вижу. И то, что моя помощь тебе в тягость, да и Брюса тоже… Что с тобой? Что мы с ним не так делаем? Скажи, не надо в себе держать. Ты же в первую очередь себе хуже делаешь.

– Мне нечего Вам сказать. Все так, и я ценю Вашу заботу. Просто нога сильно болит, порой так сводит, что весь свет не мил кажется, вот и замыкаюсь иногда в себе, чтобы без причины на кого другого не сорваться. А Вы на свой счет приняли, хотя причина не в этом.

– Если так, то оно конечно… – удрученно развела руками она, – в этом я уж никак помочь тебе не могу, если только лекарство какое сходить купить, а больше ничем… Только ты все равно, Луиза, не держи в себе… Болит, так лучше чем замыкаться пожалуйся или покричи, хоть на меня, я не обижусь, а тебе, глядишь, и полегче будет. А то все молчком, да молчком…

– Хорошо, я учту. Спасибо. Я ценю Вашу заботу.

***

В конце месяца Брюс повез её к хирургу, и тот, сняв гипс и сделав рентген, сообщил, что кость срослась хорошо и ногу осторожно можно начинать нагружать.

Там же, в кабинете, она сделала несколько неуверенных шагов и непроизвольно закусив губы, схватилась за шкафчик у стены, чтобы не упасть. Мышцы за долгое время, отвыкшие от нагрузки, плохо слушались и на первую нагрузку отозвались хоть и не резкой, но достаточно сильной болью.

– Тебе больно? – к ней тут же кинулся Брюс и моментально подхватил на руки.

– Терпимо, все нормально, опусти меня вниз, пожалуйста. Я хочу дойти до машины самостоятельно, – она неприязненно поморщилась. Чрезмерная на её взгляд и показная опека Брюса раздражала.

– Нет, не отпущу. Ты же слышала, что сказал врач, что тебе надо с осторожностью нагружать ногу. Поэтому ходить пока не дам, и не противься. Все постепенно. Мы наймем медсестру, она будет делать тебе массаж, чтобы мышцы восстановились, и под её присмотром ты потихонечку начнешь учиться ходить. А сейчас больше не надо. Я ведь прав, доктор? – Брюс, сурово нахмурившись, обернулся к врачу, стоящему неподалеку.

– Ну, это было бы неплохим вариантом, правда, не единственным, – начал тот, но договорить ему Брюс не дал.

– Для моей жены – единственным. Она и так много пережила, и я не позволю ей сейчас еще хоть в малейшей степени рисковать здоровьем. Или Вы что-то имеете против? – жестко и с металлом в голосе осведомился он так, что доктор тут же согласно замахал руками.

– Что Вы, что Вы… Я ни в коей мере не возражаю, ни в коей мере… Массаж и постепенные нагрузки это бесспорно самый лучший вариант в подобной ситуации. Вы абсолютно правы.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно кивнул Брюс и, дождавшись, чтобы доктор распахнул перед ними дверь, вынес её из кабинета.

Мила не стала спорить, внутренне почувствовав, что если не подчинится, Брюс устроит скандал, однозначно обвинив в нем её. Надо было искать другие методы воздействия на него и общения с ним. Она зажмурилась, пытаясь побороть набежавшие на глаза злые слезы, а потом в голову ей пришла мысль, что она не будет сдерживать их…

Когда он посадил её в машину, она склонилась и, закрыв лицо руками, начала тихо всхлипывать.

– Боишься ехать? – тут же участливо поинтересовался Брюс, усаживающийся за руль.

– Ты хочешь нанять мне надсмотрщицу… Не хочу… не хочу… я устала… устала так жить… не хочу, не хочу больше… – всхлипывая и отирая рукой глаза, проговорила она, не поднимая головы.

– Лу, Господи… Что за дурь ты несешь? Какая надсмотрщица? Массажистку я хочу нанять, чтобы она помогла мышцы ноги тебе восстановить. Восстановишь ногу и можешь ехать на все четыре стороны, держать больше не стану.

– Ты серьезно? – она подняла на него мокрые от слез глаза.

– Серьезней некуда, – мрачно проговорил он.

– Поверить не могу… Неужели ты и вправду пересмотрел свое решение насильно удерживать меня?

– Да, Лу. Я понял, ты уперлась и ни в какую не желаешь даже попытаться что-то возродить и скорее погибнешь, чем отступишься от своего. Так вот я не хочу быть виновным в твоей гибели… Желаешь уйти, уходи. Держать больше не стану.

– Если это серьезно, Брюс, то я очень, очень тебе благодарна, – она нервно сглотнула. – Я буду выплачивать девочкам хорошие алименты, обещаю. И если что-то для них нужно будет, в школу хорошую устроить или еще что-то… все… все, что в моих силах окажется, сделаю.

– Обойдемся. Можешь не утруждаться, – Брюс раздраженно поморщился и, отвернувшись, резко газанул с места.

Вздрогнув от неожиданности, Мила прижала руки к вискам и зажмурилась, борясь с моментально возникшей в мозгу картинкой искореженного автомобильного железа.

На следующий день у них в доме появилась немолодая плотно-сбитая медсестра, и с её помощью Мила стала заново учиться ходить и разрабатывать ногу. Брюс к ней даже в комнату заходить перестал, а через пару дней и девочек вместе с матерью отправил в родительский дом.

***

Как только Мила почувствовала, что Брюс перестал жестко давить на нее, вынуждая остаться, в её душе возникло чувство некой вины, похожей на ощущение, что для неё что-то очень важное сделали, а она без зазрения совести воспользовалась и даже не поблагодарила в ответ. Поэтому в один из дней, когда Брюс вернулся с работы, сама постучала в дверь его кабинета.

– Да, – тут же откликнулся он, – заходи.

И как только она переступила порог, хмуро осведомился:

– Пришла сообщить, что хочешь завтра уехать?

– Считаешь, я могу прийти только для этого?

– Счастлив буду ошибиться, но что-то мне подсказывает, что это практически невероятное событие. Ну так что тебя привело ко мне?

– Поговорить хочу.

– Садись, – он указал рукой на кресло напротив его стола, – поговорим.

Мила опустилась на предложенное кресло и, нервно сжав перед собой руки, тяжело вздохнула.

– Ну так что хотела, говори, – Брюс не сводил с неё напряженного взгляда.

– Хотела попросить не держать зла, – не поднимая глаз, тихо произнесла она, ей впервые в жизни было настолько не по себе, что и не описать. От обычной уверенности в собственных силах и убежденности в собственной правоте вдруг не осталось и следа.

– Не держу. Это все? – хрипло осведомился Брюс, и на душе у неё стало еще более мерзко. Если бы он стал спорить, принуждать её к чему-то, ей наверняка бы хватило сил жестко противостоять ему, а так она ощущала себя маленькой испуганной девочкой, столкнувшейся со строгим и жестким кредитором, кредит которому она отдать не в силах.

– Понимаешь, я не могу, просто не могу с тобой остаться… не предназначена я для семьи, – едва слышно выдохнула она.

– Нет, не понимаю. Но мое понимание или непонимание вряд ли что изменят в сложившейся ситуации, – невесело усмехнулся он. – Да и что тебе до моего понимания?

– Брюс, мне очень не хочется расставаться с тобой врагами…

– Вот скажи мне, скажи: почему ты так хочешь уйти от нас? Чем мы мешаем тебе заниматься этой твоей гребаной наукой? Я хоть раз запрещал тебе ей заниматься? Почему ты вбила себе в голову, что можешь ею заниматься, лишь уйдя из семьи? Или ты не в науку рвешься, а к этому своему директору? Он лучше меня в постели оказался? Из-за этого? Так ты после аварии и не спала со мной ни разу, чтобы сравнивать, – Брюс эмоционально сжал руку в кулак и глаза его недобро сверкнули.

– Причем тут это? – Мила неприязненно поморщилась.

– А что причем? Вот что? Ответь! – он эмоционально рубанул рукой воздух, и в это время у него зазвонил телефон. – Да! Честер. Слушаю! По какому поводу звоните? – поднеся телефон к уху, рявкнул он в трубку так, что будь Мила на месте звонившего, вряд ли справилась бы с искушением тут же нажать кнопку отбоя.

Но уже через пару секунд он совершенно другим тоном продолжил: – Да, через полчаса буду. Ждите!

И Мила поняла, что случилось что-то серьезное, что тут же подтвердил и сам Брюс, который, поднявшись из-за стола, очень озабоченно произнес:

– Извини, но разговор нам придется прервать. Позже договорим. Хорошо? На территории ЧП, мне необходимо быть на месте происшествия.

– Да, конечно, – кивнув, Мила поднялась и вышла из его кабинета.

Брюс не вернулся ни к вечеру, ни ближе к ночи. Поняв, что вряд ли сумеет его дождаться, а если и дождется, то тот будет настолько уставшим, что она не осмелится продолжить с ним разговор, Мила решила пойти лечь спать, отложив выяснение отношений на следующий день. Но в это время в дверь позвонили.

Удивившись, что кто-то может звонить в дверь среди ночи, она вышла в коридор и нажала кнопку домофона. На загоревшемся экране стало видно, что у калитки внешнего забора стоит молодой атлетического телосложения темноволосый парень с небольшим шрамом на виске.

– Что Вам нужно?

– Вы извините за столь позднее обращение, – немного заискивающе улыбнулся он, – но не могли бы Вы разрешить мне позвонить от Вас? У меня сломалась машина прямо напротив Вашего дома, а мобильный полностью разрядился, и мне даже эвакуатор не вызвать…

– Сейчас я вынесу Вам телефонную трубку.

Мила решила не звать парня в дом, что-то не понравилось ей в его облике. То ли улыбка была слишком неестественная, то ли озабоченности в облике в связи с поломкой машины было маловато. Она сняла радиотелефон с базы и, выйдя за дверь и захлопнув её за собой, подошла к калитке, намереваясь через её решетку передать парню телефонную трубку.

Однако парень, как только она приблизилась, каким-то образом видимо заранее вскрыв защелку, распахнул калитку. После чего, цепко схватив её за плечо, скороговоркой выдохнул:

– Я от Шона Вельда, быстро, не привлекая внимания, идите со мной и садитесь в машину.

– Подождите, – она попыталась высвободиться, – мне сейчас не требуется

Договорить она не сумела, потому что парень, не став её дослушивать, неожиданным рывком прижал её к себе так, что она даже телефон выронила, а потом зажал ей рот и практически насильно потащил к стоявшему неподалеку микроавтобусу с полностью затонированными стеклами. Дверь микроавтобуса распахнулась, и выпрыгнувший оттуда еще один парень помог напарнику затолкать её внутрь, после чего, натужно взревев мотором, микроавтобус сорвался с места.

Оказавшись в движущемся автомобиле, Мила была уже не в состоянии хоть что-то объяснять или говорить своим похитителям, сжавшись на сидении и прижав руки к вискам, она сосредоточилась лишь на абстрагировании от картинки автокатастрофы.

Сколько прошло времени, Мила плохо осознавала. Для неё оно растянулось в вечность. Когда её похитители, наконец, остановились, чтобы дать шоферу немного передохнуть, Мила, вымотанная поездкой, даже языком с трудом шевелила, и едва смогла односложно попросить пить. Парни протянули ей бутылку с минеральной водой. Расплескивая воду, она жадно приникла к ней губами, а потом, отдав им бутылку, в изнеможении откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

– Отрубилась что ли? – тут же шепотом поинтересовался один из парней у того, что заталкивал её машину, на что тот невозмутимо ответил:

– Да по фиг. Если и отрубилась, ей же легче ехать будет.

– Да уж корежит её в поездке знатно, даже жалко порой.

– Чего жалко-то? В отличие от предыдущей не в один конец везем.

– И то верно.

В мозгу Милы удивленно зашевелилась мысль в какие два конца её могут везти и почему это должно быть основанием не испытывать к ней жалости, но тронувшийся вновь автомобиль не дал до конца осознать её и проанализировать.

Когда микроавтобус остановился в подземном паркинге института, Мила была почти в полубессознательном состоянии. Постоянное нервное напряжение и концентрация лишили её сил настолько, что встретившему их Шону на руках пришлось вытаскивать её из автомобиля.

– Господи, Мила, какой ужас… до чего же он довел тебя… Ничего, моя хорошая, все уже позади, теперь все будет хорошо… – крепко прижимая её к себе, Шон быстрым шагом отнес её к себе на квартиру и тут же вызвал врача.

Диагностировав крайнее нервное истощение и перенапряжение, врач ввел ей большую дозу снотворного, после чего Мила провалилась в темную бездну сна.

***

Очнувшись, она не сразу поняла, где находится. Однако Шон, дежуривший у её кровати, быстро внес ясность, радостно проговорив: