Графоманы не плачут

От этого громко произнесенного вопроса сердце Димы подпрыгнуло к горлу. Он резко развернулся, пальцы сами чиркнули зажатую в руке зажигалку, и в свете маленького огонька Дима увидел задавшего вопрос.

О, Господи… Послал же Бог такого идиота на душу. Это был местный дурачок, которого мальчишки прозвали Додиком. У Додика была крайне интересная внешность – приплюснутый сверху череп и огромные, торчащие в стороны уши. А вот глаза глупыми отнюдь не выглядели.

– Что ты тут делаешь? – почти прокричал Дима.

– Не было никого, – на этот раз почти шёпотом ответил Додик. – Тихо. Спокойно. – Он погладил безмолвные механизмы, будто домашнюю собачку. – Все ушли, никто не гонит, – он пошёл вдоль ряда станков, так же поглаживая другие, – никто не кричит. – На расстоянии метров в пять, когда его лицо уже тяжело было разобрать в неярком свете зажигалки, он вдруг обернулся и опять громко спросил:

– Что такое грехи?

– А тебе зачем? – глупо в ответ спросил Дима.

– Ну, на этой бумаге, что вы сожгли, – Додик указал на пепел на полу, – на ней было написано: «А ты искупил свои грехи?»

– А что такое «искупить» – ты знаешь? – так и не ответил на вопрос Дима.

– Нет, – честно признался Додик.

– Тогда почему про грехи спрашиваешь?

Додик пожал плечами и снова тихо ответил:

– Не знаю, просто так… Так что это?

– Ну, это такие вещи, которые делать не стоит, – как мог, объяснил Дима.

– А что такое «искупить»?

– Ну, а это – как бы попросить прощения за сотворённые тобой грехи. Ясно?

Додик задумался, опустился на корточки и начал что-то выводить пальцем на пыльном полу. Затем поднялся, сделал пару шагов к Диме и тихо, почти шёпотом спросил:

– А зачем делать грехи? – не дожидаясь ответа, он повернулся и двинулся вдоль станков в темноту цеха.

Дима даже обрадовался его внезапному уходу, так как ответ на этот вопрос Додика найти не мог…

2 часа 47 минут до

Их лица все эти годы стояли перед ним, он гнал их от себя, пытался забыться в выпивке, но они продолжали преследовать его. Они всегда были с ним, лица тех несчастных, которых приказывали сослать на «десять лет без права переписки». Лица ещё более несчастных, которым выпало искуплять в лагерях свою «вину» перед отечеством…

А ведь он мог тогда отказаться, мог, пусть даже став в один строй рядом с ними… У стенки или за ней…

Дядя Вова допил очередную кружку чая, вымыл и спрятал её назад в ящик. Тщательно проверил заготовленную загодя верёвку, привязал её к металлической трубе, влез на табуретку и надел петлю на голову.

– Если ты здесь, внутри, то тебе давно стоило сделать это, а если нет, то не буду утруждать тебя тем, что могу сделать и сам, – хрипло произнёс старик, глядя в окно, где тучи уже начали рассеиваться, будто специально позволяя солнечному свету пробиться на землю, чтобы все успели увидеть тот миг, когда «сойдутся луна и солнце».

– Показуха всё это… – вновь сказал он и оттолкнул табуретку…

1 час 45 минут до

Никакие голоса хористов уже не могли заглушить те стенания, тот вой обречённых, что разносился под куполом храма. Несколько тысяч людей сумели впихнуться вовнутрь и ещё больше стояли снаружи, пытаясь в последний миг быть как можно ближе к Богу, надеясь на спасение, в которое они не верили…

Люди рыдали, моля о прощении, мало задумываясь над тем, за что… Люди рыдали, а хор пел… Очень чинно пел здесь, в центре Москвы, и совсем по-другому, весело, с плясками, пел хор в центре Чикаго.

Все церкви мира и многочисленные секты ждали наступления рокового часа, который уже несколько раз назначали, но потом откладывали разные «предсказатели». И именно в этот раз почему-то все церкви разом признали наступление Судного дня…

Все наспех отпускали грехи, уже давно не выдерживая полной процедуры, так как желающие исповедаться прибывали и прибывали…

47 минут до

Решение далось ей не сразу.

Со слезами на глазах Лариса взяла две таблетки, налила стакан воды.

– Выпей, Дениска, выпей. Так надо.

Малышу явно не хотелось пить лекарство, он отворачивался, пытался выплюнуть его.

– Выпей, и мы пойдем баиньки… – Наконец Ларисе удалось запихать таблетку сыну, тот проглотил её, и лишь после этого она сама выпила вторую.

Взяла сына на руки, уложила его на кровать:

– Теперь мы будем спать. Долго-долго. И тебе приснятся хорошие сны, – и тихо запела любимую с детства колыбельную: «За печкою поёт сверчок, угомонись, не плачь, сынок…»

Когда Дениска задремал, она легла рядом и, закрыв глаза, рыдая произнесла:

– Прости меня, Господи, прости… Пусть лучше так… Тихо и спокойно…

3 минуты до

Дима и сам не знал, зачем достал старый отцовский револьвер. Но оружие в руках придавало сейчас какой-то решимости. Вот только для чего?

Он включил телевизор и радио на полную громкость, чтобы заглушить крики истерии, доносившиеся, как ему казалось, отовсюду.

На экране сменялись кадры прекраснейших пейзажей, эпизодов истории человечества, достижений мысли… И всё это сопровождалось великим «Адажио» Томасо Альбинони…

Неизвестный ди-джей радио не отставал от телевидения. В этот миг он не нашёл ничего лучшего, как включить перед своим уходом (или помрачением?) бессмертный «Реквием» Моцарта, как бы насмехаясь над последними слушателями.

«Прими их души, Господи…»

Но даже музыка не могла заглушить то, что творилось сейчас у него внутри.

Сначала Додик со своими дурацкими вопросами, а потом ужасный труп с вывалившимся языком… И яркое солнце, глядящее на это, такое неуместное в последние минуты существования человечества.

«Зачем делать грехи?.. Прими их души, Господи…»

Солнце стало меркнуть, Тьма всё больше сгущалась, а два оркестра гремели…

Дима не выдержал напряжения и с диким воплем схватил старый пистолет. Гром музыки заглушил ещё один отчаянный выстрел…

Время отсчёта

Солнце скрылось за диском луны, и крик ужаса прокатился по всей планете, переходя в предсмертные хрипы…

2 часа 11 минут после

Солнце светило вовсю.

Додик брёл по улице, сопровождаемый целой сворой собак, наряженных цветными бантами и лентами. Собаки весело лаяли и норовили лизнуть его руки, когда он гладил одну из них.

А он шёл по тихой улице, глядя на развешанные там и тут плакаты со странными и непонятными словами. Шёл, а солнце отражалось тысячью зайчиков в недавно наметенных сугробах, как бы говоря: «Плюнь на всё и радуйся жизни»…

08.03.2000

Прецедент

Хотя уже давно стояла весна, на улице всё ещё было прохладно. А в этот день ещё и мерзкий дождик накрапывал.

Окинув грустным взглядом реку, Харон отошёл от окна, улёгся на диван и поплотнее закутался в тёплое цветастое одеяло. В такие дни у него было особенно противное настроение, когда не хотелось делать ничего. То есть вообще. Хотелось просто вот так лежать, смотреть в потолок и мечтать о прекрасном.

Размечтавшись, Харон и не заметил, как задремал. Но сну его было не дано продлиться долго – крики на улице стали настолько громкими, что сумели добраться до него через толстые стены. Раздосадованный, Харон поднялся, обвязал вокруг шеи огромный шерстяной шарф, закрыв им не только шею, но и огромную бороду, натянул на ноги уже порядочно разбитые валенки и вышел во двор.

Заметив его появление, толпа на другом берегу стала кричать ещё громче. Не обращая на неё особого внимания, лодочник доковылял до пристани, стянул с шеста здоровенную жестяную воронку, прочистил её и прокричал, обернувшись к толпе:

– Приём! – такое обращение у него стало уже стандартным в последние годы. Харон любил всё новое, а потому изобретение радио не осталось для него незамеченным. – Приём! Внимание! Говорит начальник лодочной станции Харон. По техническим причинам, то есть по причине поражения главного лодочника вирусом ОРЗ, лодочная станция сегодня закрыта. Работа возобновится в ближайшие дни, перевозки будут осуществляться согласно расписанию.

Толпа разразилась яростным воем, однако Харона это никак не трогало. Он равнодушно повесил самодельный рупор обратно на шест и двинулся к дому.

Чтобы больше не слышать шума толпы, он включил в комнате радиоприёмник. К сожалению, кроме шумов, ничего не передавали. Тогда он натянул одеяло на голову и, с твёрдым намерением выспаться, повернулся лицом к стене.

Однако уже через час его сон был вновь нарушен. На этот раз были слышны не только крики, но и какой-то ужасный вой сирены, от которого сводило зубы. «Э-эх», – только и произнёс Харон, пытаясь найти невесть куда завалившиеся тапочки. «Хорошо, вы меня достали, я выхожу», – подумал он, одеваясь и снимая с гвоздика берданку.

Хлопнув дверью, он окинул сонным взглядом противоположный берег Ахеронта. Люди не обращали на него никакого внимания, все головы были повёрнуты куда-то в сторону, к чему-то, что было скрыто от пожилого перевозчика душ домом. Как только Харон подошёл к углу дома, вновь раздался ужасный вой. Харон резко дёрнулся назад и уже с осторожностью выглянул из-за угла. Увиденное поразило его до глубины души: прямо на него двигался корабль. По размерам его можно было сравнить разве что с горой. От удивления Харон даже выронил из рук ружьё.

Такое явление было явно непредвиденным. Даже больше – совершенно невозможным здесь, в преддверии царства Аида.

А корабль тем временем бросил якорь…

В тронном зале царил полумрак, свойственный всему царству в целом. Непогода внешнего мира не властвовала здесь. Вечная ночь. Ни один лист не упадёт с дерева, ни одна капля дождя не выпадет на голые безжизненные холмы. А олицетворение всему этому вневременному постоянству – владыка этих земель, мрачный царь Аид, брат могучего Зевса-громовержца.

Но сегодня царь был темнее тучи. Он бы уже давно удавился, но боги бессмертны. А уж повелитель царства мёртвых никак не мог сам стать мертвецом. Потому Аиду оставался лишь самый проверенный способ – бутылка отличного портвейна, ставшего за много лет роднее любого человека. Нет, пожалуй, не любого – любимая Персефона всё-таки ближе. А теперь её нет рядом. И он пьёт. Потому что её нет. А всё из-за этой Деметры с её гипертрофированными материнскими чувствами!

Аид потянулся к бутылке, но уже нетвёрдая рука, запутавшись в мантии, лишь задела сосуд. Бамс! Ещё одной бутылью меньше. С ворчанием царь сполз с трона и нетвёрдыми шагами направился к маленькому бару, спрятанному за гобеленом, изображавшим подвиги великого Геракла. Вытянув очередную бутылку, Аид профессиональным движением вскрыл её и прямо здесь же уселся на пол.

В этот самый момент в зал и ворвался Харон.

– Неслыханно! Невиданно! Там такое творится! – сразу начал кричать он, обращаясь к трону, но, заметив, что тот пуст, остановился и стал обшаривать зал глазами. Целая гамма чувств пробежала по его лицу, когда он, наконец, обнаружил своего властелина. Да и то сказать – многодневная щетина, блуждающий взгляд, растрёпанные волосы, мантия, обёрнутая два раза вокруг талии и заткнутая за пояс – всё это могло поразить даже искушённого в таких делах Диониса.

Мгновенно оценив ситуацию, Харон выскочил из зала и появился уже с огромным кувшином, до краёв наполненным ледяной водой. Совершенно бесцеремонно, сохраняя молчание, он окатил Аида с головы до ног, и когда яростные проклятья стали стихать, поднял его, встряхнул и усадил на трон, предварительно протерев тот мантией.

Свирепый взгляд царя давал понять, что хмель если и не вышел полностью из головы, то хотя бы покинул её на время.

Уже более спокойным голосом Харон продолжил:

– Так вот, о чём я? Возле врат в царство стоит огромный корабль. Требуют пустить.

Злость на лице Аида сменилась чувством глубокого безразличия:

– Ну?

– Говорят, что все пассажиры – призраки. Плата за проезд через Ахеронт у них есть, даже больше, чем нужно – я сам проверял, хотя перебраться на этой посудине они могут и без моей помощи.

– Ну так и впусти, а я-то при чём?

– Так ведь они требуют впустить их вместе с кораблем!

– То есть? Как это с кораблем? Почему с кораблем? – Аид слегка заинтересовался. – «Каждая душа – и богатого купца, и обычного простолюдина – входит в царство мёртвых лишь в одежде без каких-либо иных предметов», – произнёс он выученную фразу. – А эти, говоришь, с собой корабль решили утянуть?

– Ну…

– И куда я его дену? У нас и так скоро места не будет хватать!

Аида снова потянуло к бутылке, разговор вдруг стал ему неинтересен.

– И вообще, почему к нам? Пусть к этому, как его там… В общем, в небесное царство отправляются, там места поболей будет.

– Но…

– И всё! Не желаю больше ничего слышать!

После этих слов царь демонстративно отвернулся. При этом глаза его обшаривали помещение в поисках утерянной бутылки. Старому лодочнику не оставалось ничего иного, как молча покинуть зал.

Пожилой офицер нервно курил, прислонившись к шесту. Для мертвеца он смотрелся очень неплохо, да и вообще для человека своего возраста. То есть возраста, в котором он покинул белый свет. Высокая фигура, едва заметное брюшко – людей с такими признаками было много, но вот стать… Форменный китель только подчёркивал статность его фигуры.

Заметив вышедшего из ворот Харона, он смял и отбросил сигарету.

– Теперь мы можем пройти?

В ответ Харон скорчил странную гримасу, по которой трудно было понять – можно или нет. Офицер учтиво молчал, ожидая ответа. Наконец Харон выдавил из себя:

– Не хотелось бы вас огорчать, капитан, но… как бы это сказать… значит… Нельзя! – и сразу, чтобы капитан не успел ничего ответить, перевозчик выдал скороговоркой: – Поймите, у нас и так места мало осталось, а тут ещё вы со своим… В общем, есть же и другие отделения. Обратитесь туда. – Договорив, Харон опустил голову, не желая смотреть в глаза седовласому офицеру.

Тот смерил его презрительным взглядом, а затем чётко произнёс:

– Вы понимаете, что у меня около полутора тысяч человек здесь? И вы ещё предлагаете мне мотаться с ними в поисках пристанища? Вот уж не думал, что в потустороннем мире столкнусь с обычной бюрократией. – Помедлив некоторое время, он продолжил: – Отлично. Я подаю на ваше отделение иск. Есть у вас здесь судья?

Старик, явно почувствовав грядущие неприятности, вжал голову ещё поглубже в плечи, сосредоточенно рассматривая при этом дыру на пятке правого валенка.

– Сэр, я вас спрашиваю – есть здесь суд?

Харон понял, что от ответа уйти не удастся:

– Ну, есть. Правда, судья сейчас только один, да и тот уже давным-давно никаких дел не вёл. Не нужно это никому…

– Хорошо, будьте добры проводить меня к нему.

Минос по своей натуре был человеком, в общем-то, миролюбивым. Но дело судейства, позволявшее распоряжаться судьбами других (пускай и потусторонними), пришлось ему по душе сразу. Многие годы его впечатляющие способности были никем не востребованы, поэтому приходилось посвящать себя изучению всех тонкостей любимой профессии. Минос следил за каждым громким делом во внешнем мире, вникал во все нововведения криминалистики. Короче, он чувствовал себя профессионалом, которому нечего было делать.

Поэтому просто невозможно описать тот восторг, с которым судья воспринял известие о судебном иске капитана к царству Аида. Здесь явно было над чем поработать.

К суду он готовился заранее: погладил чёрную мантию и напудрил парик, которые ему удалось выменять у одного английского призрака, бывшего в своё время судьёй в Англии (призраку они всё равно были не нужны – войти-то с вещами нельзя). Пришлось вспомнить все дела прошлого, которые слушались в самом царстве Аида. И уже выходя из дому, Минос прихватил с собой небольшую Библию – подарок одного бывшего инквизитора. Так, на всякий случай.

Одевшись и аккуратно разложив все важные на его взгляд вещи на столе, Минос решил начать слушание. Высоко подняв голову, он громко произнёс:

– Встать, суд идёт.

Зал был переполнен – многие «пассажиры» решили поприсутствовать лично на этом процессе, люди стояли даже в проходах, а некоторые особо предприимчивые таращились через окна.

Выждав паузу, Минос позволил всем сесть. Поправив манжеты, он раскрыл толстый том с материалами слушаемого дела. (На самом деле к делу во всём томе относилось лишь заявление капитана, написанное на официальной бумаге. На предварительную просьбу получить отказ в письменной форме Аид заявил, что будет говорить только в присутствии своего адвоката, а так как такового не оказалось, то и отказ не был получен.)

Прокашлявшись, судья продолжил:

– Итак, слушается дело по поводу отказа царя Аида принять корабль с душами пассажиров в царство мёртвых. В качестве истца выступают сами пассажиры во главе с капитаном, в роли ответчика – царь Аид. Судья – Минос.

Вот заявление истца, – он прочёл единственный лист дела. – Теперь для дачи показаний вызывается главный свидетель – перевозчик душ умерших Харон.

Харон, побритый и прилизанный, в своём лучшем хитоне, взобрался на трибуну.

– Значит, дело было так…

– Погодите, свидетель, – прервал его Минос. Сверившись со своими записями, он сказал: – Сначала поклянитесь на Би… нет, это не пойдет… Во! Поклянитесь на вот этой книге, что обязуетесь говорить правду и только правду, – с этими словами он протянул Харону какую-то серую книженцию с изображением богов Олимпа.

– Клянусь говорить правду и только правду. Значит, дело было так…

Воодушевлённый, Харон минут тридцать распинался по поводу «дела», коснувшись сути лишь вскользь. Зато слушатели узнали много интересного о превратностях жизни старого лодочника, про тяжёлые будни простых работников царства, про низкую и несвоевременную зарплату, о холодных зимних ночах, когда ветер стучит снегом в окно… Минос молча слушал, когда Харон начал ругать олимпийское начальство и Аида в частности, но когда тот переключился на систему правосудия, он решил прервать этот монолог, которому могли бы позавидовать многие ораторы античности.

– Кхе… Свидетель, перейдём к сути дела. Ответчик запретил вам пускать истцов в царство или нет?

– Да.

– Что «да»?

– Запретил.

– Спасибо, вы свободны.

Харон, которому явно было что ещё сказать, с досадой на лице двинулся к своему месту в зале.

Минос тем временем продолжал:

– Так… Истец, вы подтверждаете слова свидетеля?

– Да, – ответил капитан корабля, выступавший от имени всех пассажиров.

– Ответчик, вы подтверждаете слова свидетеля? Не приукрасил ли он некоторые моменты?

Аид зло посмотрел сначала на Миноса, потом на Харона, затем вновь повернулся к судье и ответил:

– Да, так оно и было. Но я был в нетрезвом состоянии. Прошу освидетельствования экспертизы.

– Суд отклоняет просьбу ввиду её несущественности. – За эти слова Минос получил ещё один испепеляющий взгляд в свою сторону. Но он уже настолько вошёл в роль, что ничего не замечал вокруг.

– Ответчик, вы отказываетесь принять души умерших?

– Нет.

– А почему же вы дали устный приказ не пускать их?

– Я дал приказ не пускать их вместе с кораблём.

– Хорошо. Истец, согласны ли вы попасть в царство мёртвых без своего корабля?

– Нет, ваша честь.

– Ответчик, огласите суду причину вашего отказа пустить души на их плавучем средстве, именуемом в данном деле кораблём?

– Всё просто: есть правило по поводу попадания души в царство, и оно всем известно.

– Тоже верно. – Минос почесал затылок. – Ладно. Истец, вам известно это правило?

– Да.

– Почему же тогда вы упорствуете?

– Ваша честь, есть одна маленькая деталь, не учтённая судом. Все дело в том, что корабль также является призраком.

– Что?! – трудно было понять, кто первый выкрикнул это – Минос, Аид или Харон.

– Да, – продолжал капитан, – судно это затонуло, что и послужило причиной гибели такого количества людей. Таким образом, его больше не существует в живом мире, значит, оно призрак.

– Нда… В ваших словах есть логика… – Минос задумался. Минут через пять он встал и объявил: – По причине всплывших во время слушания новых фактов в деле суд удаляется на совещание. – После этого он вышел в дверь позади своего кресла. С кем же собрался совещаться судья, никто так и не понял.

Спустя час слушание было продолжено.

– Суд ознакомился со всеми фактами, вопросов больше нет. Также суд обнаружил дело, которое слушалось много лет назад в этом зале по сходной причине. Тогда выдвигалось требование принять в царство мёртвых корабль, долгое время наводивший ужас на многих моряков Европы. Судья того дела постановил впустить «Летучий Голландец».

На лице Аида читалось явное удивление. Видя это, Минос продолжил:

– Ответчик мог запамятовать об этом инциденте, так как сам не присутствовал тогда на слушании по причине болезни, корабль был отдан на попечение Харону, но в последующие годы куда-то вдруг исчез, – тут он многозначительно посмотрел на «попечителя». Тот покраснел и попытался спрятаться за чужими спинами, вдруг почему-то вспомнив два сарайчика и маленький паромчик с резными перилами.

– Пользуясь правилом прецедентов, суд постановляет: признать иск правомерным, а посему пустить всех пассажиров вместе с кораблем в царство мёртвых.

Переодевшись, Минос догнал капитана корабля и, хитро подмигнув ему, спросил:

– А всё-таки, признайтесь, зачем вы так упорно требовали пропуска корабля? На кой ляд он вам здесь нужен?

Суровое лицо капитана вдруг изменилось, в углах глаз появились лукавые морщинки, он улыбнулся и ответил:

– Сэр, а вы знаете, сколько добра на «Титанике»?..

18-19.01.1999

Неудачливый преемник

Крог был негодяем. Всю свою жизнь он только тем и занимался, что творил всевозможные подлости и пакости.

Привязать к хвосту кошки консервную банку? Любимое дело раннего детства. Связать сзади косички девчонкам? Мелкая шалость школьных лет. Проехать по луже близ автобусной остановки? Весёлая выходка юношества.

Ну да это мелочи, которые быстро прошли. Душа требовала настоящей сволочной выходки, истинно изуверского поступка.

Крог решил больше не промышлять мелочёвкой и полностью посвятил себя любимому делу.

К двадцати пяти годам он стал самым известным преступником планеты, за ним гонялось ровно двадцать тысяч детективов по всем городам и сёлам. Его улыбающееся лицо украшало многие стены, двери больших и маленьких магазинов, вагоны в метро, борта авиалайнеров и морских судов. Глаза Крога уже были известны каждому зрячему гражданину, все незрячие знали их по словесному описанию. Всякий увидевший их просто не мог забыть этот зловещий взгляд, за который Крог выложил лучшим врачам преступного мира ни много ни мало шестьсот шестьдесят шесть чёртовых дюжин новобаксов.

Тем не менее, Крогу удавалось оставаться и самым неуловимым преступником всех времён и народов. О нём слагали песни, легенды, сказания и былины. Уже давно бытовало мнение, что Крог может менять внешность по одному лишь желанию. Журналисты бульварных газетёнок ухватились за эту идею, и повсюду появились статьи, разоблачающие самых видных деятелей искусства и политики, неоспоримыми фактами доказывающие, что это и есть Крог в своём новом обличье.

Казалось бы, чего ещё может желать такая сволочь, как Крог? Однако ему, как истинному негодяю, было и этого мало.

Он решил отметиться в истории раз и навсегда: уничтожить одним махом полмира (вторую половину он резонно решил оставить для себя).

И вот тут-то он впервые и прокололся!

Когда уже всё было готово, оставалось лишь нажать на огромную красную кнопку, Крога отвлёк диктор телевизора. Да, Крог любил смотреть телевизор, так как был крайне тщеславен. Поэтому экран во всю стену постоянно был включён и успевал отображать новости с трёх тысяч четыреста двадцати девяти каналов одновременно.

Так вот, когда уже палец почти коснулся ужасной кнопки, Крог краем уха уловил очередную сенсацию про себя, выданную на триста семнадцатом канале. Диктор произнёс всего одну фразу: «Мы должны прервать нашу трансляцию в связи с чрезвычайным событием – ужасной гибелью известного преступника Крога».

От удивления Крог ошеломлённо застыл с поднятой рукой. Секунд двадцать он переваривал услышанное, а затем решил подстегнуть этот процесс и протянул руку за пивом.

Но так как он всё ещё пребывал в ступоре, то по привычке взял со стола гранату, профессиональным движением выдернул чеку и, не дождавшись обычного шипения открываемой банки, взглянул на руки.

В этот момент и раздался взрыв. Крог даже не успел понять, насколько пророческим оказалось преждевременное заявление журналиста триста семнадцатого канала…

В серном дыму Крог предстал перед Повелителем Иного Мира, ужасным Спамом. Ещё не сообразив, кого видит перед собой и куда подевалась вожделенная красная кнопка, Крог рухнул на пол, получив сильнейший удар могучей руки Спама.