Совушка

– Что не так? – спрашиваю я у мужа, хотя прекрасно знаю, чтó не так. – Почему ты больше не хочешь быть рядом со мной?

– Все так, – говорит он.

– Если все так, тогда давай посидим рядышком на диване. Посмотрим вместе телевизор.

Он садится рядом со мной на наш диванчик только ради того, чтобы доказать мне, что я все придумала.

Вскоре он находит повод отойти.

Через несколько дней муж укладывается спать в маленькой комнатке над гаражом. Сначала он говорит, что это всего лишь на одну ночь, потом – что на несколько ночей в неделю, но в конечном счете начинает проводить там каждую ночь. Возможно, он меня любит, но вдыхать мой запах явно не хочет. Я начинаю понимать природу принесенной мной жертвы. Я беременна совенком. Все испытывают ко мне легкое отвращение. Всем рядом со мной немного неуютно. Все видят, что я стою на пороге мира, в котором женщина сидит одна в кафе в самом уголке, кормит подросших детей с ложечки, а все остальные посетители старательно отворачиваются.

Наступает утро, и стоит мужу уйти на работу, как я слышу очень тонкий голос, самый тихий голосок на свете, и не могу понять, откуда он доносится. Этот голос такой тихий и тонкий, что вначале мне не верится, что такие голоса существуют, и что он произносит настоящие слова, и что это не просто бла-бла-бла из соседского радиоприемника.

Я пытаюсь понять, откуда звучит этот голос.

И наконец понимаю, что он идет изнутри меня.

Я как будто бы слышу голос совенка в моей утробе, который задает мне вопросы.

– Ты летаешь? – спрашивает меня совиный голосок изнутри.

Или, может быть: «Ты летальна?»

Или: «Полечу?»

Или: «Почему?»

И все эти вопросы кажутся мне очень хорошими, не по годам правильными, только я не уверена, что именно ее интересует, и даже сомневаюсь, что эти вопросы на человеческом языке задает мое дитя, а не они возникают сами собой у меня в голове. Я знаю одно: этот голосок внутри меня очень тих и очень дорог мне.

– Совенок, это ты? – спрашиваю я.

Я кричу, чтобы ей было слышно, потому что не знаю, как звук проходит через тело и достигает слуха формирующегося в утробе плода.

– Я здесь! Чего ты хочешь?

Я слушаю. Немного страшно оттого, что я узнаю дальше. Но теперь я твоя мама, и понимать тебя – моя работа. Я принимаю решение слушать тебя всем сердцем. Я отбрасываю все сомнения и уступаю тебе.

Сначала ничего не происходит.

Но потом меня с головой накрывает внезапная электрическая волна, которая ощущается на физиологическом уровне и чем-то схожа с религиозным экстазом, и все зажимы и беспокойства, прятавшиеся в теле или в душе, разом испаряются, а внутри меня остается только стремление немедленно выбраться из четырех стен, потому что уродство прямоугольных комнат вселяет в меня ужас.

Мы выбираемся на волю прямо через окно. Ты и я. Я словно стрела, выпущенная из лука. Мы бежим, летим по улице. Босоногие, с непокрытыми головами, с обнаженными зубами, мы несемся на поиски крови. Радость хищников так остра, в нас растет мечта о крыльях. Мы видим, как распушаются перья. Взгляд летит вперед. Я представляю соседей, как они мельком выглядывают во двор, проверяя, принесли ли утреннюю газету, а видят, как мимо окон пролетает дикая хищница, женщина, охваченная такой мощной волной материнской любви, что не может остановиться и бешено скачет по улице. Соседи говорят про себя: «Эй, разве это не наша соседка? Она что, окончательно спятила?» Однако они стараются удержаться от осуждения и пускают все силы на то, чтобы от греха подальше загнать домой детей и их домашних питомцев. Я прикрываю веки, прячась от резкого дневного света, и мы с тобой, совенок, обращаем взгляд внутрь, на желания наших колотящихся сердец. Это сердца диктуют нам, куда бежать: в открытое поле, где мелькают лисьи хвосты и ржавые остовы автомобилей. Мы прячемся в чаще леса. Садимся на корточки и ждем.

Мы чувствуем, что лес вокруг кишит мелким зверьем. Они затаили дыхание в надежде, что мы пройдем мимо и не заметим их.

Сюита Бриттена Bordone негромко, но гулко звучит где-то на уровне переносицы, пока ее неутомимое монотонное жужжание не обращает меня в камень.

Я каменею.

Шорох в траве.

Мы выпускаем когти и бросаемся в атаку.

Я открываю глаза в темноте. Закрываю их. Болит голова. Пульсируют челюсти. Во рту привкус железных гвоздей, ноги зудят от крапивных ожогов. Я слышу, как муж заезжает на подъездную дорожку и глушит мотор, слышу, как он выходит из машины и хлопает дверью, но не слышу знакомой бодрой походки, какой он обычно идет по бетонной дорожке к входной двери.

– Господи! Что за черт! – кричит муж будто бы издалека.

Я слышу его шаги по неожиданной траектории, он идет вдоль дома. Я чувствую сытость и удовлетворение, мне любопытны передвижения супруга, но не настолько, чтобы я сдвинулась с места. Я открываю глаза ровно в тот момент, когда его тень косо промелькивает в окне. Я слышу, как открывается и закрывается дверь в сарай для инструментов. Слышу, как шаги снова удаляются. Слышу, как лопата скребет по бетону, потом – как захлопывается крышка мусорного бака. Затем до меня доносится скрип садового крана и звук воды, бегущей по шлангу и брызгами разлетающейся по дорожке возле самой двери.

Потом тишина.