скачать книгу бесплатно
Бледно-розоватая стена
Празеленью мутной солона,
Солнечных часов хромой паук
Полустертый вяжет полукруг.
Статуя с отбитою рукой
Сторожит свой собственный покой.
И морщинами со всех сторон
Трещины змеятся вдоль колонн.
Никого не любят здесь, не ждут.
Смерть как будто торжествует тут.
Но вверху на каменном гербе.
Ласточка гнездо свила себе.
Но у входа тяжкая плита
Корнем дерева приподнята.
Но зимой в сиреневую рань.
Мох со статуй сгладывает лань.
А кругом в снегу бежит, таясь,
Заячьих следов живая вязь.
Новой жизни свежие ростки
Здесь повсюду внятны и близки.
Пусть еще несмелая, она
С виду беззащитна и нежна.
Но в веках она переживет
Твердость скал и неизбывность вод.
Слабую, беспомощную плоть
Крепче камня сделал нам Господь.
С каждым летом камни хрупче тут,
Но пышней азалии цветут.
И весенней ласточки слюна
В беге дней прочнее, чем стена.
Нетерпеньем тела и души
Подгоняемая, жизнь спешит.
Стройным сыном, словом и мечтой
Жизни ты навек причастен той.
Не пугайся тленья и могил.
Навсегда бессмертен тот, кто жил!
1947
66. Памяти горьких лет
Не сейчас! – в Христово Воскресенье,
Под адриатический прибой,
В померанцевых садах Мантеньи
Было бы нам встретиться с тобой!
А на самом деле: ночь и стужа,
Степь и паровозные гудки.
Перед фонарем снежинки кружат —
С наших мертвых яблонь лепестки.
В обреченные, дурные годы
Мы с тобой, любимая, живем…
Почему же в эту непогоду
Все-таки нам хорошо вдвоем?
На твоей щеке снежинки тают,
И рука под шубкой горяча,
А висок так сладко отдыхает
В узкой ямке твоего плеча.
Скрипнули и заскулили оси…
Вот мы снова в безымянный путь
Равнодушные тела уносим,
Забывающие отдохнуть.
Потерпи еще немного! Вскоре
Мы проснемся в странной тишине.
Взглянем – и внизу увидим море
С парусом на голубой волне.
Побежим к нему крутой тропинкой
Сквозь притихший сад, где там и тут
Ящерицы с изумрудной спинкой
Золотые грозди стерегут.
Задыхаясь, ступим на горячий,
Жемчугом унизанный песок, —
И поймем… и так легко заплачем,
Как я в детстве только плакать мог.
А оставленные нами трупы
Выкинут соседи на ходу.
Разве им понять, слепым и глупым,
Нашу радость и свою беду?
Разве мы вернемся и расскажем,
Что мы белым парусом плывем,
Белой пеной ворох кружев вяжем,
Свежим ветром в облаках поем?
Потерпи еще, моя родная!
Нам уже совсем недалеко
До почти немыслимого рая,
Где светло нам будет и легко!
1946
67. Просьба
В день, когда уже ничто не может
Возвратить утраченные дни,
В час, которого не будет строже, —
Об одном прошу Тебя я, Боже:
Память у меня Ты отними!
Чтоб забыл я, что когда-то, юный.
По весенним рощам я бродил.
Рвал черемуху и трогал струны.
Провожал серебряные луны.
Розовые зори сторожил.
Чтобы ничего я не запомнил.
Чем мгновенья были высоки:
Ни одной моей подруги дольней.
Ни одной тосканской колокольни.
Ни одной онегинской строки.
Чтоб навек погасли надо мною.
Отзвенели бы и отцвели
Все сады, все звезды, все прибои —
Все, что я в дорогу взял с собою
Из сокровищ неба и земли.
Если сердце все это забудет —
Станет не о чем ему жалеть,
Ничего отнять не смогут люди,
И уже совсем легко мне будет
Оттолкнуть скамью и умереть.
1946
68. На побывке
Вот с тобой мы снова на побывке
На далекой родине-земле.
Перед нами мутные опивки
В неуклюжих кружках на столе.
Где мы это? Верно на вокзале?
Все спешат, повсюду грязь и пыль…
Хорошо, что мы с собою взяли
В дальний путь заветную бутыль!
Приложись к напитку золотому
И соседу предложи глоток.
Он не хочет? Не привык к такому?
Говорит, что он ему не впрок?
Есть обратный поезд в 9.20,
Это лучше, чем в 17.06.
Будем понемногу собираться…
Все равно не оставаться здесь!
1949
69. Царскосельский сон
В пустынных парках Царского Села
Бредет, стеня, осеннее ненастье…
Мне страшно здесь! Здесь юность солгала,
Растаяв первым и последним счастьем;
Здесь призраки свиданья длят свои,
Здесь мертвецы выходят из могилы,
Здесь ночью гимназиста лицеист
Целует в окровавленный затылок;
И гимназистка, в узком ремешке
Пенал и книги на бегу роняя,
Спешит в изнеможеньи и тоске
И двух, вперед ушедших, догоняет.
И почему-то вдруг опять весна
И белой ночи вещее молчанье…
Но призраками бредит тишина.
О них тоскуют дремлющие зданья.
О если б кто проснулся наконец.
Упал бы стул, заплакали бы дети!
И горько кипарисовый ларец
Благоухает в строгом кабинете.
Лишь отрок, у окна встречая день
(Ему не нынче было бы родиться!),
Не спит, и царскосельская сирень