Русский излом. Роман в трех частях

олодой человек полез в дальний шкаф и вытащил оттуда прозрачную бутыль с мутной жидкостью

– Наша Мура запасливая, недаром, что из купеческих, – пояснил он, наливая жидкость в стакан. -Вот и брагу поставила. Вернее, не она, а кухарка.

Лева опрокинул странный напиток под названием,«брага» и моментально почувствовал улучшение.

– Вот это да! – воскликнул он, осознав, что к нему возвращаются краски жизни

– Хорошо пошла? – поинтересовался парень, – Мура специально держит для опохмелки.

– Да Вы просто спасли меня, – сказал Левушка и тут же принялся оправдываться, – Поверьте, это со мной впервые.

Парень равнодушно пожал плечами.

– Да и в гостях я случайно, и с хозяйкой едва знаком.

– Вот как? -оживился парень, – А кто тебя сюда привел?

– Илья Астафьев, мой приятель по гимназии.

– Илья? Так ты тоже из Песчанска?

– Вы знакомы с Астафьевым? Я тоже песчанский. Разрешите представиться, Лев Баренбойм, недавно вернулся в Россию из Франции.

– А что ты там делал?

– Как что? Учился в университете. У меня диплом химического факультета.

В глазах у парня встрепенулся интерес, немедленно спрятанный под каменным выражением лица.

– Так ты химик? – произнес Левин собеседник с напускным равнодушием.

Именно это равнодушие задело самолюбие господина Баренбойма.

– Логично предположить, что на химическом факультете преподают именно химию, а не философию или романские языки.– процедил Левушка сквозь зубы, -К тому же это невежливо, милостивый государь, я назвал себя, а Вы со своей стороны проигнорировали…

– Простите, Лев, право, я не хотел Вас обидеть, -изобразил раскаяние его визави, – Я Громов, Нестор Громов, и это пока все, что я могу о себе сообщить.

Глава 38

Попив чаю в обществе нового знакомого, Лева засобирался домой. День обещал быть тяжёлым: он не появился на кафедре – такое с ним случилось впервые в жизни, но, положат руку на сердце, кого это волнует?

Профессор во время аудиенции специально предупредил, что в подведомств енной ему епархии опаздывать не принято.

– Самодисциплина – вот главный принцип для молодого ученого, – произнес он напоследок, – Расхлябанность и необязательность – не те качества, которые приведут к научному открытию. Опоздания у нас чреваты. Сам я, например, никогда не опаздываю.

Профессору легко рассуждать: во-первых, он занимает квартиру в доме при университете, и его дверь видна из окон лаборатории; во-вторых, он не посещает вечеринок, а в-третьих, его жизненные интересы в силу возраста совсем не те, что у его молодых подопечных, да и женат он давно и прочно на почтенной Марии Васильевне.

Левушка содрогнулся от мысли предстать перед профессором помятым после пьянки, поэтому решил отложить неизбежное до завтра. А сегодня он примет душ, отоспится и вообще приведет себя в порядок.

Немного мешало то, что Нестор Громов вызвался его проводить, а потом без приглашения ввалился в левино жилище, но, как оказалось, Лева зря расстраивался: Нестор не только не надоедал, а, напротив, навёл в доме порядок, не побрезговал даже помыть полы. Пока Лева отсыпался, Нестор успел сбегать на базар и приготовил незатейливый обед из трёх блюд.

За едой Левушка невольно посетовал на строгость профессора и собственный страх перед ним, особенно сейчас, когда он не представляет, чем оправдаться за прогул. Нестор не замедлил предложить помощь и научил приятеля, что отвечать завтра, представ пред ясные начальственные очи. Под вечер Громов ушел, пообещав заглянуть как-нибудь ещё.

Назавтра Лева Баренбойм имел возможность убедиться в необыкновенных способностях нового знакомого к вранью. Версия, озвученная с подачи Нестора, прошла без сучка и задоринки: профессор уже был готов закусить Левой, но неожиданно расслабился и даже посочувствовал милому молодому человеку, недавно приехавшему из Европы и ставшему жертвой местной шпаны.

А Лева живописал происшедшее с ним, повторяя слово в слово версию, придуманную на ходу Нестором – и как он вышел из дома, и как неизвестный попросил у него закурить, а затем напал внезапно и стал угрожать ножом, и как подоспели другие и били Леву, пока его не выручил дворник.

Молодой человек просил его извинить и высказывал сожаление о том, что за день его отсутствия на кафедре наука химия ушла далеко вперёд. Профессор поспешил заверить пострадавшего, что химия все ещё топчется на месте, но с его помощью старую науку ждёт прорыв, таким образом Левушку допустили к работе и не докучали чтением моралей.

С тех пор Лев Баренбойм и Нестор Громов подружились и стали проводить вместе почти все свободное время. Нестор сопровождал Левушку, плохо знающего столицу, по историческим местам. Кстати, список этих мест включал не только знаменитые музеи и театры, но и шикарные рестораны, публичные дома в районе Сименцов и тайные курильни опиума на Лиговке.

Жизнь в Санкт Петербурге начала двадцатого века била ключом и переливалась электричеством. Публика с ума сходила от пения Шаляпина и Вяльцевой, в «Бродячей собаке"поэты-футуристы читали какие-то непонятные стихи. По лицам слушателей угадывалось, что никто ничего не понимает, но выхода нет – нужно держать фасон, футуристы нынче в моде. На летней эстраде на Каменном острове выступал цыганский хор Ильи Тараканова – здесь было все без затей: томные романсы, дрожание плечами, красные плисовые рубашки и пестрые юбки.

Звонили трамваи, пели клаксоны новых авто. Воришки шныряли среди праздной публики в Гостином и Апраксином дворах, витрина Елисеевского магазина поражала воображение самых изысканных гурманов.

Зрители давились в очереди в синематограф, чтобы поплакать над чужими страстями, но и собственных страстей хватало с избытком, о чем ежевечерне повествовали в газетах хроникеры уголовных происшествий.

Сидеть дома по вечерам было не принято, а в гостях велись бесконечные разговоры о судьбе России, об избранности ее пути и преимуществах террора при решении политических вопросов.

Петербуржцы помещались на пророчествах и тайных знаках: из рук в руки передавались списки прогнозов некоего инока о грядущей войне, последующим за ней царстве Антихриста, где «брат пойдет на брата», а «иконами будут топить печи в доме Сатаны».

Спиритические сеансы стали всеобщим поветрием, а на вечеринки в качестве «изюминки» приглашали медиумов – людей, обладающих необыкновенными способностями.

Левушка и Нестор, будучи стойкими материалистами, игнорировали подобные сборища с примесью мистики, однако охотно посещали другие, где конца не было критике нашего политического развития. В самом деле, монархия – это анахронизм, и Великобритания нам не пример. Лучше уподобиться прекрасной Франции и выжечь всех паразитов очищающим огнем революции, отрубив голову царю и его семейству. Левушка при этом некстати вспоминал о том, что после Великой французской революции власть в стране захватил выскочка Наполеон, причинивший Франции немало бед. На него косились неодобрительно, и одиночный голос Левушки тонул в общем гуле восхваления революционной борьбы.

А российская Дума, являющаяся плохой копией развитого европейского парламентаризма, озабочена только одним – благополучием собственных депутатов, а не собственной страны. Локомотив под названием Россия на огромной скорости несётся в никуда, и остановить его можно только, подорвав рельсы.

Левушка соглашался с тем, что надо убрать прогнившее руководство страны, но опасался случайных жертв при совершении терактов. Разумеется, он рассуждал теоретически, не находя в себе ни сил, ни желания становиться бомбистом. Зачем? У него впереди карьера, он живёт в прекрасном городе и пользуется всеми благами цивилизации. Пусть прохвосты и неудачники бросают бомбы в царей и губернаторов, а потом фанатично идут на виселицу – Левушке хорошо и на этом свете, где так много соблазнов и удовольствий.

Примерно так же он высказался в беседе с Нестором. Друг как будто поддержал Левушку, но тут же перевел разговор на другое.

А через несколько дней, оставшись с ним наедине, без обиняков попросил изготовить взрывное устройство.

– Ты же химик, для тебя сделать бомбочку – все равно, что два пальца… это самое… – уговаривал Нестор, – И потом, мы хорошо заплатим.

– Кто это «мы»? -выдавил Левушка, на что Нестор отрезал:

– Много будешь знать… Впрочем, неважно.

В голове у химика прояснилось: какого же он сваляла дурака! Этот Нестор заинтересовался им, лишь узнав о его профессии, и в дружбе он проявлял инициативу, а Левушка предпочитал быть ведомым.

Левушке же почти ничего неизвестно о новом друге: Нестор умудрялся избегать прямых ответов на вопросы. И на квартире у Нестора не был…

А Левушка хорош – распустил язык, рассказал про богатого пару в Песчанске и сестер! Что же теперь делать? Если эти люди успешно охотятся на российскую верхушку, то уничтожить еврейское семейство из провинциального Песчанска – для них не вопрос. И как бы в подтверждение его мыслей, Нестор произнёс:

– Я бы не советовал тебе отказываться, Лева. У нас длинные руки, а твои сестры утром ходят в гимназию одной и той же дорогой.

Левушка ясно представил окровавленные тела на тротуаре, развороченный взрывом, гимназические портфели в грязи и затоптанные школьные тетрадки и… согласился.

– Только один раз, – предложил он, но по тому, как поспешно кивнул Нестор, понял, что в покое его не оставят.

Глава 39

Через неделю после того, как Нестор получил «посылку"от Левушки, щедро заплатив последнему, на шикарной даче в Териоках, принадлежащей крупному чиновнику министерства транспорта Сергею Ивановичу Костецкому, праздновали день ангела Надежды, младшей дочери хозяина дачи.

День был хорош, такой ясный и тёплый, какие чаще бывают в июле, а не в сентябре. Гладь залива проглядывала сквозь трепещущие кроны сосен, а вдоль садовых дорожек, спохватившись, расцвел шиповник. Его обманула теплынь, и он поспешно покрылся душистыми цветами.

С утра на дачу съезжались гости. Поздравив именинницу, они разбредались по саду или спускались к заливу. Белые зонтики мелькали среди осеннего многоцветья. В беседке молодежь пела под гитару, на веранде компания постоянных игроков затеяла партию в вист, а в залитой солнцем столовой шли последние приготовления к праздничному обеду.

Веселая хохотушка Наденька носилась по дому веретеном, зацелованная и затисканная со всех сторон. На нее пролился дождь подарков, а самое главное, ей подарили набор для тенниса, о чем она давно просила папу. Девочка в восторге показывала ракетки гостям и прислуге, раздавала конфеты в серебряных бумажках, обставила кухаркиного сына в игру в камешки и, запыхавшись, остановилась у зеркала в прихожей.

Она горделиво подняла голову и снисходительно посмотрела на своё отражение. Как она прекрасна в этом «взрослом"платье – ей можно дать в нем не пятнадцать, а все семнадцать лет! И прическу ей мамуля навертела взрослую, и повесила ожерелье. Наконец-то ей можно носить украшения – она и так перемерила все из маминой шкатулки. А сегодня на обеде она появится в настоящих изумрудах.

Наденька ещё немного покружилась перед зеркалом и вдруг заметила через раскрытую дверь, что от калитки к дому идёт посыльный. В руках у него был здоровенный пакет, перевязанный красной лентой, а это, несомненно, означало только одно -новый подарок!

Девочка сама встретила посыльного, расписалась в получении и торопливо принялась развязывать ленточку. Посыльный незаметно удалился, а Наденька уже раскрывала упаковку. Под обёрткой оказалась картонная коробка, красиво расписанная сердечками, птичками и цветами. Наденьке показалось, что внутри коробки что-то тикает.

– «Неужели мне подарили будильник?» – успела она подумать, открывая крышку. И в это мгновение страшный взрыв потряс все помещение. Когда все опомнились и бросилась к месту взрыва, глазам предстала страшная картина – от бедной Наденьки ничего не осталось, как и от ее первого «взрослого» платья.

На следующее утро газеты наперебой сообщали о взрыве в Териоках и о гибели дочери крупного чиновника. Левушка прочёл о теракте и сразу же понял, чему послужила его посылка. Он взглянул на напечатанную на первой странице фотографию улыбающейся Нади Костецкой, и ему сделалось так стыдно, что захотелось напиться. Он, Левушка, убийца – надо называть вещи своими именами. Он виноват в гибели девочки, счастливо улыбающейся на снимке, все несчастье которой состояло только в том, что бомбисты вынесли приговор ее отцу.

Левушка переживал до тех пор, пока Нестор не принес деньги сверх договоренности, так называемую премию.

– «Продаваться, так подороже, -в отчаянье подумал он и взял следующий заказ, дав зарок никогда не читать газет.

С тех пор так и пошло: все больше суммы гонорара, все глуше голос совести.

Два года он работал на Нестора и его организацию, а потом начались аресты.

Левушка, привыкший к дополнительному заработку, ощутил себя в вакууме, как только прервалась связь с Нестором. Он уже не терзался моральной стороной дела – ему просто нужны были деньги. Нестор один из всей организации бомбистов поддерживал с ним связь, что имело как свои достоинства, так и недостатки. С одной стороны, его не коснулась прокатившаяся волна арестов, ведь его данные никому, кроме Громова, не были известны, а с другой – Левушка уже врос корнями в деятельность бомбистов и не мыслил без нее существования.

А дальше произошло то, о чем никто не мог предположить: Нестор заболел в тюрьме менингитом и в бреду выболтал глубоко запрятанные тайны, в том числе и о Левушке -изготовителе бомб. Агент охранки сделал стойку, как хорошая охотничья собака: наконец-то они вышли на след пресловутого «химика,,,Он отправил подробный отчёт своему начальству и получил разрешение на арест Льва Львовича Баренбойма, проживающего на Миллионной улице.

Пока отчёты и резолюции ходили по инстанциям, на Левиной счастье произошла утечка информации: один из прикормленных бомбистами агентов узнал о грядущем аресте некоего химика – умельца, завалившего взрывчаткой столицу.

Агент рассудил, что специалистов подобного уровня нужно беречь, и поспешил предупредить Леву. Тот, не заходя к себе в квартиру, поехал на Царскосельский вокзал и взял билет на ближайший поезд в Белоруссию. Он был уверен, что в Песчанске его уже караулят возле отцовского дома, а сестра Рашель, живущая в Барановичах, поможет ему спрятаться или уехать за границу.

Предупредивший Леву агент сделал ещё одно доброе дело: передал паспорт на имя некоего Оболенского.

В вагон третьего класса, где коротал время Левушка, на каждой станции входили и выходили люди, и все они казались подозрительными нашему беглецу. Он сидел в углу, спрятав нос в воротник, и притворялся спящим, а сам вполглаза следил за происходящим.

Постепенно он вычислил их всех – тех, кто должен был его арестовать. Они входили на разных станциях, старательно маскируясь под крестьян и мастеровых, но каждый из них как-то по особенному взглянул на Левушку.

Беглец дрожал всем телом, не зная, что предпринять. Он хотел затаиться и так просидеть до самой Белоруссии, но продолжал привлекать внимание поднятым воротником и бегающим взглядом. И лишь только поезд отъехал от станции Вязовка, он понял, что нужно делать.

Илья Астафьев не раз говорил, что здесь возле Вязовки находится их дача, и зимой там никто не живёт. Лева вскочил с места и под недоумевающие взгляды соседей по купе вышел из вагона. А потом – прыжок в темноту, боль, неизвестность…

Напрасно он так небрежно обошёлся с красивой фельдшерицей- она не скрывала симпатии к нему. В другое время, возможно, их роман расцвел бы пышным цветом, но сейчас он не имеет права рисковать сам и подвергать риску понравившуюся женщину.

Планы меняются: он едет в Песчанск пред строгие очи отца. Уж он-то даст денег и поможет скрыться.

К вечеру он добрался до Вязовки. Перрон был освещен газовыми фонарями, тусклый свет которых расплывался в тумане. Другой фонарь, побольше, освещал здание вокзала, и внутри горел свет. Накрапывал дождь, тучи собирались на небе, и сырой ветер проникал под одежду, пронизывая холодом до костей.

Левушка зашёл в пустой вокзал. Там было тепло и тихо, лишь потрескивали дрова в печке, да мерно постукивал телеграфный аппарат. Дежурный по станции дремал за тонкой фанерной перегородкой и на приход Левушки не отреагировал.

В самом деле, зачем ему дёргаться, если до следующего поезда три часа, а ему здесь куковать всю ночь!

Оглядевшись, Левушка опустился на жёсткую деревянную скамейку. За время пути он выбился из сил, к тому же сильно болел бок – то место, где Ольга сделала прокол. Он вытянул ноги и с наслаждением уснул.

Он проснулся, словно от толчка, и сначала не мог понять, где находится. Постепенно отдельные фрагменты – потолок, скамейка, печь – начали складываться в единое целое. Да он же на вокзале, в Вязовке.

В полумраке зала ожидания чувствовалось чье-то постороннее присутствие. Лева поднялся на локтях и огляделся: на соседней скамейке сидела Ольга и настороженно наблюдала за ним. Вероятно, она находилась здесь давно: за окном шел дождь, а ее пальто и шляпка были сухими. Она грела руки у печки и попеременно подносила их к щекам.

– Ольга Карловна, – смущенно позвал Левушка, – А почему Вы здесь?

Он, кажется, растерял владение литературным языком, впрочем, она этого не заметила. Ольга была смущена не меньше Левушки, кроме того, ее волновало, как он воспримет ее появление. Тем не менее ей удалось взять верх над своими чувствами, и она ответила не без вызова:

– Вы даже не попрощались со мной – неужели я не заслужила такой малости?

Левушка скрестил руки на груди, изображая раскаяние.

– Простите меня, Ольга Карловна. Я не хотел доставлять Вам новые беспокойства.

– Беспокойства? – удивилась она.

– Да, именно, – с жаром подтвердил Лева, – Высказав сомнение в том, что я – Оболенский, Вы попали в точку. У меня есть основания скрываться под чужим именем. Я испугался навлечь на Вас неприятности.

– А, может быть, Вы испугались моей проницательности? – переспросил она.

На секунду взгляды их встретились, и неожиданно для себя Ольга и Левушка бросились друг к другу в объятья.

Глава 40

Целую неделю Левушка прожил в домике Миллеров. Он отлеживался и отсыпался, и вскоре окреп настолько, что решил продолжить путь. Ольга не возражала, даже предложила денег на дорогу до Барановичей.

Нужно добавить, что Лева недолго оставался в ее глазах Оболенским: в первый же вечер он рассказал ей все, назвавшись настоящим именем. Он признался и в изготовлении взрывчатки для террористов, и в том, что его разыскивает полиция. Ольга выслушала молча, а потом заявила, что, если Лева готов оставить свои заблуждения в прошлом, она поможет ему уехать.

Заново переживший терзавшие его муки совести, Лева поклялся никогда больше не иметь никаких дел с эсэрами и расплакался.

Увидев слезы в глазах молодого человека, красивая фельдшерица удивилась. Первый раз в жизни она наблюдала плачущего мужчину: ни Карл Иванович, ни Митя, ни Евгений Монаков никогда себе не позволяли ничего подобного.

И тут ей до сердечной боли стало жалко запутавшегося Левушку, по собственной глупости разрушившего свою жизнь и надежды на блестящую карьеру.

Господи, ну что за нелепость! Почему ее угораздило влюбиться в хлипковатого молодого человека – она, сильная, здоровая, несущая на своих плечах заботы о стареющем отце, подрастающей дочери и легкомысленной сестре. Она, чья жизнь расписана до мелочей, не терпит случайностей и сердечных всхлипов. А ее чувства к Леве -именно такая нелепая случайность.

Лева перестал плакать, словно опомнившись, и в испуге уставился на Ольгу.

Наконец-то он расслабился, осознав, что Ольга готова взять на себя решение проблем, в которых Левушка безнадежно запутался. Она поднялась со стула и несколько раз прошла по комнате взад-вперед, словно демонстрируя стройную фигуру.

– Ты должен уехать и скрыться у сестры, – произнесла она, продолжая расхаживать, – Ты же и ехал туда, не так ли?

– Да, первоначальный план был такой, – подтвердил Лев, – Только денег на дорогу не осталось почти. То ли украли, то ли потерял. С той суммой, что сохранилась, я могу доехать только до Песчанска, а там одолжить у папы.

– «У папы», – передразнила Ольга, -Дом твоего отца, наверняка под наблюдением. Да тебя прямо на вокзале и схватят, лишь только ты выйдешь из вагона! Можешь не сомневаться…

– Как же быть? Полагаю, на мой счёт в банке наложен арест.

– Я дам тебе денег на билет.

Это был выход из сложившейся ситуации, но всё Левиной существо запротестовало: он не привык одалживать у женщин.

– Это альфонсизм какой-то, -заявил он, решительно отказываясь.

– Глупости, – рассердилась Ольга, – Ты не альфонс, а я не добрая самаритянка. Тебе нужно скрыться- я помогу! А долги отдашь потом.

– А если…

– ,А если не отдашь, то, поверь мне, денежная потеря- это самое ничтожное, о чем надо сожалеть.

Заметив его колебания, она поторопила молодого человека :

– Решайся, наконец, а то я назначу тебе такие проценты, что любая старуха-процентщица по сравнению со мной покажется образцом щедрости.

Он уехал в тот же вечер. Ольга проводила его до Вязовки и, как только Лева сел в вагон, почувствовала облегчение, словно с души упал камень. Поезд тронулся и, набирая скорость, исчез в лесной дали за поворотом.

– Стареете, Ольга Карловна, любовников от себя отпихиваете, – сказала она себе, наблюдая за пропадающим вдали последним вагоном, – И почему ко мне всегда притягивает слабаков? Сначала Евгений с комплексом худородности, теперь этот химик. Наверное, один Митя Астафьев мог стать для меня опорой, но я сама прогнала его. Где он теперь?

Она долго шла по краю бровки, вспоминая подробности романа с Митей, не упуская ни одной мелочи. В сердце Ольги царил сумбур, но Левушке Баренбойму в нем уже не было места.

Лева же, оказавшись в вагоне, моментально заснул. Он вычеркнул из жизни прошлое, в том числе и Ольгу. Он забыл о ней, не успев проехать и пяти километров.

Как хорошо получилось: он убежал от полиции, добыл денег на билет, а завтра прибудет в Барановичи. Документ на имя Антона Ивановича Оболенского при нем, а в дальнейшем он уедет за границу.

Неужели сестрица Рашель не ассигнует любимому брату энную сумму? Ему не надо много – на проезд, да на обустройство где-нибудь в Германии или Австрии. Возможно, он воспользуется предложением сделать докторант в Праге. Хотя, какой там докторант – его же ищут!

Он займётся торговлей сахаром, как и Баренбойм-старший, а там… видно будет.

Так Левушка тешил себя надеждами, пока жандармы не схватили его прямо в вагоне, на остановке в городишке Орша.

Глава 41

Июль 1914.

Мало кто в российской глубинке обратил внимание на заметку в газетах об убийстве в Сараево австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда. Наследник престола пал от пули сербского фанатика Гаврилы Принципа, но этот факт не удивил россиян, привыкшим к деяниям своих бомбистов. И в самом деле, у нас то и дело взрывают и убивают то самого государя, то великого князя, то Столыпина. А уж губернаторов, жандармов, начальников, да и просто случайных прохожих – и не сосчитать.

Бороться против подобных явлений крайне сложно: и вешают этих террористов, и в казематы бросают, и в каторгу, а им все неймётся. Это словно раковая опухоль, поразившая Российскую империю, и грозящая прорасти метастазами в благополучной Европе.

А все – свобода, демократия, парламентаризм! А нужны ли все эти категории русскому мужику, привыкшему к неволе? Нужно ли это задавленному рабу, прощающему своему барину розги и разные прихоти – он не слыхал ни о какой демократии – да и зачем она ему? Что он с ней будет делать? Какие решения принимать? Насколько проще, когда за тебя все решает барин, и есть на кого переложить ответственность за собственную жизнь. В России целые поколения прожили в зависимости – они уже разучились за что-либо отвечать.

Дали свободу – прекрасно! А что с нею делать? Самим зарабатывать на хлеб? Но это же намного труднее, чем ошиваться при барине, показывая личную преданность.

Правда, новое поколение уже впитало эти понятия и со свободой обращалось, как с отвязной подружкой. Лишь приоткрылась дверка – и хлынули в столицу и крупные города кухаркины и крестьянские дети, разночинцы всех мастей, словно один только призыв к свободе встряхнул и перемешал все общество.

– Сломать старый мир, – воскликнул пришедшие «на новенького», смутно представляя, что делать, когда весь мир ляжет в руинах. И застучали молотки по общественным устоям, круша все на своём пути – семью, общество, религию, да и само государство: дети рабов таким образом выплескивали свою злобу и упивались собственной вседозволенностью.