Железный царь. Смута

Но сам-то он этого ещё не знает. Я ему не говорил, сначала буду готовить его к новой роли, чтобы он понимал свою важность, а то ещё расскажет дядюшке или Василию об этом. В нужный момент Митька узнает, когда будет готов, и когда сам поймёт, почему все это от него утаивали. Спешить нельзя, ведь другого шанса не будет.

– Выведать всё! – приказал я своим.

Зарубленный Митькой тать умер сразу, тяжёлый клинок не разрубил ему череп, а проломил. Раненый стрелой умер до того, как с ним успели что-то сделать, зато стрелок мог ещё говорить. И это явно не простой разбойник. Простые разбойники не нападают на военный отряд, в котором в несколько раз больше людей.

Михалыч деловито перекинул верёвку через ветку дерева, а на шею стрелка надели петлю. А самого стрелка, заросшего как медведь мужика со шрамом на морде, усадили на коня со связанными сзади руками. А что – время такое, собака с милицией не придёт разбираться, что случилось. С лихими людьми разговор сейчас короткий. Видно же, что убивать пришёл, поэтому пощады ему никто не обещает.

– Говори, лиходей, кто тебя послал? – грозно спросил Михалыч, щуря глаза.

– Живота, боярин, – взмолился стрелок, глядя на меня. – Христом Богом клянусь, зла не мыслил! Не виноват я!

Я поднял руку, чтобы отдать приказ погнать коня. Стрелок заверещал, поняв, что это значит.

– Кто послал? – я смотрел на него. – Отвечай быстро. Или…

– Прокоп Сугорский нас послал, злодей, иудин сын! – заорал убийца. – Велел князя извести, а терем сжечь! Но это всё Филимоша Кривой, это он денег серебряных получил!

– Ты на него не спирай. Где он?

– Так знамо где! В терем пошёл, там и околел, пёс окаянный!

Вот и Прокоп Сугорский нарисовался, третий из троицы заговорщиков, включая боярина Милославского и старого князя Стригина. Но этот тип решил идти своим путём, продвигая собственных самозванцев.

Так, Милославского из числа заказчиков пока можно исключить. Зачем ему готовить моё убийство сразу после встречи, где он столько рассказывал о своих планах? Да и хотел бы прикончить – не кормил бы весь вечер таким роскошным ужином.

И этот разбойник, значит, часть той группы, что атаковала меня в тереме и сожгла его. Один из оставшихся.

– Кто ещё в округе из ваших? – спросил я, всё так же держа руку поднятой.

– Никого, Христом-Богом клянусь! Сам-третей я был…

Я кивнул Михалычу, и он понял, что мне нужно.

– Пятки тебе подпалю, лоб толоконный! Поведай нам о других разбойниках, душегуб, или…

– Не надо пятки мне жечь, боярин! – стрелок жалобно смотрел на меня. – Федька ещё, Федька Поганый остался! За подворьем Милославского из лесу караулит! Мужиком переоделся и там бдит!

Больше ничего дельного он не сказал, ну а обошлись с ним так, как обходились с разбойниками на Руси.

Я махнул рукой, Михалыч хлопнул лошадь по крупу, и она поскакала дальше, а стрелок, который чуть было меня не застрелил, остался болтаться в петле, дёргая ногами…

Отправили одного холопа назад, к Милославскому, чтобы он принял меры против слежки, а мы продолжили путь. Надо двигаться дальше, а такие засады могут быть ещё. Да и не только люди Сугорского опасны – на дорогах хватает всякого отребья. А когда восстание Болотникова разгорится, лихих людей станет ещё больше.

Поэтому ехали грамотно, отправляя людей вперёд, чтобы увидеть возможную засаду. Не гарантия, но всё равно разведка нужна. Отряд небольшой, пять человек у меня, ещё трое ратных людей Милославского, ехавших с Митькой. Все вооружены до зубов.

– Дай глянуть, – я показал на пистолю, которую заряжал Митька.

– В Туле мне мастер справил такой, – похвастался парень, протягивая мне оружие. – Таких точных ни у кого не видал, даже у немца так верно не бьёт!

– Неплохо, – я взял пистолю и прицелился в ствол дерева.

– Попомни моё слово, Ромка – быть тому мастеру при царе оружейником!

Пистоля у Митьки для русской армии пока ещё не привычная, но в европейских такие встречались повсеместно. Рейтары обычно возили с собой несколько пистолей, а кроме них мушкетон или лёгкую аркебузу. А Митька же рейтарскую тактику изучал. Интересно, сможет ли он обучить кого-нибудь? Ну, пока мы ещё не объявили, что он царский сын. И что пока он сам этого не знает.

Его оружие – дульнозарядный пистолет, но замок не кремнёвый, а дорогой колесцовый. Сделано аккуратно, красиво, конструкция выглядит надёжной, ложе и рукоятка явно сделана из дорогой породы дерева, всё украшено. Тяжёлое оружие, но и урон из такого должен быть серьёзным. Толстую кирасу вряд ли пробьёт, но кольчугу или панцирь вполне осилит.

Рейтары – тяжёлые всадники в броне, которые на конях обстреливают строй врага, но при необходимости могут умело рубить и колоть врага тяжёлыми шпагами. В русском царстве таких будут обучать только лет через пятьдесят, но такие войска хотелось бы уже сейчас, пригодятся.

Да и пехоту бы серьёзную завести и обучить, чтобы выдерживала натиск польской кавалерии. Есть стрельцы, которые умеют окапываться, но вот тяжёлой пехоты не хватает. А для семнадцатого века такая нужна, главное – не закостенеть потом, не проворонить момент, когда надо будет менять тактику. А то раздавят, как некогда непобедимую испанскую пехоту, как раз лет через сорок где-то. Нет, нужно будет применять все новшества первыми.

Придётся подключать инструктора, чтобы обучал войска как строиться в каре и вести огонь не хуже царских стрельцов. Ну и окапываться уметь надо, не помешает.

Но это всё мысли на будущее, пока же сосредоточимся на текущем. Арсенал моего небольшого войска пополнился, «добрая пищаль», как назвал её Митька, и ещё добавил: «тульская».

В этот же день уехать из вотчины было невозможно, надо было решить множество организационных вопросов с управлением. Так уж вышло, что у молодого Стригина жены не было, он в походах с шестнадцати лет, а за хозяйством присматривать некогда. Так что у территории есть управляющий.

И этот управляющий понимал, что главное богатство вотчины – железо, его добыча и обработка, и вот это всё не останавливается ни на один день. Даже в голодные годы болотное железо помогало не только прокормиться за счёт торговли ценным ресурсом, но и выставлять конный военный отряд. Ну и кузни должны работать, а после нужно будет подключать оружейников, чтобы мы сами ковали сабли и доспехи.

Чувствую, что бывать здесь буду редко, но всё же надо держать руку на пульсе, чтобы не пустить производство на самотёк. Железо – ресурс важный.

Будущее войско – не три десятка всадников, а намного больше, нужно чем-то вооружать. Железному царю нужно много железа, поэтому добычу и обработку нужно будет усилить.

С собой взял конницу из послужильцев, якобы выступаем в Москву по зову царя Шуйского. Ещё должны быть даточные люди: посошная рать из крестьян. Но пока их соберут, пройдёт немало времени. Поэтому они отправятся в путь вместе с основными силами боярина Милославского, когда тот соберёт своих. Нужные приказы уже отданы.

И только после этого мы отрядом почти из трёх десятков конных бойцов отправились в путь по тракту до Москвы. Почти все мои, но три холопа ехали вместе с Митькой, кто-то из них наверняка лазутчик, будет докладывать боярину, что я делаю. Пусть Милославский думает, что отправил меня с поручением, я сам хотел узнать, что за сторонники отца живут в Москве и как они могут нам пригодиться. Письма к ним были, но хотелось бы увидеть их в лицо. А что касается лазутчиков – пусть докладывают, что я на его стороне, в мою голову они всё равно заглянуть не смогут. Да и если если хочешь что-то спрятать – положи на видное место. Вот и пусть видят то, что я им показываю.

Отряд вооружён в основном луками, но есть несколько пищалей, в основном у молодых, кто луком пользоваться ещё не умел. Сложная это наука – стрелять из лука с коня, ещё и на ходу. Луки – это хорошо, но порох уже используется повсюду, вот и нам надо на него переходить. Артиллерия-то в царстве мощная, а вот ручного стрелкового оружия мало, только у стрельцов и казаков в основном оно есть.

И что удивило – в моём отряде было мало копий, всего три, и все три – у самых опытных бойцов, которые используют копья в отдельных поединках на поле боя, а не в общей атаке всем строем.

Отряд слаженный, но тут есть нюанс: когда мы попадём в войско, нас с Митькой определят в дворянскую сотню, ведь конница в царстве – это престижно для молодых аристократов. Хотя меня, благодаря происхождению, могут даже определить в сотенные головы, а то или поставить командовать над несколькими пушками, благо, опыт есть. Но в местнической системе главное не опыт, а происхождение и кто твои предки. Ну а боевых холопов передадут воеводе, который будет ими распоряжаться, как ему угодно.

Но боярин Милославский полагал, что до этого не дойдёт, и нас оставят в Москве, чтобы в нужный момент мы смогли провернуть такую же схему, какую Шуйский провернул со Лжедмитрием.

Впрочем, вряд ли планы Милославского с внезапным заговором против Шуйского исполнятся, ведь скоро к столице подойдёт Болотников. А когда его разгромят и запрут в Туле, то появится Лжедмитрий Второй. Но тут будем по обстоятельствам, изучать обстановку, ну и дальше вспоминать, что я знаю об истории этой эпохи.

Изучением обстановки я и занимался. Весь день ехали рядом с Митькой, и я расспрашивал его о службе в войске воеводы Басманова и о том, с кем он там познакомился, а в дальнейшем – о том, что он видел в Москве.

Митька разошёлся по полной. Люди любят, когда о них спрашивают, а тут, видя мой интерес, он подробно рассказывал о многом. Напомнил о том, как Милославский пытался безуспешно устроить Митьку телохранителем Лжедмитрия – рындой. Не вышло.

Не забыл Митька и о том, как учился тактике рейтаров под началом капитана-наёмника Жака Маржерета вместе с другими боярскими детьми. Ну и вспомнил со смехом, как участвовал в «снежной потехе» – взятии снежного городка, который обороняли стрельцы. Сам Лжедмитрий тогда лично шёл на штурм во главе отряда, хотя царю это не полагалось. Правда, там не стреляли, а кидали снежки, но Митька поведал, что обе стороны прятали в снегу лёд и камни, поэтому были покалеченные и даже убитые.

В общем, когда вечером мы встали лагерем, детская дружба восстановилась, и царская особа крутилась вокруг меня хвостиком, с энтузиазмом рассказывая всё, что мне было нужно.

Интересно, как сложилась бы история, будь Митька в телохранителях Лжедмитрия. Может, остался бы Григорьев Отрепьев царём, ведь такой умелый боец, как Митька, мог бы здорово проредить нападающих. И как интересно бы вышло, самозванец правил бы, а настоящий царский сын служил при нём. Хотя тут другое, боярин наверняка хотел устроить парня рядом с царём, чтобы помог его прибить, когда настанет свой заговор.

Митька говорил и говорил, пока мы ужинали хлебом, солёной рыбой и холодной ячменной кашей, и даже когда легли спать у костра, продолжал, пока не уснул. Рассказывал о тех, с кем познакомился, вспоминал разных людей, включая уже известного Шеина и пока ещё не прославившегося князя Пожарского.

На следующий день мы продолжали путь. Мой статус и статус Митьки позволял не просто останавливаться в «ямах» – ямских станциях, а получать лучшие места в тамошних избах. Но те, что нам встречались, не очень подходили – вшивые, грязные, забитые непонятными людьми. Слухи о восстании дошли и до этих мест, кто-то бежал отсюда подальше, а кто-то наоборот – навстречу, чтобы заработать. Но нам дорогу уступали, крестьяне глубоко кланялись, ратные люди выказывали уважение.

– Да, знал я и князя Михайло Васильевича Шуйского, что СкопИн прозывается, – продолжал с жаром говорить Митька. – Муж мудрый, в лице его это видно, хоть и юн годами, ещё младше меня. Чело высокое, очи зоркие, говорит тихо, а слова-то весомые, в самую душу ложатся.

– Он вместе с тобой изучал рейтарское дело? – уточнил я.

– Нет, Ромка, но глядел на нас долго, самую суть будто повидать хотел. Но больше его интересовало иное – пеший бой иноземный. Как устроено всё знать хочет, вот и допытывался у хранцуза Маржерета.

– А что именно он спрашивал?

– Как бьются немцы-наёмники, да голанцы, да гишпанцы в своих трециях… тарциях… терциях, – он замялся, вспоминая иностранное слово. – Даже немцы-собаки говорят, что лучше гишпанцев никто не бьётся, даже голанцы их одолеть не могут. Встают гишпанцы в чистом поле в каре иноземную, аки ёж иглами во все стороны длинными списами ощетинятся, да большими – сажени в три!

Я примерно прикинул, что эти списы – огромные пехотные пики, длинной метров в пять примерно.

– А пищальщики по углам стоят квадрата ентого, да палят из пищалей без устали, ряд за рядом. И лыцарей всех побеждают, и мавров-басурманинов, и другую пехоту колят! Швейцарцев поганых прогнали, что Папу Римского, еретика, охраняют, и немцев побили.

– Серьёзные войска, – я посмотрел на него. А не то ли это, что я ищу?

– А то! Хоть и собаки иноземные, да наших бы мужиков так выучить, чтобы гусарию польскую гонять. Никто тогда с нами не сладит – ни поляк, ни турок, ни швед! Татарин только, зараза, быстрый, не догонишь, – он помрачнел.

А Митька суть видит, тоже стремится к тому же, что и я – к сильной пехотной армии. А с князем Скопиным-Шуйским мне познакомиться нужно обязательно, Митька и представит нас.

Сейчас от воеводы требуют, чтобы он смог организовать всех приданных ему людей в боеспособное войско и направить их в нужную сторону. Надо быть хорошим организатором, а вот умелым тактиком и стратегом при этом быть не обязательно. Это доказывает брат царя Дмитрий Шуйский, он-то почти все битвы проиграет, но всё равно его будут ставить главным воеводой – он очень лоялен царю.

А вот Скопин-Шуйский, тоже родственник царя Василия, ещё и полководец талантливый, несмотря на возраст, вот это я точно знаю. Незаслуженно забыт в нашей истории, потому что отравили его, когда ему было всего двадцать три года, но во всех своих битвах он убедительно побеждал, даже польскую кавалерию громил. А проживи он дольше – стал бы известен, как Суворов, не меньше.

Познакомиться с ним – задача минимум. А после надо склонить на свою сторону. А сдружиться с ним выйдет на почве подготовки лучшей армии в Европе…

Куда больше чем «Ямы» мне понравилось встреченное на пути монастырское подворье, куда мы добрались уже под вечер. Внутрь попали за небольшое пожертвование новгородскими копейками, сразу можно было поставить лошадей в конюшню и даже сходить в баню, ну и на вечернюю трапезу путников пускали.

А княжеские привилегии давали мне доступ в отдельную трапезную, ну а для ночлега нам с Митькой выделили не место в общем помещении или в хлеву, где все спали вповалку, а отдельную келью с лавками. Ну и довелось побеседовать с игуменом, который благословил нас на дорогу.

– Ещё один день, Роман Юрьич, – уже утром объяснял Михалыч, – к вечеру будем в Троице-Сергиевом монастыре, а оттуда уже рукой подать до Москвы. Кони отдохнули, люди тоже.

– В монастыре и переночуем, – я кивнул.

После заутрени я хотел уходить, но моё внимание привлёк необычный вид некоторых путников, что тоже ночевали в монастыре. Их двое, оба в шляпах и иноземных плащах, под которыми были нездешние кожаные куртки необычного кроя. Один из путников – совсем молодой ещё безусый парень, очень смуглый, а вот второй, седой мужчина, несмотря на узкие усики и бородку иностранцем не казался.

На поясах у них висели европейские шпаги со сложными закрытыми эфесами и кинжалы с загнутой вверх гардой. Из прочего оружия у молодого была пистоль, у старого – лёгкая аркебуза на плече. Ещё у старого болтался на поясе привязанный шлем-морион с загнутыми вверх полями.

Они хотели пройти в новенькую каменную церковь, но на пути у них встали крепкие мужики из монастырской охраны.

– Католиков в храм не пускают, – Митька хмыкнул. – И нечего им там делать.

– Куды? – самый крепкий мужик из охраны поднял руку. – Латинянам ходу нет.

– Но с каких это пор православных не пускают в церковь?

Мужики удивились, ведь вопрос задал седой, по одежде явный иноземец. Но говорил он на русском, пусть и с сильным певучим выговором, и его речь была понятной.

– Слышал же он, что православный, – вмешался я, подходя ближе. – Пропусти.

– С дороги уйди! – тут же добавил Митька.

Я думал, он ещё вставит «пёс» или «собака», но в монастыре он ругаться не стал.

– Помилуйте, бояре, не знамши мы, – мужики тут же отошли. – Только с оружием велено не пускать.

– Оружие сдадим, – сказал тот пожилой мужик и пихнул молодого.

А после повернулся ко мне, и оба поклонились мне необычным движением, сняв шляпу, причём на иностранный манер. После этого они вошли внутрь, чтобы помолиться.

Ну и я тоже с Митькой, так положено перед дорогой, да и заинтриговало это меня, слишком уж отличались эти путники от тех, кого я видел по пути. Это остатки иноземных наёмников-инструкторов, которые расходятся по домам, раз Шуйскому больше не нужны их услуги? Или кто-то ещё?

Молодой парень явно не знал толком, как себя вести в церкви, и с удивлением оглядывался, зато пожилой истово молился, осеняя себя крёстным знаменем на православный манер. Причём вся его экипировка говорила о том, что это как минимум испанский идальго, который что-то забыл в наших краях. Ну а Митька недавно натолкнул меня на одну мысль.

Поэтому я ждал эту парочку у входа в церковь. Кем бы они ни были, возможность для разговора упускать не стоит. Судя по виду, седой – бывалый вояка, а не какой-то пройдоха, который нашёл иностранную одежду. И если это так, такие люди могут нам пригодиться в нашем деле.

Глава 8

Вскоре необычные путники вышли из церкви.

– Куда путь держите, православные? – спросил я, вставая перед ними.

– На север, Ваши Милости. В порт Архангельска идём, господин.

Седой снова пихнул молодого, чтобы тот снял шляпу. Оба взмахнули головными уборами и согнулись в поклоне, но не холопском, а почти как равные – только немного наклонились. Митька хмыкнул и посмотрел на меня, мол, наказать их за дерзость? А Михалыч уже собирался это сделать, но я его остановил.

Видно же, что несмотря на православие и знание русского языка у старшего, они в здешних обычаях теряются, будто давно его здесь не было, и он всё забыл. Да и слово «господин» у нас использовалось не так, как будет принято потом, а «Ваша Милость» – это вообще что-то польское.

– А что, не гостеприимна земля русская? – спросил я. – Раз уезжаете отсюда.

– Очень гостеприимна, господин, – у седого был заметный акцент, но говорил он чётко, хоть и не так, как было принято. – Но нет мне в ней больше места.

– А всё же интересно мне, откуда здесь взялись испанцы и почему они исповедуют православие, но всё же уезжают отсюда.

– А почему ты решил, что мы испанцы, господин?

Ответ, что я смотрел «Капитана Алатристе» – не подойдёт. Но экипировка у них похожая, в особенности шпаги, кинжалы и шляпы. Да и шлем у седого характерный европейский, совсем не похож на мой.

– Вид нездешний, – сказал я. – Будто вы оба из тёплых краёв.

– Воистину так. Родился я в Туле, но волей Господа нашего оказался я сначала в Крыму, затем на Сицилии, а после повидал Кастилью и Арагон. Был в Риме и Венеции, а после посетил Варшаву, и только недавно побывал в Москве.

– Интересно, – я кивнул и представился: – Я князь Роман Юрьевич Стригин, а это… – я показал на Митьку, – Дмитрий Фёдорович Милославский, боярский сын, племянник боярина Милославского. А кто вы?

Оба «испанца» снова поклонились, на сей раз чуть ниже.

– Я Григорий Фёдоров, – сказал седой, – а батюшка мой, ныне покойный – Пантелей Фёдоров, служилый человек по отечеству, под Тулой поместье его было. Кличут меня здесь Испанцем. А это сын мой – Демьян, которого я из Кастильи привёз, чтобы показать земли, где родился. И быть может, если на то воля Бога будет – и где пригодился.

– А как звали в Испании?

– Там меня прозвали Херберт Альварес, а сына – Диего. Но крещён он по православному обычаю, – Испанец покосился на церковь, – только ещё не всё разумеет, господин, но научится, как правильно Господа почитать. Ибо прибыли мы недавно, не всё показать успел. И речь нашу он ещё плохо понимает.

– Но для чего вы прибыли? – продолжал расспросы я. – Мы движемся в одну сторону, а вы в другую. Но если побеседуете с нами перед уходом – буду рад. Хочешь услышать их историю? – я глянул на Митьку.

– Да как бы я не хотел услышать такое? – с восторгом воскликнул тот. – Как так вышло, что родом отсюда, а стал гишпанцем? Видно же, что платье иноземное, как у хранцуза Маржерета, и пищаль ненашенская, и палаши ваши – италийские или немецкие. Больно услышать всё хочется.

– Не смеем отказаться, Ваши Милости, – сказал Испанец, щуря глаза. – Поведаю всё.

Отказаться от такого предложения он и правда не мог. Но вёл он себя не как холоп. Формально это сын служилого человека, помещика и фактически мелкого феодала. Служилое дворянство ведь, отдельное сословие. Я по факту тоже «служилый по отечеству», то есть – по отцу, и обязан воевать за царя, поэтому и владею землями. Ведь давным-давно удельные князья Стригины клялись на верность ещё князю Ивану Калите, вот род и служил его потомкам, а после новым царям.

Хотя это как посмотреть. Раз он приехал из-за границы, то у него нет поместья, и он не служит царю. Значит, и прав у него, как у холопа, насколько я понимаю нюансы сложной сословной системы.

Так что Испанцу пришлось выполнить мою просьбу и рассказать, откуда он такой необычный взялся. И чем больше он говорил, тем увереннее становился его выговор.

А его сын, смуглый парень Демьян-Диего, молчал, потому что русский он знал плохо. Да и не положено молодому говорить, пока не спрашивают. Но взгляд у него хитрый, присмотрюсь к нему получше. Знаю я, чем молодёжь в Европе развлекается – режут друг друга на дуэлях, причём насмерть…

Рассказ Испанца я слушал внимательно. Родился Гришка Фёдоров под Тулой, рос в поместье отца. Батюшка погиб в бою с татарами, но вдову и детей из поместья не выселяли, даже оставили немного земли на прокорм, пока сын не вырастет.

Но однажды поместье отца захватили татары, сожгли там всё, а людей, кого не перебили, угнали в Крым, включая молодого Гришку. В Бахчисарае мальчишку продали в рабство, и попал он на турецкую галеру.

Два года он был гребцом, пока галера не попала в шторм и не потерпела крушение у берегов Сицилии. А островом тогда правил испанский наместник, а один из идальго на его службе, Роберто Альварес, взял мальчишку к себе, чтобы он набрался сил.

В то время действовало правило – всячески помогать любым христианам, которые пострадали от турок, даже если это православные. Поэтому рабов на захваченных галерах освобождали, выдавали им папские подорожные грамоты, денег на дорогу и отправляли домой.

Именно так и поступили с Иваном Болотниковым, с тем самым, который сейчас поднимал восстание. Он был в татарском плену, потом тоже гребцом на галере, но его освободили мальтийские рыцари-госпитальеры и отправили домой. Хотя я читал, что Болотников успел повоевать на службе у Венецианских дожей, где набрался опыта европейских войн.

А вот Гришка остался на Сицилии. Роберто Альваресу приглянулся сильный и храбрый парнишка, поэтому он решил усыновить его и даже хотел обратить в католичество.

При этом Испанец, когда перешёл к этому вопросу, замялся, сказал, мол, что не вышло. Но тут любому понятно, что его перекрестили католиком, а сейчас, после возвращения, он снова вернулся в православие. Просто помалкивает и правильно делает – католикам сейчас не верят, а тем, кто меняет конфессию – не верят вдвойне, даже могут наказать.

После этого Роберто вернулся в Испанию, где сражался во множестве войн, а Григорий следовал за ним, стал солдатом и служил в знаменитой испанской пехоте – во Фламандской терции, которая воевала в Нидерландах. Там Роберто погиб, а Григорий успешно сражался всю жизнь.

Но на старости лет он решил вернуться на Русь, прослышав, что происходит дома, чтобы предложить свои услуги царству.

– Мы хотели помочь православному царю Димитрию создать пеший полк по образцу терцио эспаньоле, – с гордостью в голосе сказал Испанец, – лучшей пехоты мира. Но когда мы приехали, оказалось, что царя уже нет в живых, его называют вором и самозванцем, ну а новому царю этого не нужно. Теперь нам нужно отправиться в Архангельск, северный порт, и оттуда начать путь в Испанию. Долгий это путь, месяцы займёт.

Если у него есть опыт сражений в пешем порядке, а ещё он сумеет обучить войска… и при этом он знает русский и исповедует православную веру. Будет проще найти общий язык с бойцами. Такого инструктора упускать нельзя.

Но надо понять, что им движет. Он всю жизнь воевал за Испанию, значит, у него должен быть здесь какой-то интерес, раз проехал через всю Европу. И вопрос – какой это интерес, и насколько хорошо он будет сражаться за земли, где родился?