Братство 2. Второй шанс

– Не пересекался с ними.

Замок снова загремел, и дверь открыл высоченный мужик в тельняшке. Усатый, загорелый, уже с брюшком, но ещё крепкий. На мускулистом левом плече набит парашют, а правая культя перемотана бинтом – руку он потерял выше локтя.

– Чё надо? – грубо спросил он, поглядев на меня, и взгляд скользнул по Царевичу. – А, Руслан, здорово! Ничё ты вымахал, не узнал даже!

– Да такой же и остался, Гриша, – Царевич улыбнулся. – Это вот Андрюха Старицкий, Старый, мы тебе о нём всё рассказывали. Он тогда в госпитале лежал, когда мы с вами под Шатоем стояли.

– С Моржовым вашим там лежал, – добавил я.

– А, понял-понял – он рассказывал, – Гриша закивал. – А я же вас всех ещё раз видел. Когда ваш капитан с нашим майором ругался, чтобы тот раненых забрал. Ещё и вас захватил. Но там не до того было, чтобы ручкаться. Прижали тогда конкретно.

Голос у него чуть невнятный, но это понятно, из-за чего. Видно шрам над губой, который не закрывали усы, и когда он открывал рот, то заметно, что передних зубов нет. Прилетел осколок, скорее всего.

Гриша Верхушин пожал нам руки своей левой, как мог, и позвал внутрь. Вот так запросто.

В квартире жарко и влажно, в ванной громко работала стиралка, но не автомат, а старая машинка. В зале темно, свет не включали, только телевизор работал. Показывали «Клуб Белый попугай», с ещё живым, но уже в солидном возрасте Юрием Никулиным.

Вдоль одной стены стоял диван и два кресла, перед ними журнальный столик, вдоль другой – стенка, но не старинная югославская, а поновее. Она забита книгами, видео и аудиокассетами.

На полу вместо одного ковра лежало две ковровые дорожки рядом. На них играл мелкий пацан с игрушкой – красной пожарной машинкой. Но колесо оторвалось, и он подбежал к отцу с просящим взглядом.

– Парни, не в службу, а в дружбу, – Гриша показал на машинку. – А то с одной рукой сами видите – бесполезно.

– Ща.

Царевич, сам ещё пацан, сел на ковёр, подложив под себя ноги, и начал заниматься починкой, а сын Гриши, поначалу настороженный, смотрел за процессом из-за его плеча. Гриша включил свет.

– А я от Моржова слышал, – сказал Верхушин, усаживаясь в кресло, – что местные парни из махры, кто в Чечне был, собираться стали. Дружные, какое-то дело открывают. Мне даже интересно стало. Не братву же организовываете?

– Не, – я помотал головой. – Это не самая надёжная работа. Да и не улыбается мне в бандиты идти.

– Это не каждому, да, – он задумался. – Ну, мы-то редко собираемся, да и в городе наших мало, все заняты. Тут же кто в офицеры подался, кто как… Машка, чай поставь! – крикнул Гриша.

И он, даже не спросив, чего явились, начал запросто с нами общаться. Может, ему скучно, ведь никуда не ходит, может, признал нас за своих, ведь мы все были в Чечне. Или, что он сам общительный. Скорее всего, всё вместе, ведь прошло всего несколько минут, и даже у меня появилось ощущение, будто мы знали друг друга несколько лет.

Бывают же такие люди. Всего немного времени прошло, и мы уже сидим, смеёмся над его историями:

– А, я не рассказывал же, как из госпиталя выбирался? Я же в Ростове лежал, а чтобы комиссоваться, надо было ехать в Москву. Там же все бумаги, врачи. Короче, купил билеты на поезд, в плацкарт, еду там, с мужиками за жизнь говорим… А поезд-то через Украину едет, прикиньте, мужики!

– Ты не знал? – спросил Царевич.

– Откуда? Я же как и вы, в тех краях впервые побывал. И на кассе не сказали, – он засмеялся. – Вот я и встрял на таможне. У меня же паспорта не было, я с военником ехал. А там таможенники ихние зашли в купе, морды наглые, зверские. А как документы увидели, как давай мне что-то чесать на своём!

– И что дальше? – спросил я.

– Орали-орали, один аж с автоматом пришёл, меня на выход гонит. Я им говорю, что с госпиталя в Москву еду, культю показываю, а он мне: та ты шо, та ты шо, я тэбе не розумию! Шпионом ещё назвал и обматерил, на русском причём.

Да, некоторые поезда, идущие с юга в Москву, тогда и правда ходили через Украину аж до 2015 года, и таможенники проверяли всех, кто едет. Ну а тут офицер с военным билетом, вот они переполошились.

В итоге Гриша договорился с таможенниками, и этому я совсем не удивлён. Болтливый мужик, но весёлый, общий язык находит со всеми, говорит с нами, как со старыми друзьями.

Бывают такие люди, и даже травма ему не помеха. Но есть проблема – возможно, и про деньги он так же рассказывал всем. И это всё усложняет.

Ну, может, Газон разузнает, найдём гадов. Если нет – ну, посмотрим, чем его занять, чтобы не бросать. Что он, на нищенскую пенсию инвалида сына растить будет?

– Вот такие дела, мужики, – сказал Гриша на кухне, где мы собрались за столом с нехитрой закуской – маринованные огурцы и хлеб с колбасой. – По чесноку – лучше бы с этим вернулся, чем с деньгами, – он показал на культю. – Ну, не знаю, как дальше. У меня тачка батина осталась, продам, с братом напополам поделю, проживу. Какую-то пенсию должны же дать, я же доказал, что это боевое ранение.

– Так кто к тебе влетел домой, ты точно их не знал?

– Не знал, – десантник помотал головой. – И голоса не знакомые, и одежда. Вообще какие-то левые. А вам-то это зачем? Морж попросил? – он нахмурился. – Думает, что менту не скажу, а вам скажу?

– Он говорил, но мы решили сами, – сказал я. – Потому что неправильно это. Плевок в лицо всем, кто там был.

– А чё тут сделаешь? – Гриша пожал плечами.

– А кому ты говорил о деньгах?

– Да блин… всем. Фиг догонишь уже.

Казалось бы, откуда у него враги? Со всеми дружит. Но завистников полно, как и гадов, готовых поживиться на всём. Вот и влетели какие-то хмыри, ударили жену, напугали ребёнка, побили его самого – мужика без руки.

Значит, кто-то услышал, но круг подозреваемых слишком большой.

Это злило. И так не видели справедливости, а это уже совсем через край.

Зато познакомились с хорошим и неунывающим человеком. Полезно всем: и ему, и нам.

Но искать гадов мы всё равно будем. И найдём.

– Слушай, – сказал Царевич, когда мы вышли на улицу. – А у меня тут мысль одна появилась на этот счёт.

– Ну давай, рассказывай.

– Да сходить надо в одно место, поговорить с человеком. Может, он в курсе?

Глава 4

* * *

В Грозном не такие низкие температуры зимой, как у нас дома, но мы всё равно мёрзли, сидя в этом разбитом магазине. Ещё и капитан Аверин следил за тем, чтобы мы регулярно приводили себя в порядок при первой возможности, и заставлял хоть как-то мыться, мол, чтобы человеческий облик не потеряли.

Холодно, и вода у нас была только ледяная, из реки Сунжа, что шла через город. Но Аверин уже доказал, что его нужно слушаться, мы и слушались. Поэтому мы и живые, и чистые, насколько это возможно в таких условиях. Но мёрзнем, и жрать нечего со вчерашнего дня.

Где-то рядом, через пару улиц, долбил пулемёт. Редко, короткими очередями, но зло и очень громко. Должно быть, ДШК, у «духов» много старого советского оружия с разграбленных баз и складов.

Шипела рация, по ней слышно, как кто-то кому-то кричал, что у него осталось всего семь «карандашей».

– Картошку бы, – тихо сказал я. – Жареную, с лучком. И с салом бы ещё, а? Как вам?

– А у нас под прошлый Новый год мама селёдку под шубой делала, – мечтательно произнёс Царевич, шмыгая забитым носом. На коленях у него лежала СВД, которую он бережно поглаживал. – Вкусно так было. У всех оливье, а у нас селёдка под шубой.

– А вот у Ашота на вокзале чебуреки – жирные, горячие, все пальцы обожжёшь, но до чего же вкусные, – пробурчал Газон, жуя спичку. – Никто так делать не умеет, кроме него.

У Халявы забурчало в желудке.

– Тише ты, услышат, – хохотнул Шустрый. – А я бы вот картошечки печёной поел, из костра. И с лучком бы ещё зелёным. И пирожки с капустой мамка печёт ещё…

– Заманали, – проговорил Халява и сплюнул в сторону. – У меня живот уже болит из-за вас. Хоть ремни вари и жри.

– А мы как-то соляночку ели в столовой, – Самовар осторожно выглянул на улицу. – Всё идеально, и соли, и копчёности даже были, всё в меру. М-м-м. Вот бы ещё раз. Вроде и простенько, но до чего же вкусно.

– А ты чё прикольного жрал, Халявыч? – спросил Шустрый, ткнув его локтем. – Ты же зажиточный, много чего пробовал.

– М? – Халява огляделся и поёжился, потом подышал на руки в перчатках без пальцев. – Устрицы. В ресторане в Москве ел как раз до армии. На льду лежат в своих раковинах. Ножом подцепишь, они открываются. Лимончиком сбрызнешь – её аж колбасит. Живая же должна быть.

– А это рыба или мясо? – с недоумением спросил Шустрый.

– Дебил ты. Устрица это!

– Кто-то идёт, – сказал я, коротко выглянув наружу. – Приготовились!

Стрелять не пришлось – увидели знакомый тощий силуэт среди деревьев, на которых ещё остались следы побелки. К нам возвращался Шопен, что-то держа под курткой. На плече у него болтался автомат с двумя магазинами, скреплёнными изолентой друг с другом.

– Ух, пацаны, где я был, не пове’ите! – доложил он, хитро улыбаясь.

– Жрал, наверное, – пробурчал Халява.

– Вот, хватайте!

Он притащил с собой две буханки белого хлеба, вкусно пахнущего, хрустящего. Я взял одну в руку и не поверил – ещё тёплый, приятно грел пальцы, свежий и мягкий. Желудок свело так, будто кто-то сжал его кулаком. А у Халявы в животе заурчало ещё сильнее.

– Ну ты спаситель, мля, – протянул Шустрый. – Волшебник, блин, на боевом вертолёте, хлеба свежего нашёл.

– Ты где этот хлеб надыбал? – спросил Газон.

Мы тут же изорвали эти булки на куски, но так, чтобы не терять много крошек. Тёплый белый хлеб странно смотрелся в этой обстановке, грязной и пыльной, среди гильз и битого кирпича. Но долго мы не присматривались, есть начали сразу.

– Да там какие-то типы приехали к штабу, на камеры всё снимают, – сказал Шопен, с улыбкой глядя на нас. – Возят их, всё показывают и кормят, как на убой. Даже хавчик свежий им подогнали, и хлеб горячий привезли на грузовике. Вот я и подобрался тайком. А страхово было, там мужики в краповых беретах охраняли, сразу бы вломили. Вот ещё есть, – он показал банку тушёнки. – Просроченная, правда, ну ничё. Главное – зелёное и чёрное не есть, – Толик засмеялся.

– Шопен, слушай, – я откусил ещё кусочек. – А что ты вкуснее всего в жизни ел?

– А? Да это… – он задумался. – Персики. В банке, консервированные. У нас у одного пацана мамка нашлась, забрала его. А он нам банку оставил на прощание. Всё разделили, я кусочек только съел. Вот бы ещё их похавать.

* * *

– Берём, конечно, – сказал я, когда Царевич показал на банку консервированных персиков, тоже вспомнив, что Шопен это любит.

Мы зашли в магазин. Руслану завтра на работу, а утром не с чем чай попить – постоянные гости, то есть мы, кто у него всё время обитает, всё съели.

– Значит, к брату Гришки Верхушина предлагаешь зайти? – спросил я. – Его поспрашивать?

– Он недалеко живёт, ещё и шляется среди всех этих местных гопников, – вполголоса сказал он, пока продавщица, толстая тётка в переднике, подбивала итоговую цену через деревянные счёты. – Вспомнил, что он постоянно во дворах ходит, со всякими компашками бухает. Работает грузчиком на овощебазе. Может, слышал чего, да боится сказать. Такие дела они между собой обсуждают. Или кто к нему подходил из борзоты местной, спрашивал о брате. Сам понимаешь – вариантов много.

– Мог и не только слышать, – проговорил я, задумавшись об этом.

– Ты о чём?

– Давай пока с ним поговорим, решим, а то не люблю заранее на кого-то наговаривать. Мало ли, вдруг зря о нём плохо думаю.

– А, – неопределённо сказал Царевич, не очень понимая, о чём я. Потом дошло. – Да ну, ты чё, Андрюха? Чтобы родной брат сдал? Не. Я вот за своего брата, хоть он и чеченец наполовину, любого порву. Брат же, одна мама, сам понимаешь. Кстати, – он посмотрел на меня, – выручишь с одним делом?

– Без вопросов. Говори.

– Да я тут по дурости ляпнул одну вещь, – он принял пакет от продавщицы. – У Тимурки день рождения скоро, а я сказанул, что приду обязательно. А всё за городом будет проходить, и сам понимаешь, кто придёт – чеченцы одни, компаньоны Султана. А слово я уже дал. Сходишь со мной? А то я один там не вывезу, психану ещё. А ты же у нас самый серьёзный, – Царевич хитро глянул на меня. – Самый взрослый, по разговорам уж точно.

– Без проблем, Руся. Сходим.

Да уж, угодил Царевич. Но младший брат старшего безмерно уважал, а Царевич за ним приглядывал в своей манере. Схожу, конечно, выручу.

– Султан ему карабин купил охотничий, только не показывал ещё, – продолжил Руслан, застёгивая куртку перед выходом. – Постреливать будут. Просто придём, поздравлю, посидим в стороночке, уйдём.

– Султан-то не против таких гостей?

– На словах-то зовёт, но на деле против, конечно. Они там про свои дела затирают, а тут мы, сразу косится будут. Но Тимур уже у него всё выпросил, вот и никуда не денется. Кстати…

Он заметил что-то на витрине и снова подошёл к кассе, к неудовольствию продавщицы, которая хотела спокойно почитать женский роман в мягкой обложке.

– Ты не пробовал лапшу эту, заварную? – спросил Царевич, показывая пальцем.

– Доширак? – спросил я.

– Не, как-то по-другому называется. Мужики на работе покупали, говорят хорошая. Запах, конечно, китайский, но всё попробовать хочу, что за байда такая…

Название на пачке не прочитать вообще – там одни иероглифы. Из Китая, а вот «Доширак» в наши края ещё не дошёл. Кроме того, на витрине среди ярких пачек лапши были зелёно-белые коробочки древесных грибов, тоже китайские, их надо запаривать кипятком, как и лапшу.

– А дайте, пожалуйста… – начал Руслан.

Но его сбили с мысли, когда позади нас открылась дверь и вошли покупатели.

– А это фуфел базарит ещё чё-то, – гнусавым голосом говорил один, растопырив пальцы. На нём вязаная шапочка и сине-фиолетовый скрипучий пуховик. – А я ему сходу предъявил: чё ты метлой своей метёшь по беспонту? За базар отвечать надо.

– Да он лох, в натуре, – проблеял второй, тощий парень со сбитой на макушку лохматой кепкой. На лице много веснушек. – С ним связываться-то западло, а он ещё…

– Здорово, Игорёк, – протянул Царевич, глядя на второго.

– О, Руслан, хай! – у того тут же куда-то ушли из голоса блатные интонации.

– К брату пошёл? – спросил Руслан.

– А, не… просто с друзьями собрались, вот…

Он торопливо заказал водку, три бутылки, подсохший с утра батон и сыр, и бросил на прилавок лохматые смятые купюры.

– Погоди-ка, – Царевич взял его за локоть. – Я к брату твоему ходил. Надо бы поговорить, кто там на него налёт устроил. Слышал что-нибудь? Мы сами от себя ищем, кто это такой наглый избил. И найдём.

– Это кто инвалида-то избил? – с участием спросила продавщица. – Да как земля таких носит? Гриша-то парень такой хороший, всегда здоровается.

– Да какие-то отморозки напали, – протараторил Игорь. – Я у пацанов интересовался, никто не знает. Так-то бы мы живенько с пацанами спросили за это, если бы нашли. Но ищем, – Верхушин-младший гордо поднял голову. – Найдём – спросим за это конкретно!

– Черти какие-то на брата Игорька напали по беспределу, – добавил его спутник. – Мы им в натуре устроим, Гриша-то всегда пацанов выручал во дворе!

– Ладно, погнали мы, – Игорь вырвался и торопливо пошёл на выход. Бутылки звякали в пакете.

Царевич пожал плечами, мол, не вышло, зато никуда идти теперь не надо.

И я бы с ним согласился, если бы не одна деталь. Вернее – несколько деталей.

Неплохой у Игорька прикид – пальто, кепка с мехом, кожаные тупоносые ботинки, новые джинсы. Под клетчатым красным шарфом можно было разглядеть цепочку на шее, а когда он расплачивался – на запястье были видны часы.

И главная деталь, на которую я обратил внимание в первую очередь – провод наушников. Сами-то наушники – с креплением на голову, но он носил их на шее. Провод ещё из-за низкой температуры застыл, стал твёрдым, болтался. Вёл он куда-то под свитер, однотонный, крупной вязки, под ним было что-то круглое. Там плеер?

Почему я обратил внимание? Сейчас же не нулевые и не десятые, когда вся молодёжь ходила с МП-3 плеерами, и не двадцатые, когда стало много беспроводных наушников.

В 90-е наушники на улице носили редко, опасались потерять или что кто-нибудь отберёт. Да и на морозе жалко технику, хотя были меломаны, которые повсюду ходили с плеерами, а сейчас ещё не так холодно.

Сначала хотел догнать, но подумал: пусть пока идёт. Надо бы обсудить это всё в другой ситуации, не в магазине при посторонних. Заодно захотелось посмотреть, что у него там дома творится. Может навести на какие-то мысли.

Игорь Верхушин и его товарищ ушли, а Царевич про них будто забыл и смотрел на упаковки с китайской лапшой. Вот же блин, хоть и снайпер глазастый, а самое важное проглядел.

– Это брат Гриши? – уточнил я.

– Угу.

– Ничего странного с ним не заметил?

– Да ничего, – Руслан удивился.

– Он же, говоришь, в мелкой дворовой банде ошивается и грузчиком работает, а прикид серьёзный. И плеер с наушниками.

Царевич замолчал, глядя куда-то перед собой, сощурив глаза так, будто целился из своей СВД.

– Он раньше как чухан ходил, – тихо сказал он. – За братом вечно шмотки донашивал. А тут приоделся, да.

– И плеер модный, должно быть.

– Да, – Царевич закивал. – Видел, сколько кассет у Грихи дома было? Вот он не слушает, а младший музычку любит. Разную. Но у старшего всё пока хранится.

– Ну давай тогда с ним побеседуем предметно ещё раз, обстоятельно. Явно может знать больше.

Долго идти не пришлось, буквально в соседний дом.

В подъезде под ногами валялось много шелухи от семечек, стены исписаны так капитально, что почти нет свободного места. На втором этаже собралась компания с гитарой, несколько пацанов, которые пели Петлюру и пили пиво, но среди них брата Гриши не было.

– Сбивая чёрным сапогом с травы прозрачную росу… – орал нестройный хор, но при виде нас замолчали.

– Игорь Верхушин не пробегал? – спросил я.

Местные пацаны обернулись к нам. Эти малолетки, им лет от пятнадцати до семнадцати максимум. Тот, кто играл на гитаре, лопоухий парень в кожанке, приподнял кепку со лба и смерил нас внимательным взглядом. Может, и знает нас, наших в городе не так много.

– Ну, был, домой зашёл, – ответил он. – С девками сидят, нас не зовут.

Мы поднялись дальше, сидящие на ступеньках пацаны отодвинулись, песня вскоре продолжилась.

Младший Верхушин слушал разную музыку, не только блатняк, как можно было подумать сначала. Мы услышали, что именно, когда подошли к хлипкой фанерной двери.

– Айн, цвай, полицай, – раздавалось с той стороны.

Я нажал на звонок, он запищал, но музыка не смолкала. Не слышат. Поэтому мы начали звонить так, как делают только менты и бандиты – громко стучать и не отпускать кнопку.

Я давил, Царевич стучал кулаком.

Музыку выключили, кто-то затопал с той стороны. Открыл какой-то рыжий парень в майке. На плече видна наколка.

– Чё надо? – пробурчал он.

– Отойди-ка, – Царевич нагло прошёл в квартиру.

Он сильно обозлился, когда понял, как всё вышло, а рыжий решил, что лучше с нами не связываться.

У них там весело: на кухне и в комнате четверо парней и три девушки, все уже пьяные и весёлые. Сам младший Верхушин уже почти раздел крашеную блондинку, когда мы его прервали.

Парни – наши ровесники, двоих мы уже видали в магазине, включая Игоря, но всё равно они выглядят младше нас. Вид гоповатый, но сейчас много у кого такой. Могли напасть на Гришу Верхушина? Да вполне, толпой на однорукого десантника у них бы хватило смелости.

Хотя сейчас они чего-то перетрусили, никто не возмущался, что мы тут ходим, внимательно следили за нами настороженными взглядами. То ли вид у нас серьёзный, то ли чуяли на инстинктах, что с кем-кем, а с нами лучше не спорить.

Но самое интересное было в зале. На двух табуретках стоял новенький музыкальный дисковый центр, а на нём – стопка дисков с музыкой. Удовольствие недешёвое, особенно для грузчика, ещё и учитывая, что квартира в плохом состоянии, и мебели было мало. Даже телевизора нет. А центр новый, коробки с пенопластом даже не выбросили, стоят в углу.

Ну а на подоконнике лежал компактный дисковый плеер и наушники. Дорогая игрушка, не каждому по карману. Не очень надёжный, разбалтывался при ходьбе, зато понтов выше крыши.

– Это чё за дела? – начал один из присутствовавших в зале парней, но Царевич отпихнул его без всяких слов. Он стал ещё злее, ведь всё выглядело очевидно.

– Ну давай поговорим, – сказал я, подходя к Верхушину-младшему, выводя его в коридор. – Ты грабёж брата устроил?

– Да не я это! – тот отступил к стене. – Отвечаю!

– Не проотвечайся, – я напирал на него. – Техника откуда?

Он вспотел.

– Вы чё, – возмущался кто-то в комнате, – вы на кого наехали?

– Молчать, – отозвался Царевич, раздался шлепок, и стало тихо.

– Ты не понимаешь, – спокойно сказал я. – Это дело почти личное. Твой брат был там же, где и мы. И это касается всех нас, раз он сам без руки и справиться один не может. Вот и пришли мы, чтобы вы понимали, кого тронули. Найдём всех, и все огребут. И лучше тебе нас не злить.

– Да я не при делах, – голос стал неуверенным. – Просто ко мне Сима подошёл, говорит – когда твой брат дома будет? Где-то услышал. Ну и всё, я подсказал. И всё, больше ничего не делал, отвечаю! Я потом уже узнал, что там случилось, *** буду!

– Ты мне сказки не рассказывай, наслушался уже разных.

– Отвечаю! – чуть не всхлипывая, воскликнул младший Верхушин.

– А деньги тебе за что дали? На что ты технику купил, меломан хренов?

– Ну, это самое… он говорил, немного возьмёт, на общее. Гришка же раньше с ними двигался, в школе ещё. Говорит – по понятиям будет.

– У, блин, вот ты конь педальный, – я пихнул его к стене. – Надавать бы тебе по шее. Оставил брата без денег, зато себя не забыл.

– Да я ничё-ничё…

Я поднял руку, чтобы он заткнулся, а пацан дёрнулся, будто решил, что я буду его сейчас бить.

– Давай так, – тихо сказал я. – Технику завтра продаёшь или сдаёшь назад – мне неважно. Идёшь с бабками к брату, возвращаешь, а я проверю, чтобы ты всё это сделал. Но это завтра, а сейчас говоришь мне, где Сима. Тогда бить будем мало, и не так больно. Может быть, даже без ног обойдёмся. От брата тебе всё равно больше достанется. Рука у него одна, зато тяжёлая. А учить таких как ты можно только одним способом, иначе не доходит.

– Сима – крутой! – тот выпучил глаза.

– Мы круче.

Рассказал всё: и кто такой Сима, что он глава дворовой банды, промышлявшей воровством шапок и цепочек с прохожих и мелким разбоем. И как помогал ему – подсказал о времени и стоял на шухере. Ну и поведал, где сидит этот Сима.

Будто не понимал, что делает. Да всё он понимал, скотина. И долю получил ещё, и потратил. Ну, брат очень огорчится, но явно не бросит попыток сделать из него человека, выбивая из него всю дурь.

Что удивило – тупорогие друзья Игорька, бухавшие с ним, были не в курсе, откуда бабки. Он говорил им, что они с большого дела, строил из себя крутого пацана, двигающегося с серьёзными людьми.

Но такой поступок с братом оказался западлом даже для них, ведь и Гришу знали, и такое не одобрили. Да и слышали, как Игорёк божился. Хотя могли бы и догадаться, откуда пошли бабки. Но тупорогие, просто пришли побухать нахаляву, как приятели нашего Славика, тусующиеся с ним по клубам. Зато общаться с косячником они точно больше не будут.

Но основная часть бабла осталась у Симы, он ещё не всё потратил, и надо забирать то, что выйдет. Вдвоём с Царевичем мы запугали эту компашку малолеток, но этих мало, а там людей побольше. А когда малолеток становится много, в толпе у них отключаются мозги, и они теряют берега. Да и сам Сима отмороженный. Надо, чтобы прикрывали. Поэтому нападём внезапно, решим вопрос серьёзно, чтобы до всех дошло.

Поэтому начали звонить, чтобы собрать всех на помощь.

И никто не отказал, несмотря на поздний час. Наши – само собой, пришли все, ведь они ждали, что мы позовём. Пришли Шопен, Шустрый, трезвый Халява, скоро обещал подъехать Газон. Но мы решили не переть на рожон, и вызвонили Маугли.

Он, так как был в курсе истории ещё со вчерашнего вечера, откликнулся и взял своих друзей-офицеров.

Все собрались неподалёку от самодельной качалки, где заседал Сима, явно мечтая, что скоро сам станет серьёзным авторитетом в городе. Но его планы мы обломаем.

Парни стояли кучкой, курили, обсуждали, но пока не по делу, просто вспоминали. Все трезвые.

– Хуже всего было в самом начале – тридцать первого числа, – вспоминал один, плечистый мужик, в темноте я не видел его лица. – В первые часы, когда ещё ничего не понятно было, куда попали. Если бы сразу сказали, что будет, не было бы таких потерь.