Цикл Игры #1

– Вот, пожалуйста.

Она выделила мне пару пластиковых стаканчиков и подмигнула:

– Приятного аппетита и дальнейшего, так сказать, времяпровождения.

– Вы ангел, – искренне сказал я. – Спасительница душ.

Я взял теплую бутылку. Она грела руку лучше, чем рука любимой женщины. В ней была честность. В ней был Бог, растворенный в C2H5OH.

Я сунул бутылку в сумку. И широко осклабился.

День заиграл новыми красками!

Серый питерский асфальт стал ярче, шум города превратился в музыку. В усладу для моих ушей.

Теперь этот город принадлежал мне.

СЦЕНА №6. СТОЛОВАЯ №1. ТЕАТР ТЕНЕЙ

Новая Голландия осталась позади, впечатлив громадьём кирпичных построек и полным, вызывающим отсутствием мест, где можно было бы честно и бюджетно отравить организм. Но у нас с собой было. Та самая, наполненная услужливой продавщицей бутылка «лимонада» зазывно побулькивала в сумке, и этот звук был мне милее любой симфонии Шостаковича.

Мы устроили привал в «Столовой номер 1» на Невском. Место, где время застыло в желе из майонеза и запаха вареной капусты.

Народу оказалось битком, но мы отвоевали столик у окна. Дети Николая, устав от нашего «культурного» марафона, мудро ретировались домой к мамочке, оставив наконец нас вдвоем.

И вот, я сидел, неспешно вкушая вареные сосиски с «Оливье» – этот вечный, незыблемый паек русского человека, – и сквозь запотевший бокал с пивом (которым мы полировали «лимонад») наблюдал за броуновским движением за стеклом.

Брат Николай восседал слева, старательно дожевывая свою розовую сосиску с мазком ядрёной горчицы. Он выглядел таким правильным. Таким… вписанным в этот мир. Застывшим в моменте «здесь и сейчас», как муха в янтаре. Он верил, что эта сосиска реальна, что этот стол реален, и что его жизнь имеет смысл.

А я смотрел на улицу и видел не людей. Я наблюдал биомассу.

За окном текли потоки пока еще вполне себе выглядевших живенько “пиплов”.

В Европе процесс биороботизирования уже завершился: там по улицам уже ходили полузомби с каменными лицами манекенов и бесцветными глазами. Целевая прошивка: заработать, оплатить счета и лечь спать, желательно с нетрадиционным партнёром, ибо с традиционным гордость не позволяет. Пенсия им не светит, за них её уже профукали и перезаложили.

Здесь, на Невском, люди выглядели поживее, но суть та же. Дебилы порождают дебилов, и дураки рулят большинством. Эпоха фельетонная на дворе, интеллектуальный порог ниже плинтуса.

Люди, запертые в своих телефонах, потребляли информационно-виртуальную кривду с превеликим удовольствием. Они не жили, они био-функционировали. Процессоры, перерабатывающие еду в дерьмо, а время – в усталость.

И я, со своим цинизмом, с тремя грошами в кармане и бутылкой паленой водки под столом, чувствовал себя королем на этой свалке смыслов. Я был единственным зрячим в стране слепых. Я был Диогеном в бочке из-под пива.

– Можно к вам?

К нам подошёл мужчина. Лысоватый, опрятный, со скользкой, абсолютно не запоминающейся внешностью. Типичный «никто». Лицо-блин, глаза-пуговицы.

«Не наш, не питерский», – машинально пискнул мой внутренний сканер. – «Командировочный. Ищет уши».

Я поморщился. Терпеть не могу, когда в мой замкнутый контур вторгаются чужаки. А у нас тут, можно сказать, сакральный момент поедания сосисок под «наркомовские» сто грамм, а тут этот чел с бугра нарисовался.

Но Коля, добрая душа, кивнул и указал на стул.

– Я журналист, Олег, – представился он. – В командировке.

Я нехотя пожал этому неизвестно кому руку. Какое-то холодное рукопожатие у него получилось, я будто со слизняком поздоровался. Влажная, вялая ладонь безвольного человека.

Он присел и с ходу начал что-то оживленно втирать брату о своей якобы заковыристой жизни, о пересудах с женой, о каких-то мероприятиях. Я слушал вполуха, разглядывая его как насекомое под стеклом.

Мы выпили. Потом ещё. И… ещё.

Я смотрел на этого чудика и думал: «А ведь ты, Олег, пустышка. Информационный шум. Ты занимаешь место в пространстве, но не создаешь гравитации».

Я даже начал с умным видом вещать ему какие-то банальные истины, изображая провидца. Мне нравилось играть с ним, как сытому коту с полудохлой мышью. Я чувствовал своё интеллектуальное превосходство. Я препарировал его скучную жизнь своими едкими комментариями, и он кивал, как китайский болванчик.

Николай заказал ещё по сто.

Огороженный стенами «Столовой номер 1», наш замкнутый контур – мать её, «Ё» большое и в кавычках – постепенно начинал приобретать краски конкретного алкогольного токсикоза. Мир становился мягким и податливым, глюкозным.

Но на выходе из столовой наша разговорчивая мышь вдруг показала зубы.

Мы неспешно одевались в гардеробе.

Вдруг Олег прислонился ко мне сзади и приобнял за плечи – липко, панибратски. Словно старый друг. Или…ну вы поняли.

Я опешил. Замер. Выдохнул.

Внутри вскипела брезгливость. Я уже решил было воздействовать на понимание того прощелыги о приличиях наиболее жестким и кардинальным образом – путем исправления с помощью кулака очертаний его мышинной морды-лица.

Но Олег вдруг прижался губами к моему уху и зашептал.

Его голос изменился. Это уже был не голос скучного командировочного. Теперь раздавался сухой, шелестящий звук, похожий на шорох сухих листьев на могиле.

– Ты помнишь Коси́цы? Он тебя видит… Он указывает на тебя…

Меня словно током ударило. Я резко обернулся и, оттолкнув Олега, прижал его к стене.

– Ты в своём уме? – прошипел я, глядя в его мутные глаза.– Что ты несёшь, баран?!.

Он никак не отреагировал, не сопротивлялся. Он молча висел в моих руках, как тряпичная кукла.

Его взгляд направленный куда-то сквозь меня, не выражал никаких эмоций.

Он – пустая оболочка, догадался я.

Откуда он знает про Косицы? Про ту ночь, когда в одежде брата сидела дымчатая тварь с дырами вместо глаз? Я никому об этом не говорил. Даже Коле – только намеками.

«Дело завели», – говорил тогда бес. – «Мы тебя не отпустим».

Значит, они здесь.

Они не в моей голове. Они в реальности.

Они используют этого слизняка Олега как временный ретранслятор. Как телефонную трубку.

И вместо страха меня накрыла злая, пьяная радость.

Ага! Значит, я вам интересен? Значит, я не просто биоробот в толпе? Я – меченая фигура. Я в Игре.

Отлично. Я готов.Поиграем!

– Игорь, да оставь ты его в покое, пошли, здесь метро недалеко, – откуда-то сбоку подступил брат.

Коля покрутил пальцем у виска, подхватил меня под локоть, и настойчиво потянул к выходу.

Я брезгливо разжал руки. Олег медленно сполз по стене, глядя в пустоту глазами манекена.

– Ну, ладно, – пробормотал я, стряхивая с рук ощущение липкой кожи. – Наверное, ты прав. Много чести для убогого.

Я вышел на Невский. Ветер ударил в лицо.

Теперь я знал: за мной следят.

Это знание пьянило сильнее водки.

СЦЕНА №7. ЯХТА. БРАТСКАЯ «ЛЮБОВЬ»

До метро мы не дошли.

Хмель, смешанный с адреналином после стычки в столовой, требовал продолжения банкета, душа рвалась в бой. Меня распирало от переизбытка адреналина и внутреннего напряжения, мне хотелось испепелить этот мир одним прикосновением.

– Как там наш акробатик? – спросил я у Коли, когда мы вышли на свежий воздух.

– Ты про Евгения? – брат нахмурился. – Да вот, пишет в чате… Рассуждает о судьбах родины из своего уютного гнездышка. Говорит, что мы агрессоры, а Окраина бедная и несчастная. Что надо каяться.

Я рассмеялся. Зло, лающе.

Евгеша. Старший брат. Самый успешный, самый богатый и самый… чужой.

Либерастическая плесень в голове, которую не выдует никакой вентилятор логики. Он поклонялся двум идолам: своим Деньгам и «Цивилизованному Западу».

– Звони ему! – скомандовал я. – Препарирование реальности продолжается! Навестим буржуя.

Евгений, конечно же, обитал на собственной яхте. Царь горы, мать его.

Мы прибыли туда уже изрядно «теплые», прихватив по дороге начатую бутылку рома.

Яхта встретила нас покачиванием на темной невской воде, запахом дорогого лака и тишиной.

Мы спустились в капитанский салон.

Полумрак, мягкие диваны, блики воды за иллюминаторами. Уютно. Богато.

Лепнина успеха, которая источает тонкий, сладковатый запах превосходства.

Евгений сидел за столом, возвышаясь над нами, как капитан Немо. Загорелый, подтянутый, с хитрым монгольским прищуром и сединой в висках.

Он создал себя сам. У него было всё: яхта, деньги, мастерская с крутыми мотоциклами, статус.

Он имел право жить так, как хочет.

Но почему же мне так нестерпимо хотелось врезать ему по этой холеной, самодовольной харе?

Мы разлили ром. Смешали с колой. Ядерное сочетание, лифт на эшафот.

Я пил и слушал.

Евгений говорил спокойно, весомо. О том, что Россия катится в пропасть. О том, что надо сложить лапки перед Западом, расслабиться и получать удовольствие, потому что «плетью обуха не перешибешь».

Он рассуждал о Европе с придыханием, как о земле обетованной.

«Спящий агент», – подумал я, разглядывая его дорогой свитер. – «Идеальный потребитель. Биомасса с платиновой картой. Ты продал душу за комфорт, Женя. Ты даже не заметил, как стал функцией».

– Это не то, – прервал я его, чувствуя, как демон Алкоголь берет управление моей тушкой на себя. Мой язык налился тяжестью, но мысли оставались острыми, как бритва.

– Что не то? – Евгений поднял бровь.

– Твои мото-цик-цик-ли-ли-ки-ки, твоя яхта… это всё декорации. К твоему духовному миру это не имеющие никакого отношения. А что за мир у тебя внутри? Чем ты живешь духовно, кроме курса доллара?.

Евгений опешил. Он привык, что его слушают. Он не привык, что его допрашивают.

Но он остался подчеркнуто вежливым. И эта вежливость бесила меня больше всего. Она была стеной, за которой он пытался укрыться от грязи жизни. И в частности – от меня.

– Твоя духовная составляющая стремится к нулю! – заорал я вдруг, перегибаясь через стол. – Ты пустой, Женя! Ты – манекен!

Лицо брата отвердело. Монгольский прищур сузился.

– Кто тебе дал право меня судить? – спросил он тихо, голосом Брута. – Ты, пьянь подзаборная?

Он встал.

– Тебя когда-нибудь в лес возили? – спросил он ледяным тоном. – В багажнике?.

Ах, в лес? Пугать меня вздумал? Бандитскими девяностыми козыряешь?

В этот момент внутри меня что-то щелкнуло.

Я, наверное, сам стал похож на того беса из Косиц. Я почувствовал, как мое лицо искажается в гримасе, которую я видел у Твари. Губы растянулись в неестественной ухмылке. Глаза превратились в черные дыры.

Я не думал. Я действовал.

Я как бы воспарил над столом, опираясь на руки, и… ударил.

Изо всех сил.

Прямо в его загорелое, успешное лицо. Прямо в эту уверенность, что деньги защищают от всего. Но только не от меня!

ХРЯСЬ!

Кулак врезался в скулу. Звук удара по живому мясу был сладким.

Ответ прилетел мгновенно. Евгений был крепким парнем, регулярные посещения спортзала явно пошли ему на пользу.

Я успел увидеть только вспышку.

Команда «старт». И полет с американских горок вниз.

Удар затылком о жесткий металлический комингс переборки.

Мир взорвался искрами и погас.

Очнулся я уже на стуле.

Голова раскалывалась. По шее текло что-то теплое и липкое. Кровь.

Николай суетился рядом, прикладывая салфетку к моему затылку.

– Ты как? Живой? – бормотал он испуганно.

Я открыл глаза.

Картинка плыла балаганной рябью.

В какой-то миг мне даже почудилось, что Николай спустив штаны, наваливает кучу прямо посреди салона этой пре паскудной яхты. Галлюцинация на удивление, вполне себе не показалась мне абсурдной или какой-то там неправильной. Даже вот запашком потянуло…

«Защищает меня по-своему», – с удовлетворением подумал я, проваливаясь в ямищу пьяного бреда.

Я очухался и посмотрел на Евгения. Он стоял, потирая скулу. В его глазах стыло презрение.

Я ненавидел его.

Не за политику. Не за злые слова.

А за то, что он смог, а я – нет. За то, что он – победитель в этой игре, а я – лузер, которого бьют головой о переборку и морально опускают в унитаз.

И демон Алкоголь внутри меня скалился и довольно потирал руки.

Кровь пролилась. Жертва принесена.

Инициация началась.

СЦЕНА №8. КОСИЦЫ. РУКОПОЖАТИЕ С БЕЗДНОЙ

Некоторое время назад. Деревня Косицы.

Покачивание яхты шелест волн, растворились в памяти, уступив место совсем другим декорациям.

В нос ударил густой, тяжелый дух прокисшей избы, старой древесины, мышиного помета и разбавленного спирта. Запах безысходности русской глубинки.

Я вернулся туда, где всё началось. В ту ночь, когда мне впервые приоткрыли кулису и показали, кто на самом деле дёргает за ниточки.

Мы сидели с братом Николаем друг напротив друга за шатким деревянным столом.

Стол разделял нас, как государственная граница. На его стороне – территория Света: благость, бумажные иконы в красном углу, постная закуска (квашеная капуста и черный хлеб).

На моей стороне – территория Тьмы: батарея пустых бутылок, полная пепельница и растущая, холодная пустота внутри.

За окном выла вьюга, швыряя снег в черные стекла. Идеальная погода для разговоров о душе.

Коля что-то бубнил своим напевным, елейным голосом. Про спасение, про смирение, про то, что надо «потерпеть».

– Ты не понимаешь, Игорь, – увещевал он, глядя на меня с какой-то высокомерной жалостью, как на больного ребенка. – Тут место намоленное. Святое. Тут бесы не ходят. Тут благодать…

Я слушал и чувствовал, как меня тошнит от этой сладкой ваты. Благодать? В этой дыре, где мужики спиваются к сорока годам, а бабы стареют к тридцати?

– Благодать, говоришь? – я усмехнулся и потянулся за стаканом.

Водоспиртового раствора во мне было уже предостаточно, но «белочка» доселе меня не посещала. Я ощущал себя кристально, звеняще трезвым в своем опьянении. Я видел мир без фильтров. Я чётко, через линзу стакана, во всех подробностях разглядывал скелет реальности.

– Бесы, Коля, ходят там, где их ждут, – сказал я жестко, глядя брату в переносицу. – И плевать им на твои иконы.

И тут реальность моргнула.

Словно кто-то переключил канал старого телевизора.

На месте брата, там, где секунду назад сидел родной, бородатый человек с добрыми глазами, возникло Нечто.

И Это явно не казалось галлюцинацией. Галлюцинации зыбкие, прозрачные, они плывут.

А эта Тварь выглядела плотнее, чем стол, за которым мы сидели. Плотнее, чем сама наша эфемерная жизнь.

Серая фигура, словно слепленная из грязного, мокрого пепла и паутины. Лицо – задымленное марево, дрожащее, как горячий воздух над костром в мороз.

Носа не разглядеть. Вместо глаз и губ зияющие тёмные дыры.

С абсолютной, космической чернотой внутри, в которой не отражается свет лампочки.

Я не вздрогнул. Я не закричал. Рука со стаканом замерла на полпути к рту.

Я смотрел. И Тварь смотрела на меня.

Мне показалось Она гаденько улыбалась этими своими источающими тьму дырами. В самом её присутствии таилось хитрое торжество.

И самое страшное – я не почувствовал отторжения. Я почувствовал… скорее узнавание.

Словно я всю жизнь смотрел в зеркало, но видел там маску, а теперь маска сползла, и я увидел родственника. Свое отражение в кривом зеркале Ада.

– Ну что, теперь поверишь в нас? – произнесла Тварь.

Её голос, явно не брата, мертвый, сухой, раздражающий, походил на звук ссыпаемых в могилу камней. Я медленно, стараясь не расплескать ни капли, донес стакан до рта и сделал глоток. Спирт обжег горло, приводя мысли в порядок.

– А я в вас никогда и не сомневался, – хрипло ответил я, ставя стакан на стол. Стук стекла прозвучал как выстрел. – Просто вы обычно прячетесь лучше. Ты кто такой? Ты, это, Николай? Или квартирант?

Тварь качнулась вперёд. Черные провалы глазниц приблизились к моему лицу. От неё пахнуло могильным холодом и серой.

– Ты теперь нам принадлежишь, – проклекотало Существо. – С потрохами!

Это прозвучало не как угроза. Это прозвучало как приговор врача. Или как уведомление о приеме на работу. Контракт бессрочный, без права увольнения.

– Мы тебя теперь не отпустим! – злобно, но с какой-то извращенной любовью пообещала Тварь. – Мы никого отсюда не отпускаем! Это наше место, это наша территория! Смирись!

Внутри меня что-то надрывно щёлкнуло. Страх, конечно, пополз – липкий, первобытный, но он смешивался с диким, пьяным азартом игрока, который поставил всё на зеро.

«Значит, я прав, – пронеслось в голове. – Значит, весь этот мир – декорация, а настоящие хозяева – вот они. И я им нужен. Я – ценный ресурс».

Я вдруг понял, что мне тесно в этой избе. Тесно за одним столом с этим откровением. Мне нужен воздух. Мне нужно действие.

Я вскочил, опрокинув стул.

– Посмотрим, кто кого не отпустит! – рявкнул я, будто плюнул прямо в её дымчатое косое лицо.

Я выскочил в морозную ночь. О нет, я не убежал – я вырвался на оперативный простор.

Холод остудил легкие, вымораживая хмель. Вьюга, снежной шрапнелью, ударила в лицо.

– От нас не убежишь! – проклекотало сзади.

Я обернулся.

Из дверей избы вывалился «брат». Он семенил за мной, смешно перебирая ногами в валенках, путаясь в полах тулупа.

– Игорёк, погоди! Ну куда ты побежал? – кричал он своим обычным, человеческим голосом, полным тревоги. – Да постой ты! Остановись! Разбудишь ведь всю деревню!

Я смотрел на него и видел двойное дно.

Я видел перепуганного Колю, который боялся скандала и соседей.

И я видел Серую Тварь внутри него, которая гнала меня, как гончая зайца, наслаждаясь охотой.

– Врешь, не возьмешь! – заорал я в черное звездное небо.

Впереди, во мгле, светился огонек монашеского дома при храме.

«Проверим вашу силу», – подумал я зло. – «Если вы такие крутые, зайдете за мной туда? К попам? К святой воде?».

Я не искал спасения. Мне не требовалась молитва

Этот непостижимый тест-драйв на святость нельзя было провалить. Я хотел столкнуть лбами две силы и посмотреть, кто победит.

Я рванул к монашескому дому, врубив форсаж. Влетел внутрь, разрывая тишину пьяным топотом сапог.

– Батюшка! Где батюшка?! – вопил я, вламываясь в первую попавшуюся дверь.

Я рухнул на колени не от благоговения, а от того, что ноги от напряжения перестали держать. Я бился лбом об пол и хохотал.

Я жаждал увидеть, как отец Владимир будет изгонять этого демона из моего брата. Я хотел шоу.

В комнату вбежали испуганные женщины-послушницы.

– Давай, окропи его! – хрипел я, тыча пальцем в дверной проем. – Пусть демон покажется! Лей воду!

Меня начали щедро окроплять святой водой, кто-то кричал, кто-то звал на помощь. Потом появился какой-то парень с большими кулаками, хотел меня приголубить, но тут в дверях возник брат.

Запыхавшийся, красный, с испуганными телячьими глазами.

– Игорь, это я! Не надо так горячиться, – уговаривал он, протягивая ко мне руки. – Пойдем домой, проспись…

И он подмигнул.

Левым глазом.

Той самой стороной лица, в которой еще проглядывались очертания ухмыляющейся твари.

Он тоже ухмыльнулся, человеческой стороной – на долю секунды, но я заметил. Это не походило на мимику брата. Это очень смахивало на ухмылку Бездны. Она будто прошептала прямо в мое настороженное ухо: «Ты мой, сучонок. Эти клоуны с водой мне не помеха».

– Ах ты ж сука! – выдохнул я.

И со всей дури, вкладывая в удар всё своё презрение к этому маскараду, всю свою ненависть к их б… играм, саданул кулаком прямо в эту демоническую ухмылку.

ХРЯСЬ!

Коля пошатнулся, схватился за лицо, но устоял.

В его глазах на мгновение мелькнуло что-то… уважительное? Словно Тварь оценила удар.

Меня скрутили. Повалили на пол. Связали руки.

Уложили баиньки, как бесноватого.

Утром, в храме, трясясь с жесточайшего похмелья, я неприкаянным грешником переминался на службе. Голова раскалывалась. Во рту нассали.

Я отчетливо расслышал шепотки старушек, приютившихся у меня спиной, про какую-то Ирку, которая «бесовским голосом» орала на всю трапезную про «веселую ночку».

Я опустил голову в пол, и широко улыбнулся.

Теперь я знал правду.

Они здесь. Они реальны. И они меня заметили.

СЦЕНА №9. БОЛЬНИЦА. ИГРЫ С ДЬЯВОЛОМ

Меня тащили в скорую, как мешок с картошкой, который вдруг отрастил зубы и начал материться на латыни.

– Волки позорные! – орал я, пытаясь пнуть мягкую обшивку микроавтобуса. – Свободу попугаям! Я требую адвоката и стакан воды!

Я хотел кусаться. Рвать и метать. Демон Алкоголь, сидевший внутри, дергал за рычаги, требуя выхода агрессии. Он был недоволен тем, что драка на яхте закончилась так быстро. Ему нужна была кровь.

Санитары, тертые калачи в синих робах, действовали молча и профессионально. Меня спеленали, вкололи что-то успокоительное (которое на мой организм, пропитанный ядом, подействовало как витаминка) и сдали на руки больничной охране как «буйного с ЧМТ».

В приемном покое меня заперли в «обезьяннике» – узкой комнате с грязно-синими стенами, кафельным полом и привинченной к полу деревянной скамьей.

Дверь захлопнулась. Щелкнул замок.

Я остался один.

Тишина навалилась мгновенно, плотная и звенящая. И вместе с тишиной пришел Он.

Я сел на жесткую скамью, прислонившись затылком к холодной стене. Голова гудела, внутри меня словно под высоким напряжением работал трансформатор. Разбитый затылок пульсировал в ритме сердца. Хмель начинал отступать, оставляя после себя выжженную пустыню, тошноту и звенящую, кристальную ясность.

Я посмотрел в угол комнаты. Там, в тени, сгущалась тьма.

– Ну что, герой? – прошелестел голос.

Он звучал не снаружи. Он звучал прямо в моем мозжечке. Скрипучий, сухой голос, похожий на звук пересыпаемого песка или шуршание сухих листьев.

– Допрыгался? – продолжил Голос. – Брат тебя сдал. Врачи тебя сдали. Ты никому не нужен. Ты – биомусор.

– Пошел ты, – буркнул я вслух, глядя в пустой угол.

– Зачем? – удивился Голос. – Мы же только начали. Посмотри на себя. Ты жалок. Сидишь в клетке, в крови, в чужой блевоте. А твой братец Женя сейчас сидит на своей яхте, прикладывает лед к скуле и пьет дорогой коньяк. И думает: «Слава богу, избавились от урода».

Я сжал кулаки так, что побелели костяшки.

– Он не так думает.

– Именно так, – настаивал Бес. – Он презирает тебя. Ты для него – обуза. Пятно на репутации святого семейства. Ошибка в генетическом коде.

Тень в углу шевельнулась, принимая очертания человека. Или того, что когда-то было человеком. Я видел (или мне казалось, что я вижу) силуэт в шутовском колпаке.

– Знаешь, что нужно сделать? – вкрадчиво прошептал Бес. – Нужно закончить это шоу красиво. Не гнить здесь, в этой синей яме, ожидая ментов. А уйти громко. Хлопнуть дверью так, чтобы у них уши заложило.

– Как? – спросил я. – У меня нет оружия.

– Спровоцируй их, – посоветовал Бес. – Вон тот охранник за дверью… Я чувствую его. Он нервный. У него ипотека, жена стерва и язва желудка. Ему врачи пить запретили. Он на грани. Надави на него. Пусть он сделает грязную работу за тебя. Пусть он нажмет на спуск.

Дверь распахнулась.

Вошел Охранник.

Он не выглядел как обычный покоцанный жизнью вахтер. Скорее наоборот, передо мной стоял крепкий мужик, воинственного вида, лет тридцати пяти, с цепким взглядом и печатью хронической усталости на посеревшем от недосыпа лице. На бейджике значилось: «Сергей».

Он являлся профессионалом. Он видел тысячи таких пьяных буянов, как я. Обычно он их просто игнорировал или ломал, если те лезли в драку.

Но сейчас…

Он замер на пороге.

Я поднял голову и посмотрел ему в глаза.

Я не знаю, что именно он увидел в моем взгляде.

Может быть, ту самую Тень, что шептала мне в углу. Может быть, абсолютную, черную пустоту на месте зрачков – Бездну, которая смотрела через меня.

Его лицо дернулось. Опытный боец, который должен был рявкнуть «Встать! Лицом к стене!», вдруг побледнел.

Он будто почувствовал Запах. Не перегара и крови. А запах Тьмы. Запах Хищника, который опаснее любого человека.

– Заткнулся, урод? – прошипел он, но голос его предательски дрогнул. – П-шел к доктору! Вставай!

Он не хотел ко мне прикасаться, словно боялся заразиться моим безумием. Он держался за ручку двери, как за спасательный круг.