Цикл Игры #1

Кирилл Потёмкин

Цикл Игры #1

КАНДИДАТ

СЦЕНА №1. ПРОЛОГ. АНАТОМИЯ ЛЮБВИ.

Ключ повернулся в замке с противным, визгливым скрежетом. Звук был похож на вскрытие грудной клетки ржавым скальпелем.

Я вошел в квартиру. Когда-то я называл это место «нашим гнездышком», но теперь оно напоминало склад забытых вещей на вокзале. Воздух здесь был спертый, нежилой. Пахло пылью и умирающими надеждами.

Эхо моих шагов гуляло по пустым комнатам, отражаясь от голых стен. Там, где раньше висели фотографии счастливых идиотов – нас, – теперь зияли светлые прямоугольники на обоях. Квадраты пустоты.

Настя сидела на единственном оставшемся стуле посреди гостиной. Вокруг нее громоздились картонные коробки, перетянутые скотчем. Склепы нашей совместной жизни.

Она подняла голову. В ее глазах, больших, влажных и по-собачьи преданных, все еще теплилась надежда. Эта глупая, живучая, чисто бабья надежда, что «все можно исправить», если просто поговорить по душам, поплакать и пообещать исправиться.

Меня от этого взгляда передернуло. Меня тошнило от этой эмоциональной липкости.

– Пришёл? – спросила она тихо. Её голос дрожал.

– Как видишь. Материализовался, – я пнул ближайшую коробку носком ботинка. Звук получился глухой, картонный. – Что здесь?

– Книги. Твои альбомы. И… тот сервиз, что мама подарила.

– В мусор, – отрезал я. – Мне не нужен балласт.

Настя встала. Она похудела, осунулась. В ее красоте появилась какая-то болезненная прозрачность, словно она таяла. Раньше, в прошлой жизни, я бы бросился ее утешать. поинтересовался бы её здоровьем. Я бы наверняка почувствовал укол совести, желание защитить. Но сейчас мой внутренний анестезиолог вколол мне двойную дозу цинизма.

Я смотрел на неё и видел не любимую женщину, а набор биологических функций, давший сбой. Сломанный механизм, который пытается имитировать жизнь.

– Игорь, – она сделала неуверенный шаг ко мне. – Давай не будем так… Давай попробуем…

Она протянула руку, коснулась моего рукава. Её холодные пальцы ощутимо дрожали.

Я посмотрел на её руку, как на доставляющее мне дискомфорт насекомое. Аккуратно, двумя пальцами, снял ее ладонь со своего плеча.

– Что попробуем, Настя? – спросил я устало. – Реанимировать труп? Пришить голову курице, которая уже в супе?

– Ты стал невыносим, – прошептала она, и по ее щеке покатилась слеза. – Ты… ты как будто умер. Где тот Игорь, которого я любила?

– Тот Игорь был иллюзией, – усмехнулся я. – Оптическим обманом, вызванным гормональным всплеском.

Я подошёл к окну. За стеклом серый, равнодушный город переваривал миллионы человеческих судеб. Люди внизу казались муравьями, бегущими по своим бессмысленным траекториям.

– Послушай, Настя. Давай без дешёвых мелодрам. Мы взрослые люди. Мы заключили социальный контракт. Мы пытались размножаться, строить ячейку общества, платить ипотеку и имитировать счастье, как все эти биороботы внизу. Контракт истёк. Химия выветрилась. Дофамин больше не вырабатывается. Зачем длить агонию?

– Ты называешь нашу любовь химией? – в её голосе зазвенели истерические нотки.

– А что это, по-твоему? – я резко обернулся. – Магия? Божий дар? Не смеши меня. Это биология, детка. Инстинкт размножения, припудренный культурой и литературой, чтобы нам не было так страшно смотреть в бездну. Мы просто два куска мяса, которые терлись друг о друга, чтобы заглушить страх смерти. А теперь мясо протухло. Чувствуешь запах?

Она отшатнулась, словно я ее ударил по лицу. Лицо ее побледнело, губы сжались в тонкую линию.

Вот так. Больно? Конечно, больно. Правда – это скальпель. Он режет по живому, вскрывая гнойники иллюзий. Но я делал это не со зла. Я делал это, чтобы освободить нас обоих. Чтобы она перестала цепляться за призрак.

– Ты чудовище, – выдохнула она. – У тебя внутри… пустота. Черная дыра.

– Наконец-то, – я развел руками. – Первый трезвый взгляд на вещи. Да, я – чёрная дыра. А ты – звезда, которую я пожираю. Беги от меня, Настя. Беги, пока гравитация не сплющила тебя окончательно. Забирай коробки, сервиз, воспоминания. Забирай всё. Оставь мне только тишину.

Она смотрела на меня еще секунду. Потом, в её взгляде умерла надежда. Там поселился страх. Животный страх перед тем, во что я превратился. Именно этого я и добивался. Страх – лучшее лекарство от любви. Оно выжигает привязанность быстрее, чем кислота.

Она схватила сумочку и выбежала из квартиры. Дверь хлопнула, поставив жирную точку в конце главы.

Я остался один. Тишина навалилась на меня, густая и плотная, как вода на глубине. Я подошел к зеркалу в прихожей.

Из стекла на меня смотрел тот самый человек, который только что уничтожил единственное существо, которому был дорог.

– Молодец, – сказал я своему отражению. – Чистая работа.

В груди что-то кольнуло. Тонко, остро. Фантомная боль от ампутированного сердца.

– Ничего, – прошептал я. – Это пройдет. Алкоголь – отличный антисептик.

Я достал из кармана плоскую фляжку. Отвинтил крышку. Сделал глоток. Тепло разлилось по пищеводу, выжигая остатки сантиментов.

Я был свободен. Свободен от любви, от обязательств, от совести.

СЦЕНА №2. КОРПОРАТИВНЫЙ АКВАРИУМ

Я стоял в лифте, который бесшумно возносил меня на двадцать пятый этаж башни из стекла и бетона. Лифт был похож на капсулу для анабиоза.

Вокруг меня стояли они. Молодые, перспективные, пахнущие дорогим парфюмом, маскирующим запах дешевых амбиций.

«Офисный планктон», – подумал я, разглядывая их отглаженные воротнички и пустые, оцифрованные лица. – «Биомасса в дорогой упаковке».

У них в глазах горел не огонь, а светодиодная подсветка мониторов. Они ехали продавать время своей единственной, неповторимой жизни за возможность выплатить ипотеку за бетонную клетушку в спальном районе, чтобы было где переночевать перед новой продажей.

Цикл замкнут. Еда – работа – сон – смерть.

Я чувствовал себя среди них диверсантом с рюкзаком взрывчатки за плечами.

Двери лифта разъехались с мягким, пневматическим шелестом.

Офис компании «Вектор-Групп» (или как там называлась эта шарашкина контора по перекладыванию пустоты в вакуум?) встретил меня стерильной чистотой, гудением кондиционеров и фальшивыми, такими же стерильными улыбками.

Здесь не пахло жизнью. Здесь пахло озоном от принтеров, разогретым пластиком и страхом не выполнить KPI.

– Игорь Кириллович? – прощебетала девушка на ресепшене. У нее были такие длинные, наращенные ресницы, что, казалось, если она моргнет чуть быстрее, то взлетит, как колибри.

– Он самый, – буркнул я. – Пришел продать свои компетенции.

Меня провели в «переговорную». Стеклянный куб посреди опен-спейса. Аквариум, где все на виду.

Напротив меня села Она.

HR-менеджер. Девочка лет двадцати пяти. Белая блузка, бейджик «Кристина», планшет в руках и абсолютная, звенящая пустота во взгляде. Она была идеальным винтиком системы. Биоробот модели «Эффективный менеджер», прошивка версии 2.0.

– Итак, Игорь Кириллович, – начала она, сверяясь с моим резюме, как инквизитор со списком грехов. – У вас впечатляющий опыт. Собственный бизнес, руководство строительными проектами… Но последние два года – пробел. Чем вы занимались?

Я посмотрел на нее. Чем я занимался, Кристина?

Я смотрел, как рушится мир. Я хоронил иллюзии. Я пытался не сойти с ума в вашей пластиковой реальности, запивая тоску алкоголем. Я изучал дно, Кристина.

– Саморазвитием, – соврал я, глядя ей прямо в переносицу. – Изучал природу человеческой глупости.

Она моргнула. Скрипт в её голове выдал ошибку, но она быстро перезагрузилась. Профессионал.

– Интересно… – протянула она механически. – Скажите, а почему вы хотите работать именно у нас?

Меня начало подташнивать. Физически.

Этот вопрос. Этот вечный, идиотский вопрос, на который существует только один честный ответ: «Потому что мне нужны деньги, чтобы жрать, дура». Но в их мире правду говорить нельзя. В их мире нужно лизать задницу корпоративной этике.

– Я восхищен миссией вашей компании, – ядовито улыбнулся я. – Ваше стремление стать лидером рынка по продаже воздуха вдохновляет меня на подвиги.

Кристина нахмурилась. Иронию она уловила, но протокол требовал продолжать. Она была запрограммирована дожимать.

– Игорь Кириллович, давайте серьезно. Кем вы видите себя через пять лет?

И тут меня прорвало.

Внутри лопнула пружина, сдерживающая ту самую «интеллектуальную изжогу». Я подался вперед, опираясь локтями на холодный стеклянный стол.

– Через пять лет? – переспросил я тихо.

Кристина кивнула, ручка замерла над планшетом в ожидании стандартного ответа про карьерный рост и лояльность бренду.

– Деточка, – мой голос стал жёстким, скрипучим, как несмазанные петли. – Ты хоть понимаешь, в каком мире ты живешь? Какие к черту пять лет? Ты не знаешь, что будет завтра к обеду. Может, завтра твой генеральный директор снюхает лишнюю дорожку и закроет эту лавочку. Может, завтра шарахнет очередной кризис, или война, или новый вирус, и ты, со своим планшетом и бейджиком, окажешься на улице, конкурируя за место кассира в «Пятерочке» с гастарбайтерами.

– Игорь Кириллович, я попрошу вас… – она попыталась вернуть контроль, но куда там. Я уже включил каток.

– Нет, ты послушай, – я перебил её, наслаждаясь испугом в её пустых глазах. – Ты сидишь тут, задаешь вопросы по бумажке, которую тебе написал какой-то американский коуч для дебилов. Ты думаешь, ты управляешь ситуацией? Ты – функция. Ты скрипт. Если завтра нейросеть научится подбирать персонал, тебя спишут в утиль первой. Ты спрашиваешь про мои амбиции? Мои амбиции – не сдохнуть от скуки, глядя на ваши постные рожи.

Кристина вжалась в кресло. Её холеное личико пошло красными пятнами. Губа задрожала. Она не была виновата. Она просто делала свою работу. Но она была олицетворением всего того, что я ненавидел: лицемерия, пустоты, имитации жизни.

И я топтал её. Интеллектуально, жестоко, с наслаждением садиста.

– Ваша компания, – я обвел рукой стерильный офис, – это не бизнес. Это инкубатор для посредственностей. Вы ищете не профессионалов. Вы ищете послушных батареек для вашей Матрицы. Так вот, Кристина. Я – бракованная батарейка. Я током бьюсь. И знаешь что? Через пять лет я вижу себя на берегу океана, или в могиле. Но точно не в этом аквариуме, отвечая на вопросы биоробота.

Я встал. Стул с визгом отъехал назад.

Кристина молчала. В её глазах стояли слезы – настоящие, человеческие слезы обиды. На секунду мне стало её жаль.

«Ты перегнул, Игорь», – шепнул кто-то внутри. – «Она ведь просто пешка».

«Плевать», – ответил я сам себе. – «Пешки первыми идут в расход».

– Спасибо за уделенное время, – я отвесил шутовской поклон. – Я вам перезвоню. Или нет. Скорее нет.

Я вышел из переговорной, оставив её обтекать. Прошел через «оупен-спейс».

Сотни голов синхронно повернулись в мою сторону. Сотни глаз, оторвавшихся от мониторов.

Я остановился в дверях.

– Работайте, негры, солнце еще высоко! – громко сказал я в тишину.

Выйдя на улицу, я жадно вдохнул загазованный воздух Невского проспекта. Меня трясло. Адреналин бурлил в крови, требуя выхода.

Я только что сжёг мост. Очередной. Я только что доказал системе, что я – инородное тело. Вирус.

Мне нужно было выпить. Смыть этот привкус пластика и фальши. Срочно.

СЦЕНА №3. КУКЛОВОД

Я зашёл в первую попавшуюся рюмочную. На вывеске мигало что-то патриотическое – то ли «Синий Пушкин», то ли «Зеленый Достоевский». Неважно. Названия меняются, суть остается: это был храм забвения для тех, кого выплюнула жизнь.

Внутри пахло кислым пивом, дешевыми сигаретами и мужской несостоятельностью. Идеальная среда обитания.

Я подошел к стойке. Барменша, женщина с лицом, вылепленным из уставшего теста, даже не посмотрела на меня.

– Сто пятьдесят «беленькой». И бутерброд с селедкой.

– Селедка утренняя, – буркнула она, стукая передо мной запотевший графинчик.

– Сойдет. Мы все здесь немного вчерашние.

Я взял поднос и встал за высокий круглый столик в углу. Пластик столешницы был липким.

Рядом со мной, качаясь, как мачта в шторм, стоял мужик. Типичный представитель того самого офисного планктона, который я только что проклял в лифте. Галстук сбит набок, белая рубашка в пятнах, в глазах – вселенская скорбь и уже литра два дешевого пива.

Он бормотал что-то себе под нос, глядя в полупустую кружку с пивом и замершую рядом стопку с прозрачной жидкостью.

– Сука… какая же сука…

Я прислушался. Это был мой любимый жанр. Бытовая драма маленького человека.

– Начальник? – спросил я участливо, делая первый, самый важный глоток. Водка обожгла горло, упала в желудок раскаленным шаром и тут же взорвалась тёплой волной, проясняя мысли.

Мужик поднял на меня мутные глаза. В них плавала обида ребенка, у которого отняли конфету.

– Жена, – выдохнул он. – Сказала, что я тряпка. Что я мало приношу. Что Валерка, сосед, вон уже машину поменял, кроссовер взял, а я… на «Логане»…

Он ударил кулаком по липкому пластику. Кружка подпрыгнула.

– А я ведь стараюсь! Я ведь всё для них! Кредиты, дача, теще на зубы… А она… «Ничтожество», говорит. «Импотент по жизни».

Я посмотрел на него.

«Биомасса», – привычно отметил мой мозг. – «Слабый, зависимый, жалкий. Идеальная глина. Он ждет, чтобы кто-то сказал ему, кто он такой».

Мне стало скучно просто пить. Мне захотелось поиграть. Проверить свои настройки.

Я пододвинулся ближе. Мой голос стал вкрадчивым, низким, гипнотическим. Я включил режим «Змея-искусителя».

– А ведь она права, друг, – сказал я тихо.

Мужик опешил. Он ждал сочувствия, ждал стандартного «все бабы стервы».

– Что? – он заморгал, готовый заплакать или ударить меня. Но для удара он был слишком пьян.

– Она права, что называет тебя тряпкой. Знаешь почему?

– Почему?

– Потому что ты стоишь тут, в этой дыре, и ноешь мне, случайному прохожему, в жилетку. Вместо того, чтобы показать ей, кто в доме хозяин.

Я наклонился к его уху. Я чувствовал запах его перегара и дешевого дезодоранта. Запах страха.

– Ты ведь чувствуешь это внутри? Злость. Она горячая, правда? Она жжёт тебя в груди. Ты хочешь быть хорошим. Ты терпишь. Ты глотаешь обиды, как это кислое пиво. А Валерка-сосед не терпит. Валерка берет от жизни всё. Женщины любят силу, брат. Они презирают тех, кто просит прощения. Они текут от тех, кто берет свое.

В глазах мужика что-то изменилось. Пьяная тоска сменилась тупым осмыслением. Зрачки расширились. Я зацепил струну.

– Силу? – переспросил он.

– Именно. Животную, первобытную силу. Не деньги, не «Логан». Волю. Представь: ты приходишь домой сейчас. Не трезвеешь на лавочке, чтобы не дышать на неё перегаром, а вышибаешь дверь ногой. Ты не оправдываешься за зарплату. Ты берешь то, что принадлежит тебе. Ты смотришь ей в глаза и говоришь: «Заткнись, женщина. Я здесь главный». А если она откроет рот…

Я сделал паузу. Мужик тяжело задышал. Его кулаки сжались. Вены на шее вздулись.

В его пьяном, размякшем мозгу уже крутилось кино, которое я режиссировал. Кино, где он – не жертва ипотеки, а герой боевика.

– Я ей покажу… – прошептал он. – Я ей устрою «ничтожество»… Я ей этот кроссовер…

– Конечно, устроишь, – подлил я масла в огонь. – Ты мужик или тварь дрожащая? Где твоё свиное рыло! – распалился я не на шутку. – У тебя внутри зверь. Я вижу его. Выпусти его. Прямо сейчас. Иди домой и наведи порядок. Разбей этот чертов сервиз, который она бережет. Переверни её херов стол. Покажи ей, что ты способен на безумие. Они боятся безумцев. – я понизил голос почти до шепота. – Они уважают их.

Мужик махом заглушил стопку, дохлебнул залпом пиво. В его взгляде появилось что-то стеклянное и страшное. То самое, что бывает у людей перед совершением непоправимой глупости. Я создал монстра. На пять минут, но монстра.

Завтра он проснётся в полиции или в пустой квартире, с чудовищным похмельем, разбитой мебелью и разрушенной жизнью. Он будет ненавидеть себя. Он, возможно, сядет.

Но сейчас он чувствовал себя королем. И эту корону надел на него я.

– Спасибо, брат, – он хлопнул меня по плечу. Тяжело, неуклюже. – Ты прав. Хватит терпеть. Я сейчас… я ей сейчас…

Он развернулся и, шатаясь, но с какой-то новой, злой целеустремленностью, пошел к выходу. Дверь хлопнула за ним, как выстрел.

Я смотрел ему вслед и улыбался.

Я допил водку. Закусил селедкой. Она была соленой и жесткой, как правда.

– Один-ноль в пользу Хаоса, – сказал я вслух.

Люди – марионетки. И как же приятно иногда, из под тишка, дёрнуть за ниточки, просто чтобы посмотреть, как смешно они дрыгают ножками. Я почувствовал прилив энергии. Чужая злоба напитала меня лучше алкоголя.

Я вышел из рюмочной на улицу. Солнце слепило глаза.

Теперь я был готов. Будто перед боем надел на себя бронежилет. Моя душа очерствела достаточно для встречи с семьей.

Я достал телефон.

– Алло, Коля? Ты где? В Новой Голландии? Жди, братик. Я еду. Демонов гонять будем.

СЦЕНА №4. КИРПИЧНЫЙ РАЙ.

В туристических буклетах это место называли «культурным пространством». Я называл его кирпичным раем для хипстеров, туристов и тех, кто изо всех сил делает вид, что у них всё хорошо. Потрясающее место, чтобы убить время, если оно у вас лишнее. И идеальная декорация для спектакля под названием «Счастливая семья».

Я стоял у входа в метро, прислонившись к старой кирпичной кладке, и чувствовал себя чужеродным элементом. Вирусом в стерильной пробирке.

Замечательный питерский солнечный день только начинался. Он наливался, как гнойник, эмоциями и переживаниями миллионов жителей громадного мегаполиса. Солнце жарило так, словно хотело выжечь из нас всю питерскую плесень, всю накопившуюся за зиму сырость и тоску.

Вокруг меня, словно размытые фигуры в тумане, сновали люди. Они улыбались, жрали мороженое, делали селфи на фоне красных кирпичей.

Я прислушался.

Голос человека, рекламирующего в наушниках очередную аудиокнижную тягомотину, перемежался с никогда не затихающим глухим рокотом.

Это ворчал Город.

Старый, сварливый пес Петербург. Он лежал на болотах, страдая от ревматизма, и жаловался на свою нелегкую судьбину какофонией звуков: визгом тормозов, гулом метро, шарканьем подошв. Эти звуки сливались в единый, плотный информационный поток.

Город сам по себе являлся зацикленной инфоматрицей. Он постоянно транслировал событийный ряд, как бесконечный сериал для идиотов.

Я чувствовал эту энергию кожей. Я впитывал её помимо собственной воли, пропуская через себя, как фильтр.

Постоянный фон человеческого муравейника действовал на меня странно. Раньше он меня давил. Город, будто ногтем большого пальца, придавливал меня, как клопа, загоняя под пресс депрессии серыми буднями и бесконечным дождем.

Но теперь я нашел чит-код. Лазейку в Матрице.

Ритуал простой: выходишь из квартиры, два поворота ключа – «клик-клик» – и ты уже не просто безработный неудачник с долгами, а охотник в джунглях. Лифт спускает тебя не на первый этаж, а в некое «подпространство».

Нужно было только правильно «заправиться». Без допинга эта реальность являлась слишком твердой и шершавой на ощупь. С дури можно и лоб расшибить.

– Привет, дядя Игорь!

Звонкий голос вывел меня из транса.

Я обернулся, натягивая на лицо дежурную улыбку №5 «Любящий родственник».

Вот и они. Святое семейство в полном составе. Вышли из толпы, сияя благочестием.

Первым степенно шествовал брат Николай.

Усато-бородатый, благостный, излучающий такое количество добра, что меня начало подташнивать. Борода «а-ля Джузеппе Верди», ясные глаза идиота, который верит, что мир справедлив.

Коляныч – это ходячая икона с функцией банкомата для мошенников. Он притягивает к себе аферистов, как магнит железные опилки, и каждый раз искренне сетуя на несправедливость мира.

«Ну здравствуй, фарисей», – подумал я, шагая навстречу.

Рядом с ним, уткнувшись в смартфон, переминался Павел, старший сын.

Долговязый, нескладный подростковый «живчик-переросток». Будущий властелин виртуальной вселенной. Он был здесь только телом. Его мозг витал где-то в облаках серверов, переваривая материнские платы, коды и стримы. Для него я был просто очередным NPC, неигровым персонажем, выдающим скучные квесты.

И, конечно, замыкал процессию Леонид. Лёлик-Болик.

«Сын в себе». Загадочный, не по годам упитанный мальчик с серьезным взглядом кулинарного гения. Этот парень знал о еде больше, чем я о женщинах. Загадочный будда кулинарии, который смотрел на мир исключительно как на заваленный яствами шведский стол. Вот и теперь, в фоновом режиме, он сканировал пространство на предмет ларьков с хот-догами.

– Здорово, родня! – я раскинул руки.

Мы обнялись с братом. Я хлопнул его по спине, чувствуя под пальцами его надежность, теплоту и… непробиваемую наивность.

Несмотря на весь мой цинизм, мне было приятно его видеть. Он был якорем. Он был тем, кем я не смог стать – «нормальным». И именно за это я его и любил, и одновременно ненавидел.

– Ну что, – я заглянул ему в глаза, понизив голос. – Демонов гонять будем?

Николай вздрогнул. Его благостное лицо на секунду пошло рябью, как вода от брошенного камня.

– Каких демонов? – спросил он, отводя взгляд.

Он вспомнил.

Конечно, он вспомнил ту ночь в Косицах. Дымчатую тварь с дырами вместо глаз, которая сидела на его месте и нагло ухмылялась мне в лицо. Он вспомнил, как я истошно орал и гонялся за монашками.

– Да того самого, одного из них, – я подмигнул ему, но глаза мои оставались холодными. – Который сказал, что я у них теперь «на карандаше».

Коля поморщился, почесал свою бороду и выдал свою коронную фразу-оберег:

– Да брось ты, Игорь. Не начинай. Как Бог управит, так и будет.

«Бог, Коля, может, и управит», – подумал я. – «Но пока Он занят инвентаризацией праведников, мне нужно управлять своим уровнем промилле в крови. Иначе я начну видеть то, что тебе не понравится братик…»

Мне нужно было выпить. Срочно. «Лимонад» в моей крови выветривался, и мир снова становился серым и угрожающим.

– Слушай, – я перевел тему, кивнув на младшего. – По-моему, Лёлик сейчас упадёт в голодный обморок. Смотри, как побе-ле-днел. Парень явно теряет калории просто от стояния на месте.

Лёлик, услышав свое имя и ключевое слово «еда», тут же ожил. Он начал ласково, гипнотически поглаживать свой живот по часовой стрелке.

– Есть хочу, – подтвердил он басом.

Брат вздохнул, но улыбнулся.

– Вон забегаловка, – он указал на другую сторону улицы, где виднелась вывеска какого-то бистро. – Заглянем на ход ноги?

– Святое дело! – я чуть не потер руки. – Кормить растущий организм – наша первоочередная задача.

Мы двинулись к кафе.

Я шел чуть позади, как волк, загоняющий стадо овец в нужный загон.

СЦЕНА №5. ОПЕРАЦИЯ «ЛИМОНАД»

Забегаловка оказалась идеальным гибридом: то ли шаверма с алкогольным прилавком, то ли алкогольный прилавок с шавермой в качестве дополнительной опции для тех, кто ещё способен жевать.

В нос ударил густой запах жареного мяса, специй и дешевого спирта. Запах жизни.

Судя по благостному виду предвкушающе го трапезу Лёлика, зашли мы точно по адресу.

Пока «святое семейство» выбирало корм, толпясь у витрины с заветренными салатами, я бочком подошел к алкогольному прилавку.

Здесь решалась судьба моего дня.

Пить в открытую при детях и брате-праведнике – моветон. Это разрушило бы мою маскировку «нормального родственника». Но оставаться трезвым в этой реальности я не собирался.

Нужна была конспирация. Операция «Ы».

Я достал из кармана четыреста рублей – мой пропуск в нирвану.

– Девушка, – я включил всё своё обаяние, которого у меня еще оставалось в избытке. – Мне бы водички. Спецразлив. В пластик.

На редкость доброжелательная продавщица, женщина с уставшим лицом и глазами цвета пережаренного лука, сразу всё поняла. Она разулыбалась – видимо, я был не первым «шпионом» за сегодня.

– Сделаем, мужчина.

Она достала из-под прилавка заранее приготовленную воронку и ловко, не пролив ни капли, перелила прозрачную жидкость из початой бутылки водки в безобидную пластиковую емкость из-под «Бонаквы».