Митра

Хван тоже поднял лицо и обнаружил себя в удивительном и мрачном лесу из невысоких, причудливо изгибающихся деревьев покрытых тускло светящимися фиолетовыми листьями. Кора этих деревьев была покрыта сосудами и венами, которые жадно пульсировали, с хлюпаньем вытягивая мутноватую воду, что скапливалась лужами у основания этих деревьев. Такое ощущение, что этот странный лес стоял на каком-то болоте. На горизонте, скрытая мутной дымкой виднелась разрушенная радиовышка.

Переведя взгляд на трап, по которому сходили каннибалы, Хван Самнанг обнаружил перед собой деревню, или скорее маленький город из округлых хижин похожих на врытую в землю половинку кокоса. Окна были хаотично разбросаны по круглым стенам этих домов, а сами они были изукрашены барельефами, вызывавшими при первом взгляде пугающее ощущение и неприятное жжение в глазах.

– Пойдем – услышал Хван Самнанг и, спотыкаясь от внезапно нахлынувшего нервного напряжения, побрёл за Свай Тиен.

Хван Самнанг с удивлением разглядывал быт каннибалов, что внезапно стал выглядеть как-то человечно с точки зрения бывшего рыцаря Митры.

Вот отца встретили дети и жена. Все сняли маски и их лица были совершенно обычными, немного смуглыми. Светлые волосы, оттенком напоминающие пшеницу, глаза, с загадочным треугольным разрезом. Оттенок глаз разнился от шоколадных, бордовых оттенков, до ярко красных и розовых цветов.

Рыцари-с-зашитыми-ртами не снимая масок, степенно и медленно следовали в самый большой круглый дом напоминавший крепость.

Свай Тиен уже тащила Хвана за руку. И они вышли наконец-то на что-то вроде главной площади.

Хван Самнанг увидел, что посреди деревни был, воздвигнут некий тотем, увешанный человеческими костями, и медными украшениями. Присмотревшись, и без того уставший рыцарь упал на колени перед тотемом и горько зарыдал, удивив Свай Тиен. Перед Хван Самнангом была одна из чудеснейших, сделанных с большой любовью и старанием вещей. Это была ритуальная статуя Митры.

Хван Самнанг полз к ногам статуи, завывая на хабчане плачи-молитвы, и ему вторили голоса каннибалов, которые похватав оружие, ринулись к рыцарю с явным намереньем убить его. Свай Тиен только чудом удалось уговорить своих сородичей прекратить, буквально бросившись на скорчившегося Хван Самнанга. Хван дополз к ногам статуи и принялся целовать их. Из его уст начал иногда вырываться годжон, и Хван только испуганно всхлипывая бил себя по лицу пытаясь вспомнить совсем другие слова. В полной тишине, прерываемой только негромким шёпотом собравшихся на шум каннибалов, Хван сквозь слезы молился то на хабчане, то на годжоне, бил себя по лицу, и тянул рукой за язык, жмурясь от боли. Каннибалы с презрением смотрели на бывшего рыцаря Митры, но оружие опустили, так как один из старых рыцарей-с-зашитым-ртом приказал это сделать. Все стали расходиться по своим делам. Свай Тиен обняла Хвана за плечи, и подняла из пыли. Так они вдвоем дошли до небольшого дома находящегося в тени крючковатых вишен. Кое-как раздевшись с помощью Свай, Хван забылся тяжелым и полным кошмаров сном.

Проснулся Хван Самнанг от запаха мяса и пряностей. Рыцарь с трудом, но привык уже к постоянной мясной трапезе. Сев на кровати он обнаружил, что его тело натёрто каким-то очередным пахучим маслом, в котором явственно чувствовался аромат Сомы. Вкусный запах шёл из другой комнаты, вероятно кухни. Свет пробивался под немыслимыми углами из окон у основания кровати, и большого трапециевидного окна по центру стены. Судя по всему было начало весеннего утра, свет которого был скраден невысокими древесными пологами и водяным туманом. Проходя через листья деревьев, свет причудливо переливался фиолетовым, словно диковинные отражения в толще воды.

Хван встал, и оделся в простую хлопковую одежду, что лежала на стуле рядом. Одежда явно предназначалась для него.

– Свай? – Хван Самнанг говорил, боясь повышать громкость. Он все еще переживал из-за происходящих с ним изменений. События прошедшего дня болезненно отдавались в сердце, заставляя его едва-едва кипеть где-то в закоулках души. Как некий отголосок невыносимости бытия.

– Да? – Свай вышла из кухни. Она была босая, со смуглыми ногами. Одета была в просторные шорты с чудными узорами цветов и украшенные жемчугом. Её тонкую фигуру скрывала диковинная рубашка, со смешными фалдами из пестрых лоскутов. Рубашка открывала смуглые плечи, и причудливый свет скользил по коже, навевая где-то в воспоминаниях аромат корицы. В тени дверного проема её кожа имела приятный терракотовый оттенок. Пшеничного цвета волосы были собраны в короткую косу. Она стояла, вздернув тонкий нос, покачиваясь, и улыбалась едва заметными изгибом чуть пухлых губ, а её карие, но в то же время почти люминесцентно бордовые глаза с большим любопытством изучали рыцаря.

Хван был заворожен и испуган. То уродство беспорядочного ритуального каннибализма, что он видел в храме Митры, никак не сходилось в его голосе с образом самого нелогично прекрасного существа, которое он когда-либо видел, или о котором смел мечтать.

Хван молчал, и Свай Тиен развернувшись, пошла на кухню.

– Пойдем, покушаем – сказала Свай из кухни, и Хван послушно отправился на запах еды.

С кухней была совмещена столовая с небольшим прямоугольным столом и рядом стульев. Всего на обед умещалось пять человек, видимо у Свай бывали небольшие компании.

На столе уже стояло несколько тарелок с привычным у каннибалов кушаньем – мясо, ароматные масла, специи и конечно Сома.

К Соме Хван привыкал особенно долго, первое время она казалась слишком безвкусной, да и чувствовал себя Хван после нее ужасно. Его преследовали галлюцинации и ужасные видения. Из-за того что других источников для питья на кораблях не было, от жажды приходилось пить Сому. С тех пор как Хван выучил годжон настолько, чтобы найти слова для нюансов вкуса Сомы, та стала достаточно приятной, бодрила, отдавала мёдом, и не вызывала никаких жутких видений.

Первые несколько минут Свай и Хван молча насыщались, а затем Хван как бы невзначай спросил у Свай.

– Вы молитесь Митре?

Свай разделывая стейк, смерила Хвана долгим и немного раздраженным взглядом.

– Поешь сначала, потом поговорим.

– Нет, я хочу знать. – Бывший рыцарь Митры был настойчив.

Свай Тиен вздохнула, и спросила.

– На что похож Митра? Каков он?

Хван Самнанг с готовностью вспомнил священные книги. Он хотел было заговорить на хабчане, но внутренне содрогнувшись, все же стал переводить на годжон.

– Митра величайший Бог. Разум его стучится во все двери, и находит ответы на все. Сердце его принимает всех. Лёгкие его впускают разное и выпускают единое. Руки его обнимают весь версуман, а ноги его обошли всё сущее. Глаза его видели всё, а язык сказал всё. Митра сосуществует с малым и с великим. Он Идея, что приводит хаос к порядку.

Свай Тиен удовлетворенно кивнула, дожевав последний ломоть мяса. Её смуглые ручки аккуратно сложили приборы, и пшеничная коса змеёй улеглась на плечо, в тот момент, когда Свай запрокинув голову, допивала последние капли Сомы из стакана.

– Митра это мы.

Хван Самнанг опешил. Ему трудно было представить, что племя каннибалов, сожравшее послушников и исказившее храм, что веками не менял своего облика, могут оказаться богами.

– То есть, ты считаешь, что вы боги!?

– Неа, дурачок, Митра это все мы. Ты тоже Митра.

Неслышной подступью, вчерашнее напряжение подкрадывалось вновь, с надеждой погубить Хван Самнанга окончательно. Его сознание как неисправное радио выдавало обрывки мыслей то здесь, то там, не давай собраться единой картине из осколков прошлого и свежей кладки настоящего. Стены из белого кирпича которыми он был окружен всю жизнь, исчезали теперь не в реальности, а в его голове. Хван Самнанг вновь переживал кошмар, когда белый кирпич покрывался пульсирующими артериями, и кровь, бившаяся в них, сейчас пульсировала в голове у рыцаря.

– Я ничего не понял – постепенно омертвевающим голосом заявил Хван Самнанг.

– Поэтому я тебе и говорю, поешь сначала нормально. Сомы подлить? – Свай направилась к холодильнику, уже зная, что Хван тихо кивнет в ответ.

Мясо на его тарелке остывало, и рыцарь принялся скорей дожёвывать его.

Что-то в нём окончательно сломалось. Будто бы еще вчера, покуда он обнимал ноги Митры, в нем образовалась трещина. А сегодня эта трещина обратила всего Хван Самнанга в раскрошенную черную пустоту, которой только предстояло обрести облик человека достойного называться именем богов.

После завтрака Свай и Хван отправились на прогулку. Хван наблюдал за жизнью каннибалов, и человечность этого бытия его поражала. Они обрабатывали огороды со своими пахучими травами, выращивали мелкий рогатый скот, знали электричество, а омнипаруса под которыми они шли, были настоящим произведением искусства. Хван долго стоял на причале, разглядывая флагман Шепчущего флота – большую каракку с крутыми боками. Тончайшие оптические кабели пронизывали полотно, изукрашенное медными узорами. Само полотно широкими, изящными, почти готическими линиями трапециевидно расходилось в стороны, напоминая геометрически правильные, острые крылья ската-орляка, которого Хван когда-то видел в детстве. Навершие омнипаруса представляло собой что-то вроде винтажного громкоговорителя, окруженного мощной оптикой с находящимся под ней модулем распознавания изображений.

Металлический корпус корабля, от маршевого двигателя, минуя маневровые, прорастал шпангоутами, которые умелый кузнец выполнил в форме человеческих костей. Сам корпус казалось, дышал, раздвигая на вдохе металлические рёбра.

Не застланные огнем ярости глаза Хван Самнанга смогли воспринять эстетику этого корабля, и Свай пришлось потянуть рыцаря за руку, чтобы усмирить его любопытство и восторг, и они могли пойти дальше.

– Зачем вы занимаетесь каннибализмом? – Внезапно спросил Хван Самнанг. Рыцарь решил, что если судьба сложилась, таким образом, он должен знать всё о той буре, в которую он попал.

– Мы не занимаемся каннибализмом. – Удивилась Свай Тиен. – Говоря твоими словами, мы, скорее людоеды, чем каннибалы.

– Вы не люди?

– Мы Митра. – Уверенно заявила Свай Тиен.

Хван Самнанг сделал паузу, чтобы обдумать услышанное, и хотел было открыть рот, но Свай Тиен его опередила.

– Митра это Идея что приводит хаос к порядку. Так?

Хван Самнанг кивнул. Они проходили по широкому деревянному мосту, перекинутому через особенно топкое место на болотце. Сияющие тусклым фиолетовым светом деревья шумно пили воду, и их листья в лучах утреннего солнца казались довольно яркими.

– Как хаос становится порядком с помощью Идеи?

– Сосуществование. Оно впитывает зло, оставляя лишь благость Митры, не нарушая изначальной сути явления. В этом состоит Идея.

– А если суть явления Зло?

– Тогда оно будет уничтожено.

– Чем же тогда это Уничтожение отличается от того что сделали мы?

– Как минимум мы никого не едим.

– Поглощение это всего лишь ритуал. Ты слишком привязываешься к своей собственной морали, и не можешь взглянуть на проблему как следует?

– А как следует?

– Ну, для начала попытаться представить, что ты сам – Зло.

Хван Самнанг удивленно посмотрел в бордовые глаза Свай Тиен, и встретив там немой вопрос, послушно принялся представлять себя в образе вселенского Зла.

Вот он с ордой жутких рыцарей-людоедов влетает в храм Митры и начинает пожирать все подряд.

Свай Тиен засмеялась. У неё был хриплый, но довольно милый смех.

– Я просила тебя представить Себя. У тебя на лице написано, что ты проворачиваешь в голове прошедшие события, только сторону сменив.

Под очередной смешок Хван задумался очень крепко, даже зажмурил глаза. В его голове сначала неуверенно, а затем все с большей и большей скоростью полетели картины.

Вот он, с другими рыцарями подняв щиты, спускается строем с кобуксона и видит, как с других кобуксонов сходят и другие рыцари. Вот звучит Коччи Хабчан, и болота прорастают цветами. Дома обращаются белыми кирпичом, испуганные мерзкие каннибалы падают под ударами мечей. Фиолетовые листья опадают, и крючковатые деревья покрываются цветами. Огромное, неделимое, единое поле цветов разных цветов, размеров, форм.

Статую Митры в центре деревни бережно уносят, освободив от костей и украшений.

Все кто сопротивлялся, преданы мечу, все кто остался – молчат. Им больно говорить, их слов больше не существует. Митра заместил собой их быт. Испуганные дети пьют кровь земли, и удивленно заедают цветами. Их организмы отторгают предложенный чай, а Сома теперь опаляет их желудки. Многие умрут от жажды, другие привыкнут. Рыцари-с-зашитыми ртами сожгли себя. Простые люди от языка Тумёган Годжон гибнут не в силах вернуть себе свою собственную Идею. Они как в тумане водят по стенам из ровного белого кирпича, и беззвучно открывают рот. Те, что слабы – кладут в рот цветок альстромерии, и начинают говорить на хабчане, испытывая невероятную ни с чем несравнимую грусть.

Реальность превращается для них в такое же огромное поле цветов, томное бытие в покое и созерцание, лёгкое воодушевление начала весны и радость летнего цветения.

Но им не радостно.

Хван попытался вдохнуть, он задыхался от собственных мыслей.

– Эй…эй…Расслабься. – Свай Тиен заглядывала в глаза Хвана, её пухлые губки были поджаты в лёгкой тревоге.

– Так значит… – Хван хотел было разразиться гневной критикой в свой же собственный адрес. Будто-бы он внезапно прозрел и понял всю грязь его Идеи. Однако он тут же осёкся и нахмурился.

– Ничего это не значит. – Свай Тиен успокоилась, и они вдвоем продолжили свой путь. – Просто у каждого свой взгляд на проблему. И мы к слову называем это не Идея, а Замысел.

Слово “Идея” Свай произнесла на хабчане. Удивительно чистом, правда, с лающим призвуком как у годжона. А вот слово “Замысел” произнесла на годжоне, и звук этого слова удивительно укладывался в складочки реальности не вызывая внутреннего диссонанса.

– Замысел… – Свай Тиен продолжила. – Митра любит нас одинаково. А мы любим Митру по-разному. В том и состоит Замысел. Мы считаем, что Коччи Хабчан это Зло. Сорняк на теле версумана приводящий к тому, что реальность становится бедной и не дающей Жизни.

Свай Тиен понизила голос, видно было, что она готовится сказать что-то такое, что явно даже для неё выбивается из привычной картины мира.

– Но с недавних пор не все согласны с этим…последнее время есть те, кто…думают как-то иначе. Те, кто не хотят выкорчевывать Хабчан. Если бы их не было, тебя однозначно разорвали бы на площади…последнее время, мне кажется, что мы будто просыпаемся от тяжелого сна.

– Что…? – Хван Самнанг чувствовал, как совершенно изменился, то, что раньше вызывало бурю непонимания, теперь вызывало интерес.

– Не знаю. Наша борьба будто бессмыслена. Вы покрываете мир, цветами отбирая Голоса и Языки, и обращая все к своему сонному образу жизни. Мы поедаем людей, исключая их реальность из своей, и вбирая силу из их мяса, во имя Жизни. Каждое слово на годжоне – чей то вырванный клок мяса, съеденный сегодня, чтобы жить завтра, а каждое ваше слово острый лепесток, жалящий в самую глубь разума.

Свай Тиен приумолкла, мимо прошла молодая компания. Они поприветствовали Свай и смерили подозрительными взглядами Хван Самнанга. Возможно, они были вчера на площади. Хван немного покраснел.

– В общем… – Свай была уже немного разгорячена. – Я не верю в эту борьбу. Мы просто делаем это, потому что чувствуем, что так нужно.

Свай Тиен что-то переварила у себя в голове и взгляд её погрустнел.

– Знаешь, наверное, заложники своего бытия. Я тут рассказываю тебе все эти вещи, умничаю, хотя почти месяц назад, наверное, доедала кого-то из твоих знакомых.

Теперь Хван видел мир по-другому. Вот краски не смешиваются, растекаются каждая по своему желобку, с густым насыщенным цветом. Вот образуются узоры, и их созерцание приносит покой. Вот рука человека ложится на эти узоры и начинает водить туда и сюда. Краски смешиваются, образуя новые оттенки, и совершенно невообразимые сочетания друг друга. Теперь это не стройные узоры, теперь это буйная абстракция возбуждающая воображение одним своим видом. И в финале Хван отходит от полотна и видит что это всего лишь случайный бардак, который плохо тянет на искусство. Теперь все сказанное Свай Тиен словно лишалось своего смысла. Та, что казалась богиней, была теперь перед ним всего лишь человеком. И став человеком, она сделала Хвана богом, потому что теперь они пребывали в одинаковой слепоте и замешательстве, и все что их отличало друг от друга это сторона прошедшего недавно конфликта.

– Наверное, мы и в правду – Митра. – Уверенно и спокойно заявил Хван Самнанг.

– Почему? – Удивилась Свай Тиен.

– Потому что вокруг нас сплошной хаос, и привести его к порядку может только божественное вмешательство. Если мы действительно сами боги – значит порядок это дело только наших рук.

– Наверное, ты прав.

– Если что, я прощаю тебя Свай Тиен.

– А я благодарю тебя Хван Самнанг.

К полудню Свай Тиен и Хван Самнанг обошли южную часть деревни, и вернулись домой.

Хван Самнанг пробыл с людоедами несколько месяцев. Он сражался теперь уже с их тенями в версумане, и их фантасмагорическими тварями. Людоеды хотели Жить. Они видели в версумане обрывки хабчана, и вчитывались в него пока не оставался только лишь годжон, способный привести охотников на кровавые поля, где обитала фантасмагорическая дичь, шедшая в пищу и на ритуалы.

Иногда с охотниками ходил рыцарь по имени Древний. Это был старый почти безволосый и беззубый рыцарь-с-зашитым ртом. Его пепельного цвета глаза и кожа выглядели так, будто вот-вот лопнут, а рот его был зашит толстой медной проволокой.

С ним и Свай Тиен он вёл долгие беседы о прошлом, и том, что когда нибудь грядет. Ведь все чаще молодые охотники отказывались от преследования хабчана, осознавая в ужасе отсутствие всякого смысла в этом. Замысел Выживания не зависел напрямую от Поглощения хабчана. Вдосталь было всего, чтобы тумёган годжон могли существовать в обманчивом версумане. Многие даже сходили с ума пытаясь осмыслить собственную жажду преследования. Их приводили в чувства рыцари-с-зашитыми-ртами, что сохраняли в сердцах относительный покой.

Все чаще странные символы мелькали на привычных путях сквозь версуман. Древний натужно хрипел, пытаясь вчитаться хоть немного в незнакомые символы, но без толку.

– Я хочу открыть глаза…– Повторял, иногда Древний забывшись тяжелым сном на борту охотничьего баркаса, после очередного изучения символов. Его глаза в этот момент были пугающе открыты.

К исходу третьего месяца, на горизонте совершенно внезапно появились корабли Коччи Хабчан. Десяток кобуксонов похожих очертаниями на черепах, плыли под высоким омнипарусом походящим на сросшиеся крылья дракона.

Словно бы недавний кошмар Хван Самнанга становился реальностью!

Стоявший этим утром на причале бывший рыцарь митры, сломя голову побежал лестнице и немедленно отправился в Древнему.

Хван Самнанг торопился, странное чувство надежды смешивалось со страхом.

В комнате, в большом круглом доме в центре деревни, где жили рыцари-с-зашитыми-ртами, на простой лежанке метался Древний, в окружении нескольких людоедов. Древнего лихорадило в припадке. Его уродливая маска слона с черными провалами глаза лежала где-то в стороне, хотя обычно он держал её максимально близко.

– Я хочу открыть глаза…

– Древний!

– Я хочу открыть глаза…

Свай Тиен вышла из соседней комнаты с тряпками и миской воды.

– Ему плохо Хван Самнанг, приди позже.

– Там корабли моих сородичей! Они идут к нам!

Большинство рыцарей тут же выхватили оружие и ринулись к пристани. Это действие вызвало у Хван Самнанга чувство бессилия и боли, но в то же время он не терял смутную надежду.

Остро вонзился в сердце рыцаря первый крик. Хван Самнанг немедленно выбежал на улицу, и его глазам открылась картина, которую он представлял себе не так давно.

Они шли строем. Две сотни лучших воителей и зеленые ополченцы. Но что-то в них было не так. Под шляпами нонбайтхан горели голубые, оранжевые, черные глаза. Горели не праведной яростью, но едва заметным, зарождающимся сумасшествием. С ними тоже происходило нечто похожее на то, что поражало молодых охотников тумёган годжон. Они выглядели растерянно. Словно Идея стала для них пустым звуком. Как когда-то для Хван Самнанга.

С другой стороны улицы шли тумёган годжон уже возглавляемые рыцарями-с-зашитыми ртами. В утренней прохладе дыхание людей порождало клубы пара. Люди Коччи Хабчан подняли стену щитов, люди Тумёган Годжон разъяряли себя гневными криками. Все застыли в ожидании кровавого часа.

Лица прикрытые нонбайтхан, лица скрытые масками. В следующую секунду это все показалось ненужным, и бойцы с каким-то странным, чудовищным задором сорвали с себя свои ритуальные облачения.

Лицом к лицу. Ветер трепал пшеничные волосы каннибалов, бил порывами по их смуглым лицам.

Лицом к лицу. Маленькие вихри разбивались о рыжих и черноволосых, белокожих митраитов.

Друг против друга были сотни прекрасных, разноцветных глаз мужчин и женщин. Они были драгоценными камнями в ларце, что скоро будет зарыт в сырую землю.

Они с интересом, каким-то гневным энтузиазмом разглядывали друг друга, и наконец – бросились в битву.

С гневным стоном Хван Самнанг подхватил чей-то меч и бросился в гущу битвы.

– Стойте!

Он отражал удары то одних, то других. Защитил молодую девчонку от удара митраита, и сам чуть не попал под второй удар, от него же, поспешно ускользнув.

Хван Самнанг с замиранием сердца видел трупы. Пока немного, но достаточно чтобы распалить взаимную ярость до предела.

Болота прорастали цветами. Медленно и хищно они пробивались из мутной воды и обвивали низкие деревца. Барельефы домов осыпались обращаясь в священный белый кирпич. Статую Митры, кажется, даже не замечали. Она зловеще вибрировала в центре битвы. Заметив искажения реальности Хван Самнанг нервно сглотнул.

Вокруг собрались уже все рыцари-с-зашитыми ртами, которые, безусловно, были элитой людоедов.

Вдруг на поле битвы показался Древний. Он шёл под руку со Свай Тиен, тяжело опираясь на неё. На нём была маска Слона.

Сухими морщинистыми руками, он указал узловатым пальцем на бьющихся молодых людей.

Запыхавшийся Хван Самнанг в отчаянии посмотрел на Древнего, затем на битву, затем снова на Древнего, но тот лишь не опускал указующего перста.

Хван глубоко вздохнул. Ему хотелось кричать. От бессилия, от гнева, от обуревавших его злых и противоречивых эмоций. Его душа была изрезана острыми клинками и кровоточила. Он не знал, как выйти наружу. Он силился что-то сказать, но реальность упорно отказывался меняться под напором его несказанных слов. Он пытался подобрать хоть одно слово. Одно единственное слово, которое могло бы прекратить борьбу между его прошлым и настоящим. Между людьми, что, несмотря на пугающую разницу, были все же…людьми. Хван Самнанг смотрел в небо. Оно было свинцовым. Тяжелым и смутно голубым, васильковым, сумеречным. Бескрайним. Приятно давящим на глаза. Оставляющим в душе тишину. Он смотрел на небо, выдавливая воздух из лёгких, и беззвучно открыв рот. С небес на него смотрело лицо. А он смотрел в это лицо. Оно повторяло облака и бесконечную сумеречную васильковую глубь. Оно было ничем. Ничего не значило. Оно тоже открывало рот и силилось что-то сказать. Ничего не было. Это не было речью, это было Коммуникацией. Хван Самнанг понимал, что с ним говорят, но его разум не осознавал природы этой речи. Как будто это был язык, созданный только для той васильковой глубины небес, с которой смотрело на него это Лицо Бога. И выражал этот язык только то, что важно для этих небес. А они были ничем. Простая бессмыслица. Как те непонятные символы, что свели с ума Древнего.

Рот Хван Самнанга все еще беззвучно открывался в небо. Удивительно, но толпа стояла в полной тишине ожидая того что он скажет. В этой тишине облако прошло по солнцу, на секунду загораживая солнечный свет. Сотни и сотни глаза, они смотрели в лица друг друга, будто бы видели их первый раз. Так оно и было, учитывая, что шляпы нонбайтхан и маски людоедов были во множестве разбросаны по площади. Смысл, который им придавали владельцы – был Ошибочным.

Рыцари-с-зашитыми-ртами стояли с окровавленными губами из которых торчали обрывки нитей и проволок.

Древний тоже проливал свое слезы, и, глядя мимо задравшего голову Хван Самнанга тихо прошептал.

– Скажи…в чем Замысел? Для чего все это?

Бывший рыцарь Митры ощутил, как его нервы вибрируют. Его разум с настойчивостью царапал и бил черные окна васильковых небес, силясь достичь чего-то. Каких-то потаённых уголков памяти.

В итоге, произнесенное им слово никто не услышал. Пошёл снег. Едва заметными буквами. Снежинка. Снежинка. Снежинка.

Небо оставалось все таким же. Тяжелым. Васильковым.