скачать книгу бесплатно
Девять месяцев
Тетрадь №1
Единственная настоящая ошибка – не исправлять своих прошлых ошибок.
Конфуций
6 мая, 6 часов утра
Я выздоравливаю. Это однозначно. Медленно. Скачками. А точнее, взлетами и падениями. Мучительно. Но это – явно выздоровление. Не мрачная депрессия – однотонно-монотонная, разлагающая, размазывающая и тоже – мучительная. Это совсем другое. Я вижу свет в конце туннеля. Все, что от меня сейчас требуется – это доползти, добрести, добежать до этого конца. И вырваться на свет.
Удивительно, как незаметно это происходит: живет себе человек нормально, бредет по ярко-зеленому, солнечному полю жизни и в какой-то момент обнаруживает, что уже давно и далеко забрел в темный туннель. И уже осознавая это, все еще бредет по инерции в глубь, в темно-мрачный холод сырых заплесневевших сводов, уговаривая себя, что, нет, все нормально, это только кажется, что темно, сыро, холодно, на самом деле все прекрасно…
Я могла остаться там (или пока еще: тут?) навсегда. Такая бесславная кончина «такой перспективной, сильной личности, талантливой журналистки с большим будущим…» (так обо мне говорили всегда в глаза и за глаза.)
А я, такая умная, красивая, одаренная, медленно вползала в темный туннель с обвалившимся выходом на другом конце. И никто не замечал этого. И сама я не замечала. Вот он, тот самый Крауч-Энд Кинга. Пресмыкающийся конец. Люди не замечают этой незримой границы между параллельными мирами. А потому время от времени переходят эти границы, не задумываясь о последствиях, а точнее, не замечают, как переходят, переступают эту линию. Вроде и есть человек в этом мире, и его нет. Он уже там, не с нами. Мыслит вроде нашими категориями, но действует уже согласно другим временным, пространственным, психологическим параметрам, законам.
По-настоящему я уже не вела дневник лет десять. Урывками пыталась, но кроме наматывания соплей на кулак ничего не получалось, а потому утратила вкус к письму. А это, как я уже убедилась на собственной шкуре, чревато. Как минимум – паранойей.
Изоляция мысли, эмоций внутри себя неминуемо ведет к душевной (или духовной) катастрофе. Кому не дано писать – тот часами висит на телефоне или просиживает на лавочках. А кому даровано свыше умение писать – должны писать. В противном случае мысли путаются, сбиваются и соответственно сбивается ритм жизни: и события, и ситуации.
Я писала с седьмого класса. И вся моя жизнь выстраивалась в стройную цепочку жизненных событий.
Теперь я точно могу сказать: те периоды, когда я не вела дневники, сопряжены почти с трагическими событиями в моей жизни. Не знаю, что тут первопричина: то ли жизнь шла под откос потому, что я не писала, или я не писала, потому что было хреново!.. Но факт есть факт.
Сейчас у меня не эйфория, типа: «Ах, какая я была дура, и как хорошо, что я очнулась!». Нет. Все гораздо спокойнее, основательнее. Я не проклинаю себя за то, что было, но и не оправдываю. Было так, как было. А раз я пришла к выводу, (а точнее – меня пинками загнали к этому выводу), что так больше быть не должно, то я просто продумываю: как должно быть, и что я должна для этого сделать.
Скажем так. Как журналист я все эти годы собирала материал, фактуру для статьи, а теперь села писать.
Целый пласт жизни толщиною в 12 лет.
Верстка и выход в печать – максимум через 3 года.
Раньше я на все глобальные этапы жизни давала себе 5 лет.
«Максимум через 5 лет…» – говорила я себе и окружающим. И так оно и происходило.
Но теперь мне уже почти 50. У меня нет такой роскоши (я не могу позволить себе такой роскоши), как растянуть план спасения себя на 5 лет. В три года я должна выйти на уровень, на котором застряла 10 лет назад. Выйти на тот уровень не означает вернуться назад. Нет. Я должна вернуть себе тот эмоциональный дух, самооценку, какая у меня была на момент встречи с Яном.
Я не хочу утверждать, что он погубил меня как женщину, как журналистку. Нет, это слишком банально и тривиально. Но то, что я 10 лет жила не своей жизнью, – это однозначно. Причина не в нем. Причина во мне. В моем отношении к нему. Я растворилась в небытии. Я зачеркнула себя как личность ради него. А это наказуемо. Раба любви. Это наказуемо. И наказание самое жестокое: я потеряла всё: дом, работу, карьеру, положение в обществе, друзей, знакомых, родственников, детей (они выросли и уехали) и, что на первый взгляд кажется нонсенс – Яна. Я отказалась ради него от всех и вся, а он сказал: такая мне не нужна. Нет, я не говорю, что это он меня всего лишил, нет. Я сама это сделала. Все уходило от меня, как вода в песок, а я видела только Яна, все мои органы чувств были настроены только на восприятие Яна: слух, зрение, обоняние, осязание, вкус. Да, даже вкус. Я хотела есть только, когда он звонил или приезжал. Это было уже на уровне рефлекса Павлова: вижу (слышу) Яна – началось слюноотделение.
Вот, как было!
На уровне физиологии, биологии, анатомии!
Смешно вспоминать, но года два назад Ян заметил с искренним удивлением:
– У тебя раньше груди были такие упругие… Почему?
Я сжалась внутренне от ужаса: да, сейчас они у меня свисают как сдутые воздушные шарики…
Через три-четыре месяца у меня груди округлились и выросли со 2 на 3 размер. Все стало как раньше, и даже лучше.
Ну, а как же?!! Ведь Яну не понравилось!!! Я же реки вспять поверну!
…Это самые незначительные иллюстрации десятилетней эпохи утраты моей личности.
Вчера Лукашевич сказала: «Утратить себя – это хуже, чем умереть».
Сильно. Мне понравилось.
Я не к тому, что, ах, лучше б я умерла. Нет, я почему-то, наоборот, чувствую себя какой-то сверхобогащенной. Да, ощущение именно такое, как я уже писала: словно перед написанием статьи я надыбала столько материала, что теперь осталось только сесть и написать. И я уже чувствую, и я уже предвкушаю: статья будет обалденная.
Я прошла через все стадии падения в эти 10 лет.
Я впадала в безвольное отчаяние,
Я впадала в ярость.
Я испытывала бессилие и осознавала собственную никчемность, несостоятельность.
Я «садилась» на «колеса». Я неделями пила водку (как-то за 7 дней выпила 10 бутылок водки, и это при моей-то алкогольной интоксикации!) – «скорая», реанимация; никто ничего не понимает.
Постепенно мое имя стало все меньше и меньше что-то значить в жизни города. Незаменимых нет. Мое место никто не занял. Но и общественно-политическая жизнь города и района от этого не замерла. Я медленно отходила. От работы, от себя, от детей. И от Яна – тоже.
Нет, однозначно, ничьей вины в том не было. И тем более – Яна. Только сама. Я пыталась совместить два параллельных мира. Гуляла произвольно в пространстве и во времени. И пыталась с собой протащить Яна. А он был (и есть) обычным человеком, простым землянином. Как и подобает нормальному человеку, обладал нормальным чувством страха (я называла это трусостью); менял свои обещания и клятвы соответственно ситуации (я называла это предательством); заботился о своей репутации, карьере, дорожил положением в обществе, социальным статусом (я называла это подлостью).
Да. Он был обычным, нормальным человеком.
И как любой обычный, нормальный человек почти сразу же после того, как открытым текстом (уже не изображая из себя романтического влюбленного – «я даю тебе слово офицера!») заявил мне, что не собирается жениться на мне, начал капля по капле терять то, ради чего отказался от меня: должность, положение в обществе, статус, круг общения в элитной среде. Те двери, куда его раньше чуть ли не насильно заманивали, теперь стремительно захлопываются при его приближении. Телефоны либо не отвечают, либо их владельцы технично сворачивают беседу на нейтральной фразе…
Он страдает. Переживает. Но он никогда не осознает, что это ему наказание свыше дано. Не из-за меня. А за то, что сам дал слово чести, и сам не сдержал.
Чем поклянешься, тем и поплатишься.
Очень сложно выработать новую линию поведения, отношения к нему. Воспринимать его не так, как все 12 лет.
«Сила привычки» – говорит Подольская. А я не хочу с этим согласиться. Любовь не может быть привычкой. А то, что любовь обросла шелухой, многолетней грязью, накипью… – так это уже другое.
Когда говорят: «Любовь проходит», это жалкая попытка самообмана. Просто, значит, ее никогда не было. Любовь – когда живешь этим человеком. Точнее – это как воздух: пока он есть, его не ценишь. А когда нет – тогда задыхаешься, и начинаешь осознавать его значимость. Это уже физиологическая зависимость. Потому любовь не проходит никогда. Любовь может только умереть. А вместе с ней и человек. А все остальное – привычка, увлечение, страсть, похоть, приспособленчество – как угодно.
Самое главное – суметь сохранить любовь. Не доводить ее до гибели.
В моем случае – я очнулась почти вовремя. Чуть-чуть с запозданием, но все еще поправимо. То главное, что нас связывает, еще не умерло, а грязь и шелуху мы отчистим.
Пока я не знаю, как. Но детали меня не интересуют. Я знаю одно: я встану с колен, да нет, даже с четверенек. Я вернусь к себе. А там видно будет. Сейчас главное встать, выпрямиться и устойчиво стоять на ногах. А потом можно делать и шаги. И идти. К Жизни. К свету, который я уже вижу в конце тоннеля.
Я не держу ни на кого зла. Не таю обиды. Все было так, как было. Я благодарю Всевышние Силы за то, что мне сохранено физическое и психическое здоровье. У меня впереди еще 30 лет активной жизни.
Я буду любить и трудиться. А это однозначно вознаградится свыше. «Любовь и труд – все перетрут». Только теперь любовь должна созидать, а не разрушать. Я всегда делала то, что основной массе было недоступно. Я сделаю это сейчас. С собой, с Яном. Все, кто в курсе, говорят: «Если за 12 лет не случилось, то уже ничего не получится». А я уверена: у всех – нет. А у меня получится. Потому что так, как я люблю Яна, никто не любит. Чудеса случаются с теми, кто в них верит.
Я освобождаюсь от самоизоляции. Это первое.
7 мая, 8 ч. 20 мин
Все так кратковременно, единовременно. Пока пишу или говорю с кем-то, то такая неодолимая уверенность, что смогу, сумею вырваться из этого состояния. Но стоит остаться одной или без ручки в руках – и я опять слабое, безвольное униженное создание, цепляющееся за Яна: «А когда ты приедешь?», «А ты с кем?», «А ты где?», «А ты… а я… а-а-а…».
Что же все-таки происходит?
То, что он манипулирует моими чувствами – это однозначно. Он осознает безграничную власть надо мной. Если я хочу ада при жизни – он мне это предоставит. Он действует неосознанно, непреднамеренно, но он уверен, что я проглочу любой его пренебрежительный тон, слова, действия по отношению ко мне.
Задели его за живое, унизили где-то, – он самоутвердится со мной.
***
– Я соскучилась по тебе…
– Господи!.. (усмешка) Знаешь что, тебе надо заняться чем-нибудь серьезным…
***
– Ты сегодня приедешь?
– Ну, откуда я знаю?
– А кто знает?
– Никто.
– Ну, мы уже не виделись почти неделю…
– Ну, и ничего страшного не произошло.
– Ты так думаешь?
– Слушай! Хватит!..
***
– Привет!
– Привет (вяло)
– А почему ты мне не позвонил утром?
– (тишина, потом вздох, который в словесной оболочке звучал бы: «как ты мне надоела!») … Ну-у, не знаю. Не могу придумать. Придумай что-нибудь сама… (циничная усмешка)
Зачем я все это воспроизвожу? Чтобы со стороны посмотреть на себя. Самой себе показать себя. Не убегать от правды. Не закрывать глаза. Называть вещи своими именами, никого не обвиняя и не оправдывая при этом. Чтобы вылечить болезнь, нужно мужество признать ее, а потом проследить симптомы, проявления на всем временном отрезке заболевания. Я хочу излечиться, и я излечусь.
У Кинга читала:
– Какой степени болевой шок может вынести пациент?
Ответ звучит в форме вопроса:
– А в какой степени пациент хочет выжить?
Правда, у меня немного в другой плоскости. До какой степени мне нужно причинить боль, чтобы я, наконец, сказала: «Все! Больше не могу! Хватит! Хочу жить!»?
Почему я не терплю, нет, почему я сама провоцирую его на такое отношение ко мне? И почему он возвращается ко мне? Несмотря и вопреки.
Любит?
Возможность самоутвердиться?
Удобно? Больше некуда идти?
Нет! Нет! И нет! Он испытывает ко мне то же, что и я к нему. Только вот я неправильно веду себя. Мне нужно поменять самооценку. Я раньше только страдала и еще ниже опускалась, лелеяла только обиду, боль, и замирала на том уровне. Теперь же я способна не сидеть в обнимку с обидой, болью, а как бы тут же ее зафиксировать, отодвинуть от себя и посмотреть на все со стороны.
Естественно, за месяц (с 24 марта) не может быть кардинальных перемен. Резко можно только разрушить. А строить – нужно время. Или: убить, умереть можно в одночасье, а выздоравливать – с течением времени. И еще – в зависимости от желания выжить.
И даже за этот месяц я очень во многом продвинулась. Можно, конечно, изумиться: «Господи! Как же я раньше, целых 12 лет, этого не замечала?». Но это будет равносильно тому, что удивиться, почему же наелся только третьей лепешкой, ах, надо было сразу третью лепешку купить!
Мне нужны были, значит, эти 12 лет, чтобы все это осознать.
Ну, все, занудила. Хватит!
19 часов
Ну, вот, с утра наорал, а через три часа приехал, будто и не он это был вовсе.
У Карнеги есть такая мысль (не дословно, суть): если мужчина начинает кричать на вас, срываться, это первый признак, что он переводит вас из статуса любовницы в ранг жены. Так что выбирайте, кем вы хотите быть для него. Если же он на протяжении многих лет продолжает дарить вам цветы, подарки и называет вас ласковыми словами, значит, он не воспринимает вас как серьезную партию.
Вот, оказывается, в чем мудрость жизни. Веками формировался институт семьи, из поколения в поколение складывались формы общения внутри семьи, между мужем и женой. А я хотела придумать новое.
Ведь лет 10 точно Ян не повышал на меня голоса. А последние два года взрывается по малейшему поводу. Есть о чем подумать.
А пока надо методично, без суеты начинать восстанавливать свое имя. Работать. Построить дом. Купить машину. Компьютер. Писать книгу. Копаться в саду.
Кстати, все саженцы, которые я посадила осенью на дому, принялись. И ягоды. И хризантемы. Надо спешить со стройкой. К концу лета, осенью переехать. Я так этого хочу!!! Я такую обалденную планировку дома и двора придумала! PER ASPERA AD ASTRA!
Я еще в состоянии помогать детям. Не только морально, но и материально.
8 мая 6 ч.30 мин
Сегодня солнце, с самого раннего утра. Небо синее, ни единого облачка. И – холод леденящий.
Очень похоже на меня, мое состояние нынешнее.
