Любовь короля. Том 2

«Я друг и подданый наследника престола. Как и Сан. Нам должно помогать ему, а не создавать проблемы в угоду собственным чувствам, – решил Лин. От совместного будущего с Сан он отказался без сожалений, а вот от любви к ней не смог. И не в браке было дело, а в том, что она стала огромной и значимой частью его жизни. Не мог он так просто о ней позабыть. – Если уж Сан, что теперь под защитой семьи вана, до конца своих дней не выйдет замуж, то и я останусь холост. Не смогу жениться на ней – не женюсь вовсе».

Решение Лина было непоколебимым, однако он не нашел в себе смелости поведать о нем Сан. Как смел бы он, не сумевший оправдать ее ожиданий, предстать перед ней? Да и дружить как прежде они бы не смогли – их отношения зашли слишком далеко. Ни как ее другу, ни как возлюбленному ему не хватило бы смелости взглянуть ей в глаза. Взгляни он на нее – захочет к ней прикоснуться, прикоснется – возжелает обнять, а если обнимет, не властен будет над тем, что произойдет дальше. А что дальше? Лишь его жадность и неспособность сделать для нее хоть что-то.

Так он и не сумел навестить Сан после встречи с Воном. Дела затянули его настолько, что и на продых времени было не сыскать, но Лин счел это везением. Ведь стоило появиться хоть крупицам свободного времени, как его тут же обуревало желание увидеть Сан. Поэтому он погрузился в дела и стал меньше спать, нагружая себя работой.

А если становилось так тяжело, что Лин не мог этого вынести, он, будто безумный, без продыху гнал своего скакуна к реке Йесонган[8]. Туда ему когда-то доводилось отвезти Сан, пожелавшую взглянуть на шумный порт с его торговыми кораблями. Устроившись на холме, откуда открывался вид на тот порт, он бесцельно наблюдал за множеством собранных там лодок, парусников, что везут из провинций урожай, собранный в пользу казны, и огромных торговых судов, пришедших из других стран, и его пылавшее жаром сердце понемногу успокаивалось. После заката на том берегу реки один за другим вспыхивали горящие огни, тогда Лин вспоминал, как румянец заливал ее молочно-белые щеки, и кусал свои щеки, пока те не начинали кровоточить. Так прошло несколько месяцев. Поэтому новость о том, что ему предстоит стать одним из заложников в Юань, принесла ему некое удовлетворение. Если они с Сан долгое время будут вдали друг от друга, остынет ли их страсть, подобно красной лаве, что со временем затвердевает? А если встретятся годы спустя, сумеют ли отнестись друг к другу так, словно объединяет их лишь дружба?

«Злись на меня, Сан. Ненавидь и презирай. Не прощай», – просил он в своих мыслях.

Лин крепко сжал в руке шелковый сверток. Он вдруг подумал, как ей, должно быть, волнительно и больно, но тут же затряс головой. А конь уже домчал его домой. Снаружи Лин казался спокойным, но душа его была не на месте. Он даже не заметил, как Чан Ый проследовал за ним до самого дома и отправился дальше, лишь убедившись, что тот вошел внутрь.

– Нет, ну как же ты можешь быть столь бездушен? – запричитала госпожа Хванбо, стоило ее сыну оказаться в доме. – Скоро в дорогу, а только сейчас приехал! Как можно так с родителями?

– Извини, мама, – не стал оправдываться Лин, лишь принес свои извинения.

Растеряв всякое желание и дальше упрекать сына за его поведение, госпожа Хванбо лишь цокнула языком.

– Ладно нас с отцом не навещаешь, но не чрезмерную ли невоспитанность ты проявляешь, не принимая приглашения хозяйки королевского дворца и наследного принца? Сегодня Чеан-гон устраивает небольшой прощальный ужин вместе с родственниками вана, не пропускай его, а завтра отправишься во дворец.

Она молча прикоснулась к щеке склонившего голову Лина. Кожа его пока оставалась чистой и гладкой, а сам он не походил на юношу, которому минуло двадцать лет. Годы спустя он вернется домой совершенно иным человеком! Сердце госпожи Хванбо разрывалось.

Она всегда чувствовала себя виноватой перед третьим сыном. Хотя упрямства ему было не занимать, характер его был достаточно мягок, а манеры прекрасны, и потому ему, не доставлявшему поводов для беспокойств, не уделяли должного внимания. Все ее сердце было занято его старшим братом, вторым сыном – оживленным, радостным, но беспокойным. И теперь она испытывала болезненное облегчение от того, что пленником станет третий сын, не второй. Надежный Лин не пропадет и в далеких землях, не то что второй ребенок – за него госпожа Хванбо всегда переживала. Дрожащими пальцами она гладила Лина по щеке и корила себя за то, что часто не заботилась о нем как следует. И было ей стыдно, ведь в глубине души она была счастлива провожать Лина, а не его брата.

– Вещи в дорогу собраны. Оставшиеся до отъезда дни будут хлопотными, так что другими делами я займусь сама.

– Хорошо.

– Если брат вернется, отправляйтесь в главный дом вместе.

– Он куда-то уехал?

– Похоже на то. Я искала его недавно, он не здесь… Я велела ему быть дома сегодня, какие бы там дела ни появились, так что, думаю, он не в Хёнэтхэкчу.

Госпожа Хванбо покачала головой. Голос ее сквозил недовольством к Сан, что поселило беспокойство в душе Лина.

– А что там с Хёнэтхэкчу?

– Что? Он ездит и ездит туда без всякого чувства стыда! Его величество велел им разорвать помолвку, а он никак не оставит ее. Знала б, что этим кончится, сыграли бы им свадьбу до возвращения императора на родину. Но отца схватили, и я замешкалась.

– Это тяжелое бремя, мама, – тихо ответил он, подавив свое недовольство. Прежде спокойное его сердце трепыхалось от гнева. Лин злился на брата, но сложно было точно сказать отчего: то ли потому, что тот пошел против воли наследного принца, то ли потому, что посмел притронуться к Сан.

– Она необычайная красавица, вот он и влюбился так легко. Но, говорят, мастерица из нее никудышная, да и с простым людом она якшается бездумно.

– У всех свои таланты. Да и не порок быть простой и великодушной. Таким и послушны простые люди, – вспылил он из-за слов матери, явно недовольной Сан. Глаза ее расшились, а он тотчас замолчал.

– Ты тоже с ней знаком?

– …Нет. Говорю, что слышал.

– Так она достаточно хороша, чтобы нравиться Ван Чону, Лин? Она ему подходит?

– Вопрос не в том, подходит ли. Им нельзя быть связанными узами брака. Такова воля наследника престола, воля вана и воля его величества императора, – выплюнул он и уверенной походкой отправился к себе.

Глаза госпожи Хванбо округлились от удивления – кто ж такое говорит, а сама она сперва замерла в смятении, но вскоре кликнула ноби, занятых подготовкой к намеченному ужину, и стала пристально наблюдать за их работой.

Лин же, войдя в комнату, улегся на постель прямо в одежде. После разговора с матерью совладать с эмоциями было ему в тягость. Сказав ей о том, что Ван Чону и Сан не бывать вместе, он, можно сказать, признал и иное: у них с Сан тоже нет будущего. И хотя он был в замешательстве и питал зависть к старшему брату, бесстыдно навещавшему ее в Хёнэтхэкчу, что пошатнуло самообладание Лина, так это вопрос его матери.

«Я и говорить-то о ней не имею права!» – терзался он.

Брат оказался куда смелее Лина. Пока сам он не смел и шага ступить, боясь предстать перед Сан, Ван Чон твердо стоит на своем и изо всех сил стремится добиться желаемого вопреки неодобрению семьи и общества.

«Глупец ты, Ван Лин, глупец, каких в целом свете не сыскать!» – отругал себя в голос юноша и вдруг почувствовал щекотку между пальцев – нечто гладкое скользнуло по его ладони. Он поднял шелковый сверток, о котором успел позабыть, и взглянул на него. Поднялся со своего места, медленно развязал веревочки, соединявшие сверток, и обнаружил светло-фиолетовый и не такой уж и небрежный мешочек, прежде завернутый в длинный квадратный лоскут толстой ткани. Сгодился бы для благовоний. Мешочек даже был вышит серебряной нитью. Лин и Сан. Их имена подле друг друга.

Лин потянулся к карману и достал оттуда несколько прядей ее волос. Тонкие и гладкие, они, перевязанные шелковой нитью, колыхались от любого прикосновения. Стоило ему провести рукой по тонкой пряди, по пальцам побежала дрожь. Он будто огладил длинные и мягкие локоны Сан. Вот бы свидеться. Его потряхивало от непреодолимого желания вновь увидеть девушку, чувства эти обернулись настоящей бурей. Лину показалось, будто откуда-то доносится ее запах, и он поднес локон поближе к носу. Вновь расцветающие орхидеи. Запах становился все ярче, а его чувства – смешаннее и запутаннее.

Сердце Лина трепетало, а ком жара, возникший где-то внизу живота, поднимался все выше. Будто под действием чего-то, он ощущал, как поначалу крохотное образование разрастается все больше, захватывая органы и заполняя все его тело. А когда этот ком, взорвался подобно огненному шару, что достиг своего предела и не способен был разрастаться и дальше, Лин вскочил на ноги. Не способный более давить в себе этот жар, он выбежал из комнаты и бросился через двор. Увидев, как он отвязывает коня, взбирается в седло и что есть мочи бьет того в бок, его мать, доселе раздававшая указы ноби, побледнела от страха и выскочила из дома вслед за ним.

– Лин! Куда же ты? До ужина совсем немного…

– Извини, мама. Я вернусь завтра к вечеру.

– Даже и не думай! А ужин? А дворец?!

Госпожа Хванбо пораженно наблюдала за тем, как ее идеальный третий сын, никогда не доставлявший поводов для беспокойств, будто ветер, несется прочь на своем коне.

– Теперь до того дерева и обратно!

– Вперед!

Детвора с криками принялась скакать на одной ноге. Сан, предложившая эту игру, начала прыгать самой последней – размахивая своей громоздкой юбкой из стороны в сторону и постанывая от усталости.

– Прыгают после «начали!», нельзя скакать просто так!

Не обращая внимания на ребяческие оклики, Сан припустила вперед; не думая о том, что соревнуется с детьми, она скакала изо всех сил. Вскоре один мальчишка, побоявшись, что его обгонят, перестал прыгать и побежал на двух ногах. Один за другим дети переставали прыгать, и, когда до нужного дерева оставалось совсем немного, единственным прыгавшим на одной ноге человеком осталась Сан.

– Не по правилам! Не следуете им – проиграли! И раз уж вы все мне проиграли, каждый читает пройденное за сегодня по пять раз.

– Не-ет, слишком много!

– Давайте по два!

– По одному!

Дети стучали ногами и шумели, но Сан, покачав головой, разбила их надежды. Они клянчили, жаловались и умоляли, как вдруг один смышленый малыш поднял руку.

– Давайте еще раз! Кто победит, пусть не читает!

Остальные закричали в согласии так громко, что у них на шеях проступили вены, и Сан сдалась – от шума разболелись уши.

– Но победитель будет только один, ясно?

– Тогда вы не участвуете! Пусть награду получит кто-то из нас!

– Хорошо! Но чтоб на этот раз правда на одной ноге прыгали. Вон до того дерева и обратно сюда. Начали!

– Побежалии! – закричали дети и бросили вперед как один.

Сан наблюдала, как они, толком не успев перевести дыхание, уже снова скачут наперегонки.

– Хм, настроение ваше явно лучше, госпожа. – Сан испуганно взвизгнула – никак она не ожидала столько внезапного появления Сонхвы. Та же оглядела ее со всех сторон и нахмурилась, беспокоясь зазря. – За обедом казалось, рухнете без чувств от тоски – лицо было бледным, аппетита никакого, откуда только силы с детворой носиться? Или это вы так голову очищаете?

– Что за очищение такое? От жары нет аппетита, и что? Тело очистится? Ничего подобного! – слегка наклонив голову вбок, скрестила руки на груди Сан.

Сонхва хмыкнула.

– Ой ли? А я-то думала, вы кое-кого ждете, раз уж с детворой на улице носитесь.

– Кого это я жду? Просто детям тяжело читать спокойно, вот я и дала им развлечься.

– Раньше рассвета Кэвон не вернется. Не тратьте силы на детей – их и так нет, пойдемте внутрь.

– Кэвон? Я даже не знаю, куда он уехал, с чего бы мне его ждать? – слегка подпрыгнула на месте девушка.

В яблочко. Сонхва хитро ухмыльнулась, будто отражение, взиравшее на Сан из зеркала.

– Вдруг господин прибудет вместе с Кэвоном. Чем оставаться здесь, пойдемте лучше внутрь и нарядим вас.

– Мне… мне все равно, приедет ли Лин! Я больше не жажду встречи с ним! – надувшись, мотнула головой Сан.

Сонхва недоверчиво усмехнулась.

– Совсем голову очистили, значит? От кле́шей освободились?[9] Да вы познали истину, госпожа.

– Я не вру! С чего мне жаждать встречи с тем, кто не приезжает повидаться со мной?

– Тогда отчего на лице вашем залегли тени? Кэвон отправился передать господину подарок, в который вы вложили всю душу, думаете, и это не заставит его приехать?

Сан опустила глаза вниз. Ее длинные ресницы, венчавшие тонкие веки, слегка подрагивали, а руки перебирали листья, раскинувшиеся по ветвям дерева, один за другим обрекая их на падение.

– Я лишь хотела, чтобы и в Тэдо он вспоминал обо мне хоть иногда. Все его внимание будет отдано Вону, и потому без этого подарка он, боюсь, вовсе позабудет обо мне. Хотя когда-нибудь он все равно позабудет. Лин ведь совсем не приезжает навестить меня.

– Почему? Почему же вы так думаете? – услышав глубокую печаль в голосе Сан, перестала поддразнивать ее Сонхва и заговорила всерьез.

– Вон запретил подзащитным монаршего клана заключать браки друг с другом, и Лин со всем искренностью последует этому указу. Он ведь предан ему, как никто другой. Покуда Вон не снимет этот запрет, Лин не приедет ко мне. Он не из тех, кто сам выскажет наследному принцу желание жениться на мне.

– А если вы сами поведаете все его высочеству?

– Это все равно что обезволить Лина по своему хотению. Если он не может рассказать все Вону, то и я не могу.

– Но господин ведь так любит вас…

– Недостаточно сильно, чтобы ослушаться приказа Вона. А может, я с самого начала нравилась ему не так уж и сильно. Может, ему просто стало меня жаль, вот он и притворился, будто влюблен…

– И что ж, по-вашему, все объятия и поцелуи тоже были притворством?

– Сонхва! – громко вскрикнула покрасневшая до ушей Сан.

А та, притворившись, будто никакого оклика и не было, продолжила говорить без всякого стыда и смущения:

– Характер господина мне не слишком-то по душе, но разве ж за него не говорят его поступки? Притворяясь влюбленным в кого-то, нужно лишь изображать чувства, а не целоваться, пока на губах живого места не останется.

– Нет, ну правда, Сонхва, ты!..

Сан уже подняла руку, чтобы приложить ладонь к губам Сонхвы, как вдруг ребенок, предложивший сыграть еще раз, всем своим маленьким тельцем прижался к ее юбке, пытаясь перевести дыхание. Вслед за ним один за другим к ним прискакали и другие ребятишки. Все они, выбившись из сил, глядели на нее уставшими глазами, и только взгляд мальчика, добравшегося обратно первым, сиял от радости.

– Я первый! Первый, госпожа!

– Да, Хяни первый.

Увидев странно раскрасневшееся лицо тихонько обнимавшей его Сан, мальчишка наклонил голову и спросил:

– Почему вы покраснели? Ведь это же мы прыгали.

– Просто так.

– Из-за взрослых разговоров. Иногда они заставляют людей краснеть, – конечно же, вмешалась Сонхва.

Сан оглянулась на нее, а малыш Хяни вновь наклонил голову.

– Взрослых разговоров? Но в прошлом году госпожу еще называли дедушкой…

– Не дедушкой, а девушкой – молодой госпожой! Вот ты болван.

Услышав это, девчушка, валявшаяся в траве неподалеку от Хяни, резко подала голос.

– Но ее называли не только молодой госпожой, но и дедушкой!

– Девушками называют подросших девочек, а дедушками – постаревших мальчиков. Госпожа – повзрослевшая девочка. Поэтому ее и называли девушкой, болван!

– Нельзя так обзывать друзей, – твердо сказала Сан, глядя на кучу ребятишек, глазевших друг на друга. – Больше не говори слово «болван», Нансиль. Не стоит его использовать. Ну… кроме как по отношению к настоящим болванам.

– Так, так! – хлопнула в ладоши Сонхва, привлекая внимание детей, развалившихся тут и там на траве. – Молодая госпожа, которую раньше называли девушкой, теперь уже взрослая. И есть дела, которыми ей, как взрослой, нужно заняться, поэтому вы тоже ступайте заниматься своими делами. Хорошо?

– А что за дело у госпожи?

– Вырастешь – узнаешь. И заодно – о том, отчего ж у нее лицо раскраснелось, – постучала Сонхва по лбу Хяни, смотревшего на нее с огромным любопытством, и, зная отличный способ разогнать детвору, громко сказала: – Кто быстрее до дома? Теперь бежим на двух ногах. Начали!

– Побежалии! – бросились вперед те, будто совсем не устали.

А когда, размахивая руками и ногами, они умчались так далеко, что стали походить на маленькие точки, Сонхва вновь взглянула на Сан.

– Пойдемте заниматься взрослыми делами.

– Ка-какими делами? – стала заикаться Сан, чьи горевшие от смущения щеки так и не остыли. Сонхва удивленно моргнула – странная картина.

– Турумаги так и не подшиты. Уже несколько дней лежат. Кто-то обещал быстро с этим закончить. И о чем таком вы там думаете, раз до сих пор краснеете?

Глядя в спину уходящей Сонхве, Сан закусила губу. Она не знала, как отвечать на такие подначивания. И все же, не сомневаясь ни секунды, она бодро зашагала вперед, обогнала Сонхву, а когда та остановилась, посмотрела вперед и поджала губы. Госпожа была полна решимости не поддаваться на всякие уловки. Но как бы то ни было, Сонхва не стала сдерживаться и сказала, что собиралась:

– Если ни объятия, ни поцелуи не помогают понять, влюблен ли он в вас, есть и другой способ.

– …

– Рассказать вам?

– …

– Я как-то уже говорила об этом.

– …

– Неужто позабыли? О том дне, когда я вошла в комнату своего супруга…

– Сонхва!

– Госпожа, вам нужно оказаться с ним в одной комнате! Ни один юноша не сможет удержать себя в руках, если окажется в одной комнате с возлюбленной.

– Лин не такой.

– Вы говорили так и раньше. Но в конце концов господин оказался таким же, как остальные мужчины.

– Этому не бывать, ведь, – остановившись, Сан с упреком взглянула на Сонхву, – через три дня он уезжает. А меня он и вовсе покинул несколько месяцев назад.

– Господин приедет, – ласково взяв девушку под руку, продолжила идти вперед Сонхва. – Не сдержится и приедет. Я наказала Кэвону, как вести себя, чтобы убедить его.

– А если… не приедет?

– Да приедет, приедет! Так что пойдемте-ка, омоем вас начисто в отваре тростника, нанесем вам макияж и подождем. Я постелила новые одеяла и велела никому и близко не подходить к вашим комнатам.

– Да о чем же ты говоришь, в самом деле? – обмахивая руками полыхавшее лицо, спросила Сан. Этот вопрос, конечно, не был одним из тех, на какие действительно ждешь ответа, однако Сонхва заговорила всерьез, будто наставляла госпожу:

– Вы потеряли маму совсем ребенком, и некому было рассказать вам о таком, так что я расскажу. Что тела, что души у мужчин и женщин сильно отличаются, поэтому они проявляют чувства по-разному, даже если они влюблены друг в друга. Женщине нужно время, чтобы открыть возлюбленному свое тело, но у мужчин все совсем иначе. И конечно, хорошо бы, окажись у господина некоторый опыт общения с девушками.

– Быть такого не может! – сквозь зубы прорычала Сан.

Сонхва понимающе покачала головой.

– Мужчины в его возрасте неопытны и гонятся лишь за удовлетворением собственной страсти. Не стоит говорить, что для вас это впервые, – он может совсем растеряться. Поначалу может быть волнительно, страшно, жутко или больно. Лучше расслабиться и доверить себя ему. Так вы меньше поранитесь.

– Поранюсь? А те-тебе тоже было больно?

В огромных черных глазах девушки промелькнул страх – она забыла прикрыть Сонхве рот ладонью и внимательно слушала, что та говорит. Она тепло улыбнулась наивной госпоже.

– С любимым человеком все будет в порядке. Если станет больно, просто попросите его быть нежнее.

Но будет ли в этом смысл, если он совсем растеряется? Спросить об этом Сан не решилась. Если Лин пожелает того, она, конечно же, доверит ему всю себя. Но проблема в том, что этого может и не произойти! Вдруг он не приедет. Нет, он никак не сможет приехать. Слишком поздно. Расширившиеся было в страхе глаза Сан вновь наполнились спокойствием. Но Сонхве это было неинтересно, и она решительно продолжала:

– Поначалу вы будете смущаться, но не стоит из-за этого сжиматься или отталкивать его. Времени почти нет. Как бы то ни было, вот что скажу: не закрывайтесь и делайте все, что скажет господин. Хотя раз он неопытный, сперва можно и самой…

– Бесполезно это все. Лин не приедет.

– Ну чего вы снова?

– Как ты и сказала, времени нет. До отъезда еще три дня, но этого не хватит, чтобы приехать сюда и успеть вернуться обратно. Есть те, с кем ему должно проститься до отъезда в Тэдо. Даже если бы он хотел приехать, не сумел бы. Даже сейчас он, должно быть, занят на прощальном ужине и даже отдохнуть не может.

– Но я наказала Кэвону…

– Лин ведь Суджон-ху, и у него есть свои обязанности. Он не из тех, кто их отринет.

Сонхва потеряла дар речи. Она ни на секунду не сомневалась в том, что Лин приедет, но был и другой, неведомый ей мир придворных, что и взволновало ее: как и сказала Сан, господин не был предоставлен сам себе на оставшиеся до отъезда три дня. Голос девушки был пропитан невыплаканными слезами.

– Если собирался приехать, должен был прибыть давным-давно. Значит, он и впрямь оставил меня.

Сан посмотрела перед собой и ушла прочь, словно разговор на этом был окончен. Сонхва взглянула ей в спину, та выглядела хрупкой и опечаленной.

– Если все так, почему бы не забыть обо всем и не начать с чистого листа? Давайте позабудем об этом бессердечном и весело заживем сами, – следуя за девушкой, прошептала она.

Сан отправилась в домик с соломенной крышей, а не в главный дом – Покчжончжан ей никогда не нравился. Она долгие годы провела в богатом доме, полном красных стен и золотых украшений, однако все в нем было выполнено, как того желал ее отец, Ёнъин-бэк. Поэтому, покинув Чахадон и поселившись в Покчжончжане, она велела обустроить небольшой домик неподалеку от главного дома. Жилище ее было чрезвычайно скромным: в маленькой комнате не было ни деревянной кровати, ни стола, лишь подстилка для сидения лежала на полу, но не было для Сан места милее ее крохотного домика. Ее аккуратный домик, позади которого раскинулись невысокие холмы, создававшие естественный дворик, был поистине живописным и уютным местом.

Омывшись от пота и переодевшись в тонкую ночную рубашку, Сан взялась за оставленный в углу турумаги и принялась шить. Хотя соболиная подкладка была не по сезону, он заслуживал похвалы – первая работа.

Сан время от времени поглядывала на турумаги, оценивая проделанное, и на ее губах расплывалась гордая улыбка. Она так увлеклась шитьем, что уж и время на сон почти истекло, зато работа была практически завершена. Осталось лишь пришить воротник из лоскута. Сердце Сан, искренне старавшейся над каждым стежком, переполняла радость: шитье, начатое после множества нагоняев от Сонхвы, почти окончено. Но вскоре на девушку накатила тоска – даже закончив турумаги, она не сможет отдать его Лину. Стрекот насекомых, доносившийся с улицы, печалил ее лишь сильнее.

– Лин станет заложником. Это, полагаю, затянется по меньшей мере на пять лет, – попивая чай, равнодушно сказал Вон, неожиданно посетивший Покчжончжан за несколько дней до этого. Пиала Сан с громким стуком ударилась о стол. Вон не стал спрашивать, отчего она так удивлена. Просто продолжил пить чай как ни в чем не бывало.

– Когда? – смущенно спросила она.

– Через семь дней, – коротко и спокойно ответил он.

– Мы так давно не виделись… А теперь не свидимся и еще дольше. Неужто уедешь, не попрощавшись…

Вон рассмеялся над неясными бормотаниями Сан.

– Ну чего ты, Сан! Расставание ведь не означает, что мы позабудем друг о друге. Ни через пять лет, ни через десять между нами ничего не изменится. Тем и хороша дружба. Да и не один ведь Лин уезжает. Долгая разлука со мной тебя совсем не печалит?

– Это не так, извини. Конечно, и это меня печалит…

Когда Сан пришла в себя и растерянно оглянулась, смех Вона уже стих. С шумом опустив пиалу на стол, он насмешливо спросил:

– С тех пор как мы вернулись на родину, Лин так тебя и не навестил? Ни разу?

– Да, он, должно быть, занят.

– Даже если и так, неужто так сложно приехать хоть раз? Не оправдывай его! Лину дела всегда дороже людей. Тан тоже возмущенно стучит ножкой и жалуется, как тяжело ей стало встретиться с братом. Он посветил всего себя делам и совсем не заботится об окружающих, а все по моей просьбе. Это делает меня ужасным человеком. Знай я раньше, велел бы Лину наведаться в Покчжончжан!

– Все в порядке. Для меня это неважно.

Прищурив глаза, Вон спросил вновь: