Горе

–Да… Интересуюсь,– я удивился насколько быстро соврал, насколько удачно окружающий мир подстроился под мои нужды.

–Тогда я могу одолжить вам ее,– Алексей встал, подошел ко мне и протянул пластинку. Я взглянул на него и увидел радость, которую следователь всеми силами пытался подавить.– Мне еще ни разу не приходилось одалживать кому-то пластинки. Берите!

–Спасибо,– я взял пластинку и еще раз присмотрелся к фотографии. Это точно был Лувр.– А кто на фотографии?

–Без понятия. Она старая и ужасная, портит весь дизайн. Мне не очень нравится такой жанр музыки, так что можете вернуть ее, когда захотите.

–Еще раз вам огромное спасибо.

Я встал, за мной- Лувр.

–Вы уже уходите?– забеспокоился Алексей.

–Да, мне не терпится послушать музыку на этой пластинке.

–О!– обрадовался следователь.– У вас тоже есть проигрыватель?

–Да, запрятался где-то.

–Тогда нам можно устраивать сходки любителей музыки!

–Можно, можно…,– я старался отделаться от Алексея как можно скорее и подошел к выходу.

–Мы можем собраться, как только вы дослушаете…,– хозяин слишком завелся и засыпал меня словами. Разница между тем спившемся пессимистом и этим пьяным любителем музыки была колоссальна. Два человека сменяют друг друга по щелчку пальца.

–Да-да,– перебил я.– Обязательно.

Из кухни вылезла голова девушки.

–Приходите еще, мистер Ридл!

–Хорошо!

Я вышел из дома и закрыл дверь, придержав ее еще немного спиной. Передо мной стоял Лувр.

–Третья часть найдена,– сказал я, протягивая безликому пластинку.

–Чудесно,– задумчиво произнес он.

–Что-то ты не особо рад,– заметил я, рассматривая будто бы застывший стан Лувра.

–Да что-то этот пьяница заставил меня задуматься…

–Не бери в голову его бред, он, видимо, уже сошел с ума. Раздражает сильно.

–Но мыслит трезво. Пойдем.

Лувр направился по улице. Я двинулся за ним.

–Ты сегодня хочешь сразу все части найти?

–Разумеется.

–Не пожалеешь?

–О чем ты?– он непонимающе повернулся на меня.

Я ничего не ответил.

Лувр прав, мыслил он трезво. Пивоварня с каждым днем меняется на глазах, снимая с каждым разом все новый и новый наряд. Когда же будут видны первые части ее голого тела- вот главный вопрос, на который я так хочу получить ответ. Смогу ли я когда-нибудь полностью увидеть настоящую Пивоварню без бесконечных нарядов, узреть ее нагое тело без лишних украшений или так и останусь очарованным белоснежною молодостью пьяного города?

XVIII

Мы быстрым маршем направлялись через площадь.

–Кто следующий?

–Вторая часть.

–У кого она?

–У Вайолетт,– Лувр задумчиво смотрел прямо.

Я постоянно оглядывался и следил за каждым шорохом, за каждым порывом ветра, подбрасывающим вверх клубы снега. Это было похоже на представление, где выступает оратор, твердящий людям свой монолог не словами, а движениями. В его изящных поворотах сочетались молчание, упорство и чувственность. Это была маленькая красота, которая постоянно окружает человека, угрюмо уставившегося или в пол, или в горизонт.

–Тебя ничего не смутило в рассуждениях Алексея?

–О чем ты?– он отвечал, не поворачивая головы, идя ровным шагом, невозмутимо и строго.

–Он же назвал тебя благодетелем. Что ты думаешь на этот счет?

–Если будешь задавать много вопросов, останешься лежать тут с переломанными руками.

–Давно ты мне не угрожал. Видимо, слова следователя тебя задели.

–Заткнись,– безликий раздраженно посмотрел на меня из-за плеча.

Было так странно чувствовать снег под ногами. Тут же в голове возникла ассоциация с разбитыми костями, торчащими из плоти мертвого человека. Нет, живого. Когда человек еще жив, вся боль от переломов, порезов, ушибов передается тому, кто видит его мучения, наверно, поэтому мне стало жутко, когда Лувр сказал эти слова. Для него это было обыденностью, а для посторонних- чем-то новым и неизведанным, потому что мы не привыкли к боли. Нормальный человек, живущий в благополучном городе, в благополучной стране, в благополучном мире не видел никогда настоящей боли. Постоянной боли. Оттого эти мучения окажутся кипятком, вылитым из чайника, парящего где-то в небесах. А кипяток этот заварил кто-то подлый, но всемогущий, тот, кто наслаждается злобной кармой, мучениями и несправедливостью. И именно он рождает этот вечный спор двух точек зрения: люди живут, чтобы убивать или жить?

–Снег ведь такой теплый, такой приятный, когда кровь внутри становится холодной и неживой. Как думаешь, солдаты любят умирать в зимнюю пору или в летнюю?– я сам не понимал, что говорил. Лувр вдруг остановился и моментально повернулся ко мне. Я снова видел этот бульон микроорганизмов перед собой. В живой биомассе двигаются вытянутые точки по всему телу, будто бы червяки- паразиты, плывущие по венам несчастного путешественника, искупавшегося в грязной реке. Мне стало страшно. Эта мысль о том, что внутри нас кто-то живет, разъедая изнутри все органы, заставила мое тело дрожать.

–Тебе снова плохо,– Лувр положил на мой лоб руку. Она была холодной и колючей. В его голосе я услышал странную интонацию обеспокоенности.– Видимо, ты еще не успел полностью восстановится. Иди домой.

–Нет,– я испугался еще больше. Я не могу идти домой. Там меня ждет сырость, слякоть и грусть. Тут зима! Белоснежный ковер блестит, второе Солнце выглядывает из-под земли, а он меня домой отправляет.

–Я тебя проведу. С Вайолетт, я думаю, справлюсь.

–Нет. Я иду с тобой.

–Ты не можешь идти со мной. Ты еще не выздоровел. Больной ты принесешь еще больше проблем.

–Я иду с тобой,– четко проговорил я. Мне ни в коем случае не хотелось идти домой.

–Если ты не уйдешь, то потеряешь сознание, и мне придется нести тебя. Я этого не хочу. Уходи.

Не знаю почему, но я так крепко схватил его руку, что Лувр удивленно оступился и упал. Я также не знаю, что он увидел во мне зловещего, но все его тело как-то сжалось. Стало вдруг зажатым и неуверенным.

–Я пойду с тобой,– уже спокойным голос произнес я.– Мне лучше. Давление шалит. Ничего такого.

–Ладно…,– безликий встал, еще раз взглянул на меня и чуть быстрее пошел к дому Вайолетт.

Мир вокруг немного расплывался. Я вспомнил утреннюю четкость парадной Пивоварни и удивился тому, как все может в одно мгновение пойти каруселью. Крутиться и летать мимо глаз, кружить голову и толкать твое тело. Мне нельзя падать. Я с трудом смотрел на Лувра, шел за ним, особенно чутко прислушиваясь к хрусту снега под ногами. Пара метров показались мне большим расстоянием между Лиссабоном и Пекином. Мысли плыли у лба. Все знания смешивались в единый непонятный комок плохо приготовленного теста. Что я должен из этого сделать? Какой конкретный хлеб я могу испечь из этой неопределенности? Все инструменты, что помогали мне в готовке, куда-то пропали. Остался голый стол и уродливое тесто. Даже духовки не было. Я держал перед собой руки своими же руками, болтая ими из стороны в сторону, стараясь поймать этот летающий комок всех моих знаний, чтобы сделать из этого абсурда логически правильно выстроенное предложение, которое даст ответ на все мои вопросы, позволит мыслить трезво и рационально. Но все плывет перед глазами…

–Пришли,– Лувр слегка ударил меня по плечам. Я вдруг очнулся. Четкость вернулась. Знакомый проспект. Слева дом Вайолетт. Безликий указал на дверь.

–Стучи.

Я молча поднялся и подошел к двери. Вдруг рука дрогнула у самой деревянной поверхности входа. Вайолетт… В голове бураном пронеслись воспоминания о той сцене настоящей пытки правдой. Пол, боль, голос, серость, луч, желтый свет, ковер, дом, холод, трепет, мучения, крик, растерянность, признание…

–Оступишься- больше не поднимешься,– голос Лувра позади колоколом ударил меня в спину. Я постучался.

Минутное ожидание показалось вечностью. Пока я стоял перед порогом, дверь вдруг растянулась, изображая длинный-длинный белый коридор пустого помещения без теней. Неизведанное пространство, заставляющее все тело дрожать и вздрагивать. Огромный порыв ветра, сдувающий тебя назад, уговаривающий упасть. Но падать нельзя. Я крепко стоял и ждал.

Ручка дернулась. Звук замка в ушах пронесся канонадой артиллерии. Из темноты дома показалось лицо Лилии. Она была одновременно счастливой и обеспокоенной, свободной и напуганной. Увидев меня, хозяйка засветилась и улыбнулась. Эта улыбка успокоила меня, и тот неопределенный комок уродливого теста исчез, оставив пустой стол без инструментов и без рук.

–Добрый вечер, мистер Ридл! Вы снова решили навестить нас! Проходите, сейчас заварю чай!

Лилия ушла вглубь дома. Ко мне сзади подошел Лувр и положил руку на плечо.

–Я пойду к Вайолетт. Сам найду фотографию. Теперь моя очередь. Ты отвлеки Лилию.

–Хорошо.

Я прошел на кухню. Позади бесшумными шагами Лувр пронесся на второй этаж. Хозяйка стояла за столом и аккуратно, с особой нежностью, ставила чайник завариваться. Затем она обернулась ко мне и веселой улыбкой осветила мое лицо.

–Не хотите ли чего-нибудь перекусить?

–Был бы не против, если вы не возражаете.

–Разумеется, нет! Садитесь!

Я сел за стол, а Лилия суетливо забегала от одного шкафа к другому, доставая продукты. На столе через несколько минут оказались порезанный овощи, фрукты, сыр, колбаса и пару ломтиков хлеба.

–Простите,– виновато присела напротив меня хозяйка,– пока что еще не готовила.

–Для перекуса самый раз. Благодарю вас.

Лилия разглядывала меня, пока я следил за капелькой воды, скатывавшейся по яркой и сочной дольке апельсина.

–Что же вас привело сюда?– наконец, спросила Лилия.

–Захотелось компании. Такая сказочная погода, а рассказать об этом некому.

–Я так ценю, что вы решили зайти именно ко мне!– искренне обрадовалась женщина.– Вы правы, погода чудесная! Давно пора было снегу выпасть, все ждал чего-то.

–Наверно, у него свой ход времени.

–Ну, да,– задумалась хозяйка,– вы правы. Снег не зависит ни от кого. Слышала я, то ли от бабушки, то ли от матери, что снег приходит только тогда, когда кто-то в мире полностью очищается душой, переосмысляет себя, исправляет все свои плохие стороны. В прошлом году вот не было снега. А в этом он есть.

–Правда, от снега лишь тонкая пленка,– я взял ломтик хлеба и стал медленно отрывать от него кусочки и скатывать из крошек шарики.

–Значит, кто-то лишь на пути очищения. Когда пойдет снегопад, тогда и человек полностью очистится.

–В северных странах не люди, а святые души.

Лилия рассмеялась.

–Это всего лишь красивый слух, не берите в голову. Пивоварня все же находится в южной части страны, так что малое количество снега можно легко объяснить с метеорологической стороны.

–Однако в вашем захолустье без романтики зимы не долго и помереть.

–В нашем городе вместо романтики- пьянка, да всякие интриги,– свист пролетел по всей кухне. Чайник закипел. Я опомнился положил хлеб на место, смел крошки на тарелку и съел маленькие хлебные шарики.

Лилия поставила передо мной кружку горячего чая, от которого струилась дымка, изящно изгибаясь всей фигурой. Когда хозяйка уселась напротив меня, я пристально посмотрел ей в глаза.

–Что же произошло вчера между вами и Коломаном?

Счастливая улыбка тут же ушла с лица женщины. Ее глаза расширились, скулы поднялись, руки замерли. Хозяйка сейчас была напугана и удивлена, оттого реакция ее оказалась забавной и немного жуткой.

–Как вы внезапно…,– женщина смутилась.

–Простите, просто раз уж мы заговорили о слухах, то вспомнился случай.

–Откуда вы знаете?– спросила тихо Лилия.

–Вайолетт рассказала,– мне вдруг стало тяжело произносить это имя…

–Она все же сбежала…,– в сторону прошептала хозяйка.

–Так что же произошло?

–Я окончательно порвала все концы. Он вернулся, я сказала ему все, что думаю. Это было сложно, но мне удалось справиться.

–Как сухо вы отвечаете. Я хочу знать больше подробностей,– Лилия посмотрела на меня глазами студента, который проходит экзамен у самого жесткого профессора.

–Он пришел ночью неожиданно и быстро,– опустив голову, Лилия всматривалась в чай, что наполнил кружку.– В нем я видела не гнев… Он был серьезен. Коломан понимал, какую ошибку допустил и хотел ее как можно быстрее исправить. Между нами начались споры, мы вспоминали всякое из нашей жизни… В итоге он разозлился пару раз ударил меня по рукам и плечам, и ему стало стыдно за это. В раздражении Коломан вышел из дома. Думаю, он еще вернется. Обязательно вернется… Все же он не хочет отпускать то, что уже имеет. Жадный человек… Я боюсь, что в следующий раз мне не справиться.

–Вы сильная, Лилия,– я медленно отпил горячего чаю. В глазах снова все расплылось.– Я уверен… Что вы справитесь…

–С вами все хорошо, мистер Ридл?– обеспокоенно заговорила хозяйка, подхватив мою неожиданную перемну в интонации.– Вы выглядите ужасно. Может, вам стоит пойти домой?

Лилия подошла ко мне и положила руки на щеки.

–Да вы весь горячий! Вы больной! Что же вы! Быстро идите домой! Может, вас провести?

В голове пронеслась какая-то мысль, которая помогла мне поднять взгляд на Лилию.

–Не надо… Это просто давление шалит…

–Нет, мистер Ридл, так нельзя. Я помогу вам, пойдемте.

Она потянула меня вверх, и почему-то я поддался, но дальше не двинулся с места. Лилия беспокойно посмотрела на меня. Ее руки тоже дрожали. Она избегала взгляда со мной…

Два стука. Громкий удар. Дверь распахнулась. Тепло и уют помещения развеялись холодным ветром снежной улицы. Что-то пришло. И это что-то несло за собой нечто страшное.

Лилия испуганно вскочила и быстро направилась к двери. Я отвернулся, чтобы еще раз отпить чай. В горле почему-то сильно пересохло, было трудно что-либо говорить. Какой-то комок сжимал кадык, и стоило слову вылететь изо рта, как тут же шею еще сильнее сжимало.

Послышался крик хозяйки. Она вбежала на кухню и взялась за мою спину.

–Он пришел,– испуганно и быстро шептала Лилия.– Он пришел, пришел и намеревается сделать что-то ужасное… Страшно, страшно, очень страшно…

Я был немного ошеломлен неожиданной переменой характера женщины. Однако мое удивление было выбито из головы громкой фразой, сказанной хриплым мужским голосом:

–И дня не прошло, как ты привела какую-то шавку!– Коломан был пьян и зол. Такое сочетание обязательно приводило к печальному исходу. Я не поворачивался.– Кто же это? Это же тот безликий уродец! Так тебя на таких ублюдков тянет?! Конечно! Ведь такие трудяги и порядочные люди, как мы, тебе- стерве- не интересны! Ты, как последняя тварь, сразу после всех оскорблений побежала искать утешения у этого монстра! Знай я все секреты вашей гнилой семьи и близко к тебе не подошел!

–Так пошел прочь отсюда!– вдруг заорал я. Раздражение и гнев бурлили в желудке. Лилия вздрогнула. Я повернулся лицом к мужчине. Хозяйка спряталась за спиной.

–Ты посмотри!– пьяное рыло Коломана было до того отвратительно, что окружение вокруг него становилось расплывчатым и постепенно разлагалось от той вони, что исходила из его тела. Каждая мимика была слишком наигранной, каждое слово, как раненная птица, падало в лужу, а взгляд, туманный и расплывчатый, хоть и казался вразумительным, но витал где-то в своем пьяном бреду. Мне было противно смотреть на эту физиономию.– А у него оказывается и лицо было! И тут он снова показал свою лживую сторону. Отродье!

Его рука потянулась за спину. По лестнице спустились Лувр и Вайолетт, но замерли, следя за происходящим.

–Такому монстру, как ты, нет места в нашем мире. Ты должен умереть! Ты приносишь одни страдания… Даже твой любимый Ньепс и то умер от твоих же рук! Так в чем же твой смысл, если ты даже со своей жизненной ролью не справляешься?!

Я понимал, к кому относятся эти слова. Они рикошетом отлетали в самое сердце безликому, однако осколки оставались и в моей душе. Вдруг мир сфокусировался именно на этой пьяной физиономии. Дрожащий подбородок, нахмуренные густые брови, толстый нос, громко вдыхающий холодный воздух- именно на этом прекрасные глаза мира зациклили свое внимание. Внутри меня все умирало от мысли, что на таких подонков смотрят те, кто являются эталоном красоты. Я страдал от того, что на месте Лувра стоят именно мои ноги. Они терпят эту словесную пулеметную очередь и сдерживают тот порыв гнева и ненависти. Я не тот, кто должен принимать этот негатив, но почему ничто в моем теле не шелохнулось? Почему мои глаза с ответной ненавистью направлены на этого человека? Почему в моей душе будто бы пробудилось что-то темное и глубокое, что и двигало меня всю жизнь, и от чего я избавился именно тут, в Пивоварне? Что же мной движет в этом дурманящем городе?

Я медленно подходил к нему, погруженный в свои мысли. Коломан уже давно тыкал пистолетом мне в голову, но я невозмутимо шел. Пьяница что-то мямлил, но все, что я слышал- это постоянные вопросы о мотивах моего движения. Были даже пару выстрелов, но они словно были приглушены подушкой. Ничего не изменилось во мне, даже боли нет. Я просто шел на мужчину, и с каждым шагом его лицо трезвело и наполнялось ужасом. Весь мир концентрировался на этом трусе, выдающего себя за хозяина жизней двух несчастных людей. Коломан в страхе отошел от меня на пару шагов, но одним большим я подошел к нему вплотную. Взял пистолет в руки и почувствовал тепло от дула оружия, плавно перехватил рукоятку и уже сам указывал на лоб пьянице. Это все происходило в молчаливом пространстве, вся сцена походила на танец без грациозных движений балета. Видя все свое бедственное положение, мужчина упал на колени и заплакал. По его лицу текли не слезы, а лживые капли желчи, они падали на пол и разъедали древесину, отравляя землю, на которой стоит дом. Злоба во мне еле сдерживалась и уже выходила наружу вместе с выдохами. То унижение, на которое готов пойти с виду невозмутимый и сильный человек, раздражало. Неужели все мы такие? Неужели из мира исчезла та готовность идти к своей цели до конца, пускай ее мотивы и гнилые? Где в людях та романтика, те смелость и храбрость, те ценности мужества и уверенности в своих идеалах? Вместе с принципами из мира уходит и честь? Почему человек, который минуту назад готов был меня убить, сейчас, потеряв оружие- свое преимущество передо мной- унижается перед жертвой? Никто не хочет умирать, однако смерть во имя своих идеалов способна успокоить душу.

Я смотрел на истеричную суету пьяницы и хотел было нажать на курок. Злость от очередного разбитого образа полностью поглотила меня, но сквозь болота сомнений, раздумий и вопросов пробрался крик… Ослепительный крик, осветивший на мгновение всю трясину моих вязких мыслей…

–Не надо!!!

Мои руки двигались с глазами. Пистолет смотрел на Вайолетт. Девушка беспокойно глядела на меня, и на ее лице я увидел страх, а потом и черты разочарования… Это пробудило меня. Вдруг что-то ударило по затылку, и болото превратилось в одинокую пустыню, где вместо Солнца- лицо Вайолетт. Мимо пролетали дюны, шептавшие одну единственную фразу, которая беспощадно била плетью по моей спине. Она верит мне…

Я медленно опустил пистолет и еще раз взглянул на мольбы Коломана. Он бился в истерике, прося о пощаде. В мире была одна стабильная вещь- унижение пьяного труса перед смертью. Злость уже не так охватывала меня: сзади за плечи ее сдерживала та самая фраза. Я выкинул пистолет куда-то в сторону. Поднял Коломана, посмотрел в его глаза. В них была радость жизни. Такую радость не описать, ее нужно видеть: когда веки поднимаются вверх, стремясь благодарить небеса, брови расходятся в разные стороны, впуская в себя все самое прекрасное от мира, зрачки расширяются, изображая удовольствие, а в уголках глаз большими озерами виднеются слезы, губы дрожат, нос постоянно шмыгает, а щеки, как меха, раздуваются. Однако эта радость никак не отозвалась в моей душе- даже эхо не пролетело. Я все так же подавленно смотрел на него, но теперь моя спина была оголенной и красной- ее держала вера Вайолетт. Но злоба еще кипела внутри. Я с гневом сжал кулак и ударил пьяницу по щеке. Это первичная мягкость кожи и последующее твердое сопротивление кости поглотили все то, что бурлило в желудке все эти ничтожно быстрые десять минут. Коломан обессиленно упал на пол и лежал без памяти.

Все застыло. Оно с ужасом следило за сценой, не двигаясь на своих местах. Сейчас действующими лицами были только три персонажа: я, Коломан и мир. Остальные словно превратились в куклы, которых поставили на прилавок магазина в самых странных позах страха, ужаса и сомнения. Вместе с ударом из меня вылетело какое-то черное-черное чернильное пятно и осталось на месте прикосновения злости и унижения.

Силы быстро покинули меня. Я ощутил неожиданную слабость и нарушение координации. Ноги стали не ватными, а шерстяным: они постоянно покалывали и ощущались неприятно мягко. Руки тянули тело вниз, глаза вмиг закрылись. Я упал, и на этом мир отвернул свои очи от нас, оставив нашу жизнь нам самим.

XIX

Тихий звон мелодии, аккуратно и нежно бродивший по комнате, легко дергал меня за уши. Игриво хихикнув, музыка убегала куда-то в темную пустоту. Мне не хотелось вставать, осознавать, что мир со своими душевными проблемами вернулся, но больше погрузиться в сновидения не удастся. Нехотя я открыл глаза и увидел перед собой белый потолок. Не те серые тучи у меня в квартире, а белоснежные облака надо мною. С пробуждением я лучше уловил тихую игру на фортепиано. Музыка теперь не была игривой, а выпускала из себя все чувства, которые не вмещались в шкаф, запертый сердцем. Возможно, это были даже воображаемые нотные станы. Удивительно, как с воодушевлением мелодии свет в комнате становился ярче и теплее. Я даже испугался от той мысли, что за моим окном сейчас настоящее величественное Солнце, еще недавно отдавшее свою мощь лицу Вайолетт. Моя квартира в одиноком космическом плавании душевного спокойствия не чувствует себя одиноко.

Я, приложив немало сил, сел на кровать и понял, почему потолок был таким белоснежным, а звуки фортепиано нежно бродили вокруг. Комната Вайолетт. Знакомые книги, крепко спящие на полке и громко сопящие своими бумажными носами, позади выключенная лампа, переставшая быть светилом комнаты, а в самом уголке, словно маленькая кукла сидела за музыкальным инструментом Вайолетт. Во время игры ее плечи незаметно поднимались, руки плавно плавали по клавишам, чувствуя расположение каждой ноты, глаза строго следили за происходящим, и все тело девушки полностью погрузилось в мелодию.

Я встал с кровати и чуть снова на нее не свалился: ноги предательски слабо себя ощущали. Несмотря на мягкость матраса, скрип пружин уловили чуткие уши Вайолетт. Игра прекратилась, свет притих, бледный лик обернулся.

–Не вставай,– она обеспокоенно поспешила ко мне, шурша платьем,– тебе нельзя. Отдыхай. Ты слишком много сил потратил на чужое горе,– она нежно коснулась моих плеч.

–Что произошло потом?– я смотрел очарованно, как Вайолетт аккуратно укладывала меня снова на кровать.

–Мы отнесли тебя ко мне в комнату. Ты потерял сознание из-за переутомления. Мама так перепугалась, что чуть вслед за тобой не упала. Когда все успокоились, мы стали думать, что делать с ним. Лувр сказал, что разберется, взял его, лежащего без сознания, и унес на улицу. Больше не приходил.

–Сколько же я пролежал?

–Меньше половины дня. Я все еще волнуюсь, что ты не восстановился. Отдыхай.

–Я всю жизнь отдыхал. И успею еще на старости лет належаться,– я попытался встать.

–И куда ты пойдешь?– удерживала меня девушка.

–К Лувру.

–Неизвестно, где он. Когда настанет время, Лувр придет, и ты пойдешь вместе с ним. А сейчас отдыхай.

–Но остались еще две фотографии. Надо их скорее найти…

–Одна,– я взглянул на нее.

–Одна?

–Одна,– она посмотрела в сторону подоконника, и ее глаза заблестели на миг.

Я проследил за ее взглядом и замер. Подоконник был варварски разбит, изодран. Маленькие кусочки штукатурки лежали на полу, будто бы стекла разбившегося стекла. Там, где сидела Вайолетт была черная-черная дыра, поглощающая взгляды своей пустотой. Острые контуры разбитого подоконника сделались зубами скал, все еще отчаянно старавшихся защитить сокровище, что лежало за их спинами. Но внутри- ничего, и вместе это выглядело печальным и жалким зрелищем уже убитого, но все еще пламенного огня, которого силой старались потушить. Рядом с тем местом, где я сидел в ту самую ночь, особенно выделялись маленькие темные влажные точки, не успевшие еще высохнуть. Но особую боль передавало лицо девушки. Она, глядя на пустующую дыру под окном, не могла уже увести глаз. Ее кончики губ слегка дрожали, маленький носик не шевелился, а руки невольно сжались в кулак.

–Так здесь была спрятана часть…,– осторожно сказал я.

–Именно поэтому это место так было дорого мне. Оно меня держало тут,– подавленно молвила Вайолетт, выделяя каждое слово по отдельности.– Но теперь мне нечего беречь. Он определился со своей жизнью, так что, видимо, пора отпустить.