Горе

С трудом я встал, продолжая пошатываться. Я с ненавистью смотрел на эту желтую полоску света, хотел было набросить на нее, но одумался. Обернулся. Вышел. Даже не оглянулся, а просто закрыл за собой дверь, успев накинуть одежду. На улице пусто. В голове мелькнула физиономия Алексея, сначала пугающая и пронзительная, затем жалкая и отчаянная. Махнув рукой в пустоту, я направился к Площади. Вечно, когда тяжелее всего, все пути ведут именно в центр города. Никуда больше, а только туда. И понятное дело- Пивоварня находится между двумя крайностями: Площадью и кладбищем. Между всем этим- сон, пьянство и вечное забытье. Все просто здесь. Не надо далеко идти, искать новое, получать уникальное, выбирать трудное, стоит просто пройтись в любую сторону, и ты попадешь куда-нибудь. Похоже на монету, где шансы выпадения орла или решки равны, одно лишь различие в том, что толщина куда больше диаметра. В том и смысл города. В том и смысл…

Я остановился. Передо мной был Лувр. Он шел, танцуя на ходу. Его руки медленно и грациозно поднимались вверх, расплывались в разные стороны, окунались вниз и снова взлетали. Ноги слегка подпрыгивали, изображая радость и веселье, они двигались четко и плавно, оборачиваясь вокруг себя, делая замысловатые движения и возвращаясь в привычное состояние, успевая при этом идти вперед. Грудь смотрела вверх, стремилась улететь в небо, но плечи сгорбились, а голова и вовсе поникла, изо всех сил пытаясь взглянуть на звезды. Лувр шел, танцуя свой балет жизни, однако не было в нем никакого сюжета, никакой логической цепочки, которая объясняла бы те или иные движения, даже чувств не было- одна импровизация, один ветер. Стремясь взлететь, он опускался глубже, стараясь бежать, он медленнее полз. Этот танец выглядел ужасно, безобразно, небрежно, смешно, но в нем сочетались звезды, что завораживали глаза. Из пальцев лился свет. Уличные фонари, как духовой оркестр, подыгрывали своим желтоватым свечением, а холодный ночной воздух поднимал вверх подол пальто безликого. Лувр изображал уродливую птицу, висящую над пропастью и смело шагающую по ее краю. Впереди виднелись просторы Площади, а единственный прохожий медленно порхал, приближаясь при этом все ближе и ближе к земле. Костлявые ветки замолчали, холодная плитка перестала трещать, а ветер задержал свое возбужденное дыхание. Лувр опустил руку в карман и достал фотографию. Он направил ее на Луну и долго вглядывался. Затем вздохнул и положил свою жизнь обратно. Теперь танцевать ему не хотелось. Безликий оглянулся и увидел меня. Махнул рукой и подбежал.

–Что делаешь в столь поздний час?– Лувр бодро протянул мне руку.

–Да… Так… Не спится,– как-то туманно и сонно отвечал я, оставаясь еще под впечатлением увиденного.

–С тобой все хорошо? Ты тяжело дышишь,– он взглянул своим мутным лицом на меня.

–Да… Я так… Холодно немного…

–Заболеешь еще. Иди домой.

–Нет. Я лучше прогуляюсь…

–Как хочешь. Тогда составлю тебе компанию. Этой ночью как-то особенно пустынно, оттого так хорошо,– на его мутной физиономии появилась еле заметная расплывчатая улыбка.

Мы шли рядом: я тяжело и грузно перебирал ноги, пошатываясь, а он порхал, тщетно стараясь улететь ввысь, но оставался на земле. Площадь завывающим пением приветствовала поздних гостей, заставляя голые деревья покорно кланяться нам. Мы подошли к самой неприметной лавке, стоящей напротив серого дома- черного входа в подземелье Ньепса. Лувр опустился на скамейку и расслабленно умостился на ней.

–Ну-с,– наигранно учтиво безликий указал на свободное место рядом с собой,– прошу-с присаживайте-с.

Я тихо сел рядом с ним, укутавшись поплотнее. Ветер был жуткий, ужасный. Стоило ему залететь в открытые места, как он тут же резал все холодом.

–Как тебе… жить?– спросил я.

–Замечательно!– отвечал Лувр.– Жить- это просто замечательно! Никогда бы не подумал, что счастье заключается в свободе.

–К свободе люди и стремятся…

–Так я человек,– задумчиво и восторженно проговорил безликий.

–И что же ты делаешь на свободе?

–Ничего.

–То есть живешь так, как и до?

–Нет. Раньше я жил с грустью и тревогой. А сейчас- со свободой.

–И что же ты- свободный- собираешься делать?

–Жить.

–Просто жить?

–А разве надо что-то еще?– он вопросительно уставился на меня всем телом.

–Есть ли смысл?

–Смысл? Конечно, нет.

–Счастливчик… Ты еще и радуешься жизни без смысла…,– я опечаленно улыбнулся и посмотрел вниз.

–А зачем горевать?– непринужденно отвечал Лувр, однако бодрость постепенно угасала и становилось тайной задумчивостью.– Если мне дана свобода, значит, я должен ей наслаждаться. Вот мой смысл.

–А до этого в чем был смысл твоей жизни?– глаза становились мокрыми.

–Раньше у меня жизни не было,– неожиданно тихо проговорил безликий.

–Как же. Разве ты жил в плену, в клетке? Разве ты не мог выйти на улицу, насладиться погодой, людьми? Разве ты сидел в одиночестве, вдалеке ото всех? И ты говоришь, что у тебя жизни не было?– с каждым вопросом я повышал голос. Это было похоже на настоящую истерику.

Лувр затих.

–Была… Но разве жизнь с горем могут считаться жизнью?

–Но люди же живут как-то и успевают еще горевать. Без горя не было бы ничего.

–А я не могу,– горячо вскрикнул Лувр.

–Ньепс разве не был твоей жизнью и твоим горем? Служение ему ничего не значило?

–Это был плен,– безликий отвернулся.– Вековой плен, из которого я выбрался.

–Да любой раб был бы рад такому плену. Ты же жил. У тебя было все! Так ты еще ни о чем не заботился. Ты убивал людей, не задумываясь о их жизни. Ты кромсал тех, кто не угождал тебе. Тебе было наплевать на жизнь, у тебя был только смысл. А теперь? Теперь у тебя есть жизнь, но нет смысла, и кем ты стал?

–Человеком,– отрезал Лувр.

Я застыл. Его расплывчатое лицо, казалось, еще больше расплывается, утекает куда-то. Мне стало не по себе. В этой биомассе двигалось все, будто бы бактерии живут своей жизнью в пробирке заядлого ботаника, и в голове тут же возникло отвращение, а во рту появился необъяснимый вкус чего-то настолько ужасного, что хотелось вычесать камнем свой язык. Чтобы не видеть этого ужаса, я откинулся на спинку скамейки. Звезды были невероятно яркими. Они горели в полной пустоте, существовали среди полного мрака, невзирая ни на какие трудности и преграды. Они светят всем тем, кто их видит, и не ожидают ответного света. Настоящие добродетели, ангелы, которые родились не в священных писаниях, а в космосе. Однако вся эта красота, вселяющая надежду и облегчение, так просто скрылась за дымкой тучи. Ничего не осталось от былых белых точек- один лишь размытый мрак.

–Ты боишься меня?– Лувр тоже смотрел на небо.– Ты ведь боишься. Как и все. Меня все бояться, потому что во мне не было жизни. Я был ходячим роботом, который имеет только смысл, цель и ничего больше. А теперь… Я имею наконец-то жизнь, но она такая…,– безликий достал из кармана фотографию и направил ее в небо. В этот момент из-за туч появилась Луна, осветившая пленку. Снимок казался прозрачным, невнятным, мутным. На нем еле различимым был силуэт человека в пальто с размытым лицом. На такой тонкой, хрупкой и прозрачной пленке билось сердце бессмертного уже не один век. Лувр грустно вздохнул.– Блеклая…

–Блеклая…,– повторил я, и мне так тяжело было дышать.– Почему же она такая?

–Потому что это не вся моя жизнь. Эта фотография- лишь часть. Я помню, как один из Ньепсов тонкими слоями разделил мой снимок, чтобы меня было сложнее убить. Тогда это имело практический смысл, однако сейчас это приносит одни трудности…

–И… Тебе это мешает жить?

–Это ощущается, как неполноценная жизнь. Будто бы по-настоящему свободны одни ноги, а все остальное тело все такое же обмякшее, безжизненное.

–Чтобы тебе полноценно и свободно жить, нужно найти все фотографии…,– пар изо рта поднимался все выше и выше и исчезал в темных, таинственных и печальных тучах ночи. Одним глазом я взглянул на силуэт безликого.– Ты их ищешь?

–Нет,– коротко ответил Лувр.

–Как…,– тут уже я глядел удивленно всеми своими глазами.– Почему же?

–У меня абсолютно нет зацепок. Я не знаю, что делать. У меня нет почвы под ногами, от которой я могу оттолкнуться. Мое тело находится в невесомости.

–Конечно, у тебя ее нет,– это суждение меня поразило. До этого казалось, что безликий способен на все… Но… И снова мнение о человеке разбилось. Снова поменялось. Я раздражался,– Если ты будешь бездействовать, то, разумеется, ты ничего не добьешься. Ты даже не пытаешься! Ты же так легко творишь все, что приходит тебе в голову, а когда дело доходит до чего-то действительно важного, ты…

–Я все делал по распоряжению Ньепса и своих чувств. Разум мой никогда не работал в таких целях. Я вечно выполнял одну и ту же работу- убивал. Все остальное меня не волновало. Когда же в моих руках появилась моя собственная жизнь, я попросту не знаю, куда себя деть… Что нужно делать, чтобы она была такой, как у остальных. Я впервые приобрел то, что есть у всех, стал человеком, и теперь мне хочется жить нормальной жизнью, как и все остальные.

–Ты… Как все остальные…,– это меня разозлило. Лувр никак не мог стать обычным человеком. Убийца не может стать вновь гражданином. На его душе слишком много записанных душ, а он хочет вести обыкновенную жизнь. Да с таким грузом на плечах невозможно даже подняться, а он…– Безумец… Ты! Да еще и жить нормальной жизнью?– я злобно плевался своим раздражением и гневом.– Ты проклят! Тебе никогда не стать человеком! С чего ты взял, что у тебя получится?

Лувр взглянул на меня. Все его тело говорило об удивлении. Он не ожидал, что в такую замечательную ночь над ним свершиться суд, который не имеет никакой ни моральной, ни юридической почв. Его судит не Бог, не судья, а больной человек, на грани сумасшедшего бреда, который так невыносимо своими словами попадает в самое сердце, расслабленное и безмятежное.

–Ты даже не способен полностью собрать свою жизнь, а хочешь еще и человеком стать?! Ты идиот! Какого черта ты приравниваешь себя с нами?! На каком основании? А?!

Безликий молча смотрел на меня, вздохнул и взглянул на Площадь. Глухой ветер прошел мимо нас. Лувр постучал пальцами по деревянной скамейке и тихо сказал, смотря при этом куда-то вдаль:

–Я найду…

Тихий шепот безликого не дрогнул даже голые ветви. Собравшись с мыслями, Лувр уверенно, четко и грозно сказал:

–Я соберу свою жизнь!

–Конечно,– продолжал язвить я,– так тебе и поверят эти звезды! Ага! Выдумал чушь! Ты не сможешь!

–Смогу,– спокойно и понимающе произнес собеседник.– Все я смогу, мистер Ридл. Спасибо вам,– он протянул мне руку.

–За что еще спасибо?– я оттолкнул его ладонь.

–Вы дали мне ориентир. Спасибо!

Лувр медленно встал и пошел в неизвестную сторону. Я видел только его широкую спину. Он не прыгал, не танцевал, перестал наслаждаться жизнью. Безликий задумчиво направлялся к своей цели, обдумывая почву, которая станет для него опорой. В его голове метались сплошные хлопоты, однако они не такие заедающие, как у обычного трудящегося человека, потому что родились недавно. Будни захватили Лувра красиво и элегантно, так, что и не заметишь с первого взгляда, что он стал куда ближе к обычному гражданину неизвестной страны. Стал куда человечнее, чем я…

Фигура скрылась за плиточным горизонтом. Я тяжело встал, опираясь о скамейку. Ветер бурно поддерживал меня, толкал вперед, но смелости идти не хватало. Мои глаза молча уставились на небо, жадно следили за расплывчатой дымкой туч, с интересом наблюдали за редкими проблесками упорных звезд. Мне было жарко. Вокруг мир казался холодным, а внутри жарко. Хотелось раздеться, но буйный ветер напоминал о холоде. С каждым его появлением меня пробивал озноб. Наконец, я отпустил скамейку и, шатаясь, пошел домой. По пути вспомнил, что дома почти ничего нет и решил зайти купить хотя бы чай. В итоге, взял еще кое-какую выпечку. Ступеньки казались дорогой в небосвод: они тянулись бесконечно долго. Когда передо мной была дверь, и я, весь потный, стоял у порога, что-то щелкнуло в затылке. Какое-то волнение нарастало с новой силой, и нельзя было понять почему.

Дверь открылась. Я осторожно зашел. Никого не было, лишь серость, скука и безнадежность… Пройдя на кухню я поставил все на стол и, не раздеваясь, упал на кровать.

–Нехорошо больным выходить на улицу,– за письменным столом сидела Вайолетт и читала мою тетрадь. Я неожиданно для себя быстро поднялся с кровати от испуга.

–Еще и ты…

–Тебе помочь раздеться?– она услужливо посмотрела на меня, и ее лицо освещал тот самый утопический желтый свет уличного фонаря, который делал ее кожу блестящей и невероятно красивой, словно песок на берегу тропического моря.

–Что ты здесь делаешь? Почему ты пришла? Какого черта ты сидишь за моим столом?– я лихорадочно и раздраженно сыпал вопросами.

–Пришел отец. Я дала им возможность общаться наедине. Кроме твоего дома, мне некуда больше идти. Прихожу, а тебя нет, хотя дверь открыта. Вот и решила убить время, читая продолжение твоей истории.

–Уйди…,– злоба вылетала из моего рта.

–Ты меня прогоняешь,– грустно сказала Вайолетт.– Убираешь от себя человека, который тебе доверяет… Зачем ты это делаешь?

–Поди прочь!– я махал руками. Голова горела адским пламенем. Ноги кое-как держали меня.

–Ты специально заставляешь людей верить тебе, спасаешь их, даешь руку помощи, ставишь на ноги, а потом бросаешь. Делаешь из хорошей жизни драму. Ты отвергаешь даже тех людей, которых любишь и не хочешь отпускать. Что с тобой?

–Со мной все в порядке, а ты здесь лишняя!– я собирался подойти к ней, но голова закружилась, и мое тело упало на пол.

Вайолетт обеспокоенно встала со стула и присела рядом со мной.

–К чему ты себя загоняешь? Ты думаешь, что одиночество- это твое призвание? Что ты одинокий человек и другим быть не можешь? Ты ищешь несуществующие проблемы в своем окружении, который любит и ценит тебя. Зачем же ты все убиваешь? Зачем ты постоянно бьешь себя по лицу?

–Я жалок,– не имея сил поднять голову, я говорил в пол.– Никто не имеет права быть со мной. Я попросту убью человека, заставлю его быть несчастным…

–Ты одновременно и скромняга, и эгоист,– с улыбкой и грустью твердила девушка.– Ты так многого хочешь, своим трудом получаешь это, а потом считаешь, что не заслуживаешь быть таким радостным, что в твоей жизни не может быть все хорошо. Ты параноик. Ты вечно ищешь приключения, чтобы помочь кому-нибудь, а затем безжалостно оставляешь того на растерзание жизни. Ты ужасен. Несмотря на все это, ты считаешь, что лучше тебя никто не сможет помочь человеку. Ты стараешься оградить свою жертву от общества, подчинить ее полностью себе, чтобы боль от расставания была больше. Тебе нравится страдать. Ты эгоист. Сейчас ты прогоняешь меня, чтобы сделать себе больней. Разве есть что-то другое, кроме боли в твоем сердце? Разве ты не хочешь стремиться к радости? Почему ты постоянно режешь себе сердце? Это не самый наилучший способ быстро почувствовать себя живым. Твой организм не вечен, а моральное состояние и подавно. Ты умрешь, будучи живым. Тебе это нравится? Ты хочешь, чтобы остальные думали, какой ты загадочный и пафосный, но на самом деле в их глазах ты кажешься мрачным, страшным и безобразным человеком. Ты погубил всех нас. Погубил меня, Ньепса, мою маму, Атана, а сейчас убиваешь Лувра. Чего ты добиваешься? Ты возомнил себя Богом? Тебе пришло в голову, будто ты всемогущий, но это не так. Остановись. Остуди свое эго. Прекрати пытаться стать лучше. Ты такая же травинка, как и все остальные в этом поле. Тебе не вырасти выше остальных. Ты прав, ты жалок. Но несмотря на это, ты помогаешь всем нам. Даешь возможность переродиться, снять с себя гнилую кожу. Мы все держимся за тебя, но ты пытаешься бросить всех нас. В твоей голове мысль, будто бы ты убийца. Ты губишь всех нас и стараешься убежать. Остановись. Тебе больше никуда не сбежать. Ты связан с Пивоварней. Ты нашел то, что искал. Тебе не сбежать в монастырь, потому что ты так же далек от Бога, как Сатана. Однако ты так же далек от ада, как раб Божий, поэтому место в подземелье тебе нет. Прекрати бегать. Ты не вечен. Ты устал. Прекрати избегать тех, кто хочет так же спасти тебя. Оставь все свои страхи в прошлом. Прими помощь. Прости нас.

Я плакал. Плакал, слушая всю правду о себе от стороннего человека. Она сдавливала мне горло, становилась ожерельем, что безжалостно прорезается вглубь кожи. Это было похоже на терновый венок, шипы которого вонзаются в голову, вытаскивают из меня все думы, что находились в глубине, заставляли медленно себя доводить до губительного конца. Тело ломило. Я чувствовал настоящий пожар. Ноги охватила судорога. Я трясся и терялся, слушая страшные слова из уст девушки с каштановыми волосами, которые опадали на мои темные локоны. Чувства выходили со слезами, все раздражение улетало с тихими сдавленными криками. Я корчился от боли. Был похож на червяка, которого положили на раскаленный камень. Живот скрутился, будто бы его пронзили мечом, разрезав кожу на две части. Одни руки жалобно ломали себе пальцы в поисках чего-то успокоительного и ложного. Так продолжалось некоторое время…

–Тебе нужен отдых. Поспи. Ты многое с нами пережил. Давай я помогу,– девушка осторожно взяла меня за руки. Я хотел было оторваться, но тело само поддалось и встало. Кровать радушно приняла меня. Она была довольно большой и длинной. Вайолетт присела на край, возле моей головы.

–Он не человек…,– в полубреду говорил я, вспоминая образ Лувра, который неожиданно возник у меня в голове.

–Он хочет им стать,– шепотом отвечала девушка.

–Нельзя… Ему нельзя становиться человеком… Иначе… Иначе!..

На лоб опустилось что-то холодное, нежное, хрупкое. Оно медленно гладило по моим волосам, успокаивая.

–Да, он не сможет стать человеком,– грустно напевала Вайолетт.– Но пусть хотя бы попытается…

–Ему нужен смысл… Смысл жизни… Я дал ему ориентир… Подарил ему человечность…

–Что же ты ему сказал?

–Фотографию… Он должен собрать фотографию…

Рука дрогнула и остановилась на мгновение. Я испугался и открыл глаза. Вайолетт смотрела на меня снизу-вверх, и в ее глазах было что-то непонятное, неизвестное.

–Пускай,– закрыла мои веки девушка и продолжила гладить.– Ты поступил правильно. Иначе бы он помер от скуки.

–Он же бессмертный…

–Это не мешает ему умереть от скуки. Даже бессмертных одолевает тоска, а уж горе в них живет огромное и глубокое.

–Горе… Оно живет… Горе!

–Оно паразит. Тихо шепчет на ухо худшие сценарии нашей жизни, заставляет волноваться, переживать ужасное. Но его не существует. Это человеческое воображение требует чего-то нового.

–Воображение хочет боли…

–Все мы боимся боли, однако оттого хотим его еще больше. Нам нравится страх. Это настоящая зависимость. Впервые увидишь страх- второй раз встречаться не захочешь, но после третьего раза уже привыкаешь и жить без этого уже не можешь. Такой вот он страх…

–А горе?

–О! А горе куда хуже страха! Горе нельзя встретить, оно приходит незаметно, как…,– девушка огляделась.– Как первый снег! Мы не замечаем сперва, что он идет, но когда снегопад нарастает с новой силой, то игнорировать его просто невозможно. Так же и с горем. Оно тихо приходит с возрастом и уже никогда не покидает нас.

–Первый снег уходит…

–Не уходит. Он остается в сердце. Производит впечатление хорошее или плохое, но забыть первые снежинки невозможно. Первый снег- это игрушка, которая стоит на полке каждого человека. Даже в самых жарких странах первый снег бывает.

–Но есть люди, что не видели первый снег… Или забыли о нем.

–Конечно, есть. Но такие люди или мало живут, или долго умирают. Без горя нельзя узнать окружающих, понять их однообразные лица. Без горя нельзя увидеть все краски мира. Без горя невозможно дышать, иначе нельзя было бы почувствовать, как вздымается грудь. Горе- это все мы.

Я чувствовал, как медленно уходил куда-то вглубь кровати. Погружался в матрас, становился одеялом, превращался в интерьер комнаты. Темнота комнаты становилась ярче, а теплые лучи уличных фонарей являлись ослепительными звездами, заглядывающими в окно. И прекраснее всех виднелись легкие движение локон ее волос. Она медленно водила рукой по моей голове, тихо дышала и молчала…

XVII

Я быстро проснулся и встал с кровати. На улице было как-то по-особенному светло, да так, что вся комната покрылась белоснежными кристаллами, которые, смешиваясь с серостью интерьера, становились похожими на пыль. Однако эта пыль могла блестеть, и при свете улицы в моей комнате пробуждались звезды, которые, как шаловливые дети, то появлялись, то исчезали и прятались в мебели.

Вайолетт не было. На столе открытой лежала тетрадь. Последняя исписанная страница и сотни чистых листов… Постепенно ко мне возвращался слух после сна, и я услышал тихие стуки в дверь. Это не был грохот мальчика или нервная дробь Лувра, а вежливое и учтивое вторжение в мою собственность. После долгого времени, проведенного в Пивоварни, из моей головы совсем вылетела мысль о том, что местные жители способны быть вежливыми. Я открыл дверь и с удивлением обнаружил, что у порога стоял огромный мальчик и маленький, по сравнению с ним, слуга из дома Ньепсов. Они были обеспокоены и с тревогой смотрели на меня.

–Доброе утро, мистер Ридл,– заговорил вежливо и жалобно маленький слуга.– Прошу вас, помогите нам. Госпожа Люсия совсем нервничает и не понимает, как нами руководить. Ей нужна помощь. Мы просим вас помочь нам.

–Что же случилось?– еще сонным голосом, даже немного раздраженно отвечал я.

–Госпожа Люсия, как всегда, намного заранее готовится к празднику Земли, и поэтому организовывает мероприятие заранее. Однако ей помогал уважаемый Климент Ньепс, который умел нами правильно руководить и четко отдавать задания, а вот госпожа…

–Понятно,– отрезал я.– У вашей госпожи проблема с управлением подчиненными. Что ж пойдемте. Помогу, чем смогу.

–О! Будьте здоровы и никогда не умирайте!– радостно воскликнул слуга. Мальчик тоже обрадованно сжал огромные кулаки.

–К сожалению, здоровым я уже никогда не буду, но за бессмертие спасибо.

Я накинул на себя верхнюю одежду и вышел вместе с компаньонами на улицу. Вокруг тонким ковром лежал снег, и солнечные лучи безжалостно отражались от белоснежного образа города и попадали точными стрелами прямо в глаза несчастным, что решили выйти из дома. Даже несмотря на этот не столь приятный взгляд на первый снег, Пивоварня будто бы преобразилась. Она надела белоснежное платье с блестками и готовилась к чему-то знаменательному и прекрасному. Это были подготовки к особому празднику, о котором, видимо, одному мне не было известно. И все же, как приятно видеть вместо сырых и особенно черных от влаги плит мощеных улиц белоснежный ковер парадной Пивоварни. Будто бы старая ведьма- любительница проклятий и ядов- помолодела от заклинания доброго волшебника Неба, решившего одарить злобную старуху священным снегом.

–Что же это за праздник Земли?– спрашивал я у своих спутников, пока мы быстрым шагом мчались к дому Ньепса.

–Дань уважения предкам. Весь город собирается на кладбище, и начинается настоящий фестиваль!– маленький слуга воодушевленно махал руками.

–Странное тогда название у праздника. День Земли. Подошло бы, не знаю, день Мертвых или что-то в этом роде.

–Так-то оно на самом деле и правда называется по-другому. День памяти земли предков. Но как-то так пошло у нас, слуг, что данный праздник зовется просто днем Земли.

–Понятно.

Снег под ногами хрустел так мягко, словно массировал уши. Непривычно слышать вместо глухих шагов по твердому тротуару спокойный треск белоснежного ковра под собой. Сразу город преображается из душного места в настоящий сказочный лес. Даже своих причудливых монстров придумывать не надо, дом Ньепса- настоящий кладезь всего нереального и мистического.

Мы подошли к тяжелой чугунной двери. Стоило спуститься вниз, как мальчик и маленький слуга оттащили меня в сторону и стали шептать мне на ухо:

–Пожалуйста, избавьтесь от нее,– жалобно и строго произнес слуга.

–Зачем?– я был удивлен неожиданной секретностью.

–Она нас уже откровенно замучила! Мы уже не можем терпеть этого хаоса и вечных упреков. Станьте нашим новым хозяином, просим!

Они оба сжали мне руки. Та рука, что находилась во хватке мальчика сильнее болела, чем со стороны маленького слуги. Я стиснул зубы, выдохнул и четко произнес.

–Для начала, отпустите.

Они послушались.

–Во-вторых, ваша проблема- совершенный пустяк. Она решится и без моей помощи.

–Но как же?– они удивленно снова собирались схватить меня.– Ведь эта женщина неисправима!

–Это вы нетерпеливы!– раздраженно ответил я.– Дайте ей время. Она не может с первых дней стать успешным полководцем. До смерти Ньепса Люсия была обычной домохозяйкой. Это несправедливо ждать от нее ежесекундных результатов своего правления. Просто ждите и сами помогайте ей. Пора вам перестать вечно следовать за чужими словами. Вместе с бессмертием Ньепс, видимо, подарил вам и вечную лень.