Я зову тебя

«Александр», – написала она ему.

«Да, Валерия», – неожиданно быстро пришел ответ.

«У тебя красивое имя.»

«Только имя?»

«Нет, не только имя. Не обращай внимания.»

«На что?»

«Оказалось, что я совсем не знаю, как надо знакомиться с парнями.»

«Ты красивая. Тебя действительно интересует только переписка?»

Такая длинная жизнь… Слишком много мужей, жен, детей, родителей, и, конечно, у каждого из них есть свое мнение относительно происходящего. Слишком много требований, разочарований, которые тянутся из прошлого, слишком много надежд, которые снова могут не оправдаться.

«Доброе утро, с новым днем тебя.»

«Лера, ты понимаешь, что нам надо увидеться? Скажи, что ты никогда не пожалеешь, если этого не случится.»

«Пожалею.»

«Когда и где?»

«Здесь и сейчас жалею.»

«Когда и где мы встретимся?»

Жизнь такая долгая, но еще так много в ней не довелось пережить!.. Казалось, мечты должны оставаться мечтами, но что, если нет? Что, если мечты должны сбываться?

– У тебя божья коровка в волосах, я уберу.

Божья коровка переползла ему на руку.

– Дай мне, – попросила Лера.

Она смотрела, как божья коровка торопливо прокладывает свой путь по ее ладони.

Солнце, легкий ветер с реки, и это так просто, так естественно – касаться друг друга, говорить друг с другом, быть вместе. Почему бы не ограничиться этим? Почему, помимо этого, нужно думать о стольких других вещах?

– У нас все получится, – сказал Саша.

– Да, – ответила Лера. – Все получится.

Кофе был слишком горячий, и Лера смотрела на свою чашку, ожидая, пока он остынет. Саша смотрел на нее, и тоже словно чего-то ждал.

– Чего ты ждешь? – спросила она.

– Тебя.

– Я уже здесь.

– Очень нужная часть тебя отсутствует.

– Видимо, важная часть меня отправилась на поиски той твоей не менее важной части, которая тоже где-то потерялась.

Кофе наконец остыл. Лера снова смотрела на чашку, а Саша смотрел на нее.

«Валерия», – пришло сообщение от него.

«Лера.»

«Лера!..»

Я зову тебя. Тишиной сосновых лесов, неподвижным ожиданием алтайских гор, стремительностью бирюзовых рек. Твое имя – тепло летнего дождя, живая родниковая вода. Можно что-то не понять о себе, но о тебе не понять невозможно. Я зову тебя, и это не обещание, не признание, не надежда. Это наша жизнь, которая будет преследовать нас, даже если мы откажемся от нее. Я зову тебя…

«Саша.»

Можно ли изменить прошлое

Говорят, прошлое не исправить. Его не переписать, не изменить. Так ли уж это?

Возможно все. Удивительно, как иногда поворачивается жизнь. Была у меня знакомая, Рита. К тридцати пяти годам она стала настоящей красавицей. В юности она тоже была довольно милой, но после тридцати в ней появился тот неуловимый шарм, который делает женщину по-настоящему привлекательной, сексуальной, притягивающей взоры и вызывающей желание схватить ее и удержать любой ценой.

Когда ей было восемнадцать, в ней и в помине этого не было. Я видела ее фотографии того времени – обычная девочка. Хрупкая, беленькая, не слишком выразительная и уж совсем не яркая. В ней была своя прелесть, но прелесть эта была тихой, непритязательной, порой даже слишком неявной.

Имела место быть к тому же какая-то история в юности, из-за которой Ритуля стала еще более неуверенной в себе, и поэтому, когда в ее жизни появился Олег, она даже, кажется, не задавала себе вопросов, ее это человек или не ее, подходит он ей или нет. Приняла его ухаживания и предложения руки и сердца с такой покорностью и благодарностью, словно ей ни от кого их больше ждать не приходилось.

Нелегко ей дался этот брак. Олег тоже был тихий, но при этом требовательный, декларировал разумную свободу и открытость в отношениях, считал, что уровень проявляемой им терпимости гораздо выше среднего, но при этом в его присутствии не то что сказать, даже вздохнуть нельзя было как-то не так, чтобы он в этом вздохе не уловил каких-то скрытых упреков в свой адрес. Мы же взрослые люди, говорил он, мы можем все обсудить и решить, просто скажи, убеждал он Риту, если тебя что-то не устраивает.

В первые годы Рита и правда пыталась ему говорить. Я вижу, что ты совсем меня не понимаешь, с горечью отвечал он ей на это. У него пропадал аппетит, падала потенция, на лице появлялась маска застывшей обиды и упрека. Рита перестала говорить и научилась очень тихо, почти неслышно дышать. Иногда можно было даже усомниться – жива ли?..

Иван ее спас, вызволил из этого заточения. Разглядел ее красоту и любовался ею, любовался с упоением. Восхищался вслух, щедро. Рита смотрела на себя в зеркало и не видела, чем в ней можно восхищаться, удивлялась, но верила – Ване нельзя было не верить, таким искренним было его восхищение.

Это был второй ее брак, скоро родился их мальчик, Витенька. И ровно с его появлением на свет Ваня увлекся идеей очищения мира от мусора. Продолжая работать в офисе, он начал всеми доступными способами активно агитировать и призывать всех к разумному использованию природных ресурсов, электроэнергии, к сокращению потребления продуктов в пластиковых, стеклянных, жестяных и других упаковках из долго разлагающихся материалов.

Он занимался сортировкой мусора, организовывал группы по сбору битого стекла, пластиковых бутылок, батареек и лампочек, слал в мэрию предложения по реорганизации коммунальной службы, занимающейся сбором и вывозом мусора из города.

За то количество часов, которые Ваня после рождения Витеньки провел дома и при этом не спал, вряд ли можно было бы успеть хотя бы съездить в магазин за продуктами, уж не говоря о том, чтобы отдохнуть и потратить какое-то время на себя. Разве мало я для вас делаю? – удивлялся Ваня, когда Рита говорила ему об этом. Конечно, его ни в чем нельзя было упрекнуть – он содержал семью, выплачивал ипотеку по квартире, купил Рите маленькую машинку, чтобы она могла ездить по своим делам, он, в конце концов, делал мир лучше, чище, заботился о будущем их сына!..

Когда Витенька подрос и пошел в садик, Рита занялась собой. Бассейн, парикмахерские, салоны красоты, спа – вдруг стала получать от этого удовольствие. Потом, чтобы не скучать дома одной, опять пошла работать, хотя с точки зрения финансов в этом вроде бы и не было особой необходимости. Неожиданно на работе тоже все стало складываться – ее повысили в должности, прибавили зарплату.

Однажды она вернулась с Витенькой домой и поняла, что если Ваня перестанет быть ее мужем, то от этого в ее жизни ровным счетом ничего не изменится, разве что вещей в шкафу станет меньше.

Сколько слез было пролито, сколько мыслей передумано, сколько сил и времени потрачено на поиск и устранение недостатков, которые мешали ей обрести семейное счастье! А теперь мысль о том, чтобы расстаться с мужем, не способна была ни взволновать ее, ни расстроить. Вот тогда она и увидела себя новую – красивую, успешную женщину, имеющую право на свободу и даже отвоевавшую свой кусочек счастья, ведь у нее был Витенька.

Как раз в то время в ней и появилась та утонченная мудрость, которая придала особый шарм ее красоте. Появился свет в глазах, плавная раскованность в движениях, и они в сочетании со стильной стрижкой, умелым макияжем и удачно подобранным гардеробом к ее по-девичьи стройной фигуре окончательно завершили процесс превращения Риты из довольно невзрачной когда-то девушки в по-настоящему привлекательную женщину.

Славу она сама принимала на работу. Ему было двадцать два – слишком мало для начальника отдела маркетинга, но после знакомства с его резюме становилось ясно, что относительно малое количество лет это явно не то, что может помешать экстерном закончить школу с красным дипломом, получить два высших образования, поступить на президентскую программу, знать три иностранных языка, увлекаться фехтованием, шахматами, писать стихи и эссе…

Слава не был красавцем, но у него была хорошая спортивная фигура, вот в самый раз, когда все на месте и ничего лишнего, чрезмерного, и интересное лицо. Рита смотрела на него, и что-то неизменно привлекало ее в нем, цепляло, вызывало желание вглядеться получше, словно хотелось то ли загадку разгадать, то ли понять что-то.

Он так непринужденно, так открыто общался, словно ему вообще не приходится думать о том, как сказать лучше или точнее. У него всегда находились самые правильные слова, позволяющие ему и мысль свою выразить, и при этом высказать свой интерес и уважение к собеседнику, как бы эта мысль ни противоречила взглядам и мнению этого собеседника.

Когда он Рите говорил что-то приятное, ей даже в голову не приходило пресечь это как что-то неуместное, нарушающее субординацию. Иногда его слова даже не звучали как комплимент – просто констатация очевидного факта, справедливое признание ее достоинств – личных и профессиональных. Как такое можно запретить? Даже не похоже было, что он хочет ей польстить или доставить удовольствие, словно просто говорил что думал. Но в этом-то и была главная ценность.

Рита вроде бы и не реагировала на это внешне, только поведет головой, плечом, его слова, казалось бы, и не требовали ни ее согласия, ни благодарности, ведь это никак не могло повлиять на его уверенность в том, что он говорит, – это тоже становилось ясно по его интонациям и манере выражаться. Но внутри, внутри-то как все отзывалось! Пусть, думала она, не пара он мне, но можно хотя бы это позволить себе – слушать его, прибавляя себе тем самым привлекательности в своих глазах.

Но Слава не только сказать умел непринужденно, но и коснуться, и делал это так естественно, что опять же невозможно было обвинить его в нарушении правил, пресечении границ. Подаст пальто и чуть коснется плеч, руки встретятся, когда он откроет перед ней дверь, посмотрит на нее и тоже словно прикоснулся – нежно, бережно. В его жестах не было ничего, кроме тепла и заботы, так можно было бы заботиться о любимой вазе, в этом тоже как будто не было ничего сексуального, ни намека на что-то, что могло бы оскорбить или скомпрометировать.

Непонятно, как Рита согласилась однажды прогуляться с ним после работы. Не смогла отказать ему пройтись вместе, не нашла повода. Действительно, почему нет? И это был на самом деле удобный момент, чтобы обсудить необходимые кадровые перестановки в отделе.

Такой чудесный майский вечер стоял, тихий, теплый. Пахло распускающейся зеленью, привычные, мирные звуки обступали со всех сторон – шум города, сигналы машин, пение птиц где-то высоко в деревьях, детские вскрики, обрывки фраз проходящих мимо людей…

И как только ему удается быть таким естественно раскованным? – думала Рита, когда Слава предложил ей взять его под руку. Она снова не увидела повода не согласиться – не было никакого смысла охранять границы, на которые никто не посягал.

Слава наклонял к ней голову, когда она говорила, и она чувствовала, как от него пахнет, – свежо, с легкой горчинкой, но и с тонкой сладкой ноткой, сладкой, такой сладкой…

Его волосы касались ее волос, своей рукой он прижимал ее руку к себе, потом они остановились, чтобы пропустить проезжавшую по двору машину. Она продолжала что-то говорить, и он повернулся к ней, слушая, склонился еще ближе, словно чтобы не упустить ни единого ее слова, привлек к себе и поцеловал.

Была ли вообще какая-то дистанция или она с самого начала обманывала себя? Хотя не все ли равно? Они ведь ничего ни у кого не крали, законов не нарушали.

Конечно, Рите не было все равно. Я как раз общалась с ней тогда, помню, какие сомнения ее одолевали, мы бесконечно много говорили об этом. А с другой стороны, возражала она сама себе, я всю жизнь в чем-то сомневалась, в себе главным образом. Казалось, что на тот момент она как раз наконец смогла обрести веру в себя, избавилась от мысли, что не достойна ничего хорошего и потому в ее жизни всегда все случается как-то не так. Вместе с этим вроде все стало налаживаться, и вдруг эта история со Славой, в которой при всем желании нельзя было увидеть ничего нормального. Зачем так?

Но жизнь любит испытывать нас в моменты, когда мы меняем отношение к себе, словно чтобы проверить, так ли уж истинны эти перемены. Потому и появился Слава – лучшее испытание уверенности в себе и в своем праве быть счастливой.

И все-таки почему именно Слава? Почему с его стороны такое нежное отношение к ней, такая уверенность в том, что она нужна ему и что они должны быть вместе, что этому просто невозможно сопротивляться?

А потом Рита случайно увидела бывшую девушку Славы. Он не то чтобы расстался с ней из-за Риты, там и так вроде не было ничего серьезного и все шло к окончательному разрыву. Тем не менее у девушки, видимо, были свои далекоидущие планы на Славу, и Рита стала свидетельницей того, как та пыталась выяснять с ним отношения.

Признаться, Рита тоже недоумевала, как она могла посоперничать с такой сексуальной штучкой – та была жгучей брюнеткой, яркой, настоящей девушкой с обложки. Но Слава вел себя с ней, словно общался с разъяренным клиентом – невозмутимо и совершенно не намереваясь уступать хоть в чем-то. Рита даже с грустью подумала, что когда-нибудь он и с ней будет так же неумолим и непреклонен. Так зачем же ей все это? – снова спросила она себя. Еще раз посмотрела на девушку, с которой говорил Слава, и вдруг… вспомнила.

Ту свою давнюю историю из юности. Воспоминания о ней всегда царапали, вызывали досаду, чувство глубокой уязвленности, унижения даже и усугублялись при этом осознанием, что ничего с этим не поделать. Никогда уже она не надеялась изжить эту юношескую обиду, перестать испытывать смущение и стыд, никогда ей не подумать об этой истории равнодушно – скользнуть безучастно мыслью по ней и предать навсегда забвению как нечто, совершенно не имеющее значения, не стоящее никакого внимания.

Каждый раз, когда в памяти всплывало, как Тимур, который так нравился ей и которому, как всем казалось, нравилась она, в открытую, при всех, уходит с той, с другой, у Риты, как и тогда, дрожаще, безнадежно, жалобно сжималось все внутри, словно это снова с ней происходило. И ведь ничего, ничего не исправить, никак не избавиться ни от этого ужасного ощущения, ни от воспоминания, которое его вызывает! И ничем не оправдать себя, ведь Рита всегда втайне знала, что Тимур слишком хорош для нее, а та девушка, которая его увела, действительно привлекательна, интересна, сексуальна в отличие от нее, Риты. Так что, может, и фыркнуть бы насмешливо и уничижительно, подумаешь, ну и пусть катятся, надо же было променять меня на такое убожество! Да и сам Тимур если бы что-то стоящее из себя представлял, а то ушел и скатертью дорожка, слава Богу, что избавилась… Но нет, хотя Тимур и правда не был таким уж особенным, и теперь, спустя много лет, она особенно ясно это видела, невозможно было уверить себя в том, что ей совершенно безразлично, как он поступил с ней, ведь это она и была тем самым убожеством, от которого стоило уйти, тем более ради такой красавицы, какой была ее соперница. Неудивительно, что после этого у Риты долго никого не было и что потом она, почти даже не думая, согласилась выйти замуж за Олега, полагая, что не в ее положении и не с ее данными долго раздумывать и выбирать.

И вот теперь, у всех на глазах, Слава отказывал в своей благосклонности бывшей девушке ради нее, Риты. А ведь Тимуру тоже было как раз двадцать два, когда они расстались, вдруг подумала Рита.

Сколько раз она представляла себе подобную сцену с участием тех их, молодых, сколько раз думала, насколько легче ей стало бы при виде повергнутой противницы! А теперь смотрела на эту девушку, с которой говорил Слава, и не чувствовала ничего, кроме легкой досады, – скорее бы это уже закончилось. И когда поймала себя на этом, поняла – вот и все. Отболело, отмерло, никогда больше этот кошмар не потревожит ее, отныне события пятнадцатилетней давности наконец-то действительно останутся в прошлом, осядут безобидным прахом, больше не способным ранить. Переросла она эту боль, искупила свою давнюю обиду и стыд, отпустила их, и они отпустили ее.

Да, для этого долгий путь пришлось пройти, многого добиться, измениться самой, но неужели это не стоило того? Конечно, стоило. Так легко, так спокойно стало на душе, после того как Рита избавилась от этой занозы, мучавшей ее столько лет.

Слава вернулся за их столик, сел напротив, посмотрел на нее своими светлыми лучистыми глазами.

– Прости, – сказал он. – И почему только многие думают, что молодость это такое уж неоспоримое достоинство?..

Слава пересел на ее сторону, обнял ее, и она положила голову ему на плечо. Ей было так спокойно и уютно в это мгновение.

Вот и ответ на вопрос, зачем ей это все. Понятно, что их отношения со Славой вечно продолжаться не будут, но теперь, что бы ни было дальше, вместе ли они останутся или разойдутся, он уже сделал для нее самое главное – избавил от прошлого. И, может, теперь, когда это случилось, после того как общение со Славой закономерно будет исчерпано, ей наконец удастся обрести ту счастливую семейную жизнь, о которой она всегда мечтала? Ведь с новым осознанием своей ценности намного больше шансов притянуть в свою жизнь нечто столь же ценное, как ты сам.

Так можно ли изменить прошлое? Конечно да. И сделать это можно, только продолжая жить, только все больше углубляясь в свое будущее. Там, в будущем, мы и встречаем свое прошлое и получаем возможность сделать его другим. Главное, быть готовыми воспользоваться этим шансом.

Вовремя сбросить скорость

Музыку на полную громкость, педаль в пол. Рискованный обгон по встречной. И дальше, дальше, вперед, вперед, дорога стремительно ложится под колеса со скоростью мыслей и чувств. Выкинуть бы их и раскатать по асфальту, оставить позади, избавиться.

Хотя как ни гони, догнать ли что-то пытаясь или убежать ли от чего-то, то, что тебя приводит в такое состояние, ни на йоту не сдвинется с места. Нарина это понимала и поэтому в какой-то момент сбросила скорость, притормозила, поехала спокойнее. Мысли тоже замедлились, смягчились. Да и зачем столько экспрессии? Все равно не поможет, только усугублять все…

Иногда жизнь столько хлопот доставляет, словно сдавливает со всех сторон, выдавливает тебя из себя. Сдашься ли?

Грустить ли, жалеть ли себя… И то, и другое ведет в тупик. Но ведь никак не избавиться от чувства, что тобой воспользовались, завели туда, куда ты не хотела идти, сделали с тобой то, на что ты не соглашалась…

В такие моменты с трудом верится, что все происходящее в жизни зачем-то надо тебе самой. Не хочу, бьется в мозгу, не буду, ну зачем так? Я не хотела такого, не загадывала, это вообще не мое!..

И все-таки мое, приходила на ум отрезвляющая мысль, знаю, что мое. Было бы не мое, не случилось бы. Он мог сделать что угодно, как угодно – это только его касается. Никогда не поймет – тоже в данном случае не имеет значения. Для меня важно только то, как я сама сейчас себя чувствую. Как будто надо мной надругались. Но ведь могло бы и не быть этого чувства, разве нет?

Если подумать, ничего ужасного не случилось. Да, было неожиданно. Удивила собственная реакция. Откуда взялась эта нерешительность, ощущение, что у тебя нет другого выхода, кроме как согласиться? Но ведь согласилась все-таки сама, никто не неволил. А если сама, то зачем тогда чувствовать себя жертвой? Нет, не жертва. Могу поднять голову и смело смотреть вперед. Сама соглашаюсь, сама отказываю. И в этот раз было так же.

Мысли вдруг пошли в другом направлении. До этого момента Нарина даже представить себе не могла, что снова испытает к нему хоть какое-то теплое чувство, а тут вдруг отпустило. Если бы позвонил, уже не сомневалась бы, брать ли трубку или нет, и говорила бы спокойно, не пытаясь продемонстрировать свою обиду.

Позвонил.

– Как-то неловко получилось, – сказал он, – куда-то не туда меня повело, да?

– Да, – просто согласилась она.

– Давай попьем кофе где-нибудь?

– Сейчас?

– Конечно. Хочешь?

– Хочу.

Она думала, он положил трубку, но нет.

– Я люблю тебя.

– И я тебя люблю.

Так просто было сказать это. Сказать и почувствовать.

Она ехала плавно, размеренно. Играла спокойная музыка. Все, что так тревожило, осталось позади, раскатанным по асфальту дороги, забытым и больше ни для чего не нужным.

Ветер

Ветер поднялся в день, когда бабушка умерла. Сначала несильный, стояла замечательная погода. В день похорон светило яркое солнце, хотя и было прохладно, на соседних могилах уже вовсю цвели петуньи и анютины глазки, правда, ветер так трепал их лепестки, что казалось, те вот-вот облетят, разорванные в клочья. Глеб так и не приехал.

После похорон каждый день Ольга ходила гулять. Ветер стал сильнее, рвал волосы и одежду, сквозняком между зданий сбивал с ног, так что Ольге, слабой и измученной, иногда казалось, что она не устоит перед очередным его порывом. И все-таки каждое утро она спешила поскорее уйти из дома и, даже когда спустя девять дней вышла на работу, все равно по вечерам как могла долго не уходила с улицы.

В комнатах все еще резко пахло лекарствами, все напоминало о последнем годе и особенно последнем месяце, когда бабушка жила с ними. Точнее даже не с ними, а с ней, с Ольгой – Глеб уехал через несколько дней после того, как она наконец уговорила бабушку перебраться к ним. Целый год она моталась к ней сама, потому что бабушка наотрез отказалась покидать квартиру, где они почти тридцать лет прожили с дедом, но когда Ольга стала сереть от непрекращающейся мигрени, бабушка однажды встретила ее с собранной сумкой.

– Вези меня к себе, – сказала она. – Еще не хватало и тебя утянуть с собой.

Сначала все было нормально, если не считать того, что бабушка наотрез отказывалась от помощи Глеба, в чем бы та ни проявлялась, но однажды Ольга вернулась домой и застала их обоих нервными и взвинченными, окопавшихся в своих комнатах и отказывающихся объяснять, в чем дело. А утром оказалось, что Глебу срочно нужно ехать в длительную командировку на Дальний Восток – возводить какой-то объект.

Какой изматывающий, изнуряющий ветер, выдувающий жалкие остатки тепла и любви! Ну почему Глеба не оказывалось рядом всякий раз, когда он больше всего был нужен?!…

Первый раз, когда дочки еще до садика переболели подряд ветрянкой, скарлатиной и свинкой, он застрял где-то в тайге, куда они с друзьями отправились испытывать себя на прочность. Полтора месяца от них не было никаких вестей, Ольга уже и не знала, то ли ждать его возвращения, то ли пора начинать привыкать к мысли, что она теперь вдова, но вернулся-таки – как раз когда дочки пошли на поправку.

Потом бабушка сломала ногу и пролежала несколько недель в больнице, а потом еще два месяца сидела дома. У старшей дочери в это время начались проблемы в школе, а сама Ольга получила повышение на работе, и ей, кровь из носу, нужно было удержаться на этом месте. Ровно в этот момент Глебу срочно понадобилось лететь в Германию на стажировку.

– Такая возможность выпадает один раз в жизни! – заявил он.

Возразить ему было нечего. Он улетел.

И вот теперь, когда бабушка болела и умирала, его снова не было рядом. Хорошо, хотя бы дети пока жили у свекрови, и все равно все эти уколы, лекарства, врачи, бабушкины приступы и обмороки, ее неспособность иногда даже встать с постели, и все это на одной Ольге, которая к тому же по-прежнему продолжала работать, боясь, что если она будет все время проводить дома, то окончательно сойдет с ума.

Ночью ветер рвал крыши, звенел стеклами, трещал сломанными деревьями. Глеб так и не перезвонил за весь день, только написал уже ближе к вечеру: «Жутко занят, что-то случилось?» Хотелось разреветься и закричать одновременно, высунуться в окно и неистово выть вместе с ветром.

За два дня до смерти бабушки после телефонного разговора с Глебом Ольга поймала на себе ее взгляд.

– Что? – спросила она резко. – Опять скажешь, что я что-то делаю не так? Зря звоню, зря жду? И все-таки он муж мне, нравится тебе это или нет!

– Муж объелся груш… – пробурчала бабушка под нос.

– Не смей! – вдруг взвилась Ольга. – Вечно ты его дергала то за одно, то за другое! То тебе не нравилось, что он старше меня на пятнадцать лет, обвиняла в том, что его на двадцатилетних потянуло, говорила, что сбежит, когда надоест с малолетками возиться – не сбежал. Всегда был хорошим мужем, отцом, о тебе заботился как мог. Говорила, что дурью мается, когда фирму свою решил открыть, что прогорит и по миру с ним пойдем – не пошли, слава богу. Предсказывала, что сопьется, когда он стал выпивать в не лучший период своей жизни – к счастью, и эта чаша миновала. Ну что ты к нему придираешься? Ну можно хотя бы сейчас простить его за все, ведь он за всю жизнь не сделал тебе ничего плохого!

Бабушка приподнялась с постели и так вдруг покраснела и затряслась от ярости, что Ольга не на шутку перепугалась.