Я зову тебя

Три свадьбы

Март

Это моя двадцать первая свадьба. Я как всегда бесподобна, и свою невесту, хоть собственной красотой она и не вышла, здорово украшаю и делаю почти симпатичной, уж не говоря о том, что только благодаря мне она сейчас не клацает зубами от холода как остальные гостьи. Все-таки не месяц май, о чем только думали вот эти, когда наряжались в свои шелковые платья?

Эй, руками не трогать! Все так и норовят подержаться да потереться!

– Какая хорошенькая у тебя пелеринка! – воскликнула одна из подруг невесты. – Такая белая, пушистая, что это за мех?

– Лиса, – ответила невеста с плохо скрываемой гордостью.

То-то же! Гордись. Не всем я достаюсь.

– Иди сюда, – позвала та свою замерзшую подругу, – я тебя погрею, а то ты совсем замерзла.

А вот это уже лишнее!

И все-таки пристроила рядом с собой этого воробушка, глянь, как прильнули друг к другу. Ну да ладно, черт с вами. Пользуйтесь моей добротой.

После фотографирования на природе устроили гостям небольшую передышку – решили попозировать в холле какой-то гостиницы. Вывалили всей гурьбой из машины… и оставили меня в лимузине. Как будто я какая-нибудь банальная коробка конфет или упаковка пластиковых стаканчиков! Сиди тут с этими. Даже поговорить не о чем. Эй, есть там кто живой?! Заберите меня отсюда!

Ну наконец-то! Кто-то идет. А, воробушек. Потянулась за конфетами и стаканчиками, нашла бутылку шампанского. Куда пошла? А я? Меня, меня возьми!

Ага, а вот и жених зачем-то явился. Забрались с воробушком на заднее сидение лимузина. Слезь с меня сейчас же! Сел прямо на край, а тушка-то, наверное, под сотню килограммов!

– Как ты?

Странный голос у него какой-то, как будто он расстроен чем-то – это в день-то свадьбы?! Слава богу, мне самой никогда не придется выходить замуж.

– Нормально.

Это воробушек отозвался. Жених вдруг придвинулся к ней, она положила голову на его плечо, зашептали о чем-то, то ли он ее утешает, то ли она его. Он, наконец слез с моего края, так что я почувствовала облегчение и даже задремала ненадолго. Пока этот верзила снова меня не придавил. Эй, да что тут происходит? А-а-а!…

Черт! Чуть не задохнулась из-за них! Навалились на меня оба – один поверх другого – хорошо, что подоспела невеста и остальные гости, а то бы так и пала при исполнении служебных обязанностей! Хотя это скорее все-таки призвание, а не работа в обычном понимании этого слова: я натура утонченная, не могу обойтись без момента творчества, импровизации. Так что сейчас встряхнусь и снова блистать!

Апрель

Правильно, без меня никуда. Ну и что, что апрель? А вот и снег пошел, и ветер, и холодно почти как зимой. Кутайся, воробушек, кутайся, сегодня твой праздник, не пристало тебе с красным носом замуж выходить.

А она даже симпатичная. Прическу ей сделали, платье кружевное цвета топленого молока, лучше бы, конечно, белое, но так я даже лучше выделяюсь на его фоне. Прямо красавица наш воробушек, и уж тем более намного лучше вот этих дамочек с животами. Никогда не понимала – в таком положении дома надо сидеть, милые леди, а не рассекать в фате и с букетом в руках, изображая невинность!

Жених вокруг моей невесты так и вьется, и тот, со стакилограммовой тушкой, тоже здесь. Как-то странно он смотрит на нее, как будто и не женат вовсе. Хотя жена его тоже, кажется, не скучает, какой-то хахаль с ней, длинный и извивается что твой шланг.

– Гогик, ну ты скажешь тоже! – заливается смехом молодая жена.

– Ларочка, ну ты же меня знаешь, – довольно улыбается он.

Точно Гогик.

Снова эти двое оказались вдвоем в лимузине. И куда только смотрит жених, а теперь уже законный муж? Вроде как отдает последние распоряжения перед банкетом – как будто этим заняться больше некому. Они же опять сейчас все бока мне отдавят! Проклятье, слезьте с меня!

Э-э, похоже, тут одними утешениями не обойдется. Красивые у невесты подъюбники. Знаете, бывают такие натянутые на сетку обручи, которые проступают сквозь ткань платья – смотрятся отвратительно и топорщатся самым невообразимым образом, когда невеста садится, сразу видно – сэкономили. А бывают пышные многослойные юбки – у воробушка именно такие. Так романтично смотрится этот пенный ворох – если бы я не была так уверена в себе, даже позавидовала бы. И чулочки-то у нее какие-то необыкновенные, и туфельки – эх, хороша невеста! Эй-эй, прическу так испортишь ей! Навалился… Еще ведь банкет впереди.

Ау, любовнички! Кто-то идет! Что? Вы даже двери не закрыли?!

А вот и Ларочка с Гогиком. Их лицами сейчас только орехи колоть.

Как-то не нравится мне, как воробушек в меня вцепилась. Хотя понять можно – все прелести наружу, как-то неловко, наверное, перед подругой, и хочется чем-нибудь прикрыться.

Что? Нет. Только не это. Не-е-е-е-т!!!…

Октябрь

Снова воробушек. А муж, интересно, тот же самый будет или все-таки другой?

Надеюсь, на этот раз обойдется без происшествий, а то после прошлого празднества кое-как вывели пятно от красного вина, которое Ларочка в порыве ярости выплеснула на воробушка. То есть на меня, если учесть, что та мною прикрывалась. Но даже после химчистки остался небольшой след. Конечно, его почти не видно, а если одевать меня стороной с остатками вина внутрь, то и вовсе никто не догадается, но я-то знаю! Несколько ночей проплакала. Конкуренция повсюду: летом завезли новые накидки, и хотя они, конечно, и в подметки мне не годятся – синтетика! – все равно трудно отвязаться от не самых оптимистичных мыслей по поводу будущего, которое меня ждет.

Наконец-то невеста готова.

Боже мой, что это?… Она же беременная, вы только гляньте. Месяц седьмой, не меньше! Неужели на прошлой свадьбе так постарались? Нет-нет-нет-нет, не надо меня туда, не хочу-у-у-у!!!

Какой позор. Боже мой, какой позор. Все, я убита и растоптана. Да еще это пятно от вина…

– Ты уверена?

Мама воробушка еще раз решила проверить, насколько решительно настроена дочь на очередной брак.

Правильно, брак – он и есть брак, как можно его хотеть?

Воробушек показала глазами на живот.

Да уж, весомая причина.

– К тому же ты же знаешь, как давно мы любим друг друга.

Ха! Тоже мне любовь, придумали себе сказочку!

Мама сокрушенно покачала головой. Да, мамаша, я бы тоже призадумалась на твоем месте: это где же видано с таким пузом замуж выходить? Позор на мою белоснежную голову!

Ага, а вот и жених – та самая тушка. Глянь, какой довольный, не то что на первой свадьбе.

Все, поехали в загс.

Ну и толпа тут. Вроде бы не весна, а все равно все женятся и женятся, не могут, видимо, обойтись без проблем в жизни.

Постойте, а это кто? Неужто тот самый палантин из новой коллекции? Ведь его же не должно было быть в городе! Черт! Черт! Черт! Н-да, хорош, ничего не скажешь. Черт! Хорошо, хоть пятно с внутренней стороны, а снаружи-то я еще вполне ничего, кажется, он даже не заметил, как я уставилась на него в первые секунды. И не заметит, уж я гарантирую.

Ой, что это ))) Невеста-то у него тоже беременная, да еще похоже живот-то побольше нашего ))) Батюшки свет, да это же Ларочка! И Гогик!

– Ну, как вы?

Это воробушек с тушкой спрашивают у них.

– Придумали, как назовете сына?

– В честь папы – Гогиком!

Ну, Ларочка просто цветет. Вся такая круглая стала, румяная. А палантин хорош, хорош. С трудом сдерживаю себя, чтобы не взглянуть на его мягкую короткую шерстку. Что это, интересно, неужели норка? Такая белая… Господи, не дай умереть от зависти!…

Наконец-то все переженились, нагулялись и опять отправились в холл гостиницы. Оставили меня в лимузине. Рядом с палантином. Лежим на одном сидении. Касаемся друг друга. Он такой шелковистый. Мягкий. Теплый. От него так вкусно пахнет. Я не смотрю в его сторону, вовсе нет. И даже не слушаю, что он мне там говорит. Хорошо, что ему не видно моего пятна.

Любовь, говорите? Замужество? И почему я всегда так категорично была настроена против них? Наверное, все-таки надо будет попробовать как-нибудь.

Тринадцать месяцев

Я не заметила, как он пришел, его как будто и не было. Я не думала о нем, его присутствие не мешало. Это был Декабрь, и он ничего от меня не требовал. Мне захотелось что-то ему сказать, но он не спросил, и я промолчала.

Потом, шумно распахнув дверь, явился Январь. Вид у него был самый обычный, но в следующую секунду из одного кармана он достал огромный торт, из другого – бутылку шампанского, из которого тут же вылетела пробка, вытряхнул из маленьких рукавичек конфетти, и я смеялась до слез, глядя, какие смешные он корчил рожицы, пугая ими моего кота, который в испуге забивался под кровать и выглядывал оттуда, сверкая зелеными глазами.

С Февралем было скучно. Он без конца чертил какие-то графики, складывал и вычитал, делил и умножал, бубнил себе под нос и смотрел на меня неодобрительно, как будто ожидая, что я буду заниматься тем же. Я попробовала, но чертежи получились кривоваты, задачи были решены неверно, единственное, что получилось здорово, это белая лилия, которую я нарисовала на полях какой-то диаграммы. Она была нарисована простым карандашом, но почему-то было понятно, что у нее желтая серединка и зеленые листья. Слишком желтая серединка и слишком зеленые листья, сказал Февраль, в природе таких не бывает. Отвратительный рисунок, добавил он, и диаграмма тоже отвратительная. И снова что-то невнятно забубнил себе под нос, вернувшись к своим числам и графикам.

Я вздохнула с облегчением, когда его сменил Март. Но радость оказалась преждевременной, потому что тот оказался педантом. Он знал что, как и в какое время должно происходить и что нужно делать, чтобы это происходило в назначенный срок, и нельзя было ошибаться ни в чем. Он был такой умный и такой опытный, мне так хотелось произвести на него хорошее впечатление, но когда я выжала апельсиново-мандариновый сок вместо мандаринно-апельсинового, мы поссорились. Я больше не приду, сказал он. Как не придешь? – удивилась я. А кто же будет вместо тебя на следующий год? Он ничего не ответил, только демонстративно хлопнул дверью.

Когда мне стало совсем грустно, ворвался Апрель. Мы с ним носились по городским улицам и лесным тропинкам, висели на заборах и пускали мыльные пузыри, лепили из теста пирожки с земляникой, черникой и клубникой, кидались друг в друга подушками и посылали друг другу бумажные самолетики. И почему бы всем месяцам не быть таким как Апрель? – подумала я, но тут явился Май.

Он вкатил в мою комнату вешалку с пышными свадебными платьями и начал деловито примерять их на меня. Зачем столько свадебных платьев и почему они все розовые? У меня даже жениха нет! Будет платье – будет жених, говорил мне Май, и как ни странно, оказался прав. Я не заметила, как оказалась завалена кружевами, рюшами, страусовыми перьями и нитками жемчуга. Кот фыркая пробирался сквозь это романтическое изобилие, залегая время от времени как в засаде за чем-нибудь розовым или перламутровым, а Май учил меня танцевать вальс и то и дело отчитывал меня за невнимательность.

Потом ко мне пришла девочка. Я не сразу поняла, что она и есть Июнь. Ну как девочка может быть месяцем, да еще таким хрупким и нежным? Оказывается, такое тоже возможно. Это была очень строгая и очень умная девочка, но она не знала, что все ее разумные речи, с которыми я соглашалась, важно кивая головой, выветрятся из моих мыслей, как только придет Июль.

Он влез ко мне через окно. Как он сделал это, ведь я живу на седьмом этаже! Он легко перекинул свое поджарое тело через подоконник и тут же упал передо мной на одно колено, взял в руки мою ладонь и высыпал в нее из своей горстку мака. Влажные черные крупинки пристали к коже, и он слизывал их языком с моей ладони смешливо и волнительно глядя мне в глаза. У меня по спине бежали мурашки и так хотелось тоже упасть на колени рядом с ним, но как же Май и розовое свадебное платье? Хотя ведь я никогда не хотела, чтобы оно было розовым.

Август все расставил по своим местам. Он был очень аристократичен и утончен, так что я тут же забросила розовое платье и отмыла руки от мака. Сшила себе брючный костюм и сделала строгую прическу. Но он все равно не остался со мной. Сказал, что я сама не знаю, чего хочу, поэтому Сентябрь, который не заставил себя долго ждать, потребовал от меня, чтобы я написала план на год. Я спросила, писать план на следующий год или брать за точку отсчета текущий момент? Сентябрь подумал, взявшись за подбородок, и сказал, что надо написать два. Август был прав, я не знала, чего хотела. Но я знала, что чего-то хочу.

Октябрь приходил, когда я спала, устав от составления планов, поэтому я не увидела его. Говорят, он очень, очень, очень красив, и я так хотела на него посмотреть! Специально напилась кофе и открыла окно, чтобы холодный осенний воздух помог мне остаться в бодрствующем состоянии, но все равно уснула. Когда проснулась, рядом стоял восхитительный букет из девяти пышных красно-желтых роз – это он оставил. Может, потому и говорят, что он так хорош собой: не потому, что он так выглядит, а из-за того, что делает?

С Ноябрем мы медитировали на луну, прочищали чакры и открывали третий глаз. Было щекотно и не совсем понятно, зачем мы этим занимаемся, но однажды я вдруг поняла, что вишу в воздухе и вижу, какая у Ноября красивая золотистая аура. От удивления я тут же шлепнулась на пол, но сразу же без труда смогла снова подняться над полом.

Я не могла разобрать лица Декабря – он все время ускользал от меня полупрозрачным расплывчатым пятном. Кто ты? – спрашивала я его, но он молчал. Я висела в воздухе в своем розовом платье, которое так и не выбросила, и перебирала в ладони мелкие крупинки мака, когда вдруг поняла. И увидела. Наверное, именно таким должен был быть Октябрь. Только у моего Декабря еще были ум Февраля и аккуратность Марта, остроумие Января, непосредственность Апреля, артистичность Мая, разумность Июня, волнующая привлекательность Июля, утонченность Августа, деловые качества Сентября, и он был столь же духовно развит, как Ноябрь.

Так вот ты какой, Декабрь!

Ты сама хотела, чтобы я был таким, сказал он.

Но тогда я хочу, чтобы ты никогда не кончался! – говорила я, смеясь и не веря ни единому его слову.

Все как ты хочешь, говорил он улыбаясь, и мое сердце сжималось от предчувствия близкой разлуки.

Когда в Новый год били куранты, я стояла зажмурившись. Но только он никуда не исчез, мой Декабрь. Понимайте как хотите, я и сама не знаю, как это произошло, но у меня все получилось.

Странный день

Ночью снилось странное, как будто наконец-то стало понятно, что нужно делать, хотя за всю ночь так и не удалось ни на минуту сомкнуть глаз. Утром солнце взошло на западе и весь день двигалось на восток. Время на дисплее электронных часов отличалось от времени, которое они проецировали на стену, на тридцать четыре минуты и пятнадцать секунд. За стеной у вечно ссорящихся соседей вдруг стало тихо, а давно засохший цветок неожиданно пустил ростки.

Очень нужно было кому-то позвонить, но все номера в телефонной записной книжке оказались перепутаны с именами и фамилиями, поэтому пришлось набрать первый попавшийся номер. И вдруг это оказался тот самый человек, которого хотелось услышать. Он должен был отказаться от встречи, но неожиданно согласился: на станции метро Октябрьская в три часа дня. В три часа дня, если смотреть на светящиеся на стене цифры, или три часа по электронным часам? В любом случае лучше было выйти пораньше. Надо было обязательно выйти пораньше.

Из крана с горячей водой лился черный кофе, из крана с холодной – молоко. Если включить их вместе, получался очень вкусный капучино, но умываться этим было нельзя. На улице шел дождь, но дома не оказалось ни одного тазика, и пришлось расставить на балконе чайные чашки, узкие бокалы для шампанского и плоские тарелки. Дождь весело тарабанил по посуде, солнце сверкало в каплях, катившихся по хрусталю и фарфору. От воды на коже и волосах остались золотые искры, их можно было отряхивать бесконечно, но они все равно блестели и переливались даже в темноте.

Чтобы постирать платье, воды не хватило, поэтому пришлось стирать его в кофе с молоком. Из белого оно превратилось в бежевое и стало пахнуть кофе, сливками и корицей – его любимые запахи. Он – баристо. Он умеет готовить самый вкусный в мире кофе.

Дождь все еще шел, но платье, волосы и туфли оставались сухими. Луж тоже не было, асфальт податливо пружинил под ногами. Никак не загорался зеленый свет, и пришлось идти на красный. На другой стороне улицы захотелось остановиться перед киоском и купить шоколадку. Нет, лучше фруктовые леденцы. Или, может, просто воды? Мороженое!

По дороге к метро вспомнилась первая встреча с ним. Он был слишком молод, слишком честолюбив, был слишком уверен в том, что знает, как надо правильно. Он осуждал беспечность, необязательность и легкомыслие. Ему не нравились люди, которые опаздывают, которые проливают сок на его белые брюки, которые могут проснуться среди ночи и пойти гулять и которые наедаются перед званым ужином, но ему пришлось с этим мириться. Он мог быть счастлив только с одним человеком – он понял это тогда, на первой встрече. Но однажды он решил, что ему будет лучше без этого.

И снова красный свет. Вдруг раздался визг шин, машина не успела затормозить и… прошла сквозь платье, пахнущее корицей, сквозь шоколадное мороженое, смуглые руки в золотых искрах, стройные ноги, после этого наконец остановилась. Ее крыша, капот, крылья оказались присыпаны мелкой, сверкающей на солнце пылью. Водитель выглянул в окно и выдохнул с облегчением. Вытер рукой лоб, после чего снова взявшись за руль потихоньку тронулся и поехал дальше. Времени оставалось совсем мало, и нужно было спешить.

Электронный циферблат в метро показывал 15:33:14. «Следующая станция Октябрьская», – объявила диктор и двери вагона закрылись. Поезд тронулся и поехал в противоположную сторону. Никто из пассажиров ничего не заметил. Пересесть на другой поезд и проехать две станции назад займет как минимум минут пятнадцать – он не будет ждать так долго.

Электричка остановилась на станции Октябрьская. На часах было 14:58:59, и он стоял посреди станции с розой в руках. Роза была цвета кофе с молоком и пахла корицей.

«Дома не было воды, часы неправильно показывали время, по дороге к тебе меня сбила машина».

Он не поверил. Он никогда не верит.

Но он может быть счастлив только с одним человеком.

На лету

Они вместе летели в самолете. Она слушала его песню, а он читал ее книгу. На самом деле он был актером, а не певцом, и ей больше нравилось, когда он говорил, а не пел, но именно эта песня была замечательная – она слушала ее уже раз двадцатый.

Было странно, что он читал ее роман. Обычно для того чтобы книга заинтересовала мужчину, она должна быть написана мужчиной, а она при всех своих талантах не могла похвастаться еще и этим. Она все-таки была женщиной и с некоторых пор даже начала получать от этого удовольствие, наверное, с тех самых, когда оказалось, что все цели достигнуты: книги изданы, деревья посажены, дом построен. Правда, сына не было, зато были муж и дочка. Сейчас они остались дома, а она летела в столицу по делам.

Интересно, а что он делал в ее городе?

В жизни он был таким же обаятельным как на экране, стюардесса разволновалась, когда он что-то сказал ей, даже, кажется, слегка зарделась.

Она бы тоже, наверное, смутилась, если бы он заговорил с ней. Но он, конечно, не заговорит, ведь он даже не знает кто она. К тому же он, как человек по-настоящему популярный, наверняка уже достаточно устал от людей, поклонников, славы, чтобы еще и заводить какие-то знакомства в самолете. Хотя надо отдать ему должное, ведет себя как человек, вежливо, спасибо-пожалуйста, даже улыбается. Она видела, как на него пялились в аэропорту, чуть ли не пальцем показывали, когда он шел по салону самолета. Хорошо, что она не актриса – сложно было бы переносить такое неустанное внимание к своей персоне, удивительно, как он справляется.

Он улыбнулся, глядя в ее книгу. Что, интересно, ему показалось в ней смешным? Конечно, в ее романах попадались забавные моменты, но ей всегда казалось, что мужчинам сложно оценить ее юмор. Значит, все-таки есть такие, которые способны на это. Или он только делает вид, что читает, чтобы не доставали окружающие, а сам в это время думает о чем-то своем?

В наушниках без конца повторялась одна и та же песня. Хотелось покачать головой в такт ей, но она не решалась так свободно вести себя на людях. Потом закрыла глаза, забылась, увлекшись музыкой, и все-таки поводила головой из стороны в сторону. А когда открыла глаза, поймала на себе его взгляд.

Тут же покраснела, смешалась.

Он улыбнулся и снова уткнулся в книгу.

Как было здорово видеть его живым, настоящим. Закончится полет, и снова придется довольствоваться его кинокопиями. Надо будет пересмотреть его фильмы, от них всегда становится радостнее. И на него самого смотреть одно удовольствие.

Вот и прилетели. В иллюминатор был виден пасмурный московский день. Когда она выходила из салона бизнес-класса, он все еще сидел на своем месте, прикрывшись яркой обложкой. Наверное, не хотел толкаться среди надоедливых поклонников.

В аэропорту она никак не могла дождаться своего багажа. Столько сумок, а ее чемодана все не было и не было. Ну наконец-то, вот и он. Она легко его подхватила, поставила на колесики, покатила к выходу. Она так и не решила, что говорить на презентации своей новой книги, может, хотя бы сейчас, пока будет ехать в электричке до города, подумает над этим. К тому же ей опять предстоит участвовать в какой-то телепередаче, на которую ее уговорил издатель. Реклама, везде и во всем реклама… Помнится, продюсер той передачи, в прямом эфире которой она отказалась обсуждать свою интимную жизнь, гневно брызгаясь слюной грозился, что ее после таких выходок больше никогда не пригласят ни в один телепроект. Ха! Еще как приглашают, кажется, даже чаще, чем до этого случая, да и книги стали лучше продаваться. Вот вам и реклама.

Она открыла дверь и, придерживая ее, пыталась пройти в нее со своим чемоданом, когда за стеклянную створку взялась мужская рука.

– Давайте я вам помогу.

О, этот голос, эта улыбка. Он был выше, чем она думала.

– Я все-таки дочитал вашу книгу, – сообщил он, забирая у нее ручку чемодана. – Успел как раз вовремя, чтобы персоналу не пришлось насильно выставлять меня из самолета. Да-да, – сказал он, заметив ее взгляд, – конечно, я узнал вас. Как не узнать после того разноса, который вы устроили всей команде телешоу! Я думал, Анастасия скончается на месте, когда вы после неожиданного появления в студии вашего экс-мужа – или кем уж он там вам приходился – категорически отказались обсуждать свою личную жизнь. «Если вы пригласили этого человека, – передразнил он ее интонации, – значит, видимо, считаете, что он может лучше рассказать обо мне, чем я сама, тогда пусть он и говорит». Никогда раньше не видел у Насти такого выражения лица!

Он рассмеялся, откинув голову назад.

– Да, от этих маньяков можно ждать чего угодно. Немногие решаются дать им отпор, так что вы молодец. И с чувством юмора у вас все в порядке в отличие от большинства, которые слишком серьезно воспринимают окружающую суету и себя в том числе.

Она шла рядом с ним. Рядом с ним. Сердце приятно трепетало в груди. Говорить было страшно, она определенно сказала бы что-нибудь не то, и тогда его мнение о ее чувстве юмора наверняка изменилось бы не в лучшую сторону.

– А что вы слушали весь полет? Или наушники только для вида, чтобы не доставали?

Она улыбнулась.

– Вашу песню. Одну и ту же, много-много раз.

Он удивленно посмотрел на нее.

– Вы это серьезно?

– Абсолютно.

Он снова рассмеялся. Довольно. Оказывается, и таким известным людям можно доставить удовольствие, проявляя интерес к их творчеству.

– Вас ждет машина? – спросил он.

– Нет.

– Тогда поедем на моей. Вам куда?

Мне вместе с тобой, хотелось сказать ей.

– Ты, наверное, сочтешь меня донжуаном, если я предложу тебе встретиться сегодня после твоей презентации?

– Сочту, – улыбнулась она.

Он на секунду задумался.

– И все-таки я рискну.

Распахнул перед ней дверцу машины, отчего чуть не столкнулся с ее правой рукой, когда она тоже потянулась к ручке.

– И даже не буду спрашивать о подозрительном кольце на твоем безымянном пальце.

– Не надо.

– Может быть, позже.

– Может быть, – согласилась она.

Он завел двигатель, машина тронулась.

В голове без конца крутилась мелодия его песни.

Я зову тебя

Я зову тебя. И самый лучший, верный зов – имя твое. Пусть оно прошелестит в ветвях деревьев над твоей головой, прошумит в прибое, пусть разобьется тысячью брызг пролившегося дождя. Я зову тебя, и все в тебе откликается на этот зов…