Сказки Даймона

– Помогите ему, помогите… – Семен бросился к пришельцам, затем бросился к телефону, но не смог его найти на прежнем месте.

– Уже не поможем…

Мужчина бессильно опустился на пол, по его щекам струились слезы. Он уже никуда не бежал, а лишь твердил, – помогите, помогите ему. Ему было удивительно больно, словно он увидел смерть не какого-то незнакомца, а кого то, кого он знал очень хорошо и очень давно. И при этом словно не знал вовсе.

Гуманоиды затрещали что – то на своем полуптичьем языке. Снова раздался щелчок, тонкое – вжух, и Семен провалился во тьму.

Когда Семен очнулся, он уже был в своей комнате в кресле. На улице было темно, корабль куда-то пропал, а в комнате горела люстра. Мужчина было уже решил, что все произошедшее это всего лишь сон, но тут из – за кресла вышел один из пришельцев. Семен хотел бы громко крикнуть, позвать на помощь, броситься бежать, но он чувствовал себя абсолютно обессилившим.

– Мы ввели тебе кое – что, но не бойся, эффект скоро пройдет. Так тебе будет спокойнее.

– Что это было? Кто это был? – просипел он, во рту пересохло.

– Это был ты.

– Я? Такой старый…

– Мы же не только меж звезд перемещаться умеем.

– Но как там? Зачем?

– Наша раса давно уже путешествует не только через пространство, но и через время. И знаешь, чего первые путешественники хотели больше всего? Они хотели жить. Отправлялись в будущее, находили себя, спасали, и умирали. И так раз за разом. Мы тоже смертны, как и вы. Наши технологии далеко впереди, мы продлили свои жизни в тысячи раз, но ни одна наша технология не может спасти наши тела от разложения. К концу наших жизней мы становимся напичканными всевозможными механизмами, лекарствами. В итоге не в нас устанавливают импланты, а остатки нашей плоти, нашего естества ютится в прослойках между ними. А плоть пока она жива, не законсервировать, можно лишь перестроить – тотально, бесповоротно, но тогда это будешь уже не ты. Редко случаются несчастные случаи, но, когда живешь тысячи лет, рано или поздно вляпаешься. И мы решили – пусть каждый увидит свою смерть. Не чтобы исправить. А чтобы смириться. И на этом зиждиться наше общество. Мы смотрим на вас, изучаем, смотрим как вы смогли смириться с собственной смертью.

– Мы не смогли…

– Видимо да, видимо так. Благодарю тебя, – перед глазами Семена что- то вспыхнуло, и он провалился в сон.

Утром прозвенел будильник. Семен, бормоча и ругаясь лениво поднялся с кровати. Голова раскалывалась уже с самого утра. Сонный он было поплелся в ванную, но тут его взгляд упал на какую-то бумажку.

Пусти, мы с мыром Тутхолодно, – было выведено на ней корявыми буквами. Семен ощутил леденящий ужас. Он медленно опустился на кресло, не веря своим глазам.

– А какие-то они несерьезные, – с горькой иронией подумал он.

– Вот так взяли и оставили. Хотя кого им бояться?

И так он сидел, сидел долго, потеряв счет времени, а внутри него росла пустота, жадно пожирая все смыслы и мечты на своем пути. И она росла до той самой грани, после которой рассудок оказался бы полностью разрушен – и тут наступила полная безмятежность отчаяния, и ужас перед неизбежным сменился спокойной уверенностью в собственной обреченности. И пустота, уже готовая поглотить разум, внезапно сжалась до крошечных размеров, но лишь для того, чтобы с каждым днем все расти и расти. От этой пустоты не может спасти ничего – ни уютный диван дома, ни сон по выходным, ни успехи на работе, ни любовь близких, казавшиеся прежде важными мечты – ничего не спасает от этой пустоты кроме нее самой. Пока ты еще не поглощен ей, она терзает тебя, но стоит тебе стать ею – и больше она не может навредить тебе.

Семен грубо, с долей остервенения скомкал этот несчастный лист и бросил его в окно – как можно дальше.

Он посмотрел на часы – была пора бежать на работу, и он побежал. Но побежал скорее, как по заученному уроку, по привычке, а может пытался сбежать от той пустоты?

Влетев в лифт, он кивнул соседу, отчего-то ошарашенно посмотревшего на него, а затем всю дорогу до первого этажа особенно тщательно разглядывавшего свои ботинки. Лишь выйдя из подъезда, Семён Андреевич понял, что несмотря на данное себе обещание всегда тщательно собираться по работу, он забыл переодеться и сейчас семенил по белоснежному, свежевыпавшему снегу в почти столь же белоснежно чистой пижаме. На улице было очень холодно…

Синдром Творца

Где-то на просторах лоскутной мультивселенной существует мир столь похожий на наш с вами – там, в местном Млечном Пути горит свой собственный хиленький желтый карлик – местное Солнце, делая возможной жизнь на Земле – двойнике. И да, на той голубой планете жили люди, очень похожие на нас. Так что, если бы Вас чудом занесло в это отдаленное место, Вы бы далеко не сразу заметили разницу, а позже может даже смогли бы выпить пива на пару с собственным двойником (ну хоть в параллельной вселенной есть кто-то, кто меня понимает!).

Правда между нашими столь похожими с первого взгляда мирами есть немало отличий и одно из главных (в масштабах человечества конечно) заключается в эволюции человека, а именно – в следующем за человеком разумном звене. И под этим звеном, под человеком будущего я подразумеваю вовсе не инопланетоподных существ с худосочным телом и гипертрофированной головой из прогнозов псевдоученых – нет, я подразумеваю волшебников. И я имею в виду не шарлатанов с телевидения, не гадалок, дерущих безумные деньги и отнюдь не безумцев, водящихся с богами, демонами и прочей нечистью – я имею в виду настоящих волшебников, живущих бок о бок с нами, и обычно даже не подозревающих о своих способностях. Воля волшебников обладает особой силой, их мысли и слова способны материализоваться – но в нашей Вселенной из-за отсутствия веры в чудо и собственные силы, из-за нехватки фантазии все, что они неосознанно создают прекрасно маскируется под счастливое стечение обстоятельств. Но что поделать – наши волшебники еще молодой вид, и кто знает, сколько веков эволюции пройдет, прежде чем они создадут что-то из ряда вон выходящее.

Эволюция магии – как естественного продукта развития человеческого разума во Вселенной двойнике пошла несколько другим путем – в ней волшебники или как их там называют Сомнии, да и все их окружающие прекрасно осведомлены об их даре. Но, к сожалению, магические способности далеко не всегда повышают ваши шансы на выживание и продолжение рода – только представьте себе, что было бы если даже самые ваши бредовые мысли и идеи, эмоции, которые вы испытываете «под шафе» или в состоянии аффекта могли моментально материализоваться. Так что из Сомний под действием естественного (а в нашем представлении скорее сверхъестественного отбора) выжили лишь те, последствия материализации мыслей которых не разрушали окружающий мир и их самих. И нет, это случилось вовсе не потому что Сомнии превратились в эдаких сверхразумных трезвенников, контролирующих свои мысли и осознающих собственные мотивы – для такого эволюционного скачка, пожалуй, не хватило бы и всего времени существования Вселенной. Выжили лишь самые бесполезные из них – да, они могли воплотить в реальность любую из своих фантазий, но только в ограниченную реальность, создавая микровселенную со своими собственными законами. И ничто из этой вселенной нельзя перенести во Всленную внешнюю, и ничто из Вселенной внешней нельзя поместить внутрь – только и остается делать, что любоваться ею и глотать слюнки.

Многие века способности Сомний служили лишь для эстетики – аристократы, богачи нанимали их, дабы померяться у кого в поместье Вселенных больше. А какая пусть даже самая капризная кокетка устоит, если Вы подарите ей целый мир на цепочке, дабы она заключила его в качестве украшения меж своих пышных грудей? В итоге Сомнии так и не сформировались как отдельный вид, оказавшись тупиковой ветвью эволюции, но за счет «подкормки» от гнавшихся за модой богачей и продажных кокеток они все-таки сохранили свою генетическую информацию в генофонде.

Так что в одном на сотни тысяч детей «просыпались» гены Сомнии. И обычно к этому относились как к какой-то пусть и не сильно страшной, но довольно неприятной болезни. Да, самые талантливые и удачливые Сомнии, как и в прежние времена посредством своих способностей могли достичь признания, богатства и славы, – но даже самые успешные из них почти всегда отдалялись от своего мира, с каждым днем все больше и больше погружаясь сознанием в свои творения, ведь чтобы у Сомнии не было в жизни, он почти всегда мог придумать нечто в разы более прекрасное (как во всяком случае им казалось). И так годам к 30 – 40, кто- то позже, а кто-то раньше, они перестают замечать мир вокруг, без конца рефлексируя, наслаждаясь созиданием и созерцанием созданного. Для созданных ими миров они – Боги, а для своего родного – живые мертвецы, чудаки с дряблыми телами, пялящиеся в минивселенные и пускающие слюни на то, чего никогда даже не смогут коснуться. Творцы, упивающиеся собственным наркотиком, который затягивает их медленно и незаметно – кажется, что может случиться, но годы идут, и в «реальной» жизни из-за сотен часов, потраченных на фантазии и созерцание, а также ввиду предрассудков в обществе и скрытой травли, Сомнии оказываются не у дел. И тогда их творения затягивают их еще сильнее… И сильнее… И сильнее…

Но это лишь предыстория, теперь же я хочу рассказать об одном «невезучем» среди сотен тысяч других «нормальных» детей мальчике, которому передался этот необычный дар, почти всегда обращающийся в проклятие.

Этого мальчика звали Ян, ему было десять, и он был на редкость талантливым и трудолюбивым. Ян жил с мамой Ниной и дедушкой Якобом в небольшом и уютном домике в тихом маленьком городке. Отец его погиб весьма нелепым способом – на него обрушилась вывеска от магазина дамских чулок, пока тот возвращался домой с работы, когда сыну было восемь. Они были с Яной очень близки – намного ближе нежели со строгой, вечно недовольной мамой, и неудивительно что Ян во многом походил на своего отца.

Как и его отец, Ян был весьма трудолюбив и смекалист, так что заслуженно обладал званием «будущего гения», которым все восхищались в школе и дома. Но он был еще и мечтателем, и сделав уроки (а они давались ему легко) мальчик зачитывался приключенческими романами и сказками всех сортов. Немало времени он проводил и за придумыванием своих собственных миров. Это сильно пугало маму, она боялась, как бы эта тяга к приключениям и «нереальному» не отвлекла сына от его блестящего будущего, которое ему все пророчили.

И вот однажды, вдохновившись очередной фантастической новеллой, Ян предался своему любимому занятию – начал придумывать собственную историю. На дворе стояло лето, и, пользуясь тем, что сейчас каникулы, и нет никаких уроков, мальчик полностью отдался процессу. Он закрыл глаза и начал представлять свою альтернативную реальность во всех подробностях. Ян был довольно умным и внимательным к подробностям мальчиком, поэтому старался, чтобы его фантазия была не просто яркой и красочной, но и более-менее логичной (хотя бы в рамках фантастической реальности).

Когда, услышав крик мамы с кухни, звавшей всех на обед, Ян открыл глаза, он привскрикнул от удивления. Перед ним в воздухе завис разноцветный шар. Мальчик пригляделся и внутри шара увидел все, что успел себе навообразить за последние пару часов – и сказочные леса, и удивительных животных, и прочих волшебных созданий и конечно же людей. Все это было миниатюрным, и казавшееся с первого взгляда игрушечным, было вполне себе реальным и живым – оно двигалось, жило, разговаривало и развивалось.

Ян слышал про Сомний и не сильно удивился – его скорее охватил восторг от раскрывшихся перед ним возможностей. Он с гордостью показал свое творение родным – дедушка восхитился и пораженно покачал головой, а мама отреагировала весьма неоднозначно. Чувствовалось, что ей все это не по душе, но она не знала, как сказать ему это, не обидев.

Теперь, первым делом просыпаясь и приходя после учебы мальчик бросался к своему мирку. Он старался сделать так, чтобы его обитателям было хорошо, но ему не всегда это удавалось – ведь он как-никак все еще был маленьким мальчиком, пусть и очень умным, и добрым. Теперь, помимо школьных учебников и фантастических книг, Ян увлекся трудами про Сомнизм, пытаясь понять, как осчастливить своих миниатюрных подопечных. Маму, прежде надевшуюся, что это увлечение быстро закончится и забудется, происходившие с ее сыном перемены с каждым днем пугали все больше и больше. Он все еще хорошо учился, но, когда что-то плохое случалось с его творениями, Ян сильно расстраивался и часами просиживал над Вселенной, из-за чего порой не высыпался.

Однажды Ян проснулся около полуночи и почувствовал жажду. Тихо, на цыпочках, дабы не разбудить домашних мальчик спустился на первый этаж, но он зря старался не шуметь – свет на кухне горел, и из-за закрытой двери слышались приглушенные голоса взрослых. Мальчик уже собирался зайти внутрь, но его одолело любопытство – редко, когда удается подслушать взрослые разговоры и, подкравшись как можно ближе к двери, он замер.

– Это не приведет ни к чему хорошему. Он слишком много времени проводит со своей Вселенной, – раздался раздраженный голос матери.

– Не заметно, чтобы это ему сильно мешало. Он все еще отлично учится, – пытался ее успокоить дедушка.

– Я не жалуюсь на его учебу, на его отметки… Но ты и сам знаешь, как заканчивают Сомнии. Он ведь такой талантливый, столько всего может добиться в будущем, и я не позволю чтобы мой мальчик с его то способностями! вел такую жизнь… как они… – с брезгливостью парировала Нина.

– Ну знаешь, Сомнии обычно весьма талантливы… И неплохо зарабатывают… – Якоб пытался отстоять интересы внука.

– Неплохо зарабатывают! Да на кой черт им эти деньги! У них же в жизни кроме их фантазий ничего не остается!

– Нина, моя дорогая Нина, я воспитал тебя – и не всегда я делал это правильно, но я старался, честно скажу, я старался. Ты его мама, и тебе решать, как воспитывать своего сына. Но как твой отец, как его дедушка я прошу тебя – поверь в него, не только в его таланты, но и в то, что он сможет сам верно избрать свой путь. Он имеет на это право.

На минуту воцарилось молчание.

– И знаешь, – робко продолжил Якоб, если бы его отец был жив, он бы позволил Яну решать самому.

– Я подумаю, – голос Нины после упоминания погибшего супруга резко погрустнел и стих.

У Яна резко заболел живот – он всегда болел, когда мальчику было страшно. Он ощутил жгучую обиду. Он столько старался, столько учился, всегда слушался – ну почти всегда, а мама все еще боится, что он станет плохим, жалким человеком, когда вырастет. Но что еще хуже она хочет, чтобы у него не было его Вселенной, его дорогих его сердцу творений, его маленьких беззащитных созданий. Горючие слезы текли по его раскрасневшимся от возбуждения щекам, он очень плохо спал в эту ночь, а утром постарался припрятать Вселенную получше – на всякий случай. Но как выяснилось, старался он недостаточно…

Он ждал серьезного разговора с мамой, ждал, что она начнет его отговаривать от его увлечения, может даже накажет, но она была его мамой, и Ян верил ей даже сейчас, поэтому даже и представить не мог, что она сделает то, что она в итоге сделала.

Вернувшись домой после учебы, Ян первым делом проверил тайник, но к своему ужасу маленького шарика там не было. Он понял все и взревел от отчаяния. На его крик сразу сбежались все домашние.

– Ты! Это сделала ты! Я слышал ваш ночной разговор! – весь в слезах бросился он на мать. – Где, где моя Вселенная? Куда ты ее подевала?

Нина, потупив глаза виновата сказала – Милый… Я хотела как лучше… Эта Вселенная слишком отвлекала тебя. Тебя ждут другие дела, более великие, ты же у меня самый- самый! Вот увидишь, – она заискивающе улыбнулась.

– ГДЕ… МОЯ… ВСЕЛЕННАЯ?! – не унимался Ян.

– Понимаешь, я ее выбросила. Так будет лучше, ты поймешь это, когда вырастешь, – лепетала Нина в ответ.

Но мальчик не слушал ее бессмысленных оправданий, он бросился на улицу

и побежал к ближайшей помойке. Рыдая, он перерыл весь мусор, невзирая на недоумевающие взгляды прохожих и попытки матери оттащить его.

Но мусорщики уже успели вывезти все на городскую свалку – однажды ночью тайком он пробрался и туда, наплевав на то, что хорошие мальчики так не делают, наплевав на грязь и все инфекции, что там можно подцепить, ведь где – то там, среди груды мусора Они ждали его.

Сомнии могут управлять своими мирами лишь на близком очень расстоянии, стоит отойти буквально на метр, и Вселенная переходит на автономный режим, развиваясь по законам, которые в нее заложил ее создатель. Мальчик знал это, но также он знал и то, что его Вселенная еще не доделана, в ней все время что-то разрушалось и все время приходилось что-то править и чинить – пока она еще не могла обходиться без своего Создателя. Часами он рылся на свалке, часами пытался установить связь со своим миром, бегая от одного конца к другому.

Но сколько он не искал, ему так и не удалось найти свой Мирок. Наверное, тот оказался столь недоделанным, что, оставшись без присмотра творца даже на краткий срок разрушился изнутри…

Шли годы, Ян рос и мужал. Он не стал хулиганам и не забил на учебу, как сделали бы многие на его месте из мести. Дедушка Якоб умер, когда Яну исполнилось 16, и они с Ниной остались вдвоем, но за все десять лет, прошедшие с момента их «ссоры» Ян так и не заговорил с матерью.

И тут в их мире начали происходить удивительные вещи, куда более удивительные нежели существование Сомний.

Этой весной дерево махуа, плоды которого очень любил Балу, так и не зацвело. Сливочного цвета восковые лепестки были сожжены зноем, прежде чем успели развернуться, и лишь несколько дурно пахнущих бутонов упало на землю, когда медведь стал на задние лапы и потряс дерево. Потом шаг за шагом безмерный зной пробрался в самое сердце джунглей, и они пожелтели, побурели и наконец почернели. <…>

Птицы и обезьяны ушли на север в самом начале года, понимая, что им грозит беда, а олени и дикие свиньи забирались далеко в сохнущие на корню поля вокруг деревень и нередко умирали на глазах у людей, которые слишком ослабели, чтобы убивать их. Коршун Чиль остался в джунглях и разжирел, потому что падали было очень много. Каждый вечер он твердил зверям, у которых уже не хватало сил уйти на новые места, что солнце убило джунгли на три дня полёта во все стороны.

<…>

А зной всё держался и держался, и выпил всю влагу, и в конце концов из всех потоков оставалось только главное русло Вайнганги, по которому струился тоненький ручеёк воды между мёртвыми берегами; и когда дикий слон Хатхи, который живёт сто лет и даже больше, увидел длинный синий каменный хребет, выступивший из-под воды посередине потока, он узнал Скалу Мира и тут же поднял хобот и затрубил, объявляя Водяное Перемирие, как пятьдесят лет назад объявил это Перемирие его отец.

Редьярд Киплинг. Книга Джунглей. 

Никто не понимал, что произошло – в течении буквально пары месяцев температура почти по всей планете начал резко подниматься. Кто- то говорил про глобальное потепление, вызванное загрязнением окружающей среды, кто – то – про смещение орбиты Земли. Исследовательские институты работали без выходных почти круглые сутки, босоногие пророки высыпали на улицы, грозясь божьей карой, а водоемы тем временем все мелели.

Творилось нечто экстраординарное, к чему никто не был готов, все всех винили, но никто толком не мог объяснить происходящее. Что самое странное и самое страшное – это нечто затронуло весь мир, и в редких местах на Земле можно было найти от него спасение. Цивилизация, не смотря на свой уровень развития технологий, не была готова к чему – то столь стремительному и внезапному. Все силы были брошены на то, чтобы обеспечить людей водой. Раскалывались и вывозились ледники, соблюдение гигиенических мер вроде мытья тела, посуды и прочего были резко ограничено, что в свою очередь привело к вспышке всевозможных эпидемий у ослабших от зноя и нехватки воды людей.

Несколько месяцев продолжалась засуха – реки почти обмелели, а их берега и полупересохшие русла были усыпаны трупами – в экстренных условиях люди превращались в животных, и никто и ничто – ни совесть, ни неволя больше не пугали их. Всякий, кто приходил за спасением, кто пытался вытянуть зловонные животворящие капли из грязи бы обречен погрязнуть, утонуть в своем спасении, обескровленным – поздно было гнушаться чужой крови. Люди боролись за жалкие крупицы воды, и самые сильные оккупировав водопои не только убивали наивных глупцов, понадеявшись под покровом ночи пробраться незаметно, но и забирали их влагу – вспарывая артерии и вены, припадали к этим животворящим (для нападающего) фонтанам, с жадностью глотая каждую каплю драгоценной жидкости.

Но однажды случилось чудо, которого так ждали – над большой частью суши, (которая кстати включала в себя городок, в котором жил Ян), небо заволокло тучами, и люди, похватав бутылки, тазики – все, что только можно было заполнить, выбежали на улицу.

Вот и понеслись к земле первые капли, провожаемые жадными, полными надежды, взглядами. И когда они наконец упали, по всей земле разнеслись крики – но это были крики не радости, это был всеобщий вопль боли, ужаса и непонимания. Каждая капля несла в себе смерть, прожигая все на своем пути подобно кислоте.

Нина, закопавшаяся с поиском подходящей емкости, застыла на пороге распахнутой двери, увидев, что это за «манна небесная».

Ян стоял рядом. Он уже не был тем патлатым мальчишкой, что прежде – спустя десять лет он превратился в высокого, щуплого юношу. Благодаря своей усидчивости, терпению он, не смотря на мамины страхи смог вырасти в «успешного человека», и уже года два как учился в университете, делая большие успехи – но какое это значение имело теперь?

Нина медленно, словно во сне повернулась к нему. По ее постаревшему за эти годы лицу катились слезы.

– Знаешь, кажется, теперь я понимаю, что чувствовали твои создания, оставшись без тебя, – с горечью в голосе сказала она.

– Ты не заговоришь со мной… даже сейчас? – умоляюще попросила она.

Ян молчал, как и все эти десять лет.

Нина зажмурилась, словно от боли.

– Ладно, – с трудом сдерживая рыдания, сказала она. Ладно… – и опустила голову, всхлипывая.

Когда Нина вновь подняла голову и посмотрела на Яна, выражение ее лица резко изменилось – ее глаза, полные слез сияли, а на губах играла легкая улыбка.

Нина стояла возле открытой двери – капли не достигали ее, а она словно любовалась тем разрушением, что творилось снаружи.

Нина обернулась к сыну на мгновение, поджав губы, посмотрела ему в глаза. Она с материнской нежностью провела рукой по его щеке и сказала, – Вот и все. Ты не идешь? Это же последняя сцена.

Прежде чем Ян успел сообразить хоть что-нибудь она с быстротой, не свойственной для своих лет выбежала на улицу, подняла голову к небу, раскинула руки, и морщась от боли закричала, – прими меня, Господи! Прими и защити от всякого зла! – и в следующее мгновение зашлась в вопле боли.

Сбросив с себя оцепенение, Ян было ринулся к ней, и жгучие капли дождя обожгли его руки, но только почувствовав их, он сразу же бросился обратно в дом. Нет, вовсе не потому что не захотел жертвовать собой – просто то, что осталось от Нины было лучше уже не спасать. Ее голос вскоре затих.

Ян, пятясь назад, ушел от дверного проема. Ему было страшно – страшно как никогда прежде, но внутри он понимал, что бороться не имеет смысла. Нет смысла звонить, включать радио или телевизор в надежде на спасателей – все антенны и проводы уже давно разъел голодный жадный дождь. Может кто-то где-то спасется – вряд ли дождь идет везде, да и может кто доберется до бункеров – хотя долго ли продлится спасение последних? – дождь, из чего бы он не состоял, пожирал буквально все – начиная от человеческой плоти и заканчивая земной твердью. Может, кто и спасется – но точно не он.

Ян осел на пол. – Ты не заговоришь со мной… даже сейчас? – прозвучало у него в голове. Он почему – то начал вспоминать свою маленькую Вселенную, вспоминал, как мечтал о том, что может, и у его мира есть свой маленький мальчик, который их создал. Ян в отличии от своей матери никогда не верил в Бога – он перенял идеи своего отца, хотя и знал его так мало лет. Ему просто нравилось мечтать о том, что по ту сторону Вселенной есть такой же мальчик, как и он сам.

И сейчас, когда было поздно что-либо делать, пока он ждал пока капли дождя разрушат верхний этаж и доберутся до него, когда он мог лишь оттягивать мгновения до агонии, Ян вдруг понял, что не так уж важно, есть ли где-то Создатель или все случилось само собой – важен лишь некий импульс, позволяющий Вселенной раскрываться, зарождаться и умирать. И этот же импульс, лежащий в основе всего сущего, побуждает нас к жизни, он побудил Нину и его папу дать ему жизнь, и побудил его самого создать свою Вселенную. И этот импульс, Всеобщий Закон – который так тщетно пытались придумать религиозные фанатики, и открыть и описать ученые он ощущал сейчас, в этом дожде. И он был готов оказаться стертым в своей нынешней форме, и был готов ожидать пока из той каши, в которую превращал их дождь, измельчая и смешивая воедино, возникнет что-то новое. И тогда все они, некогда ошибочно выделяя себя из мира внешнего, объединившись в ходе этого слияния, повинуясь этому импульсу, обретут новые формы.