banner banner banner
Повелитель
Повелитель
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Повелитель

скачать книгу бесплатно

«А ведь это счастье, – подумала Надя, – о времени, проведенном в Лите, я буду вспоминать как о лучшем времени в моей жизни. Да, это счастье. Настоящее, живое, с его головокружительным упоением и мягким теплом. То закрутит, то полетит, то унесет с собой. Что со мной сделал этот дворик! Я бы навсегда хотела остаться здесь…» Она улыбнулась и посмотрела в небо, тихое и безмятежное, особенное небо Литинститута. Надя опустила руку в карман зеленого пальто, пальцы привычно нащупали прямоугольник студенческого билета. Она вспомнила, как на первом курсе, спускаясь по Большой Бронной от Тверской, она улыбалась и гладила свой студенческий, опустив руку в карман. Ей хотелось подбежать то к одному, то к другому прохожему, схватить человека за руку и закричать: «Я студентка Литературного института!» Никогда раньше Надя не чувствовала себя столь счастливой, это был абсолют, настой истинного счастья, прибывающий в сердце, словно весенняя вода…

Здесь, в уюте этих желтых коридоров, она чувствовала себя как дома. Надя любила лестницу, деревянные рамы окон, ей нравилось, что до этих старых стен ремонт еще не добрался и можно было видеть настоящее, подлинное лицо особняка, видевшего на своих лестницах Горького, Блока, Есенина, Маяковского… Здесь проходили Гоголь, Герцен, Белинский, Чаадаев. Когда Надя думала об этом, то непременно размышляла о том, запомнит ли Литинститут ее саму или ее друзей. Про кого из них следующие поколения студентов будут вспоминать, поставив имена в один ряд с классиками?..

Надя решила зайти в книжную лавку. Она прошла по двору, повернула направо, толкнула дверь и зашла внутрь. Ступенька вниз, несколько скрипучих шагов по небольшому коридорчику, еще одна дверь, и вот она в тихом царстве книг, с особенным запахом и тесно заставленными до самого потолка полками. Она любила перебирать толстые тома собраний сочинений классиков или исследовать небольшие книги стихов современников в мягких обложках. В лавке была и отдельная полка с книгами выпускников. Надя пока еще всерьез не задумывалась о собственной книге – писала она не очень много и часто тревожилась, что ей не хватит стихотворений для диплома. Дипломными работами для студентов Литературного института становились их тексты, задавался определенный объем для поэтов, прозаиков, драматургов, критиков, публицистов, детских писателей или переводчиков. Хотя буквально на днях произошел разговор, в котором Камышников рассказал, что они с Ветровым решили создать издательство современной поэзии и что ее первая книга тоже выйдет в их издательстве, которое они решили назвать «Вьюмега» – по названию реки в Московской области.

Идея Наде, разумеется, понравилась, хотя, если честно, она не восприняла ее серьезно – не очень-то верилось в создание собственного издательства. Но выпустить свою книгу, взять в руки точно так, как сейчас держишь в руках том автора, которого знает весь мир… Надя взяла с полки синюю книгу с золотыми буквами «Иван Бунин. Стихотворения». Она наугад открыла страницы и прочитала:

Мы рядом шли, но на меня
Уже взглянуть ты не решалась,
И в ветре мартовского дня
Пустая наша речь терялась…

Надя любила такие гадания, впрочем, обычно она тут же забывала о послании классика. Вот и сейчас Надя пожала плечами, не понимая, какое отношение это стихотворение имеет к ней. Но книгу купила.

Выйдя на улицу, она прищурилась от заходящего солнца, к вечеру освободившегося от облаков. По двору по-прежнему прогуливались студенты. Она дошла до главного здания и спустилась в библиотеку. Там Надя попросила «Анализ поэтического текста» Лотмана, пьесы Толстого и стихи Пастернака. Тут же, пока библиотекарь Инга, белокурая длинноволосая женщина средних лет, заполняла ее формуляр, она открыла книгу со стихами и наугад приложила палец к странице:

Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.
И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд…

Вот что сказал ей Борис Леонидович. «С поэтами сегодня творится что-то странное», – вполголоса пробормотала она.

– Да-да, вы тоже заметили? – услышала ее Инга. – Весна, наверное.

– Да, весна. Совсем уже весна, – согласилась Надя.

7. Личные заграницы

Вадим позвал Надю сходить вместе с ним на семинар Борисова на обсуждение Веры Мартыновой, поэтессы, которая ему нравилась. «Пойду под твоим прикрытием, – полушутя-полусерьезно сообщил он Наде, – чтобы никто не догадался, почему на самом деле я пришел». Однако маневр Вадима не удался: стоило ему только поздороваться с Верой, Эмиль Викторович тут же произнес: «Прощай, поэзия, да здравствует любовь!» Студенты сдержанно захихикали, а Вера, к радости Вадима, улыбнулась скорее счастливо, чем смущенно.

О мастере Борисове говорили разное. Кто-то считал его странным буддистом, кто-то – лучшим преподавателем, но в целом ученики рано или поздно сходились в одном: все, что мастер говорил об их творчестве или жизни – верно. Причем Эмиль Викторович никогда не давал прямых советов, как поступить, что сделать, каким образом исправить ту или иную строчку. Казалось, этот человек говорит загадками, но на самом деле его слова были ясными и простыми. «Искренность – причина мастерства», – любил повторять Борисов на своих семинарах.

Надя села рядом с Барсуковым – они столкнулись в коридоре и тот увязался за ней и Вадимом. Сегодня Толя ее особенно раздражал. Наде было с ним скучно. А женщина скорее простит мужчине отвратительный характер, чем скуку.

Перед тем, как Мартынова приступила к чтению, Эмиль Викторович напутственно сказал: «Главное – не спешите. Я уже говорил о ценности звука. Если стихотворение прозвучало соединенное с тем самым дыханием, которым написаны эти стихи, вы тогда изменяете пространство уже при чтении. Вносите в него гармонию. Пожалуйста!»

Стихи Веры показались Наде излишне образными, но не лишенными живых эмоций. Об этом же говорила девушка, поэтесса Ирина Старинова, выступавшая первым оппонентом – невысокая брюнетка в черной кофте с глухим воротником. Она начала со слов: «Есть такое высказывание, что чувства – это повзрослевшие эмоции, и автор очень тонко чувствует этот мир…»

– А как эмоции переводятся на русский язык? – тут же спросил Эмиль Викторович. – И где вы прочитали такое высказывание, очень интересно?

– В учебнике по психологии, – ответила Ирина, и семинар негромко засмеялся. Но Иру это не смутило: – Ну вот у меня чувство – это нечто молчаливое, неподвижное, то, что внутри, но очень сильное. Чувства глубже эмоций, это два разных понятия, – продолжила она.

– Это два разных языка, – будто бы невзначай заметил Борисов, – корень каждого русского слова обладает энергией, а в иностранном слове этой энергии для нас нет, потому что нужно ее еще трансформировать. Хорошо, слушаем вас дальше.

– Автор, на мой взгляд, чувствует. Лирические герои в этой подборке молчаливы и по-взрослому сосредоточенны. Мир сонный, задумчивый, созерцающий. Эмоции же превратились в чувства и блестят не на глазах, а в сердце. Стихи Веры стали более глубокими, сильными по сравнению с прошлым обсуждением. Я наблюдаю сосредоточенность в каждом стихотворении и вижу, что автор талантливый, потому что пишет очень искренно.

– Можно выйти на секундочку? – спросил Эмиля Викторовича растрепанный студент из первого ряда, то нервно покусывающий карандаш, то делающий какие-то записи в большом блокноте.

– На минуточку можно, – разрешил Борисов.

Вторым оппонентом выступала девушка по имени Юля Прозорова. Густая челка и длинные волосы почти закрывали ее лицо, полностью открытыми оставались лишь нос и губы с четким подбородком. Юля говорила о добром мире подборки, ярких образах, точных рифмах и сюжетной целостности. «…Легкая словесная ткань, и при такой легкости касаний открывается глубина. Теплая, светлая гамма переживаний и просторность, есть воздух в каждом стихотворении. Искренность, ясность, насыщенность. Самый большой и единственный недостаток, который я тут вижу – некоторая стабильность эмоций. Затрагиваются разные темы, а эмоция одинаковая. Легкая, уютная грусть. Мне не хватает взволнованности, глубинной пронзительности стиха…»

Надо сказать, на этом семинаре оппоненты и другие участники всегда начинали с перечисления достоинств подборки обсуждаемого автора, так как Борисов настаивал на том, что «критика есть выявление прекрасного».

Но найти прекрасное удавалось не всем. Барсукову стихи не понравились, хотя, возможно, он выступил так, чтобы позлить Вадима: «Я бы сказал, лирическая героиня – это Онегин в женском обличье, ей ничто не интересно, она ни в чем не участвует, и как раз чувств здесь я не увидел. Автор часто обращается к образу сна, и сон замещает пустоты авторского сознания. Но что это может дать читателю?..»

– Плохо смотрел, вот и не увидел! – возмутился Вадим. – Ты вообще прозаик, в стихах ничего не понимаешь!

– Не надо перебивать, давайте говорить по очереди, – остановил его Эмиль Викторович. – Кто слушает – собирает, а кто говорит – сеет. Так-то.

– Но я только… – как обычно продолжил Вадим.

– Послушайте меня, – остановил его Борисов. – Я расскажу вам одну притчу. Пришел человек к учителю и попросил взять его в ученики. Тот говорит: «Пойдем пить чай». Взял учитель чайник и льет. Чашка уже полная, вот-вот перельется. Ученик не выдержал, закричал: «Учитель, что ты делаешь, не видишь – чашка полная?!» Учитель говорит: «Ты полон собой». И не стал его учить.

– Можно выйти на секундочку? – снова спросил нервный студент с первого ряда.

– Можно, – ответил Борисов. – Но, может, вам уже хватит того, за чем вы выходите?

– Да я покурить!

– Идите, идите, – покачал головой мастер.

Когда Толик закончил свое выступление, начал говорить Вадим:

– У меня от этой подборки сложилось ощущение гармонии, глубокой гармоничности. Да, извиняюсь за множественную тавтологию. Единое восприятие очень цельного мира. Точные образы, «трава, как лес», например, как будто автор рисует с натуры. И ничего онегинского здесь совершенно нет! Онегин мучился ощущением своей оторванности от бытия, он был чужой этому миру. А лирическая героиня подборки – наоборот, и через нее бытие себя и проявляет. Гармонию мира передает через себя. Какая-то даже детская целостность мироздания. Вот тут в стихотворении, например, где героиня спасает шмеля – у нее классно получилось! Я сам был в такой ситуации, пытался спасти шмеля, но из меня плохой спаситель получился – он меня ужалил, и я его убил…

На этих словах все расхохотались.

Улыбнулся и Вадим: «Ну вот, а у лирической героини все получается. И это хорошо. И еще я бы сказал, что стихи эти очень одинокие. Хотя вообще человек наедине с миром одинок. Автор поймал свое внутреннее дыхание, дыхание своей души, а это главное».

Надя решила, что эти стихи очень похожи на Мандельштама периода «Камня»: «Здесь есть детальное восприятие мира, лирический микромир, что очень ценно. Есть дар такого взгляда и дар воспроизведения. Автор – созерцатель, осторожный, сосредоточенный, любящий уединение. Очарованный наблюдатель. Интонационно стихи убедительны, однако присутствует речевая и литературная пыль, с которой автору еще предстоит бороться. Эту подборку можно сравнить с акварелью. Поэтика требует не столько понимания, сколько вчувствования. Присутствуют соразмерность всех строк, ритм, закономерность образного мышления. Тихие, неяркие, но в то же время очень надежные слова. Выраженная душевная тишина, это и есть чудо лирического стихотворения…»

Когда все высказались по поводу подборки, слово перешло к мастеру. «Главная задача нашего семинара, – начал говорить Борисов, – подчеркнуть своеобразие, а не убить, не стереть. Непохожесть дает возможность раскрыться душе, которая нам неизвестна. Нельзя разъять поэзию как труп – все вы помните такое выражение? С другой стороны, можно проверить алгеброй гармонию, но мы здесь все же не математики. Хотя поэзия близка математике точным дыханием, но не формой. Поэзия живая, и каждое стихотворение – живое существо. Помощь семинара заключается в том, чтобы исправить значимые недостатки, если, например, мы видим, что у этого живого существа руки вместо ног. И спасти его можем мы все вместе.

Образование – открытие обоснованного воображения. Дошел до конца – иди дальше. Ум – это наше прошлое. Научитесь видеть красоту. За каждую крошку добра хвалите. И тогда ребенок пойдет туда, где добро, ибо он будет знать, что это такое. Ясность – это ваш свет. Вдохновение есть получение ритма, когда, себя не помня, пишем. Мы внешним пользуемся, чтобы выразить внутреннее. Господь создал мир, чтобы познать себя со стороны. Он во всем и все в нем. Когда автор попадает в личные заграницы, и мы вместе с ним – в его или свой мир. Ведь не будь этой подборки, не были бы сказаны все те слова, что мы услышали сегодня. Поэт растет на чтении. Ваши стихи – самое нужное, потому что это искреннее чтение. Когда читаем классиков – невозможно избавиться от предвзятости, предубеждения. Нужно работать, это работа сердечная – суровая работа. Но доброжелательная. Найти всю доброжелательность и иметь все бесстрашие любви, потому что любовь – суровая штука…»

Перед тем как перейти к подробному разбору каждого стихотворения, Борисов сказал: «Я выражаю свое мнение, но это не значит, что я говорю, как надо писать, ни в коем случае! Чем меньше слов в строке, тем больше воздуха в стихе. А когда торчат отовсюду эти мелкие, ничего не значащие словечки, мы о них спотыкаемся. Слово должно быть точным…»

Надя слушала его с интересом, хотя иногда ей казалось, что слова Эмиля Викторовича не имеют никакого отношения к обсуждаемой подборке. Борисов ей хоть и понравился, но казался слишком мягким – Андрей Мстиславович за некоторые строчки, напиши кто-то из его семинара такое, камня на камне бы не оставил! А Борисов рассуждает о внутреннем и внешнем мире. «К чему все это?..» – размышляла она.

С тех пор, как Лялин стал их мастером, всего за три месяца семинар заметно ожил, – они яростно спорили, оппоненты старались перещеголять друг друга в своих выступлениях, к советам Андрея Мстиславовича прислушивались и радовались его положительной оценке. Наде с сокурсниками по семинару повезло – они искренне поддерживали друг друга, пытаясь найти лучшее решение для каждого стихотворения. И Лялин, несмотря на бескомпромиссность, был наставником на которого можно было опереться, почти сразу между ним и новыми учениками образовалось взаимное доверие и интерес. Порой семинар затягивался, но уходить никому не хотелось. Надя ждала выступления своего мастера и радовалась, когда высказанное ей мнение совпадало с его. Хотя на него обижались или злились – те, в чьих стихах Андрей Мстиславович находил больше недостатков, чем достоинств. Он даже сказал Кизикову на недавнем обсуждении: «Не понимаю, как вы добрались до четвертого курса с такими стихами?» В ответ Леша надулся и затаил обиду. Нет, их Лялин не стал бы пускаться в какие-то общие размышления, а сказал прямо и по существу…

– Ты чего разулыбалась? – Легко пихнул ее в плечо Вадим. – Мастер нравится?

– Нравится, – кивнула Надя.

8. Остробюджетный фильм

Сдав последний экзамен по зарубежной литературе, Надя загрустила. С одной стороны, хорошо, когда все зачеты и экзамены сданы, с другой – лето означало, что теперь не будет ни семинаров, ни лекций. К тому же следующий, пятый курс – последний. Ровно через год, примерно в это же время, они отметят получение дипломов – и что дальше?

Вчера ей позвонила Марина – Ветров звал всех на Визборовский слет куда-то в Подмосковье. Вся их компания собиралась ехать. Надя очень обрадовалась этой поездке. На следующий день с утра она была на Савеловском вокзале. Билет в одну сторону стоил двадцать четыре рубля. До поезда Надя успела зайти в привокзальный магазинчик за бутылкой вина и шоколадкой.

В электричке она села возле окна, рядом с ней – Антон и Руслан. Напротив ехали Марина с Мишей и Аня. Остальные заняли места поблизости.

– А я зарубежку сдала на отлично! – похвасталась Надя.

– Да тебе просто повезло! – заметила Марина. – Знаю, как ты готовилась!

– А что, нормально готовилась.

– Да? Слушайте, я звоню Милютиной ночью перед экзаменом, а она там водку пьет над биографией Гюисманса! Я кофе выпила три чашки и все равно не успела все прочитать…

– Вот, а я выпила три рюмки водки и тоже не успела! Результат одинаковый!

– А я решил стать известным рок-музыкантом, – сообщил Ларичев, протягивая к бутылке с вином пустой стаканчик.

– Откуда такие перемены в судьбе? – удивилась Аня.

– Да вот, отстриг бороду, подарил девушке. Вы же заметили, что я без бороды? – Он потер свой подбородок. – Пока шел домой, разбил телефон, а потом попал в милицию. Ночь прошла спокойно, но жестко.

– Прямо остросюжетный фильм! – воскликнула Аня.

– Остробюджетный, – захихикала Надя. – Штраф и телефон.

– Вот именно! – пробурчал Антон. – Ну вот, а утром я решил, что буду начитывать под музыку свои стихи.

– Ну это не совсем музыкант, – не согласился Ветров. – А, кстати, какую музыку из классики ты любишь?

– Генделя люблю, – ответил Антон. – И вообще всю музыку барокко.

– Твой Гендель – это попса, – наморщил нос Руслан, – ты бы еще Баха назвал!

– А я люблю Баха, что с того? Тебе же нравится твой Руссо!

– Мой Руссо? – подскочил Виноградов. – Да ты мне им все уши прожужжал, дружок, когда я его еще не читал!

– Ну ладно, ладно, – примирительно ответил Ларичев. – Между прочим, Виноградов написал гениальное стихотворение…

– Прямо гениальное? – заинтересовалась Марина. – Руслан, прочитай!

– Ну хорошо, – согласился Виноградов. – Называется «Летние ямбы».

На старой даче летом, на закате,
Когда сочится солнце сквозь траву,
Слова приходят в голову некстати,
Вздыхают, но молчат по существу.

Как будто некая скупая сила,
Толкая пирамиды облаков,
Их походя тебе произносила,
А ты был слаб, угрюм и бестолков.

За полшага до просветлённой грусти
Дыханье потеряло дрожь свою
И захлебнулось в шелесте и хрусте
Растений, оплетающих скамью.

Свои стихи Руслан читал всегда превосходно. И в этот раз его голос звучал, перекрывая шум поезда.

– Хорошее! – обрадовалась Марина.

– Да, отличное, – согласился с ней Миша. – А еще есть?

– Новых нет. Ты же знаешь, я медленно пишу, – ответил Виноградов.

– А зря. Пора бы уже книгу выпустить. И всем вам, кстати, тоже. Да и вообще публикации не помешают. Когда будет следующий «Алконостъ»?

– Когда напишете хороших стихов. И не одно, а больше, – ответила Инна.

– А когда откроете «Вьюмегу», в ней и издадимся. Да, Паш? Ты нас слышишь? – крикнула Надя Камышникову.

– Слышу, слышу!

Паша осторожно поднял бутылку, чтобы не разбудить Олю, дремавшую на его плече.

– За наши будущие книги!

Время в дороге прошло незаметно. До территории яхт-клуба, где проходил фестиваль, дошли пешком. В середине пути их догнал дождь, и Анохина с Ветровым оказались единственными, кому это понравилось. Еще в электричке Надя и Марина познакомились с новыми людьми, и они теперь шли вместе – это были друзья Руслана, музыканты. Слава Алабов, длинноволосый высокий парень, похожий на больную птицу, Тася Клепикова, блондинка с прозрачными глазами, словно сошедшая с иллюстрации книги о быте древних славян, и Рома Хаустов, похожий на средневекового графа, добывшего из двадцать первого века очки, а заодно и девушку с короткой стрижкой – ее звали Рита. Он все время следил за тем, чтобы его Ритуся находилась рядом, стоило ей немного отдалиться, Хаустов, нервно поправляя очки, начинал крутить головой, высматривая свою спутницу. Словно он боялся, что она обнаружит машину времени и вернется в свою эпоху.

По дороге им встречались другие компании с общими знакомыми и Рита то отставала, заговорившись с одним приятелем, то убегала вперед, догоняя другого. Вернувшись, она подходила к Роме и гладила его, как ребенка, измазавшегося вареньем: «Ну что ты орешь? Здесь я. Бери гитару, идем».

Концерт должен был пройти на стоящем у берега корабле «Командор Визбор». Пока ждали вечера, решили сварить суп. Надя вызвалась почистить морковку.

– Вот скажи, ты когда-нибудь чистила морковку на палубе? – спросил Дон, заглядывая через плечо.

– Нет, а ты?

– И я нет. Видишь, как здорово.

– Здорово! Только это я ее чищу, а не ты! А почему Ангелина не поехала?

– Ну она это… Устала от наших пьянок.

– Поругались, что ли?