скачать книгу бесплатно
– А Ася сама хороша! Чего она с ним возится?
– Ну, сердцу не прикажешь. Ладно, сигарету, и пойдем, а то без нас все выпьют, – сказала Марина.
Во дворике было совсем тихо, по темному небу бежали редкие светлые облака, безветренный мартовский воздух уходил прямо в небо над Литинститутом.
– Курите? – спросил вышедший на крыльцо Андрей Мстиславович.
– Курим. У нас стресс. Хотите? – предложила Надя.
– Нет, я бросил. А почему стресс?
Пока они шли к воротам Надя вкратце рассказала мастеру историю Аси и Макса. Поднимаясь по Бронной, они прошли мимо милицейской машины.
– Смотрите! – воскликнула Надя.
На заднем сиденье рядом сидели Ася и Максим.
– Может, их венчать повезут? – мрачно предположила Марина.
– А у них, похоже, продолжение, – оценил Лялин и постучался в окошко. – Вот эта девушка моя студентка, что она натворила?
– Она ничего. Девушка утверждает, что этот мужчина на нее напал.
– А почему они сидят рядом?
– Она хочет ехать с ним в отделение.
– Так, девушку я забираю. Анна, выйдите из машины, – приказал Лялин. – Немедленно! – строго добавил он, и Ася, открыв дверь, выбралась на улицу.
– Вам же, молодой человек, я запрещаю посещать мои семинары и вообще проходить на территорию института, поговорю с охраной.
– Что? – крикнул Макс. – Да я тебя! Да ты умрешь! Да кто ты такой! Это ты будешь одна, поняла!
– Я те счас пятнадцать суток пропишу, если не заткнешься! – рявкнул милиционер, и крики в машине тут же стихли.
Вчетвером они дошли до Сытинского переулка.
– Нам направо, мы на бульвар.
– Отмечать? Сильно не злоупотребляйте, особенно вы, – Лялин посмотрела на Асю.
– Я не буду. Спасибо вам, Андрей Мстиславович, – всхлипывая, ответила она.
– Ну хорошо. До встречи через неделю.
Надя на несколько секунд остановилась, наблюдая, как Лялин идет к метро. Но тут же догнала подруг, которые свернули в сторону пешеходного перехода, ведущего к бульвару.
– Вы что так долго? – удивился Вадим, когда они подошли к остальным. – Я уж думал за вами идти!
– И сходил бы! Ты такое пропустил!.. – начала Надя.
И они с Мариной, перебивая друг друга рассказали всем о случившемся. Ася в это время горестно молчала, глядя в землю.
– Блин, вы не могли хотя бы недолго обойтись без вот этого всего, – упрекнул Асю Вадим, – новый мастер подумает, что мы конченые психи и сбежит.
– Глупости. Стал бы он тогда меня из машины вытаскивать, – ответила Ася, – он классный.
– А давайте выпьем за Лялина! – предложила Надя.
– Да, мировой мужик! – согласился Вадим.
– Это потому, что он твою подборку хвалил? – улыбнулась Марина.
– За дело похвалил, – подтвердила Ася. – Я тоже хочу за него выпить. Он сегодня мой рыцарь, герой и защитник!
– Похоже, Ася нашла нового возлюбленного! – засмеялся Кизиков. – Только смотри, романы преподавателя со студентками запрещены.
– Это почему? Мы же оба совершеннолетние.
– Ага! – восторжествовал Вадим. – Начинается…
– Да потому, – продолжил Кизиков, – по негласной преподавательской этике.
– Пф, – пожала плечами Ася.
– Так, хватит! Нужна ты ему! – внезапно разозлилась Надя. – За Лялина! Ура!
Почему-то тот весенний вечер она запомнила навсегда. Бронзовый Герцен, глядящий на них с той стороны дороги, желтые стены родного Лита с редко горящими окнами, прохладный воздух, пахнущий грядущей весной. Именно в него Надя будет возвращаться снова и снова в надежде вспомнить то ощущение счастья, охватившее ее, словно гигантская сказочная птица, вместе с которой она готова была лететь куда угодно.
6. Над уровнем мозга
Надя и Марина допивали пиво, передавая друг другу холодную бутылку. Робкое мартовское солнце, выглядывая из-за облаков, слепило глаза и исчезало снова, не успев согреть воздух хотя бы на градус. Через пять минут подруги надеялись вернуться в институт, чтобы успеть на пару по стилистике. Они пришли на бульвар во время большого перерыва и теперь сидели на лавочке возле памятника Есенину. После лекции им удалось одними из первых дойти до деканата, взять талоны на обед и сесть за стол прежде, чем образовалась очередь. Обедали студенты в помещении музыкального клуба, днем выполняющего роль столовой. Здесь на стенах висели картины и фотографии музыкантов, а окна прикрывали плотные изумрудные шторы, расшитые золотыми цветами, похожими на геральдические знаки. На темной сцене дожидались своего часа инструменты музыкантов, штативы для микрофонов, пюпитры и барабанная установка.
Шел Великий пост и потому тетя Поля, суровая, но добрая повариха, раздающая обед, предлагала на выбор два супа – постный или обычный. Со вторым блюдом решалось проще – постящимся не добавляли скоромный гарнир. Сегодня Наде повезло – Марина сбросила ей в тарелку свою котлету. По вкусу они напоминали котлеты из школьной столовой, и Надя их любила.
Для многих, особенно тех, кто не работал и не получал особой помощи от родителей, бесплатный обед в институте был ощутимой поддержкой. Например, с ними училась Катя, приехавшая из Вологды – мама присылала ей в месяц тысячу рублей, плюс стипендия. Она старалась обходиться без завтрака – выручало бесплатное молоко, маленький пакетик которого выдавался студентам утром перед началом занятий вместе с круглой булочкой, посыпанной кунжутом. И бесплатный обед, и молоко были заслугой Весина. Марина ректора не любила, а вот Наде он скорее нравился. Однажды она поднималась на кафедру литературы, чтобы отнести доклад. Так как дело было на минуту, раздеваться в гардеробе Надя не стала. Как назло, на лестнице она столкнулась с Весиным. Кроме того что ректор иногда караулил опаздывающих студентов и вел с ними разъяснительные беседы, Николай Сергеевич терпеть не мог верхней одежды в коридорах и аудиториях. «А дома вы тоже в куртках ходите?» – почти с отвращением спрашивал он.
– Куда? – спросил он спешащую Надю с интонацией кота, заметившего жирную мышь.
– Да мне только на кафедру подняться, работу отнести.
– На какую?
– Новейшей русской литературы.
– Разденься.
Спустившись на пару ступенек, Надя сняла пальто и повесила на руку.
– Ты куда? – снова заслонил ей дорогу Весин. – Что ж ты с ним расстаться не можешь? Ты же в институт идешь, а не на вокзал, давай я подержу, – он протянул руку и взял ее одежду.
– Спасибо! – сказала Надя, поднялась на кафедру, оставила доклад, спустилась, и, еще раз поблагодарив Весина, аккуратно сняла пальто с его руки.
Когда она рассказывала об этом однокурсникам, те наперебой предлагали возможные варианты развития ситуации:
– Что, и все? Надо было сказать, у меня в кармане триста долларов лежало… – посоветовала Валя Киреева, невысокая полная блондинка с семинара драмы.
Своим любимым драматургом она называла Льва Толстого и ожесточенно спорила с каждым, возражавшим ей. Однажды, когда Валя пригласила к себе на семинар, Надя прочитала пьесу однокурсницы, но ничего из нее не запомнила.
– Надо было ему десятку дать за то, что пальто подержал, – предложил вечно нахмуренный прозаик Петя Сипченко.
На зимней сессии он виртуозно сдал экзамен по русской литературе. Петя сел перед преподавателем и заявил: «Я не готовился к экзамену, у меня была депрессия. А перед этим запой». «Так…» – сказал Валерий Федорович Коротков, блестящий лектор и любимый многими преподаватель. Однако он был знаменит еще и тем, что ставил неуды на выпускных экзаменах. В то время, как в других вузах дошедшие до финальной сессии считались уже автоматически выпускниками и даже засыпавшегося студента вытягивали – в Литинституте было иначе. Завкафедрой новейшей русской литературы Коротков считал, что выпускник Литературного института обязан знать русскую литературу. И каждый год к курсу, сдающему экзамены, присоединялось некоторое количество заваливших госы по литературе прошлой весной.
Однако на обычных экзаменах Валерий Федорович вел себя гораздо мягче.
– О каком писателе вы хотели бы поговорить? – спросил он депрессивного студента.
– О Маяковском, – мрачно ответил Петр.
– Почему о Маяковском?
– Потому что он застрелился.
Поговорили они на отметку «хорошо».
– А он помог одеться? – спросила Даша Токмакова, веселая ясноглазая девушка с веснушками. Она писала стихи и могла часами говорить о поэзии. Даша помнила сотни стихотворений, а особую нежность питала к Фофанову и Эдгару По.
– Нет, что он, гардеробщик, что ли? – пожала плечами Надя.
– А чего тогда он всех раздевает, что ему куртка в аудитории сделала?
– Для него это не аудитория. Это дом.
– Ага, его личный, – пробурчала Ира Вербицкая, одна из немногих, учившихся в семинаре самого Весина, брюнетка с короткой стрижкой, всегда ходившая в сером свитере и с большим рюкзаком, словно турист, одолевающий горный перевал. Ира говорила редко и почти ни с кем не общалась, в свободное время между парами она садилась в любом месте, показавшемся ей подходящим, будь то подоконник в опустевшей аудитории или пол в коридоре, и читала. Однако все знали, что ее любимым прозаиком был Леонид Андреев, и своей первой книгой она хотела издать не собственные рассказы, а биографию любимого писателя.
– Нет. Наш общий, – ответила Надя.
Иногда, когда Весин ловил ее на опоздании и выдавал ехидный нагоняй, Надя злилась на Николая Сергеевича, но когда остывала, вспоминала о том, что именно Весин отстоял здание Литературного института в лихие девяностые. Ректор всеми правдами и неправдами держал оборону и не сдался даже когда подожгли его квартиру. Николая Сергеевича тогда спасли пожарные, эвакуировав с балкона. И кто знает – каким бы был Литературный институт без него.
Выскользнув из шумной столовой, Надя с Мариной спустились по Бронной и зашли в магазин, а после свернули в Богословский переулок и вышли на Тверской бульвар, по которому дошли до Есенина. Возвращались они другой дорогой: через Сытинский переулок, мимо светло-зеленого здания Некрасовской библиотеки.
– Только не оборачивайся! – крикнула на ходу Марина.
– Почему? – спросила Надя, почувствовав нестерпимое желание обернуться.
– Потому что Орфей и Эвридика. Опоздаем!
Хотя Надя и не обернулась, они все же немного опоздали. Благо, предмет вела милейшая Людмила Михайловна Хомякова. Сегодня вместо лекции она задала вопрос, на который нужно было ответить письменно: что такое стилистические приемы? Вопрос с подвохом, так как лекции на эту тему еще не было. Однако Надя знала, если нет точного ответа, можно подобрать подходящий, опираясь на то, что знаешь. Задумавшись ненадолго, она приступила к работе: «Насколько мне известно на данный момент, стилистика – это предмет, который занимается изучением употребления языка, а значит, и текста, его употребления и развития на протяжении различных исторических периодов и в настоящем времени…» – быстро записывала она.
– Надь, ты чего там строчишь? – Заглянула к ней в листок Марина. – Ты что, учебник уже прочитала?
– Нет, меня просто муза посетила на предмет стилистических приемов, – развеселилась она.
Пара прошла быстро. Во время перерыва к Наде подошла Лена Ермолина, тихая, незаметная девочка с семинара поэзии Елены Васильевны Овсянниковой. Ермолина казалась настолько неприметной, что даже цвет лица ее был какой-то прозрачный. Когда Лена начинала говорить, голос звучал настолько тихо, словно она из последних сил надеялась, что ее все-таки не услышат. Но стихи Ермолина писала хорошие. Она попросила Надю зайти с ней на кафедру литмастерства – одной ей страшно, а нужно оставить для мастера подборку. На семинар к Овсянниковой Надя ходила несколько раз. Относились к Елене Васильевне по-разному, кто-то называл ее мудрой, доброй и внимательной, кто-то утверждал, что у нее наполеоновский комплекс, она очень честолюбива и ужасно любит интриги.
Когда Надя с однокурсницей зашли на кафедру, то застали там Овсянникову с какой-то странной дамой, спрашивающей, кем работают выпускники Литинститута, зачем поступают, рассказывала, что ее уже и так печатают, и зачем тогда этот вуз. Когда Елена Васильевна попросила ее покинуть помещение, следом вышли Надя и Лена. И тут безмолвная однокурсница, сбежав на два пролета вниз, догнала ту женщину и яростно, а самое главное, громко, начала говорить о том, что поступают сюда не ради престижа, а ради самого Литинститута, что в этот дворик заходят и в нем навсегда остаются, и что Елена Васильевна замечательный мастер и она не смеет говорить с ней так. «Ничего себе, – удивилась Надя. – А наша робкая, оказывается, умеет почти кричать. Надо Маринке рассказать». И она спустилась вниз, к Сартру, где встретила Марину, обсуждающую «Цветы зла» Бодлера с Толей Барсуковым.
Рядом с гардеробом находилась большая комната с окном и зеркалами во всю стену, где по краям находились двери уже непосредственно в женский и мужской туалеты. Это место называли «у Сартра». Здесь курили, общались, выпивали, обменивались лекциями, целовались и признавались в любви. О, сколько всего, должно быть, повидали эти зеркала!
– Ну что, ты готова? Поехали, – сказала ей Марина.
– Сейчас идем, – ответила Надя.
Они собирались на пару по физкультуре. Одним из способов, где будущие писатели, не очень способные к спорту, могли отбыть занятие, был настольный теннис. Залы со столиками находились в общежитии, студенты приезжали туда и отмечались в специальной тетради, а уж сколько кто играл и во что, никто особо не контролировал. Их преподаватель-журавль Кручинин в целом был неплох. Наде нравилось, что во время занятий на стадионе он говорил: «Не можешь бежать быстро – беги медленно, не можешь бежать медленно – иди, не можешь идти – ползи, не можешь ползти – лежи головой в сторону финиша». Такой подход к физическим нагрузкам ее полностью устраивал. К тому же Наде нравились занятия в бассейне, именно с помощью Кручинина она научилась плавать кролем, хотя обычно он, глядя на нее, морщился и кричал: «Неправильно! Милютина! Не так! Ты куда руки! Э!..» – в конце концов он махал рукой и отходил от бортика. Но Наде все равно нравилось. В общежитии же можно было играть в настольный теннис, и это засчитывалось за полноценное посещение занятия.
Когда они вышли на крыльцо, то увидели Вадима, который сидел на асфальте и стрелял пластиковыми пульками в жестяную трубу. Надя с Мариной подошли и попросили пострелять.
– Знаете, мне вчера девушка сказала, когда я ей про семинар рассказал: «Вы там тихо сходите с ума и радуетесь этому», – поделился Вадим и внимательно по очереди посмотрел каждой в глаза. – А мы вовсе и не сходим. Я считаю, все творческие люди немного над уровнем мозга. И это не так просто, как кажется. Если слишком высоко, кислорода может не хватить. Многие не выдерживают. Вы меня понимаете?
– Конечно, Вадя, понимаем, – Надя выстрелила в трубу и прислушалась к звуку. – Поэтому мы и здесь. Поехали с нами в общагу? Мы на физру.
– Не, – ответил Вадим и растерянно улыбнулся.
– Ясно, – догадалась Марина. – У него свидание. Ну пойдем, не будем мешать.
Общежитие находилось на улице Добролюбова в семиэтажном здании из светлого кирпича. Обычно до него добирались на троллейбусе от метро «Дмитровская», но если погода был хорошей или хотелось прогуляться, шли пешком. Надя иногда приходила сюда в гости к заочникам, когда курс Ветрова приезжал на сессию. Они пили, собираясь в одной комнате, пекли блины на общей кухне с несколькими плитами. Паша однажды рассказал ей, что в каждой комнате общежития живет тень самоубийцы. Или они собирались у Вадима, поднимаясь по лестничным пролетам с пыльными железными сетками. Ильин, напившись, каждый раз призывал выйти на улицу и влезть в окно по пожарной лестнице: «Просто так, чтобы почувствовать себя чьим-то возлюбленным…» Наде нравились длинные темные коридоры, запахи еды из кухни, голоса, доносящиеся фразы литературных споров, невзрачные комнаты с одноместными кроватями. Однажды, еще на первом курсе, Надя с Вадимом оказались в одной из них – нет-нет, Надя просто обняла его и уснула, а перед этим Ильин долго говорил ей, что жизнь бессмысленна и он не знает, для чего просыпается каждый день. Так они и заснули, словно дети во время тихого часа в детском саду. Утром он попросил ее никому не рассказывать о том, что между ними ничего не было, и Надя не сказала никому, даже Марине.
Сейчас же они с подругой прошли в зал, где стояли теннисные столы, и так как Кручинина на месте не оказалось, поиграли совсем немного, чтобы даже не успокоить, а предупредить легкие уколы юной совести.
По дороге к метро Надя вдруг почувствовала, что все это – друзья, солнце, небо, комнаты в общежитии, разговоры «у Сартра», лекции и семинары – все это навсегда. И лучше ничего и никогда не случится. Это было похоже на острый приступ счастья. Надя засмеялась и обняла Марину.
– Ты чего? – повернулась к ней подруга.
– Ничего. Просто мне очень хорошо.
– А! Ну тогда давай споем.
– Ты же знаешь, я не пою.
– Ну тогда я тебе почитаю стихи. Георгия Иванова. Да, его, послушай:
Как грустно, и все же как хочется жить,
А в воздухе пахнет весной…
После общежития Надя снова вернулась в институт – нужно было зайти в библиотеку, и еще она надеялась встретить каких-нибудь знакомых – ужасно не хотелось ехать домой. С тех пор как она начала учиться в Литинституте, в квартире родителей Надя ощущала себя как в гостинице, куда приходила переночевать, отрываясь от счастливого карнавала новой жизни. И отец, и мать были против Надиного поступления, они хотели, чтобы дочь получила «нормальное образование», которое могло бы ее обеспечить. Но она сама ни разу не пожалела о своем выборе. Профессии родителей Наде казались скучными, отец после перестройки успешно трудился риелтором, а мама работала поваром в столовой медицинского института. И все семейные разговоры о работе или коллегах казались ей однообразными и унылыми. Так что в своем пути Надя не сомневалась. Да и тратить время на нелюбимой работе – хуже только жить с человеком, которого не хочешь видеть.
Каждый день, проведенный в Литературном институте, был для нее счастливым. Миновав вертушку на проходной, она огляделась. Возле крыльца стояли студенты, которых она не знала. В небольшом скверике рядом с памятником Герцену нежились под мягкими лучами, читая или беседуя, также малознакомые люди. Она подошла к особняку совсем близко и дотронулась до нагретой солнцем желтой стены.
