Дом, которого нет

Лидия сосредоточила взгляд на пейзаже за окном и сером заборе.

– Бирюк – это одиночка, – пояснил Стас. – Сказать «вдвоём, как бирюки» то же самое, как, например, сказать «полчище отшельников»! Или «стая одиноких волков»! Тем более, я думаю, скучать тебе не придётся – для тебя есть задание: собрать какие-нибудь гостинцы, может лекарства, одежду, детское питание… Хочу познакомиться с твоими историческими родственниками, оказать им помощь, накормить детей. Как ты вчера сказала: «Я – муж вашей правнучки»?

Рот её надолго задержался в полуоткрытом положении. Она заговорила не сразу:

– Ну уж нет! Мне вчерашнего хватило с лихвой! – Она провела рукой поперёк горла. – Ты думаешь, раз совершил открытие, то теперь можно шастать туда-сюда, щеголять там, подарки раздавать?.. Изучение жизни предков – это тебе не увеселительная прогулка!

Стас закивал головой – этот жест означал полное несогласие.

– Вчера было тоже самое, – произнёс он ворчливо, оглядываясь по сторонам и продолжая качать головой. – Не запускай, не ходи, не суйся, без Вишнякова даже не пробуй… Будто от Вишнякова зависит качество нажатия кнопки. Ты видела сама: я переправился осторожно, глубокой ночью. И ничего я там не щеголял, просто аккуратно заглянул в тот мир, приоткрыв занавеску – заглянул, осмотрелся вокруг и закрыл обратно.

– Ага! И наследил там повсюду!

– Во-первых, не повсюду! – Кураев развернулся к ней боком, нервно приглаживая бороду. – Дальше калитки я не ходил. А во-вторых, я и хочу скорее объяснить им происхождение следов, пока они не разнесли этот факт в подробностях по всей округе. Разумеется, для них – родственник из будущего с подарками значительно лучше вражеского… этого… десантника!

– Супер! – завелась Лидия. – Ну прямо Дедушка Мороз! Ты лучше не говори: «Муж вашей внучки», а так и скажи: «Дед Мороз, я подарки вам принёс!» Они сразу поверят – люди раньше были чересчур суеверными: безоговорочно верили в домовых, ведьм, леших и тогда в каждом доме ими стращали.

– А сейчас будто другими стали… – Кураев снова закивал с язвительной ухмылкой. – Слышал я, как вы с твоей сестрой знакомую обсуждали – гадалку, сходить погадать к ней планировали… Уже сходили, наверное, деньги отнесли.

Лидия отвернулась с порозовевшими щеками; разговор закончился.

Оставшуюся часть дня Кураев делал пометки по эксперименту, в основном молча. Лидия чистила снег – это помогало ей отвлечься от волнений, связанных с открытием Стаса. Опираясь на ручку широкой лопаты, она стояла и продолжительно рассматривала окружающие виды, только теперь другими глазами. В воображении она себе рисовала пустое поле на месте двухэтажных соседских домов, что находились сейчас на противоположной стороне – здесь дорога разделялась на две, потому как новые коттеджи ответвлялись немного в сторону от основной улицы. Когда-нибудь вся она застроится до самого леса. После Лидия пролезла по снегу в дальнюю часть сада, откуда открывался живописный вид с высоты, где обзор был на весь горизонт, и откуда виднелись другие дома с черепичными крышами, флюгерами, анкерами, виднелся обширный лесной массив с изгибом реки, только на самом деле это был её рукав, примыкающий к реке, что протекала внизу под горой. Кураевы к ней ходили, но не в зимнее время.

– Здравствуй, Лида! – её окликнули сзади. Лидия напряглась и обернулась: за сетчатым ограждением стояла соседка, одинокая больная женщина. – Что-то вы эту ночь совсем не спали? То ругались, то смеялись… Отмечали чего?

Женщина говорила без каких-либо претензий, но её вопросы произвели на Лидию эффект удара молнии. Они со Стасом совсем забыли про осторожность, устраивая громкие обсуждения слишком непростого эксперимента прямо на улице.

– Отмечали… – растерянно кивнула Лидия. Быстро сообразив, она придумала оправдание их со Стасом ночному ору:

– Мы годовщину свадьбы праздновали, – соврала она, потому как годовщина была у них в сентябре. – А что так громко шумели?

Кажется, соседка ничего не заподозрила, если судить по её нейтральной реакции, к тому же она переключилась на тему своих недугов:

– У меня часто бывает бессонница – руки не дают спать: ноют по ночам, ломят. То и дело просыпаюсь. – Женщина подошла ближе, к самому ограждению. – Я так и поняла: отмечают. Муж твой, похоже, так напился, что во всю глотку орал: «Я гений! Какая великолепная луна!»

Это было новым потрясением, которое дало понять, что соседи могут слышать не только галдёж у Кураевых, но и разбирать слова, несмотря на глубокую ночь, метель и сильный мороз. Тогда она дала себе зарок: всё, что связано с перемещением, обсуждать при плотно закрытых дверях, и чтоб никаких наблюдателей эксперимента, никаких Вишняковых, никаких друзей – только они со Стасом. И если эксперимент суждено продолжить, то продолжать его нужно крайне аккуратно.

Поздним вечером Кураев всерьёз начал искать по дому – чем бы таким порадовать бабушку с её малолетними детьми. В серванте за стеклом, где за годы скопились разные сувениры, он отыскал две деревянные потёртые хохломские фигурки, которые вполне могли сойти за игрушки тех лет. Затем он взялся за еду. В простой бумажный кулёк он всыпал сахар, где-то с полкило, в другой столько же гречневой крупы. Вспомнил про мёд и принялся искать для него тару. Достал с верхней полки керамический горшок для жаркого, у которого отсутствовала крышка, поэтому им не пользовались, отлил в него мёд и накрыл куском хлопчатой ткани, завязал шпагатом – полюбовался изделием, очень уж схожим с теми, что были в те времена. В полиэтиленовый пакет отсыпал замороженных ягод, но сам пакет намеревался забрать назад: впервые они появятся в производстве в 1957 году, и то за рубежом, а ставить Лидиных предков, если не дай бог у них эти вещи обнаружат, в угрожающее положение он не имел права.

– Это всё, что ты понесёшь? – спросила Лидия.

– Для начала – да. Мы пока не подготовлены. Во-первых, им таскать надо всё самое натуральное, а то, не дай бог, появится аллергия на наши искусственные красители и ароматизаторы – это мы постепенно адаптировались ко всякой дряни, а они там… Ну и во-вторых… А что во-вторых?.. В дальнейшем подготовимся: у наших фермеров возьмём сало, что там ещё… молоко… О! Чаю отсыпь развесного.

– Стас! – крикнула она из кладовой. – Отнеси кочан капусты, бурак и морковь – это всё своё, натуральное.

– Я только «за»!

– Чеснок туда кинь, лук…

– Ну тогда доставай сумку побольше!

В этот раз Кураев намеревался отправиться в одиннадцать вечера. В прошлый раз он промаялся до двух часов ночи, чтобы снизить риск на кого-то нарваться, а теперь в его планах было знакомство с родственниками жены, потому он и вознамерился сделать визит не настолько поздним. Около десяти вечера он попытался вскинуть сумку на плечо, при этом изображая Деда Мороза: манерой и приветствием, жене на потеху, как тут же схватился за поясницу и взвыл.

– Что с тобой?! – вскрикнула Лидия.

– Спина-а-а… защемило, ох-ох-ох, как же больно-о… Ещё продуло вчера-а…

– Доигрался!

Она уложила его на диван, принесла коробку с медикаментами, отыскала нужные таблетки, заставила его проглотить. Затем растёрла всю спину мазью и укутала область поясницы слоями полотенца и большого шарфа, а дополнительно навалила сверху толстое одеяло и подпихнула его со всех сторон. Из-под одеяла торчала лишь голова изобретателя, хлопающего несчастными глазами – его явно мучила не боль, а расстроил провал сегодняшнего похода под названием «День второй». Лидия никогда не видела у него настолько жалостливого страдальческого лица. Ей трудно было определиться – кого она сейчас жалеет больше: своего умаявшегося супруга, подорвавшего здоровье во имя высоких технологий, а быть может сильнее она жалеет тех, для кого предназначались эти подарки. Она поглядывала на «мешок Деда Мороза» с разрывающимся сердцем, понимая, что дети, а ими были её родная мать и дядя, получат теперь подарки нескоро и получат ли вообще. Совсем недавно она была против всей этой затеи, ещё вчера была бы у неё возможность выкинуть чёртов ящик на помойку, она обязательно бы это сделала, ни минуты не мешкая, а теперь она сидела и мысленно представляла – насколько велика радость двухлетнего ребёнка, жамкающего во рту живую малину с мёдом в январе, да ещё в январе сурового сорок второго, насколько ни с чем не сравнимо счастье матери, уверенной, что все ближайшие дни не надо будет переживать: чем накормить детей.

– Как работает прибор? – спросила Лидия неожиданно, расположившись рядом с мужем на краю дивана.

Стас уставился на неё непонимающе.

– Я спрашиваю: что нужно сделать, чтобы отправиться туда?

Он зашевелился под одеялом; стенания от боли прервались.

– Ну-у, золотце моё… это не так-то просто, небезопасно – во-первых.

– Вчера ты распалялся, что это плёвое дело. И я не понимаю, в твоём понятии непросто: вставить вилку в розетку, затем нажать на пуск?

У Кураева выражение лица было в точности, как у жены накануне, слова у него иссякли, даже боль временно утихла, стала казаться мелкой неприятностью. Его разделило надвое: одна его половина готова была вкратце проинструктировать и помахать вслед рукой, будто за воротами её ожидало такси, в то время как вторая его половина понимала, что так поспешно действовать нельзя, что неразумно подпускать к испытаниям всякого дилетанта, а жену тем более. Однако, после некоторых раздумий, вспомнив, как душно чувствуешь себя, когда тебя удерживают в настолько азартном и любопытном деле, когда хочется простора действий и не терпится узнать: что же там за завесой, Кураев решил дать согласие.

– Только если ты пообещаешь мне быть осторожной. – Он не шёл у неё на поводу, он просто ей доверял свою миссию.

Лидия взглянула на часы: почти одиннадцать. Представила себе маленькую вечернюю деревушку, которая к сегодняшнему дню изменилась до неузнаваемости и влилась в пригород. Скорее всего, там все уже спали, в отличии от них: здесь в это время почти в каждом доме работал телевизор, и многие заняты были делами, здесь – не сорок второй. Удивительно, только она совсем не чувствовала страха, по крайней мере сейчас, пока муж её инструктировал и пока она собиралась. Она оделась в привычные вещи, в то, в чём обычно ходила на работу, в свой пуховик. Кураев по-прежнему лежал на диване, откуда отдавал распоряжения: как вставить вилку и сколько подождать до полного запуска, внушал ей, что белый пульт – туда, чёрный – обратно. Объяснил, чтоб пульты она в прошлом времени сразу убрала в карманы и надёжно застегнула молнии, чтоб ни в коем случае их не потеряла. Последние его слова перед тем, как она скрылась за дверью, были: «Ну, передавай там от меня привет!»

Место вчерашнего запуска и территория вокруг были теперь расчищены куда лучше. Холм наваленного снега, с которого стартовал Стас, уменьшился до небольшого возвышения. Разведка Стаса показала, что на него взбираться необязательно – вся окружающая территория пригодна для отправки. Лидия встала рядом с холмом, поставив сумку с едой на снег. Оба пульта она держала в руке. Пульт обратного старта убрала в левый карман, застегнула, как требовал того муж, на втором сосредоточила всё своё внимание. Пластик холодел от мороза в её руке, и холодели жилы в её теле – становилось страшно. Обежав территорию взглядом, она попыталась представить, как всё изменится, как исчезнет её дом, а вместо него появится то, чего уже не существует. Ей вдруг стало казаться, что оба они спятили и всё, что было вчера – это всего лишь болезнь, поразившая их обоих, та, что заставила принять недействительное за действительное. Боковым зрением она уловила, что полусогнутый Стас появился в окне, видимо, начал беспокоиться: произошла ли отправка. Лидия взвалила на плечо сумку, приготовила к нажатию пульт. Она старалась не поворачиваться к окну, делала вид, что не замечает… И зачем он вообще вылез из постели? Нужно было действовать – может быть тогда он хоть сколько-то выдохнет, да ляжет на свой диван. Локоть у неё заныл от напряжения, потому как сумка была тяжёлой, учитывая вес овощей, которые они туда наложили. Ручки сумки стали съезжать с плеча и затянуть их обратно на плечо было непросто. Чем больше она тянула время, пока соберётся с духом, тем становилось сложнее.

Пуск.

Белые хлопья снега взялись ниоткуда, лёгкие, кружащиеся, они садились ей на плечи, на шапку, на лицо. Металлический забор исчез в один миг, словно по щелчку – вместо него образовалось пугающее тёмное деревянное строение с единственным окошком во двор. Избёнка была не такой уж маленькой, скорее даже превосходящей по площади первоначальный их кирпичный дом, отстроенный в шестидесятых, в котором она росла. Мурашки пробежали по коже от одной только мысли, что перед ней – не декорация к сериалу о войне и в реалистичности этой старой избы можно было не сомневаться.

Лидия оглянулась: Стаса не было в окне, не было самого окна, и современного дома тоже теперь не существовало. В той стороне теперь находились постройки для скота, и занимали они значительную часть двора. По правую сторону от участка виднелась глухая боковая стена соседнего, тоже несуществующего в настоящее время, дома. Уровень снега, можно сказать, зашкаливал, побивая все рекорды. Тот уровень, что они в своём двадцать первом веке считали запредельным, что приводил к катастрофическому коллапсу на дорогах, не шёл ни в какое сравнение. Небо частями заволокло, но лунный свет проникал сквозь ползущие по бледному ночному небу перистые облака – тихая белая ночь, похожая на рождественскую открытку.

В состоянии шока от «приземления» Лидия не сразу обратила внимание, что провалилась в сугроб, что сумка опрокинулась, и из неё чуть не вывалилось содержимое. Но пульт она сжимала крепко. Опомнившись, она убрала его в карман, стала выбираться из сугроба, увлекая за собой поклажу. При каждом своём шаге она проваливалась снова, карабкалась и проваливалась опять. Громкого скрипа было никак не избежать – он ясно давал понять, что к дому кто-то приближается. Пробираясь через препятствие, Лидия удивлялась: как же здесь вчера мог тихо ходить и любоваться красо́тами её здоровенный муж? Сумку она тащила за собой, так как не было сил взваливать её на плечо, пока она преодолевала эту снежную стихию. Вскоре Лидия выбралась на расчищенную территорию двора и первым делом подошла к окну, завешанному светлой тканью и затянутому по контуру морозным узором, притаилась. Тишина, что стояла повсюду, казалась слишком подозрительной. Только сейчас ей стало по-настоящему боязно: не в тот кульминационный момент, когда она вдавила кнопку пульта, а именно сейчас, когда настала пора заявить о своём появлении. Внутри должны были находиться люди, и сейчас ей вдруг захотелось, чтобы лучше это были чужие, совершенно незнакомые люди. Стас был уверен, что именно здесь жили в сорок втором её бабушки… Но вдруг он ошибся? Вдруг в то время здесь жил кто-то другой? Местность казалась такой незнакомой. С чего он вообще взял, что это именно тот самый дом? Может у Земли за годы набежала погрешность в оборотах или… случился ещё какой-то просчёт, от которого зависит точность посадки. Где гарантия, что это не соседний участок, не другая деревня или вообще, может быть, другая область нашей необъятной страны? Если дверь откроют незнакомые люди, что ей делать, о чём говорить, как объяснить своё появление? Всё же слишком опрометчивым было её желание застать здесь чужих людей, которым придётся объяснять совершенно иначе своё явление, поэтому она выдохнула и приготовилась к встрече с родственниками.

Её рука несмело коснулась стекла: тук-тук-тук.

Кто-то приоткрыл занавеску и сделал это довольно быстро – для того, чтобы проснуться от стука, встать с кровати и подойти понадобилось бы время, значит этот кто-то видимо уже там стоял за занавеской, вслушивался, ждал дальнейших действий от притаившегося под окном.

– Чего надо? – спросили с недовольством. Это был голос бабушки, пусть молодой, но никакие годы не изменят ту интонацию, с которой она всегда произносила своё знаменитое «чего надо», когда подходила к двери. Этот голос Лидия не слышала вот уже девятнадцать лет, но в памяти он остался. До сих пор по семье гуляли крылатые бабушкины фразы, произносимые ею в особой манере: «А вот и вы!» – говорила она званным гостям, или «Палец о палец не ударют!» – ругала ленивых, или «Наварнакали сикось-накось и сидят-посиживают!» – отчитывала за плохую работу. От голоса умершей бабушки у Лидии сжалось сердце, подкосились ноги. До последнего она не верила, несмотря на успехи Стасова изобретения, что сможет услышать или увидеть родных из прошлого. Будучи подростками, они проводили спиритические сеансы по вызыванию духов, и тогда наивно во всё это верили, но как бы не старались, какие только вопросы не посылали в пространство заваленного хламом чердака, ничьих голосов умерших предков так и не услышали.

Из-за поспешных сборов и отсутствия подготовки Лидия не продумала сценарий встречи, поэтому действовать ей придётся по ходу событий. Сейчас она должна была что-то ответить, да так, чтобы ей позволили войти в избу. Было бы неразумно представиться внучкой через окно, пока не увидели и не оценили весьма странный для сороковых Лидин современный облик и неразумно было бы представиться человеком посторонним, забредшим среди ночи чего-то спросить или попросить. Лидия вспомнила как обращались к бабушке свои – Еня. Не Женя, Женька, Евгения, а именно Еня. Тихонько она отозвалась:

– Еня, Ень, открой!

Занавеску тут же отбросили. Где-то в доме скрипнула дверь. Зазвучали шаги, которые остановились у входной двери. Лидия подошла ко входу, поставила сумку на едва припорошенный снегом каменный порог, стала ждать. Откинулась щеколда, дверь слегка приоткрылась.

– Кто там? – сказали в щель.

Дальше Лидия приступила к более решительным действиям и стала напирать поклажей на дверь, одновременно приговаривая:

– Ень, я привезла вам еды!

После этих слов та не стала препятствовать её напору, и Лидия вместе с сумкой оказалась в сенях, где царил сгустившийся мрак – должно быть хозяйка чувствовала себя в нём привычно, как рыба в воде, но Лидия сразу начала искать свободной рукой за что опереться. Сумкой она повалила ведро, судя по звуку пустое, затем ещё одно – кто-то поставил их на проходе. Бабушка, ни слова не говоря, открыла внутреннюю дверь, ту, что поскрипывала, благодаря чему Лидия увидела хоть малый бледный клочочек света, хоть какой-то ориентир. Так они обе оказались в натопленной части дома. Впустившая плотно закрыла за Лидиной спиной дверь и приступила к розжигу керосиновой лампы. На стенах затрепетали тени от её жёлтого света. У Лидии захватывало дух, когда перед ней начала проявляться обстановка – то была единственная комната с печью, кроватями и столом. У дальней стены на кровати сидела женщина лет пятидесяти в сорочке с накинутой шалью на плечи и слегка покачивала плетёную люльку, подвешенную на крюке. Ребёнок в ней забеспокоился. Женщина не сводила удивлённого взгляда с гостьи и пыталась качать сильнее. Наконец Лидия перевела внимание на другую хозяйку, с керосинкой в руках: бабушка была не той зрелой, что запомнилась ей, а молодой, глазастой и свежей. Баба Еня смотрела на непрошеную гостью безотрывно, будто боялась пропустить что-то важное, и на лице её читалось непонимание. Не было ни капли сомнения, что это была именно она – с такими же чуть вытаращенными глазами, такая же щупленькая и такая же кривоногая – все те же признаки, что не исчезли с годами. Впору заметить некоторое сходство с Лидией, особенно сейчас, в молодости бабки – такие же, как у Лидии, расходящиеся в икрах ноги и такие же большие, широко открытые глаза. Бабушка поражала всем своим видом и поражалась сама, когда оглядывала заявившуюся на ночь глядя иноземку в, до неприличия странном, одеянии: красном тулупе с сияющими застёжками и разноцветными нашивками, в ботинках с полосками и посеребрёнными шнурками, с котомкой неизвестной конструкции.

Лидия могла бы начать рассказ издалека, очень долгий, о том, как её муж увидел сон, вдохновивший его на создание прибора времени, затем он много лет его собирал, разыскивая редкие составляющие по всему миру, заказывая через интернет с дальних стран недостающие звенья… Она могла бы поведать о его незрелых и до последнего не вызывающих доверие экспериментах, а также предоставить родословное древо, уходящее не корнями в прошлое, а ростками в новый век… Но сердце её сейчас разрывалось на части от происходящего, и она не в силах была продолжать томить ни их, ни себя.

– Это же я, бап! – вырвалось у неё. – Я – Лида, твоя внучка!

По старой привычке она обратилась к бабушке не так, как обращаются традиционно: ба или баб. У неё с давних пор выработалось своё обращение: бап, к которому все привыкли. Реакция у Евгении была заторможенной, будто с ней говорили на неизвестном для неё языке. Так же медленно она опустилась на стоящий поблизости большой сундук. Алевтина – та, будто не расслышала ни единого слова и продолжала монотонно качать.

– Вы только не пугайтесь! Мне самой не по себе от того, что происходит… – бросилась успокаивать Лидия. – Вообще, на самом деле я ещё не родилась! Я пришла к вам из 2022 года.

Из-за печи неожиданно выглянул заспанный пацанёнок, что заставило Лидию смолкнуть и уставиться на него. Затем она в шоке произнесла:

– О боже! – Лидия оставила сумку в покое и сделала к нему шаг. – Это мой дядя Рома? Какой же он маленький! Не могу в это поверить! Ведь это он – узнаю его фирменный взгляд исподлобья! – Она замерла, переведя внимание с мальчика к люльке, что покачивала старшая хозяйка. – А там сейчас должна быть моя мама! Я даже подходить к ней боюсь! – напряглась она вся. – Два дня назад видела её восьмидесяти лет, а здесь, у вас, она недавно на свет появилась!

Её изумление по-прежнему продолжалось при молчаливой сцене растерявшихся хозяек. Восторгалась она одна – женщины безотрывно за этим наблюдали.

– А что вы не отвечаете? – наконец обратилась она к ним. – Вы что мне не верите? Это же я, бап! Ну что ты молчишь?! Как ты можешь меня не узнавать?! Ты совсем не узнаёшь меня?.. – забылась она. В том состоянии шока, что она до сих пор пребывала, произошло помутнение разума. В голове у неё всё перемешалось, ноги её едва держали. В замедленном темпе она отошла назад и опустилась на скамейку.

Сцена молчания со стороны жительниц дома так и продолжалась. Женщины не отводили от неё пристального внимания, и Лидии показалось, что её вот-вот выгонят, приняв за умалишённую. Мысли у неё стали яснее. Рассудок начал приходить, а вместе с ним сожаление, что она вот так нагрянула к своим предкам, когда могла бы оставить сумку на пороге, постучать и исчезнуть. Надо было устанавливать контакт постепенно, не так стремительно. Пускай сначала бы думали, что им помогают, скажем, ангелы… Пускай сначала привыкли бы к мысли, что существует некая сила, происхождение которой сразу не объяснить. Всему виной любопытство и нетерпение.

– Когда война кончится? – раздался скорбный голосок, принадлежащий прабабке, что вяло покачивала люльку.

Только сейчас Лидии удалось разглядеть её лучше. Женщиной лет пятидесяти её вряд ли можно было назвать, скорее старушкой, измождённой каторжным трудом. Молодая Евгения перевела обескураженный взгляд на свою мать.

– Война закончится нашей победой! – засуетилась Лидия, обрадованная начатому диалогу. – Вы потерпите… Три года потерпеть осталось!

– Как долго… – расстроилась Алевтина и закачала головой. – Ещё три года.

Молодая тоже вышла из стопора и скосила глаза на сумку.

– Да что же я стою! – опомнилась Лидия. – Смотрите, что я вам принесла! – И кинулась энергично разбирать содержимое, поясняя – в каком пакете чего лежит.

Алевтина оторвалась от кровати, чтобы лично удостовериться, что не сон ей снится и хотела поближе взглянуть на подарки. Все три женщины склонились над свёртками. Свёртки передавались из рук в руки. На пакете с замороженной ягодой остановились. Молодая завороженно его развязала, вдохнула аромат и закатила от восторга глаза.

– Малина. – Она взволнованно показала матери. – Понюхай! Малина! И вишня, гляди! Откуда зимою ягоды? – Повернулась к гостье. – У вас там лето? Тогда почему они мёрзлые?

Свёртки шелестели, развязывались, завязывались. По избе шёл аромат, сладкий, летний, как во время ягодного урожая.

– У вас там ниток швейных нет? – тем же стонущим голосом спросила Алевтина. – Кот утащил куда-то последние нитки, паршивец! Нечем стало зашить.

– Привезу нитки! Много ниток!

Лидия чувствовала в душе подъём, любые просьбы её только радовали. Она знала, что сможет выполнить любой запрос и где-то считала себя волшебницей, для которой не составит труда выполнить пожелание.

– Чего ещё принести? Заказывайте!

– Дались тебе эти нитки… – заворчала Евгения. – У нас корова издохла, а она – нитки! Нашла чего просить!

– Кормилица наша издохла, – пожаловалась прабабка и запричитала.

Лидия засомневалась, что сможет перенести с помощью прибора времени целую корову, которую они со Стасом могли бы купить без проблем. Но тут ей пришла в голову более разумная мысль.