Голоса

Голодное Поволжье

Ее история-это нечто особенное, потому что для начала пронесемся на сто лет назад. В тяжелое время, ох тяжелое. Мало того, что в стране забурлил хаос, весьма насыщенный и кровавый, так не в хороших условиях возник! После эпичного провала русско-японской войны, экономических и дипломатических неурядиц, а также сдачи Первой Мировой (другого выхода найдено не было), жить в той весьма суровой стране стало на уровне стран Африки-наступила Гражданская война и ее фееричные будни. Гражданская война дело в принципе невеселое, люди гибнут, бегут с фронта, а по приходу еще и узнают, что везде банды, мародеры, и везде поджидает смерть. Не схорониться, ни дух перевести.

Но стремительно становилось еще тяжелее, ведь прямо на родной улице постоянно сходились не на жизнь, а на смерть, брат с братом, отец с сыном, сын с шуриным по второй линии, и другие меж родственные связи, так же было уничтожение друзей и знакомых, отстаивающих эссерские, проолетарские или другие понятия, ещё приходили белочехи, колчаковцы, комучевцы и другие.

А еще на берегах Поволжья была развернута Чапанная война или чапанка (чапанное восстание) – одно из самых крупных крестьянских восстаний против большевиков в России. Чапан это халат овчинный, как ватник, зимой греет тело и душу. Происходило восстание на территории Сызранского, Сенгилеевского, Карсунского уездов Симбирской и Ставропольского и Мелекесского уездов Самарской губерний в марте 1919 г и было жестоко подавлено. Потому что грабеж деревни был лютый. Грабили все, и красный, и белый, стороны никогда не отличались милосердием, так только вот красные все же преуспели тут с законным изъятием излишка зерна(!), когда под этот излишек попадало и обычное, хозяйское зерно для посева. Когда изымалась вся еда, а еще были воспеты и больные на голову Павлики Морозовы (правда говорят он за другое погиб, там бытовое насилие), но суть вы уловили.

Но вернемся к голоду.

Сначала был неурожайный 1920 год. В Поволжье было собрано всего 20 млн. пудов зерна. Это мало. А вот весна 1921 года принесла еще и небывалую засуху. В Самарской губернии уже в течении мая погибли озимые хлеба, а яровые стали засыхать. Отсутствие дождей и появление саранчи- «кобылки», поедавшей остатки уцелевшего урожая, послужили причиной гибели к началу июля практически 100% посевов, что как вы понимаете весьма удручающее обстоятельство. Как итог, голодали более 85% населения Самарской губернии. Практически все запасы продовольствия, которые оставались у крестьян, были изъяты в предыдущем году в ходе так называемой «продразверстки». В двух словах, этот термин означает отъем продуктов питания. Преимущественно, у крестьянства. Причем у «кулаков» он осуществлялся на «безвозмездной» основе (путем реквизиции). Другим же за это платили деньги по установленным государственным тарифам. Заведовали процессом так называемые «продотряды». Продотряды изымали зерно любым путем, банальный грабеж был самым действенным методом.

Многим крестьянам перспектива принудительной продажи или изъятия продовольствия совсем не нравилась, потому и восставали, стали принимать превентивные «меры» и были жесточайшим образом подавлены. После продразверстки 1920 года крестьяне уже осенью этого года были вынуждены есть семенное зерно. География регионов, охваченных голодом была очень широка- Юг современной Украины, Поволжье (от Каспийского Моря до Удмуртии), Южный Урал, часть Казахстана.

Действия властей привели к тому, что ситуация складывалась патовая. Резервов продовольствия у советского правительства не было, и в связи с этим в июле 1921 года было принято решение обратиться за помощью к капиталистическим странам. «Проклятые» буржуи не торопились помогать молодой республике и первая, небольшая гуманитарная помощь поступила только в начале осени, тем не менее, в конце 1921-начале 1922 года ее количество увеличилось, но не могло спасти большую часть голодающих.

Пока западные политики раздумывали какие выдвинуть условия Советам взамен на гуманитарную помощь, за дело взялись общественные и религиозные организации Запада. Тут кто-то завопит-да как они под Америку прогнулись, у ууууууу! Но стоит сказать, что материальная помощь в борьбе с голодом была весьма велика, и плевать что буржуи так же были напротив урвать свое, они жизни спасали, но никто ныне об этом не говорит и не вспоминает.

Кстати, Революционер напоминает, что в течении 1922 года было изъято церковного имущества на 4,5 миллиона золотых рублей. Огромная сумма. Естественно, не вся она была потрачена на борьбу с голодом и его последствиями. На эти цели было израсходовано лишь 20-30%, основная же часть этих миллионов была «потрачена» на разжигание пожара мировой революции. А кое-что было просто банально разворовано, что неудивительно. Но это мелочи ж, пустяки.

Вернемся к истории маленькой Агафьи. Представьте избу, простую и в тоже время просторную, стол накрыт, пахнет просто едой и печью, на лавках сидят несколько мужиков, они старые друзья, вместе поля пахали с детства, вместе росли. Но сейчас все угрюмы, снова говорят о появившихся солдатиках, ходящих с криками по всей деревне, мол * крестьянство и пролетариат едины, но идет война, солдаты борются с угнетателями трудового народа, и Красной Армии нужно помочь в борьбе с угнетателями, и поможет крестьянство тем, что предоставит излишек продуктов на нужды армии*. Просто и прямо. Учитывая, что с каждым месяцем помощи требовалось все больше и больше, энтузиазма это нисколько не вызывало. Год был тяжелый, запасов едва хватит зиму пережить, да вот и с посевами надо что-то делать. А где зерно ныне купишь, базар то не то что раньше. Тяжело становилось в ожидании грядущего, потому что красные приходили все наглее и злее, и все больше было плевать на разгорающуюся пожаром грядущую мировую революцию.

Быт столетней давности чуден, наблюдать за ним правда бывает забавно, но, если долго смотреть на ее жизнь современному человеку-скука, поверьте, и еще у нее было много обязанностей, и к тому же работали они в полях с малых лет. Те люди знали цену своего труда, и потому расставаться с излишками зерна никто не стремился, и слушая агитки про очередное повышение продналога, внутри у них нарастало тяжелое чувство, от которого взрослые становились угрюмее. Маленькая Агафья может и была ребенком, но она это все почувствовала, понимала, что происходит что-то плохое.

Она ясно помнит, как пришли солдаты, чей-то голос, кого она не видела из-за роста, на стихийном митинге объявили, что в связи с чрезвычайным положением и недопустимости упадка в Красной Армии из-за недоедания придется так сказать помочь армии, а глядишь в дальнейшем Власть Советов уж точно поможет. Просто оратор не говорил, что из-за отсутствия довольства и поставок, в его дивизии началось бурление из-за крошечного пайка. Война войной, но погибать и питаться краюхой хлеба и водой?

Поэтому деревню попросту оцепили, вынесли что смогли и удалились.

Деревенские весьма так эмоционально выругались, бабы поохали, но благо скотина была на выгуле, а по старой деревенской традиции многие еду спрятать успели, как только солдаты заходили в деревню. Причём солдаты не чурались детей собирать, и настоятельно так говорить, что коли батька спрятал что, то значит он вредитель и враг народа, и другую хрень. Но только никто и подумать не мог батьку заложить красным, все понимали, без еды зиму не протянуть. Но на следующий день неожиданно снова пришли искать съестное красные, и начались игры разума и прятки. В ноябре стало еще хуже-избиения, угрозы и первые расстрелы вредителей, поиски зерна в стенах и подполах. Ходили вместе с местной беднотой, те надеялись, что и им что перепадет. А найдут-не дай бог озвереют от ненависти. Ладно прикладом или ногой, штык-вещь страшная. Дошли слухи, что кое-где красных того уже начали, то бишь хоронят в лесах, так сказать.

Так и тут недалеко такое случилось-пришел в очередной раз небольшой отряд солдатни, сразу рыскать стали, ищейка включилось, нашли у кого-то хлеб и стали зверствовать, но неожиданно были забиты взбунтовавшимися сельчанами, по-тихому схоронены, хотя прекрасно понимали, что их могли за это сдать. Никто тогда это не осудил, не понес доносить, в каждый дом беда прийти может, а то что еще пропали местные бедняки, красные активисты, заявившие что, доложат о случившемся, так уехали куда-то далеко видимо. Семьи то не те что ныне, там и до 8 ртов дойти могло, а то и больше, потому так с активистами и поступили.

С холодами постепенно пришел еще и голод. Злой, сосущий неумолимый голод. За осень закончились припасы на зиму. На базарах вместо еды на прилавках лежало все что можно было выменять на съестное. По главным дорогам скитались толпы бегущих от ужасов Гражданской, там были дезертиры, а потом и просто люд, бежавший от разраставшегося голода. А куда бежать, когда зима на носу?

И началось. Повадились бандиты, что обносили все что могли унести. Воровство и беззаконие. Повальный забив скота, когда же закончился скот, стали есть лошадей, морозы усиливались, соседи стали бояться друг друга, в округе пропали собаки и кошки, все больше людей уходило на весь день поймать какую живность в лесу или найти съестного.

Уехать далеко не получалось-везде, абсолютно везде было так, а где еще хуже. Начали доходить ужасные слухи о том, что доведенные голодом от отчаяния и безумства, съевши все, что доступно глазу и зубу, люди решаются есть человеческие труп и тайком пожирают собственных умерших детей.

И начался голод страшный, с криками и воплями по всей деревне.

Ужасы ужасами, пока в их деревне местный дурной не выкопал от голода умершую девочку, перерубил труп на несколько частей, сложил части тела в чугуны, и стал варить. На запах пришли соседи, так все это и вскрылось. Дурачка прогнали, хотя знали, что не выживет на холоде, но и на одной улице с ним жить боялись, а может и попросту забили на окраине, а всем сказали, что убежал.

Приехавший из голодающего города брат ее отца, видя, что творится, поведал что недалеко, в какой-то станице, собирают лошадиный кал и в свежем виде перерабатывают его в пищу. Раньше, мол, не ели и падаль, потому что это считалось грехом, а теперь подъели все. Что трупоедство развито невероятно. Съедаются не только умершие родственники, но и воруются трупы из амбаров, куда свозятся все покойники в ожидании групповых похорон. Что смертность дошла до 10-12 человек в день. Регистрация смертей при этом не ведется. Съесть человека у многих уже не считается большим преступлением – мол, это уже не человек, а только его тело, которое все равно сожрут в земле черви.

А потом у соседей дети не вернулись, ушли чего поискать в соседние чащи съестного и сгинули. Зиму предстояло пережить тяжелую, и самые маленькие вдруг неожиданно умирали, кто сам, а кому и помогали облегчить муки, были схоронены неизвестно где и без отпевания. Никто и не спрашивал, у каждого в доме страшный вещи происходили.

Постепенно в их деревне прекратился громкий плачь, иногда только слышен вой и смерть. Пухли от голода. Умирали от истощения. Трупы обрезали, мягкие места прежде всего, но не говорили никому. Залезут в амбар куда покойников сложат, нарежут мякоть, больше вот заднюю часть вырезали. А там что вырезать? Там покойник уж высох весь. Смотришь, помер опять кто, значит объедят до похорон. Так ведь знали, но не было жрать ничего. Страшная была картина. Никто не ловил обрезчиков, больно-надо то. Люди сами тогда боялись, что придут к ним домой, и их самих съедят. Из ямы уже таскали прямо мёртвых. Пропал – нету. Страшно по улице было ходить. Такое время было.

Перед смертью маленькая Агафья пошла с голодухи поискать чего в лесок. От голода кружилась голова, и пока бродила, заметила каких-то грязных, похожих больше на зверей невдалеке людей. Только они увидали, что она их заметила-помчались с диким хрустом кустарников, страшно крича, до этого подстерегали явно, Агафья их заметила, когда они уже почти окружили ее.

Просто эти детей ловили. Смотрят – идёт какой-нибудь маленько подходящий, его раз – и куда-нибудь. Нет его больше. Куда пропал? Пропал и пропал. Пропадали тогда массово люди. Где много мужиков, они все-таки боялись ловить, а где пустошь – как пойдут, они раз его. Их как-то за людей не считали. Тогда и власти не было. Какая власть? Знали куда ходить лучше не следует, а где уже совсем страшное происходило, где скитались целые банды каннибалов, съедающих всех, кого поймают.

Так убежала она от совсем спятивших людоедов, они еще больше были истощены и не догнали ее. Слышала, как кричал кто-то вдалеке слово *голодное*, уносимое ветром.

Принеслась с плачем в избу, там исхудавшие матерь с теткой сидят, мать зареванная, кричит не по-христиански это, а тетка желваками играет. Выслушали они ее, да и начала более осведомленная тетка говорить, мол -те, кто мертвечиной питается, помирают, такие страшные делаются. Умирают они в болезни страшной. Они живут, на них внимания как-то не обращаешь, боисся их. Да, боисся. Вдруг станут опять жрать. И они как-то все равно долго не живут, помирают. Хотя едят, но, наверное, им плохо, очень плохо, мучаются… Всё-таки людей едят. Они едят, потом разбегаются кто куда. Бегут в разные места, там ловят.

А ты, Агафушка, молодец что убежала от них, подойди поближе и дай тебя обнять.

Тетка ее обняла руками исхудавшими, мать встрепенулась, а тетка стала руки и ноги щупать, словно растирала, хотя Агафья ничего и не говорила, что замерзла.

Тут в горницу входят несколько мужиков, все молчат, истощённые лица суровы, некоторые слез не держат. Мать верещать стала, кричит, бьется, ее держат, а тетка все говорит, что -Господь наказывает, конечно, кто ж еще? Бог наказывает. Но надо так поступить, надо, ради спасенья, ради семьи, нельзя чтобы остальные умирали с голодухи, лучше так, на ее бульоне продержимся. На бульоне мясном, так уже все делают, это не то что кору варить, так лучше будет. Услышала тогда Агафья, что она самая младшая в семье, что именно она, Агафья, всех в семье и спасет. И внезапно тетка бросилась на нее и стала душить до хрипа, сама плачет и слез не держит, а вокруг все молча смотрели себе под ноги, под рев матери. Мерзость, чудовищно, но сытому в тепле происходящее не понять.

В тот вечер ее унесли в баню, разрубили. Голову перекрестили, поцеловали и похоронили. Тело сварили, и ели, ели, не могли остановиться, обсасывая каждую косточку. Друг другу потом в глаза не смотрели, оправдываясь что все ели людей. Кипучка, крик, слёзы, голод. Что может власть сделать? Что сделает, когда детей как телят кормили в столовой до голода кашей да хлебом, а теперь сами ими питаются. Это трудно представить. Невозможно. Сколько народу померло, кто ж их считал. Как же их сосчитаешь, когда до костей обглодают.

Холод, когда сил нет даже ползти, а во рту шерсть от кошки. Тут и не такое было. А потом еще раз, в 1932-1933 случилось, потом еще раз голод пришел в 1946. Долгое время эта тема вообще была запретной для исследователей. Когда запреты были сняты, появились такие публикации, что истории в стиле *У холмов есть глаза* сказкой смешной покажутся.

Кажется, меня тошнит от этих воспоминаний, а в наушниках как раз играет *Мясо для Бокассы* Автоматических удовлетворителей. Да какого х… Расписной смеется и продолжает песню на свой лад. Чертов безумец.

Переключаю на Мake Your own Kind of music-Mama Cass Elliot, пытаясь не думать о плохом, надо самому переключиться, залипну-ка в телефон.

Чего там в новостях пишут? Какой-то очерк о репортаже про дорогу жизни. Бл*дь, это фееричный 3, 14здец. Нет,3,14здец в вакууме. Оказалось, что репортаж о том, как заасфальтировали какую-то маленькую дорожку, которая до этого была в очень ужасающем состоянии (ну как тут Пельменного не вспомнить). Но называть это дорогой жизни? Делать репортаж, чтобы мой город потом все высмеивали? Нет, у нас не все такие полудурки, но заасфальтировать это и гордо ленточку перерезать перед телевизионщиками, пафосно говоря о дороге жизни? Вы бл*дь в своем уме? Дорога жизни реально в Ленинграде много кому жизнь спасла, а дорожка для тех, кто гуляет с собаками или просто домой спешит явно не тянет на такое громкое название. Позорище, да и только.

Но перед глазами все еще стоят те страшные вечера столетней давности, и мне надо срочно напиться, потому что это невыносимо, не могу, хватит. Кажется, я плачу и люди на меня странно смотрят. А еще тот факт, что желанием девочки по имени Агафьи было жить-делает возможность ей помочь невыполнимым. То есть я буду снова и снова переживать все это, и слушать ее странный говор, слышать, как она плачет, знать, что никак не могу ей помочь. Я ж блин не Девид Блейн, да и как ей собственно сказать, что это невозможно? Пока я не решился, и остальные ей не говоря, что видимо теперь до конца моих дней буду рассказывать кто такие хоббиты и Толкиен, что электричество не опасно, а пицца очень даже вкусно. Агафья никогда не видела Волгу, и я ей ее обязательно покажу. Она будет смотреть на столетние перемены, а я буду смотреть на ужас столетней давности. Словно люди, которые подглядывают с биноклем в соседние дома. Блин, всегда думал, что и за мной кто-то подсматривает.

(Мы за тобой смотрим, и честно говоря это сомнительное удовольствие, ты урод-тут свое вставил Лежебока.)

Я не знаю, как помочь Агафье, и она будет в моей голове всегда. Вспомнил как Ксения в моменты депрессии от таких раздумий говорила мне-В Японии разбитые предметы часто восстанавливают с помощью золота. Видимый недостаток становится уникальной частью истории предмета, он добавляет ему красоту. Вспомни это, когда почувствуешь себя сломленным.

Сегодня нужно будет порисовать, это позволит мне очистить ненадолго разум от столетнего 3,14здеца, это меня успокаивает, тем более мне советуют, как и что рисовать Купец и Отважнослабоумный, а они в этом неплохо шарят, в рисовании.

Следуя внезапно взявшемуся порыву, после воспоминаний Агафьи о ее семейных ужинах, решил хоть как-то сделать ей приятно-и обещаю себе еще раз съездить на Птичку, потому что она очень переживает за того кота и бабульку, которая мне его впихивала. Скорее всего бабульки там уже и не будет стоять, тогда просто подарю Агафье любого другого кота, пусть сама выберет. Понимаю, что делаю глупости, да и шерсть на одежде мало приятна, но раз решил, то пусть, скрашу в ее невеселой судьбе что-нибудь пушистым мудаком, Агафья, по-моему, будет рада. Мне кажется, что на самом деле коты прикалываются, когда смотрят вам за спину и угорают с реакции людей. Мол призраки, буууу. На меня они так не реагируют.

Надо себе все-таки признаться, что нравица наблюдать ее глазами события столетней давности (имею в виду деревенскую жизнь, а не фарш голодных времен). Это как путешествовать во времени и смотреть фильм чужими глазами, и я единственный могу это делать, но теперь мне надо развеяться после этих путешествий в воспоминаниях. Поставил на закачку фильмы Неадекватные люди и Страну Оз, отличное кино между прочим! Блин, я так и не посмотрел второй сезон Гнилых времен, надеюсь, как со всем этим 3,14здецом разберусь, то гляну, надо не забыть.

Снова иду в тот же бар, где пил накануне, сегодня там немноголюдно, какой-то мужик громко всем рассказывает о своей жене. А знаете, попробую с ним поговорить, может интересное что расскажет, тем более что мне надо пообщаться с кем-то живым, видеть его мимику, а другу Мишке звонить пока не могу, поймёт, что у меня есть кое какая наличка и не отстанет, а и напаивать его это сомнительное мероприятие. Лучше послушаю сегодня что несет это пьяный мужик, которого зовут Семен, он рассказывает, как на прошлый новый год он собственно отмечал, купил семье фейерверк и тот с*ка никак не загорался. И как он по пьяни заглянул чо и как там, и как его бл*дь с*ка шарахнуло зарядами именно в тот момент, когда он склонился над соплами проверить чо не работает. Конечно же, стоило ему бесстрашно взглянуть прямо в самую середину этого фейерверка, как еб*уло, он на один глаз ослеп, как его отбросило, и он загорелся, как один из снарядов застрял в перчатке, оплавив дешевую синтетическую рукавицу и выжег кожу до мяса, потом была гангрена и ему оттяпали два пальца. И вправду, на левом глазу бельмо и пальцев не хватает, словно фрезеровщик.

Любитель пиротехники рассказывает мне, что работу не может нормальную найти, а жена его вечно попрекает за безденежье и поносит почем зазря. Слушая его, понимаю, что собственно ничего интересного не услышал, просто он ненавидит свою жену и свою жизнь, испорченную его же пьяной глупостью. Сам виноват, но он не унимается, показывает ее фотографию в телефоне и продолжает мне втирать какая она сволочь и как она неправа.

Мне становиться даже скучно от его соплей, хорошо хоть начал говорить, пьянея словно старый пират (ну похож он на пирата, ему повязку на глаз, деревянную ногу и попугая на плечо- шуткует снова Лежебока), как он пойдет к ней и все изменит на корню. И стал спрашивать меня, что думаю, что сделать надо?

А я что, это его жизнь, говорю, что, если решил изменить что, так вперед, жизнь одна и, если есть хоть какая-то возможность-пользуйся этим без промедления.

Может уйдет наконец то домой, зря я стал его слушать.

А надо ли, вдруг я зря попытаюсь? -спрашивает этот Семен. (Кажется он уже и сам не хочет что-то менять, а скулить по поводу плохой жены – это не выход, слабак-тут Купец, пожалуй, прав)

А я ему в ответ-да мужик, надо менять свою жизнь, я-то знаю каково это, уже нескольким человек помог (хоть и не совсем живым), заработал даже на этом денег и воспринимаю сейчас жизнь заново, когда можно сделать что то достойное, а то у меня прошлые несколько лет-это одно и тоже, только плюс волосы выпадают, зубы желтеют, ничего нового не происходит особо.

Семен еще разок переспрашивает, мол как это, мёртвым помог, я ему говорю, что просто исправил некоторые нюансы из их прошлого, и кажется сам становлюсь благодаря этому лучше, к людям вот стал проще относится, тебя вот слушаю. Он не воспринимает то что я только что сказал всерьез, он просто хочет услышать поддержку в свой адрес.

Да, точно, надо, надо уже наконец то все изменить, хватит-стал он меня зачем-то уверять.

Конечно, ты просто поверь в себя, и все получится, главное иди уже.

Тут он вскакивает, лихорадочно продолжая говорить мне-браток, ты бля веришь в меня, да? Ты ж меня даже не знаешь, спасибо, браток!

Отвечаю ему, что конечно верю, епт, я с тобой, ты ж вроде мужик неплохой, а говно со всяким случается, давай, меняй свою жизнь и все наладится. Он раскраснелся, видимо мои слова его тронули, жмет мне сердечно руку и убегает. Необычное рукопожатие с тем, у кого нет пальцев позволю себе заметить.

Провожаю его взглядом, залипаю в телефон, там новость о том, что депутаты сочли «грубейшим нарушением прав человека» предложение запретить детям чиновников учебу за границей.

(Кстати. Когда ребенок депутата учится в Лондоне на платном, он все равно учится на бюджете- шуткует Революционер)

Кхм, забавный денек, после пары пива думаю, что надо пойти уже, Купец мне напоминает, что пора, точно, обещал ж порисовать. Иду домой, вижу сообщение от чувака со встречи около Медовухи, говорит чтобы я перезвонил как смогу, у него есть интересное предложение, не совсем понимаю что ему от меня надо, ладно, пофиг, на небе появилась полная луна, освещая копошащегося археолога в помойке, вспоминаю как Боярышник так же проводил раскопки, надо не забыть кота Агафье еще подарить, и вот снова сажусь и рисую, Отважнослабоумный говорит мне что нарисовать, а Купец говорит как правильно класть тени, как создавать холодные и мягкие оттенки, и по моему мне это даже нравится, только долго это и муторно. Собственно, так я и засыпаю, за столом около кисточек, припитый, хотя может я красками надышался просто.

(спустя пару часов)

Бл*дь!! С*ка!! Да какого хрена, почему это со мной происходит? Когда я уснул, мне приснилась она, эта чертова сумасшедшая, тянущая ко мне свои руки, улыбаясь и сверкая черными глазами. Будь я помладше, то вообще бы напрудил в штаны под себя от такого сна. Все дело в том, что мне приснилась за каким-то хером любимая Юродивого, а эта девушка любого бл*дь напугает, особенно отчетливо зазывая-*Иди ко мне, скорее иди, любимый рядом только был бы, мы навсегда повязаны и скреплены*.

И все бы ничего, всем кошмары снятся, только вот ее безумные черные глаза на восковом лице все еще стоят передо мною. И руки, эти жуткие покусанные руки, выглядят крайне отвратительно. Я никогда эту поехавшую не видел в жизни, только в воспоминаниях Юродивого, но почему-то сегодня она мне приснилась, ходила за мной, кричала всякое, и я наложил из-за этого кирпичей. Даже когда проснулся, думал, что если закрою глаза, то снова ее увижу, или если поверну голову, а она рядом лежит и улыбается и я на самом деле еще сплю. Бля бля бля.

А теперь обо все по порядку, потому что в памяти всплывают моменты из жизни Юродивого и мне предстоит опять это все увидеть.