Красное бедствие. Раскол

Райордан замер в уродливой, гротескной позе, но не смел пошевелиться: мать обнимала его. И на этот раз все происходило наяву, а не во сне.

«Надо же, она совсем крошечная», – раздался удивленный голос в голове Рая.

И как он мог забыть, что ростом был обязан именно матери? Лорд Абботт и Йель из другой породы – высокие, статные. Люди, на линиях жизни которых Мастер высек руны «величие» и «сила».

На линии жизни Райордана он, должно быть, оставил лишь одну метку: «разочарование».

В светлых волосах матери Рай разглядел серебряные пряди. Она старела. Суровую Мартильду настигло время.

Он обнимал ее осторожно, словно мог сломать. Сквозь слои одежды Рай чувствовал биение ее сердца, быстрого и яростного, словно у крошечной птички. Даже ее тело казалось сложенным из птичьих костей: тонких, легких, почти ничего не весящих. Если бы Рай захотел, он бы с легкостью поднял мать и закружил ее, пытаясь этим глупым, безотчетным поступком выразить все, что чувствовал.

Но он не смел.

Суровая Мартильда, Ледяная леди – так ее прозвал народ. И пусть все эти годы в памяти Райордана хранился искаженный образ матери, сталь, из которой отлит ее хребет, он не выдумал: в этом хрупком, крошечном теле заточена воля, которой хватило бы на десяток лордов и леди.

Мать отстранилась первой. Райордан решил было, что на этом все закончится, но нет: холодные ладони Мартильды обхватили его лицо, а взгляд удивительных глаз, похожих на два куска звездной породы, падающей порой с ночного неба, вгрызся в лицо.

Что мать видела в его глазах? Могла ли узнать, сколько всего пришлось вынести сыну за время скитаний по Фокасу?

– Райордан…

Его имя сорвалось с ее губ и повисло между ними густым облаком пара. Подбородок Рая задрожал.

Любимым наказанием матери всегда было молчание. Когда Райордан оступался, совершал какую-то глупость, когда его шалости заходили слишком далеко, Мартильда просто переставала с ним говорить. И даже спустя долгие дни и недели пытка не прекращалась: вернув сыну привилегию общаться с собой, Мартильда отказывалась называть его по имени. До того как отец вышвырнул Рая из крепости, он не слышал своего имени из уст матери больше двух лет.

– Вам лучше вернуться внутрь, госпожа. Ваши легкие…

Единение матери и сына не осмелился нарушить даже лорд Абботт, но служанка, склонившаяся так низко, что ее коса коснулась заснеженного порога, решилась подать голос.

– Верно, – выдохнула леди Мартильда. – Пойдем домой?

Домой.

Неужели… Неужели спустя столько лет он снова мог называть Хладную Крепость домом?

Райордан взял мать за руку и вошел под мрачные своды. Магия исчезла: он снова слышал лай собак, скрип снега под сапогами отца и брата, голоса слуг. Но этот миг безмолвного единения останется в сердце и памяти Райордана навечно – он чувствовал это.

– Ты еще помнишь, где твои покои?

Лорд Абботт стряхивал снег с волос, стараясь не смотреть на жену и старшего сына.

– Мои покои? Я думал, ты давно превратил их в кладовку или что-то вроде того, – не удержался от колкости Райордан.

– Проводи его, Йель. – Отец умело проигнорировал выпад. – Лая, отведи леди в ее покои.

Мать нехотя отпустила руку Рая, он снова посмотрел на нее и вдруг увидел то, чего не заметил на улице: мертвенно-бледное лицо, обескровленные губы и синюшные круги под уставшими глазами.

– Что…

– Потом. Уведи его, Йель, – приказал отец.

Брат скромно поклонился леди Мартильде, взял Райордана под руку и едва ли не силой заставил идти к лестнице.

– Расстегни шубу. Здесь жарко, – сказал Йель, увлекая Рая за собой.

– Что с моей матерью? Нет, подожди!

Они остановились в темном переходе между лестницей и коридором, ведущим, насколько помнил Рай, к библиотеке и кабинету отца. Йель потупился и молчал.

– Расскажи мне, – потребовал Рай.

– Может, она сама расскажет…

– Йель!

Вымученно улыбнувшись, брат пробормотал:

– Знаешь, иногда я жалею, что отец вынудил нуад даровать мне способность говорить.

Райордан ничего не ответил, лишь продолжил сверлить Йеля взглядом.

– Леди Мартильда больна. Она…

– Почему отец не приказал нуадам исцелить ее? – перебил Рай.

– Либо я, либо она. – Йель отвел взгляд. – Таким был уговор. Отец выбрал…

– Наследника, – снова прервал брата Райордан.

Он не понимал, что чувствует. На одной чаше весов замер глухонемой от рождения брат, который когда-то был для Рая целым миром, на другой – холодная, деспотичная мать, которая не сказала ему и десятка добрых слов за все детство. Казалось бы, выбор очевиден, но…

– Мне так жаль…

Йель обнял его и уперся острым подбородком в макушку. Потеряв остатки достоинства, Рай прижался к нему и закрыл глаза.

«Хорошо хоть не разрыдался, слабак», – прошипел внутренний голос.

– Ты дрожишь. Пойдем, я прикажу приготовить для тебя ванну, – тихо сказал Йель.

– Это не от холода, – пробормотал Райордан, отстраняясь. – Многое изменилось за эти годы, да?..

– Но не твоя спальня. Отец запретил слугам прикасаться к вещам. Даже брошенная тобой рубашка так и лежит на полу у камина. – Губы Йеля тронула улыбка.

– Не может быть.

– Пойдем, я покажу.

И Рай пошел.

Брат не солгал: рубашка действительно лежала у камина – пожелтевшая и покрывшаяся темными пятнами.

«Совсем как мои воспоминания», – подумал Райордан, выпрямившись.

Он обвел взглядом мрачную комнату и покачал головой: следы его пребывания остались повсюду. Пятно на столе от пролитого вина, так и не заправленная постель, распахнутый сундук, щерившийся темной глоткой…

– Почему он запер спальню?

Вздрогнув, Йель отошел от пыльного окна и пожал плечами. На его лице застыла виноватая улыбка.

– Я никогда не спрашивал.

– Думал, отец сожжет все, что имеет ко мне отношение.

– Вы плохо расстались, но он… Он никогда не был настолько плохим человеком, как тебе казалось, Рай.

– Наш отец? Не был плохим человеком? – Райордан скривился. – Я запомнил его жестокосердным тираном.

– Ты был юн. В этом возрасте нам всем кажется, что родители – воплощение зла. Отец всего лишь пытался вырастить из тебя лорда Большого Дома. Как умел.

– У него дерьмово получалось.

– Возможно.

– Ты что, на его стороне? Тебя отняли у матери!

– Я не помню ее.

– А что насчет Мартильды? Сколько раз она пыталась тебя убить?

– Несколько. В детстве это ранило меня, но теперь… Пожалуй, я могу ее понять.

Усевшись на покрытую пылью кровать, Йель долго размышлял, прежде чем продолжить.

– Она не могла подарить Дому наследника, много лет ее опаивали лекарствами жрецы и лекари в надежде победить женскую хворь, а после, когда все мучения остались позади и родился долгожданный сын, отец привел рыжего бастарда. Еще и ущербного. – Йель мягко улыбнулся, словно искренне понимал горе мачехи и сочувствовал ему. – Мартильда была разбита. Даже не разбита – растоптана.

– Ты вырос, но остался тем же добрым мальчишкой, – тихо сказал Райордан. – Откуда в твоем тщедушном теле взялось место для такого большого сердца?

– Тщедушном? Ты, видно, не заметил, что я выше тебя на добрых полторы головы и шире в плечах, братик.

Рай ухмыльнулся.

Тогда, в далеком сером детстве, Йель не называл его по имени. В каждой записке, написанной округлым детским почерком, можно было найти мягкое, нежное «братик».

– Знаешь, почему я называл тебя именно так? – вдруг спросил Йель, с трудом сдерживая смех.

– Потому что я твой брат, очевидно?

– Потому что не умел писать твое имя! Видят боги, мне стоило немалого труда освоить грамоту, но «Райордан»… Мартильда даже здесь умудрилась насолить мне.

Пока Рай смеялся, Йель поднялся с постели и поморщился.

– Здесь нужна хорошая уборка. Прикажу…

– Не нужно. – Отсмеявшись, Рай смахнул выступившие слезы. – Может, займемся этим сами?

– Уборкой? – Глаза Йеля распахнулись от удивления. – Ты серьезно? Райордан из Дома Ледяных Мечей, прославленный вор, владелец игорных домов, которому задолжала добрая половина богачей Дома Золота и Камней, предлагает мне заняться уборкой?

Рай пожал плечами, снял шубу и повесил ее на торчащий из стены крючок.

– Знаешь, пока я пытался стать «прославленным вором», мне пришлось научиться жить без помощи слуг. Уборка расслабляет. Помогает привести мысли в порядок.

Хмыкнув, Йель уточнил:

– Ты точно мой брат? Я помню тебя другим. И в отчетах шпионов отца ты тоже был… другим.

– Умею удивлять, правда?

– Еще как!

Они смотрели друг на друга, и на уставших после долгого путешествия лицах расцветали улыбки. Райордан чувствовал, что в груди зарождается что-то… странное. Что-то напоминавшее надежду.

– Хорошо. Тогда я прикажу…

– Йель, тебя развратила роль наследника Большого Дома. – Покачав головой, Рай продолжил: – Никаких приказов. Мы сами пойдем вниз, возьмем ведра, тряпки, метлы… И займемся уборкой.

Ему нравилось наблюдать за тем, как эмоции на лице младшего брата сменяют друг друга.

– Слуги будут в ужасе, – только и сказал Йель, вешая верхнюю одежду на крючок.

– Люблю приводить людей в ужас.

Они спустились на первый этаж и направились к крылу, в котором жили слуги. Райордан разглядывал темные каменные стены и вдыхал запах, который, как ему казалось, он давно забыл.

Запах дома.

Запах, окружавший его всю жизнь.

Запах, впитавшийся не только в одежду и кожу, но и в память, терзавший его по ночам все эти безумные, одинокие годы.

– Я могу вам помочь?

Служанка сложила руки и поклонилась, всем своим видом выражая покорность и желание угодить. Райордан отвык от этого, ему захотелось взять женщину за плечи и заставить выпрямиться. Это выглядело унизительно.

– Нам нужны ведра, тряпки, метлы… – Йель посмотрел на Райордана, словно желая убедиться, что тот не передумал. – Все, что необходимо для уборки.

Служанка недоверчиво смотрела на него и молчала.

Рай хмыкнул и подтвердил:

– Ты не ослышалась.

– Но, милорд… – Служанка говорила осторожно, тщательно подбирая слова. – Мы с радостью приведем ваши покои в порядок, если вы дадите нам немного времени. Мы не знали, что вы вернетесь и…

Не выдержав, Райордан приблизился к женщине, положил ладонь на ее плечо и мягко улыбнулся.

– Молодой лорд вернулся и желает самостоятельно сделать уборку в покоях, чтобы воскресить детские воспоминания. Неужели ты станешь осуждать его за это?

– Нет! Конечно, нет, милорд! Я бы никогда…

– Вот и прекрасно. Ведра, метлы, вода и тряпки. Пожалуйста.

Как только служанка скрылась в полумраке коридора, Йель тихо сказал:

– Ты действительно изменился.

– Ты тоже. Я оставил в замке трогательного мальчишку с открытым сердцем, а сейчас вижу перед собой уменьшенную копию отца, – заявил Рай.

– Осуждаешь меня?

– Ничуть. Ты был ребенком, и отец вылепил из тебя то, что ему было нужно. Еще один кусок звездной породы – ледяной, бесстрастный и высокомерный.

Йель резко приблизился и навис над Райорданом. Прищурившись, он потребовал:

– Возьми свои слова обратно!

– Пожалуй… нет. – Рай хитро улыбнулся. – В наказание за грех высокомерия я требую твоего полного подчинения во время уборки! Может, это спустит тебя с заснеженных вершин на землю.

Йель легко толкнул его в грудь, но заметно расслабился, когда понял, что все эти слова всего лишь братские шутки.

– Я пытался сохранить свое сердце, – тихо сказал он, отступив. – Но отец отчаянно желал поместить его в ледяную клетку.

– В которой заточено его собственное, – добавил Рай. – Я знаю, Йель. Со мной он пытался проделать то же. Но еще я знаю, что ты совсем не такой, как лорд Абботт. Ты пошел в мать, кем бы она ни была.

Едва заметно улыбнувшись, Йель кивнул.

– Невозможно превратить солнце в луну, – тихо сказал Райордан. – Как бы сильно отец этого ни хотел.

Вернувшаяся служанка вручила им метлы и смущенно попросила:

– Хотя бы позвольте кухонным мальчишкам принести воду.

– Хорошо, – сжалился Рай. – Но побыстрее.

Йель подхватил ведро, наполненное тряпками, и тяжело вздохнул.

– Если бы я знал, чем ты заставишь меня заниматься…

– Брось, я тебя не заставляю. – Рай нахально щелкнул его по носу. – На самом деле ты в восторге от того, что тебе предстоит провести несколько часов в компании брата, который повидал мир за пределами этой ледяной пустоши.

– Видят Трое, ты абсолютно прав, – снова притворно вздохнув, Йель хмыкнул. – Пойдем. И надеюсь, об этом никто не узнает.

– О, поверь мне, слухи уже расползаются по замку.

– Ты выглядишь поразительно довольным этим фактом.

– Конечно, я доволен! Огорчает только то, что я не увижу лицо отца, когда ему донесут об этом.

Поднимаясь по лестнице, Райордан услышал тихий смех Йеля и не смог сдержать улыбку.

Рай не лукавил – за годы скитаний он успел привыкнуть к простой жизни, и уборка перестала пугать его. Даже выкупив игорные дома, он продолжал помогать содержать их в порядке до тех пор, пока участие хозяина не стало выглядеть странно.

Йель же казался растерянным, когда кухонные мальчишки принесли ведра с теплой водой: он застыл у двери в нерешительности, словно не понимая, что делать дальше.

– Закатай рукава, – посоветовал Райордан. – Если хочешь, можешь переодеться.

– Нет, я… Эта одежда и так достаточно грязная после путешествия, так что… – Йель медленно закатывал рукава, не глядя на брата. – Кстати, об этом… Что мы будем делать дальше?

– С чем? – Рай обвел взглядом комнату и вздохнул, заметив паутину в углах.

– С демонами. С войной.

Говорить об этом Райордану не хотелось. Он надеялся отвлечься от нависшего над их головами хаоса, погрузившись в привычную рутину, но…

– …сложно не замечать кровожадных тварей, заполонивших небо…

– Что?

– Ничего. – Рай встрепенулся. – Мысли вслух.

Он намочил тряпку и провел ей по столешнице. Уродливые серые клубы пыли потянулись за его рукой, и Рай поморщился.

– Отец займется этим, я думаю. И тебе нужно быть рядом с ним, чтобы ничего не пропустить.

Краем глаза он заметил Йеля, брезгливо размазывавшего пыль по окну.

– Прополощи тряпку.

– Рядом с отцом должен быть ты.

– В каком смысле? – Рай нахмурился и отвлекся от столешницы.

– Ты наследник Дома. – Йель продолжал возить тряпкой по стеклу, игнорируя факт, что делает только хуже. – Твое место рядом с лордом.

– У тебя дерьмовое чувство юмора.

– Я не шучу. – Перестав мучить окно, Йель повернулся и бросил тряпку в ведро. – Отец позволил тебе вернуться. Если ты будешь вести себя подобающе…

– Ай, заткнись.

Рай отмахнулся от слов брата и раздраженно закатил глаза.

– Я не хочу вести себя подобающе, понятно? Не хочу снова надевать этот проклятый ошейник, ледяной, как сердце моей матери.

– Рай!..

– Что? Ты надеялся, что я вернусь и мы заживем большой и дружной семьей? Что я снова нацеплю цвета Дома, что отца перестанет передергивать каждый раз, когда он меня видит?

– Его не передергивает.

Рай скривился.

– Ты видишь только то, что хочешь видеть, – бросил он.

– Ты тоже.

Они сверлили друг друга взглядами до тех пор, пока Рай не сдался и не схватился за метлу. Его движения были резкими и неестественными, он сжал деревянную ручку с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

– Ты думаешь, что все эти годы тебя ненавидели? Что отец был рад избавиться от тебя, верно? – вкрадчиво спросил Йель.

– Не твое дело.

– Брось, я ведь твой брат.

Рука Йеля легла на ручку метлы, вынудив Райордана прекратить остервенело подметать.

– Чего ты хочешь?

– Чтобы вы поговорили. Чтобы ты понял, что отец скучал по тебе.

– Я больше не глупый юнец с мягким сердцем, мне не нужны ни его любовь, ни признание! – выпалил Райордан.

– Зато ему нужен сын, – мягко ответил Йель.

В глубине его глаз пульсировало желание примирить дорогих людей, и сердце Райордана сжалось от нежности, но усилием воли он затоптал порыв согласиться с братом и гордо вскинул подбородок.

– Ни за что.

– Вы так похожи! Два непроходимых идиота и упрямца! – выпалил Йель. – Отцу нужен законный наследник, он не простит себя, если во главе Дома встанет бастард! А Мартильда? Она просто не переживет такого унижения!

– Чем плохи бастарды?

– Буквально всем!

Йель принялся мерить покои шагами, нервно теребя выбившийся из-за пояса край рубашки.

– Честь – вот что имеет значение для твоих родителей! Представляешь, что чувствует отец, когда думает о том, что напишут о нем летописцы? «Лорд Абботт передал титул незаконнорожденному сыну, мать которого была, должно быть, портовой девкой!»

– В землях нашего Дома нет порта, – вяло напомнил Рай.

– Да какая разница? – Йель всплеснул руками. – История вашего рода будет запятнана!

– Ему стоило подумать об этом до того, как он притащил тебя в Хладную Крепость.

Слова сорвались с языка раньше, чем Райордан успел их осмыслить. На его глазах лицо Йеля покраснело так сильно, что веснушки на носу и щеках исчезли.

– Прости, я не это…

– Ты прав, – выдохнул брат. – Ему не стоило привозить меня сюда, но что сделано, то сделано. И я прекрасно знаю свое место, если ты…

Сделав большой шаг вперед, Рай вцепился в воротник рубашки Йеля и прошипел:

– Твое место рядом со мной. Рядом с отцом. За семейным столом. И даже на нашем трижды проклятом семейном древе. И именно ты должен стать лордом Дома Ледяных Мечей, потому что иначе я продам земли, а на вырученные деньги отправлюсь на Большую Землю.

Робкая улыбка тронула губы Йеля.

– Ты так не поступишь, – пробормотал он.

– Еще как поступлю! Видят Трое, эта проклятая ледяная пустошь мне не нужна! – выпалил Райордан.

Выпалил и тут же понял, что соврал.

Нагло, дерзко, глядя в самые преданные в мире глаза.

Если отец решит вернуть его в семью, если позволит ему снова стать наследником, Райордан никогда не предаст его доверия. Потому что его продажное сердце еще не забыло, что такое честь семьи.

– Дерьмо… – пробормотал Рай, отступая.

– Ты верен Дому, – тихо сказал Йель. – Поэтому ты не задумываясь принял предложение отца на Солнечном Пике. Твой дух желал вернуться сюда, Рай. Твое сердце тоже слышит песнь Хрустальной Башни.

Йель взял руку Райордана в свою и положил пальцы на тонкие переплетения вен на его запястье.

– Под твоей кожей холод, Рай. Твое сердце замедляется, повинуясь песне. Ты снова становишься частью своей родины.

О влиянии Хрустальной Башни на всех жителей земель Дома Ледяных Мечей знали только члены правящей семьи и целители. Резонируя с песней, сердца людей бились в унисон, создавая целительный гул, дарующий долголетие, выносливость и способность легче переносить болезни. Но это не все: резонанс с песней Хрустальной Башни исцелял раненых, и чем больше людей находилось вокруг, тем быстрее затягивались раны.

Башня научила суровый народ держаться вместе: не будь ее, предки Райордана погибли бы, едва начав строить первое поселение в этих неприветливых землях.

– Я слышу ее зов, – тихо признался Рай, глядя на пальцы Йеля, сдавившие запястье. – Этот… звон. Он звучит каждое мгновение.

– Но не раздражает, – добавил брат. – Это часть нашей жизни, как и вечная зима.

– Почти вечная. – Губы Рая растянулись в улыбке. – Там, ближе к границе, очень красивая весна.

Сказав это, он прикусил губу, смутившись сквозившей в голосе мягкости.

– Я бы хотел ее увидеть.

В глазах Йеля не было насмешки, только робкое желание понять.

– Должно быть, ты помнишь меня совсем другим, – тихо сказал Рай. – Но, если честно, ты тоже немного изменился.

– Немного? – Рыжие брови Йеля насмешливо изогнулись.

– Я оставлял здесь лопоухого карапуза, а теперь…

– Уже тогда я почти догнал тебя в росте!

– Ложь!

Напряжение спало. Йель притворно возмущался, Рай парировал, но делал это беззлобно и невпопад: его мысли звенели, резонируя с Хрустальной Башней, а сердце замедлялось, словно кровь вдруг стала густой и тягучей.

«Моя земля узнала меня, – понял Рай. – Она пытается снова сделать меня своей частью».

Сердце тоскливо заныло, взгляд затуманился от слез.

«Выходит, я действительно скучал по этой проклятой ледяной пустоши».

– Положи. Ты разводишь еще большую грязь! – Рай вырвал тряпку из рук Йеля. – Просто возьми метлу и избавься от мусора на полу.

– А что насчет отца? – будто бы невзначай спросил брат, послушно отходя от окна.

– Так или иначе, нас ждет долгий и тяжелый разговор, – посерьезнев, ответил Рай. – Солнце скрыл клубящийся мрак. Мир погрузился в вечные сумерки, и, если мы ничего не предпримем… Демоны опустошат континент.

– Грядет война?..

– Бойня. – Рай стиснул зубы и сорвал с кровати пыльное покрывало.

Глава 3

Боль. Агония. Выжженные вены пульсировали днем и ночью, напоминая о том, чего она лишилась и чего еще лишится в будущем. Там, где была искра, теперь зияла дыра, а там, где была верность Дому, остался лишь горький пепел.

Теперь Хести понимала, почему мать часто выглядела так, будто до смерти осталось три вздоха: Верховная выпивала жриц своего Круга. Медленно, методично, но неотвратимо. Она позволяла восстанавливать силы, но утолить ее жажду не мог никто.

Их привезли на постоялый двор неподалеку от порта. По плану Верховной они должны были отправиться в Запретный Край на рассвете, поднявшись на борт корабля. Хести не сомкнула глаз – металась из угла в угол в крошечной комнате и замирала каждый раз, услышав шаги. Она боялась, что дверь откроется и на пороге появится Верховная, пожелавшая в очередной раз пополнить свой магический резерв за ее счет.

Эта ночь – последний шанс сбежать. Как только они взойдут на борт корабля, пути к отступлению будут отрезаны.

«Зато я смогу утопиться», – подумала Хести, нервно теребя манжет мантии.

Она должна была сбежать раньше, должна была подумать о себе, о своей жизни, которую Верховная поглощала вместе с ее силой, но…

«Проклятый калека. Тупой, бесполезный, беззащитный кусок… человека».

Пнув сундук, Хести зарычала и метнулась к окну. Распахнув ставни, она замерла в нерешительности.

Может, ей удастся сбежать. Может, жрицы даже потеряют ее след. Но Верховная не простит предательства. Калека ей не нужен, но она убьет его, просто чтобы причинить Хести боль.

«Грядет война. Калека все равно умрет, верно? Он не в состоянии позаботиться о себе, воин из него скверный. Рано или поздно демоны доберутся до него».

– Но я могла бы его защитить…

Запустив пальцы в волосы, Хести отступила от окна. Она никак не могла принять решение.

Сбежать сейчас – значит принудить Верховную отправить прихлебателей на поиски калеки. Остаться – подписать приговор самой себе.

– Как же я все это ненавижу… – прорычала Хести, перелезая через узкий подоконник. – Жизнь – это вечный выбор между двумя зловонными кучами дерьма.

Она спустилась на землю, держась за крепкие лозы, обвившие стены. Думать времени не было – каждая мысль заставляла ее все глубже погружаться в пучину отчаяния. Единственное, в чем Хести была уверена, – она хотела жить. Отчаянно, безумно, как утопающий, готовый совершить что угодно, лишь бы успеть сделать еще один жадный вдох.

Накинув на голову капюшон, она побежала прочь от постоялого двора, держась в густой тени домов. Может, калека и стал для нее кем-то бо́льшим, чем просто мужчиной, с которым она делила постель, но собственная жизнь для Хести стоила дороже разбитого сердца.

«Мать могла бы гордиться мной. Перед лицом мучений и возможной смерти я выбрала себя, а не любовника. О Лагоса, я такая же бессердечная сука, как и ты», – с отвращением думала Хести, ныряя в очередной переулок, провонявший рыбой, по́том и мочой.

Портовые города – язвы на теле Фокаса. Точки притяжения ублюдков, воров, преступников, решивших сбежать подальше, сев на корабль. Вечная грязь, мухи, бездомные, спящие у фонтанов с позеленевшей водой, – все это вызывало брезгливость и желание убраться подальше как можно скорее. Старые портовые девки, заманивавшие припозднившихся путешественников дряблыми бедрами, жулики с краплеными колодами карт, загоревшие до черноты живодеры, предлагавшие погладить едва живых обезьян и попугаев, – Хести бежала мимо, задерживая дыхание, чтобы не чувствовать вони давно немытых тел и перегара. Радовало ее одно: в таких городах никому не было дела до нуады, мчавшейся прочь от туманного грядущего.