скачать книгу бесплатно
«Относительно гармонии, сказанной Гриневичем, ты не выступил, это дает право говорить, что в тебе доля оппозиционности есть,» – заметили ему. Только сейчас, на чистке, Кутузов? сказал, что «это является ошибкой. Он раньше не признавал, а сейчас признал»[331 - Там же. Л. 65, 68.].
«О гармонии Гриневича? я не говорил, – отнекивался Кутузов?. – Он путал, а я его не оправдывал»[332 - Там же. Л. 69 об.]. Гриневичу? надо было все разъяснить, «внушить», чтобы он по окончании вуза смог стать «красным специалистом». «Товарищеского исправления со стороны организации нет».
Секретарь партячейки механического факультета Усатов? защищал строгость партбюро: «Гриневич? старый член, а <…> на поворотах у него шатания, <…> ставит межклассовые интересы, а в голове туман. <…> На ошибки Гриневича? напоминали несколько раз»[333 - ЦДНИ ТО. Ф. 77. Оп. 1. Д. 130. Л. 70.].
«Т. Усатов?, – возражал Дульнев?, – от такого идеологического воспитания надо бежать подальше. Его вы изучали только на собраниях. Не было той системы воспитания, которая нужна».
«У т. Гриневича? есть разброд в мозгах, надо его послать на производство», – добавил еще кто-то. Федоровский? заметил, что у Гриневича? «очень плохо построена речь. Если у человека есть система мысли и если он на практике проводит это, то это уклонист»[334 - Там же. Л. 94.].
Гриневич? пытался продемонстрировать рост своего политического сознания: меня-де легко критиковать, «потому что я много и откровенно говорю. Партизанщина у меня была, это и сказала мне вот [эта] настоящая чистка, настоящая вправка мозгов»[335 - Там же. Л. 70.]. «По борьбе с левыми многие наживают политический багаж», – говорил он, намекая на скрытые махинации своих врагов[336 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 254.].
Николаев? тоже сетовал на силу привычки в отношении бывших оппозиционеров: «В каждой ошибке и обмолвке видят теоретические обоснования, подготовленность к выступлению и т. д., как пример <…> обвинение Гриневича? в правом уклоне» и его последующее исключение из партии. «Пролетарская революция не является задачей дня, так как капитализм вступил в новую фазу», – с этим Николаев? соглашался, но предложения использовать германскую социал-демократию он считал «неправильными». Тут Гриневич?, указывавший, что «с фашистами она не слилась, а борется против фашизма», ошибался[337 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 2318. Л. 14.].
«Считаю ошибкой исключение тов. Гриневича? из партии», – отчеканил Кутузов?. Да, «он был плохим моим попутчиком, и здесь не может быть никакого сочувствия к нему как к оппозиционеру». Но дело не в этом, а в том, что «правые уклоны прикрепляют как бандероль. Не следует перебарщивать, врать не нужно». «Я свое отношение к правому уклону выявил <…> и считаю, что сомнений у меня нет». Лопаткин поддержал его: «Приписать т. Кутузову? поддержку Гриневича? как правого уклониста нельзя», и «идеологическую неустойчивость по этим фактам приписывать ему тоже нельзя». «Я бы не сказал, что у Кутузова? есть этот уклон», – признал Кликунов?, которого уж точно нельзя было заподозрить в симпатиях к Кутузову?[338 - Там же. Д. 1795. Л. 64–66.].
На чем же основаны утверждения членов партбюро, что он недооценивает «борьбу с правым уклоном», «оторвался» от этой борьбы? – спрашивали у Кутузова?. Тот отвечал: «Основана на легенде. Относительно отрыва не было этого, <…> не вижу никаких оснований, которые бы давали право утверждать это». Да, имела место «маленькая ошибка с проработкой, в смысле соотношения теории и практики. <…> Я предлагал 40% практики и 60% теории, Главное Управление профессионального образования – 50% и 50%. <…> Я думаю, что в этом вопросе не нарушил партийной установки, за рамками бюро нигде больше не повторял. Тов. Усатов? считает, что это тоже ошибка, но разве это значит, что я не согласен с генеральной линией партии?»[339 - Там же. Л. 64–69 об.]
О взаимопонимании между Кутузовым? и партийным бюро говорить, конечно, не приходилось. Кутузов? старался использовать разговор о «правом уклоне» против руководства института, бил своих гонителей их же оружием. «Солидарности» с правым уклоном, «принципиального примиренчества» в СТИ не было, соглашался он, но в практике руководства он углядел «нечуткость» к засилью «чуждых элементов», а также «несогласие некоторых товарищей» с пролетаризацией вуза[340 - Там же. Л. 61.]. Главной бедой, однако, был «зажим самокритики»[341 - Там же. Л. 70.].
«Самокритика» была новым термином, новым ритуалом в дискурсе партийных низов. Родившись вместе с первой пятилеткой, самокритика определяла установки в отношении того, что надо было говорить и что делать. Превращая нэповские теории баланса в анафему, самокритика подталкивала партийцев к продолжению и развитию революции, усиленному и бескомпромиссному поиску классового врага. Согласно марксистской теории этого времени, движение вперед не могло быть вызвано ничем иным, кроме как классовыми противоречиями, – только через них пролетарии могли прийти к новым успехам.
В своем обращении от 2 июня 1928 года ЦК призвал все силы партии и рабочего класса развернуть самокритику «сверху донизу и снизу доверху», «не взирая на лица». Самокритика была нужна, чтобы бороться с элементами разложения в партийных рядах. Бюрократы и «перегибатели» были бы разоблачены еще раньше, если бы верхи прислушивались к сигналам, которые шли снизу, от рядовых коммунистов. Сталин? писал в «Правде»: «Лозунг самокритики не есть нечто мимолетное и скоропреходящее. Самокритика есть особый метод, большевистский метод воспитания кадров партии и рабочего класса вообще в духе революционного развития»[342 - Сталин И. В. Против опошления лозунга самокритики // Сталин И. В. Сочинения. Т. 11. М.: ОГИЗ; Государственное издательство политической литературы, 1949. С. 362.].
Троцкий? же продолжал насмехаться над лозунгами Москвы: «Еще я хотел спросить у вас, не можете ли вы мне объяснить, что значит осуществлять „лозунг самокритики“. Что есть самокритика? Надо ли сие понимать буквально, т. е. критика самого себя, или духовно, т. е. в смысле возможности критиковать начальство. Если принять за руководство сей последний смысл, тогда никакого лозунга не получается, ибо в желании критиковать и в потребности критиковать недостатка нет, а дело, так сказать, в возможностях. „Лозунг“ посему должен был бы быть не „самокритика“, а возможное упразднение тех перегибателей, кои сию самокритику неизменно ссылают этажом пониже»[343 - Троцкий Л. Д. Дневники и письма. С. 62.]. Вскоре Троцкий? обнаружил, что новая эпоха отрицает индивидуализм и ее базовая социальная единица – это не один взятый в изоляции индивидуум, а производственный коллектив. Сталин? подчеркивал, что на базе самокритики партийные активы наделяются властью критиковать кого угодно: «Существует июньское воззвание ЦК (1928), где прямо говорится о том, что развертывание самокритики может превратиться в пустой звук, если за низовыми организациями не будет обеспечено право смещать любого секретаря, любой комитет». В этом смысле «самокритику» надо было понимать как «критику своих», а не «критику себя самого»[344 - Сталин И. В. Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКП(б): Речь на пленуме ЦК ВКП(б) 19 ноября 1928 г. // Сталин И. В. Сочинения. Т. 11. М.: Политиздат, 1947. С. 362.].
Ляпин? собственными ушами слышал рассказы Сталина? о том, что коммунисты «из?за боязни портить добрососедские отношения» отказывались от самокритики: «Один, скажем, сделал ошибку, другой не хочет указать на эту ошибку, вскрыть ее, считая, что он сам может ошибиться и ему сойдет без каких-либо неприятностей. Не такими должны быть большевики. Они никогда от самокритики не отказывались и не откажутся. Только в условиях самокритических деловых оценок мы можем строить наше хозяйство, строить социализм. Семейной обстановке не место в наших рядах, в наших товарищеских взаимоотношениях». ЦК возложил на контрольные комиссии создание условий, способствующих «развитию здоровой самокритики»[345 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 1. Д. 705. Л. 33, 113.].
Концепция самокритики разрабатывалась на всех этажах партийной иерархии, поскольку толкование этого термина оставалось не совсем ясным. На бюро Сибирского крайкома партии первый секретарь Роберт Янович Кисис? рассуждал вслух:
Что означает самокритика руководящих партийных органов? Она означает, во-первых, борьбу за правильную, генеральную линию партии, борьбу со всякими искривлениями, всякими уклонами и шатаниями в партийном руководстве, и во-вторых, она означает жестокую борьбу против всякого политиканства, против всяких склок. Ибо поставить партийный аппарат под удар действительно массовой самокритики означает вычистить из него склочников и политиканов и всех тех, кто будет хвастаться, превращать партаппарат в орудие скрытничанья и «ликвидирования».
Кисис? выражал уверенность, что «самокритика учит и научит руководителей партийных комитетов и вообще партийных работников умению подчинить свои личные симпатии и антипатии, личные настроения интересам партийной организации, интересам дела». Воодушевленный такими словами, Томский окружком 4 октября 1929 года дал сигнал к тому, «чтобы все силы были подняты на борьбу с явлениями оппортунизма и примиренчества, разгильдяйством, рвачеством, чтобы с помощью самокритики выяснить все болячки, какие есть в отдельных частях организации». Присоединилась и пресса. Статья в «Красном знамени» от 18 октября 1929 года «Смело развернуть самокритику» рассказывала читателю, за что Томская организация боролась на этом важном фронте. Пленум первого районного комитета партии отметил, что самокритика как «средство привлечения масс для борьбы с оппортунистическими шатаниями, и левым фразерством, замкнутостью, бюрократизмом руководства, косностью, рутиной в работе <…> находится [у нас] лишь в зачаточном состоянии». Указывались ошибки районного комитета, «который не взял на себя инициативу в развертывании самокритики, широкой мобилизации для борьбы с недостатками, вскрытыми в отдельных ячейках»[346 - Красное знамя. 1929. 18 октября.].
И, наконец, поздней осенью 1929 года разговоры о целесообразности «самокритики» дошли до партячейки института. «Надо подвергнуть нашу работу решительной самокритике, – вещал Брусникин?. – Зажим самокритики, боязнь ее развертывания ослабляют нас в борьбе с классовым врагом». Жалуясь на «слабую активность по вопросам политической жизни», анонимный «Томич» комментировал в газете: «Совершенно верно поступило общевузовское бюро <…>, призывая к большей партийной чуткости и настороженности, к беспощадной самокритике нашей работы». «Грубый окрик» в отношении критикующих студентов – «отправим в лечебницу», «критикуют, потому что рожа не понравилась», «молодая спесь», «не грамотный – не лезь» и т. д. – квалифицировался как попытка отвлечь самокритику от «конкретных носителей зла», сделать самокритику в институте «беспредметной и недейственной»[347 - Красное знамя. 1929. 18 октября; 30 ноября.].
Работу институтской ячейки нужно было перестраивать. Яковлев? заметил: «Все частные согласованности не теперешнего момента, а прошлого. Все решения Сиб[ирского] краевого комитета для нас обязательны, но не все мы их признаем». Здесь чувствуется подпольная работа деятелей из партбюро – защититься, «сорвать решения Сибкрайкома». «Подготовка к чистке идет весьма слабо». В силу неизвестных нам обстоятельств Кликунов? вошел в конфликт с заменившим его секретарем ячейки. После одного из партийных собраний он позволил себе ехидную ремарку: «Сибкрайком заменил самокритику снизу самокритикой сверху». Принимая бой, партбюро требовало конструктивного подхода. Там была обозначена «группа лиц», в основном выходцев из оппозиции, но не только, которая стала «играть нехорошую роль. Они не хотят исправлять работу, а только критикуют, и это разлагает нашу ячейку». Член бюро Д. В. Логинов? отметил, что «среди старых партийных работников ослабло желание к партработе», упомянув в связи с этим и Кликунова?[348 - ЦДНИ ТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 21–22.].
Самокритика была направлена против молчания и пассивности. Партийные секретари проводили специальные исследования о поведении рядовых партийцев на собраниях. Оказалось, что обычно выступало меньше 10% от общего количества собравшихся. «У нас находятся коммунисты, которые стоят от <…> борьбы в стороне, наблюдают за ходом ее, – утверждал Брусникин?. – Эти люди оправдываются так: „Молчим, потому что боимся говорить. Еще припишут уклон“. Такое примиренчество может только расшатать партию»[349 - Красное знамя. 1929. 18 октября.]. Подборского? спросили: «Чем объяснить, что по принципиальным вопросам не высказывался?» – «Просто неспособностью говорить на народе», – последовал ответ[350 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 2582. Л. 7.].
Кутузов? не мог воспользоваться такой же отговоркой, но и он оправдывался: «По вопросу Троцкого?, если я не выступал, то это не значит, что я не согласен с линией партии. Я тогда видел такое подозрительное отношение, и мое бы выступление могли толковать иначе»[351 - Там же. Д. 1795. Л. 62 об.]. «После отказа от оппозиционных взглядов в [его] выступлениях небольшие шероховатости», – говорил Верховский о Николаеве, отмечая у того какую-то «боязнь» высказываться. Николаев? разъяснял: «Происходит это от того, что о каждом моем выступлении могли подумать как о фарисействе, и я все время боялся, боялся, что такая тактика будет неискренней». В докладе о правом уклоне «я мало уделил внимания о левых загибах, все из той же боязни, как бы не показаться неискренним»[352 - Там же. Д. 2318. Л. 16 об.].
От коммуниста требовалось «активное участие в проведении партийных директив по всем политическим вопросам. Стоять в стороне и наблюдать может только партийный обыватель, случайно попавший в партию»[353 - Красное знамя. 1929. 18 октября.]. Выбирая правильный ракурс, коммунист должен был во всем видеть исторически прогрессивную составляющую. Марксистский аналитический инструментарий, с одной стороны, обеспечивал свою достоверность через связь с настоящим, а с другой – помогал прозревать будущее. Коммунистическая расшифровка мира отрицала идеалистический отрыв от действительности, ввиду чего дискурс первой пятилетки постоянно риторически раздваивался, отсылая одновременно и к идейной конструкции, и к буквальной репрезентации. Принципиальная двойственность отличала концепцию воздействия речи на аудиторию. На полюсах этой концепции находилось желание услышать о реальной, настоящей жизни и погружение слушателя в виртуальный мир будущего. Если в первом случае выступающий ограничивался воздействием на сознание аудитории фактами, тем самым убеждая ее в правоте сталинской идеи, то во втором случае пропаганда выводила слушателя за пределы его еще несовершенной субъективности. Язык партийца предвосхищал будущее, а не описывал несовершенное настоящее. Обращение же к обстоятельствам считалось проявлением нэповской ментальности. Всматриваясь в то, что будет, а не в то, что есть, Резенов?, например, не видел ничего необыкновенного в газетной статье Брусникина? «Нужно организовать общественное мнение»[354 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 67.]. В духе волюнтаризма первой пятилетки правильное слово, словно призыв, мобилизовывало, провоцировало действие.
Конечно, сама по себе «самокритика» была общим местом. Все зависело от конкретного содержания, которым она наполнялась. Восстановленные оппозиционеры мягко напоминали, что, хотя «во время оппозиции <…> мы могли высказываться по всем вопросам, самокритики тогда в полном смысле слова не было в ячейке»[355 - Там же. Д. 2318. Л. 13.]. Теперь можно было пускаться во все тяжкие. Если партбюро понимало под самокритикой критику «буржуазного» руководства университета и старой профессуры, то Кутузов? и его единомышленники видели в ней шанс избавиться от «держиморд» из бюро партячейки. Непонятно, думали ли так бывшие оппозиционеры или это была личная фобия Брусникина? и Усатова?, но «полевение» политики ЦК могло восприниматься как уступка именно бывшим оппозиционерам. Считая себя «чистокровной» рабочей частью партии, они начали предпринимать конкретные шаги, чтобы прибрать обюрократившееся руководство института к рукам. В ячейке замечали, что «кой-кто из троцкистов пытается доказать, что партия в некоторых вопросах встала на путь оппозиции». Филатова? спрашивали: «Повлияли ли вопросы, выставленные оппозицией, на политику партии» в экономической сфере. «Нет, не повлияли», – уклонялся тот от провокационного вопроса[356 - Там же. Д. 3502. Л. 4 об. – 5.]. «Я понял, что партия пришла к Троцкому?, так ли это?» – пытались заманить Николаева? в похожую ловушку. «Нет, не так», – снова отвечал он[357 - Там же. Д. 2318. Л. 13.]. Сторонники Кутузова? ни в коем случае не соглашались говорить от имени оппозиции – это бы аннулировало их недавние заявления об отходе. «Почему они в партии? – вопрошал член бюро Букатый?. – Сейчас у [них] имеется мнение, что партия перевооружилась на основе троцкистской оппозиции»[358 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 254.]. Кутузова? спрашивали: «Николаев? говорил, что партия проводит линию левых?» – «Искажаешь, – огрызался он. – Николаев? говорил, что когда-то это думал, а потом признал свои ошибки. Принцип[иальная] установка левых одна, а в партии совершенно другая, поэтому политика партии не может считаться политикой оппозиции».
Если Кутузов? не был «левым», то с какой же позиции он критиковал верхи? Ему предъявляли различные оппозиционные лозунги, пытаясь понять его отношение к ним. У Кутузова? все еще был авторитет, и хотелось узнать, с чем он выразит солидарность, а от чего будет отмежевываться.
Вопрос: Если ли зажим, то как это можно рассматривать? <…> Почему ты оказался во главе группы оппозиционеров?
Ответ: Ряд товарищей, как Брусникин?, тянут меня на это.
Вопрос: Как ты относишься к борьбе с буржуазной идеологией в ВУЗе? <…> Был ли бойкот старого актива новому?
Ответ: Я бы это не сказал. Я никогда не бойкотировал и зажиму нигде не видел. Плохо лишь то, что из молодых тов[арищей] мало выдвигается в актив. <…>
Вопрос: Что проявил конкретно по исключению чужаков из вузов?
Ответ: Строго относился к приему в вуз. <…>
Вопрос: Является ли нормальным, когда в вуз под маской рабочих вступают чуждые?
Ответ: Таких случаев я не припоминаю. Я знаю один случай в нынешнем году, когда жена одного преподавателя, подавая заявление, сообщила, что она рабочая, но на самом деле она не была рабочей.
Своей борьбой за классовый принцип чистки Кутузов? очень напоминал левую оппозицию. «Нужно иметь большое самомнение Усатову? и Брусникину? в том, что только они проводят правильно линию партии, – резко заявил он. – Я считаю, что чистку ячейки нужно было начать в бюро ячейки!» Кутузов? «долго ждал чистки», надеялся на нее, но знал, что наверняка разочаруется. «У нас однажды проводилась чистка социального состава, – вспоминал он, – но результат был не особенно хорош. <…> Сибирск[ие] организации часть восстановили. Кроме того, у нас были случаи, когда наши товарищи давали рекомендации чуждым людям – белогвардейцам». Что в парторганизации института имелось «не строгое отношение» к классово чуждым элементам, было общеизвестно[359 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 61, 64 об. – 65, 70.].
Проявил ли Кутузов? горячность в своем очистительном пыле? «Возможно, что, указывая на ошибки отдельных товарищей и бюро ячейки, я делал это в таком тоне, что сам впадал в ошибку, – признавал он. – В практике работы у меня были нередко столкновения с бюро и с отдельными руководителями. В ряде случаев был неправ сам, в ряде других – совершенно правильно указывал на ошибки». Кутузов? отмечал следующие моменты:
Семейственность в борьбе с рвачеством (выдвиженец – на горном [факультете], авантюрист – на механическом факультете) <…>.
Засоренность состава тысячников – я предлагал пересмотреть состав первого приема: примазывавшегося кулака Петрушева? ячейка исключает, [а] бюро по-отечески ставит на вид;
Примиренческое выступление т. Повкина? и других против белогвардейца Кураксина? на чистке;
Избрание секретарем ячейки хим[ического] фак[ультет]а Володина?, который сказал на чистке, что был у Колчака? в школе юнкеров, пишет в анкете тысячника «служил 4 месяца рядовым». <…> Имелись слухи, как бы он содействовал карателям и препятствовал партизанам, и что же? Некоторые товарищи голосовали за его перевод.
Все это в понимании Кутузова? называлось «нечуткое отношение к чуждым элементам» – под «чутким» надо, конечно, понимать не либеральную отзывчивость, а большевистскую бдительность.
Итак, партбюро придиралось к оппозиционерам, а «буржуев», которые наводнили институт, как бы не замечало. Сторонник Кутузова? задал ему удобный вопрос, а именно: «Чем объяснить, что на страницах газет фигурируют большей частью только рабочие оппозиционеры, но совершенно ничего не пишут о белогвардейцах?» – «О чистке чуждого элемента не знаю, почему не пишут, – иронически ответил Кутузов?, затушевывая свою критику аппарата. – Много же статей об оппозиционерах. Результат того, что переборщили в этом вопросе».
Тем не менее некоторую огласку пролетарская линия получила в статье «Что выявляет чистка в ячейке СТИ» в газете «Красное знамя» от 5 декабря 1929 года: «Семейственность и примиренчество налицо. Стало, например, известно, как пройдоха с партбилетом, Яковлев?, водил за нос горстудбюро и бюро ячейки механического факультета, получая две стипендии: 125 и 31 рублей, да и на службе 50 рублей в месяц. Кроме того, ему дали место на курорте на 1 месяц, а потом еще на 1 месяц. А секретарь ячейки механического факультета тов. Усатов? показал Яковлеву? до расследования весь поступивший на него материал. Опасаясь чистки, Яковлев? вскоре удрал в другой вуз». Кутузов? много ссылался на этот пример, цитировал газету, доказывая, что даже среди бывших рабфаковцев выявился «ряд примазавшихся. Студент Кулаков – сын торговца, исключался из партии за скрытие социального положения. У отца описали имущество за не сдачу 230 пудов хлеба». А студент Калюжный? служил добровольцем у Деникина[360 - Красное знамя. 1929. 5 декабря.].
Самый красочный пример относился к белогвардейцу Кураксину?, чей «отец, говорят, был членом Союза русского народа. Брат – белый офицер. Участвовал в свержении советской власти в Томске». Укрыватели, Морозов? и Фатеев?, защищали Кураксина?, и «оказывается, они его большие друзья». Удивляться было нечему, Фатеев?, например, служил у Колчака? – биографический факт, который комиссия по чистке почему-то «смазала». Кутузов? и другие леваки пытались вывести Фатеева? на чистую воду, но, пользуясь тем, что против него никто со строительного факультета не выступал и тыл его был обеспечен, Фатеев? обозвал выступавших из других групп «иностранцами» и сумел отбиться. «Надо отметить, что работа <…> проходит вообще вяло», – продолжала газетная статья. «Грубую ошибку» допустил председатель комиссии по подготовке и чистке Половкин?, сказав, что скрытие Кураксиным? службы у Колчака? – Кураксин? охранял тюрьму, где сидели арестованные большевики, – есть «партийная невыдержанность». Кураксину? «невыгодно было говорить о таком „пустяке“, и он молчал с 1920 года. Молчал и его друг, член партии Фатеев?. Это уже не примиренчество, а укрывательство классово-враждебного элемента»[361 - Там же.]. Бывшие оппозиционеры, например Кочкуров?, подозревали, что в ячейке окопались люди с белогвардейским прошлым: когда комиссия по чистке обсуждает партийцев из рабочих, эти типы «приходят и засыпают их». «Факт, Кликунов? служил у Колчака? добровольцем», но несмотря на то, что поступило два заявления на Кликунова?, ответработники, включая секретаря райкома Зимова, скрывали это. Чистильщики отметали последнее обвинение: «В отношении Кликунова? запрашивали и выясн[яли], был ли он добровольцем у Колчака?» – факт не подтвердился. У Кутузова? просто была к этому человеку давняя неприязнь[362 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 252–254.].
«В момент проходившей чистки рядов ВКП(б) был дан со стороны членов партии сигнал (в том) что бывшие оппозиционеры начинают снова группироваться, – говорил Федор Иванович Резенов?. – Поводом к этому были замеченные посещения Кутузова? на его квартире бывшими оппозиционерами – Прокопьев?, Харитонов? – под предлогом карточной игры»[363 - ГАРФ. Ф. 110035. Оп. 1. Д. П-51377. Л. 92.]. И. С. Харитонов? был на примете томского партийного аппарата не первый день. По приезде из Нижегородского государственного университета в 1927 году Иван Семенович показал «частное письмо», на самом деле – оппозиционную рекомендацию Кутузову?, а после «близко сошелся с ним. Эту дружбу поддерживают до настоящего время, часто бывая друг у друга совместно с Прокопьевым?, тоже оппозиционером». Что за тип Харитонов?? «В конце 27 или начале 28 Харитонов? печатал на машинке комбеда со слов выступающих оппозиционные материалы». Пытаясь опровергнуть обвинение, предъявил он справку от И. Н. Смирнова?, что на самом деле просто печатал свою автобиографию. В руки Томской контрольной комиссии попал, однако, материал, показывающий, что справка эта дана по просьбе самого Харитонова? и составлена по его же указаниям. «Подлинник справки, писаный самим Харитоновым?, имеется в деле». В плане партийной этики Харитонов? бросал огромную тень на Кутузова?. В документах и во время чистки он фальсифицировал дату рождения, «стыдился своего большого возраста», проявляя «ложным стыдом мещанскую ограниченность». Автобиография Харитонова? была «пропитана упадочничеством». Он пьянствовал, в том числе и с Кутузовым? – даже на коллегию явился пьяным. Моральная нечистоплотность оппозиционера доказывалась и его общением с проститутками. Ночевку проституток на своей квартире Харитонов? не отрицал, но заявил, что «ввел его в заблуждение студент Безроднов?, познакомив его с ними как студентками»[364 - ПАТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1141. Л. 422.]. «Кроме того из бывших оппозиционеров создал группу, которая ходила из группы в группу на чистке, делая налеты на тех членов партии, которые ранее боролись активно с оппозицией и воздерживаясь от выступления против бывших оппозиционеров. Чтобы затушевать действительное положение вещей, б.[ывшие] оппозиционеры отшлифовали свойственный им оппозиционный прием: обвиняют бюро в травле бывших и, дескать, искренне раскаявшихся оппозиционеров»[365 - ГАРФ. Ф. 110035. Оп. 1. Д. П-51377. Л. 92.].
Один из главных помощников Кликунова? в проведении «допросов с песочком» во время прошлогодней партпроверки, тов. Образов? отмечал: «Бывшие оппозиционеры собирают материалы против членов партии как бы в отместку за борьбу с теми в 1927 году»[366 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 251.]. «Был один момент, когда переизбирали профисполбюро, намечен туда был Образов?, – свидетельствовал Кликунов?. – Кутузов? открыл целую компанию против него. Он сгруппировал вокруг себя товарищей и выступил на собрании, доказывая, что Образов? не подходит».
«Относительно Образова?, – ответил Кутузов?, – [я] Образова? отводил, но чем мотивировал, сейчас не помню. Группы не было. Если была бы группа, то Кликунов дал бы накрутку. И дальше он говорит, что эта группа докатилась до оппозиции – неверно, тогда у них было 60 [сторонников], а у меня только 4». Затем он перешел в контратаку: «Раз вопрос зашел о группах, то нужно сказать, что группа красноярцев была. Крепостью ее был профком ВСХ, а богохранителем – Кликунов?».
Образов получил по заслугам, поскольку вмешался Филатов?. «Здесь в выступлениях указывалось что т. Кутузов? якобы выступал против Образова?, это действительно могло быть. За время работы Образова?, в бюро у меня тогда было мнение, что т. Образов? мягкотелый и, по-моему, это отчасти отразилось на т. Кутузове?». Намекая на всю абсурдность таких обвинений, Кликунов? дал справку: «У Образова? колебаний во время троцкист[ской] оппозиции не было, если и были у Образова?, так только о тактике»[367 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 68 об.].
Голякову? вещи виделись в совершенно ином свете: «Что касается роли Кутузова? во всем этом, то нужно сказать, что он, как человек способный, умный и политически развит, он имеет большое влияние среди всего студенчества, также и партийного». Да, «у тов. Кутузова? по обыкновению всегда бывало много народу», но это было по той простой причине, что «к нему многие благоволили и питали уважение». Так, у него «встречал часто Матвеева? Василия, Кузнецова? Сергея, Дульнева? Федора и редко Казанцева? Бориса». Этим товарищам дружба с Кутузовым? ставилась в обвинение, причем при чистке Казанцев? и Кузнецов? были исключены из партии местной комиссией, первый – целиком по подозрению в оппозиционности, второй – частично (позже контрольная комиссия их восстановит). Времени на все эти знакомства у Голякова? было мало. По возвращении в Томск он отдавал себя полностью интенсивной академической работе. «Работать приходилось по 12–14 часов в сутки, ввиду призыва со стороны партии и Правительства к пролетарскому студенчеству об ударном темпе окончания института». И еще одна оговорка: «что касается меня, то я очень редко бывал у тов. Кутузова?, т. к. много работал в СТИ ввиду конца его». По собственному признанию, Голяков? «вошел в круг студенческой жизни только когда началась генеральная чистка партии вузовской ячейки, где на чистке проходилось выступать против ряда товарищей <…>». В ячейке «прилично было белых офицеров, и партийная масса была сильно возбуждена. Я и тов. Кутузов? считали, что их нужно поосновательнее тряхануть из партии, и эти разговоры были не только между мной и Кутузовым?, но и ряд б.[ывших] оппозиционеров <…>, то же говорили также…».
В процессе споров «как-то получилось, что [мы] все по одним и тем же кандидатам выступали почти все, и эти выступления расценивали как организованный поход против некоторых лиц и особенно против тех, которые вели борьбу в 1927 году во время дискуссии». Но, во-первых, все «оставшиеся товарищи», «как то товарищи Филатов?, Панов?, Курков?, Кочкуров?, Изосимов?, Адрианов?, Филимонов?, Николаев?, Горбатых?, Гриневич?, Подборский? и Яковлев?», были коммунистами. А во-вторых, их выступления «не носили организованного характера, и не было заранее никакой договоренности». Все это «оставалось коридорным разговором и никакой организационной формы не принимало»[368 - ГАРФ. Ф. 110035. Оп. 1. Д. П-51377. Л. 160, 143.].
Единомышленники Кутузова? считали, что чистка была специально так организована, чтобы прикрыть Брусникина?, Усатова? и других мелких секретарей. Напрасно членов бюро факультетских ячеек разбили на мелкие группы, «чем смазалась оценка работы бюро в целом. Ошибки, семейственность, примиренчество по ряду ячеек стушевалось. Вместо того, чтобы указать на них и поправить, комиссия по чистке это не учла. Надо было бы членов бюро ячеек проверить на одной из групп, а не разбрасывать по одному».
С ситуацией на механическом факультете Кутузов? был близко знаком. Там тройка «старательно одергивала выступающих, якобы потому, что они повторяются. А на деле выступавшие давали новые факты по чистке. Отсюда следствие: одни бегут с чистки, другие – протестуют. Зажим». Комиссия 1?й группы факультета «по какому-то соображению соединила для чистки 1 и 5 курсы. Люди друг друга не знают и присутствуют как зрители»[369 - Красное знамя. 1929. 5 декабря.]. Харитонов? обвинял руководителей ячейки, что «они не рабочие, а настоящие рабочие не выступают». Филатов?, тоже бывший оппозиционер, критиковал бюрократов, козырял своим производственным стажем. Усатов?, в свою очередь, нападал: «У нас в организации имеется недостаточная настороженность к левой опасности, и она появляется довольно ясно в выборах в партийный комитет и бюро. <…> Откуда взяли факт, что против рабочих выступали служащие? Ведь это неверно, выступали все на равных условиях, как члены партии. <…> А спекулировать рабочим званием не следует, и прикрывать левые шатания рабочим званием никуда не годится». Брусникин? тоже вмешался: «В партии не может быть деления коммунистов такого, как понимает Филатов?». Этот оппозиционер с выговором «бесчестно спекулирует принадлежностью рабочего коммуниста»[370 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 254.].
Если восстановленные в партии оппозиционеры атаковали Брусникина? по классовой линии – мол, бывшие рабочие, наконец, входят в свои права, – то аппаратчики подчеркивали однородность ячейки. Риторическая баталия имела организационное измерение: за Брусникиным стояло общевузовское партбюро, но Кутузов? и его единомышленники имели серьезную поддержку в ячейке механического факультета – там были сосредоточены почти все бывшие оппозиционеры.
Партийную номенклатуру взялся защищать Алексей Михайлович Кашкин?: «У нас сейчас линия руководства верна, – заявил он, – спекулировать на отдельных ошибках нельзя и нечего сваливать на недостатки бюро. Обстановка сейчас трудная, и на особенно трудных этапах более слабые проявляются. <…> Последнее Бюро предупреждало о настороженности к левым, а ячейка мехфака выдвигает на ответственную руководящую работу бывших левых»[371 - Там же.].
Автор, укрывшийся под псевдонимом Томич, писал в «Красном знамени» о «новом выступлении Кутузова? на ячейке», о котором говорят как о старом, «прошлое повторяется, постоянно выступает на ячейке со скандалом». Выступления Кутузова? на партактиве ячейки механического факультета с самостоятельной резолюцией, «дружное голосование за нее бывших оппозиционеров диктует необходимость разрешения внутрипартийного положения недискуссионным порядком». В этой версии событий Кутузов? пытался использовать своих людей, сидевших в разных институтских комиссиях, но был бит общими силами Брусникина? и райкома. Его люди, Матвеев? и Платонов, были выведены из состава бюро за «примиренчество», в первую очередь в отношении Кутузова?. Все партийные активы факультетских ячеек вынесли одобряющие резолюции, констатировала газета. «Но наряду с этим нужно сказать, что обсуждение левых настроений до некоторой степени носило отпечаток дискуссии; <…> мы позволяем роскошь, дискуссируя вопросы, по которым есть решения съезда»[372 - Красное знамя. 1929. 15 декабря.].
Генеральный бой был дан при обсуждении дела Матвеева?, еще одного оппозиционера, метавшегося, как и Кутузов? с Голяковым?, между Уралом и Томском. Кутузов? этот бой проиграл, теперь жалел о нем: «Конечно, в практике работы и участия в партийной жизни ячейки я допускал ошибки, и наиболее существенная из них – это примиренческий тон моего выступления на первом партактиве (конец ноября) против левого загиба тов. Матвеева?. Ошибку эту я признал и исправил на следующем активе (4?го декабря) и на чистке»[373 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 72.].
Коммунист с 1918 года и член районного комитета металлистов, Василий Васильевич Матвеев? был сыном овчинника из Казанской губернии. После смерти отца 13-летний юноша переехал к брату на Урал, поступил в котельный цех, где проникся революционными идеями: «за участие в забастовке уволен». Во время службы в Красной армии прошел путь «от рядового до комиссара», участвовал в боях с Дутовым и белочехами. «Во время крестьянского восстания меня назначили в разведку, где попал в плен, просидел 14 дней в городе Колчедан». Матвеева? освободили, он нашел себя в рядах Чека[374 - ЦДНИ ТО. Ф. 77. Оп. 1. Д. 130. Л. 76.]. Кутузов? и Матвеев? дружили между собой, равно как и с другими инакомыслящими студентами. Так, например, Матвеев? присутствовал при разговоре, когда приехавший из Новосибирска Пархомов? выступил с крамольной мыслью организовать оппозиционные «пятерки». Матвеев? был одним из тех, кто рекомендовал Кутузова? к восстановлению в партии[375 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 62 об.].
Во время заседания бюро партячейки института 28 ноября 1929 года завязался довольно острый спор о социальном составе студентов-коммунистов. Выступая с классовым азартом, характерным для первой пятилетки, Матвеев? сделал очень острое заявление, «что вся головка членов бюро является служащими, а жмут на рабочую часть ячейки, и что если так дело пойдет, то рабочие свои выбросят партбилеты». По словам Кашкина?, Матвеев? призывал к классовой борьбе в ячейке, в «очень резких выражениях охарактеризовал нашу ячейку с той стороны, что у нас ячейка раскололась на 2 части, т. е. на рабочих и служащих, и что чистка идет примиренчески к правым и слишком строго к левым. Говорил, что в результате такой политики рабочие придут, сдадут партбилеты и скажут, правьте вы партией»[376 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 251.]. Статья в «Красном знамени» дала следующую оценку неординарной риторике Матвеева?: «Бывшим оппозиционерам не нравится, когда партийная ячейка призывается к более осторожному подходу к использованию на работе бывших оппозиционеров». Спрашивалось: правильна ли такая линия партийной ячейки? Нужно ли не допускать Кутузова? и компанию к власти? «Совершенно правильна. – гласил ответ. – Но эта линия спекулирующим рабочим стажем Матвееву? и Филатову? не нравится. Тов. Матвеев? позволил себе даже больше. Он вытащил старый из оппозиционного архива довод, будто бы рабочие-коммунисты положат вам на стол билет». Такое может сделать «только не раскаявшийся в своих ошибках троцкист. Помнятся нам эти речи Троцкого? и Ко.? Эта спекуляция, хвастовство и слепые надежды обанкротившейся троцкистской оппозиции» на то, что якобы рабочий класс их поддерживает. «Так ставить вопрос члену партии непристойно»[377 - Красное знамя. 1929. 30 ноября.].
Бюро партийной ячейки СТИ созвало расширенное совещание актива, где ставился вопрос о клеветническом заявлении по адресу партийной организации со стороны бывшего оппозиционера Матвеева?, а также о новой вылазке бывших троцкистов. «Выступление, что все рабочие бросят партбилеты – это буквально троцкистская фраза, – вопил Фельбербаум?. – <…> Матвеев? увильнул от вопроса о разрыве с оппозицией, не формально, а своим нутром». В выступлениях Матвеева? «отразились все болезненные настроения, – уверял член партбюро Букатый?. – Я считаю его заявление троцкистской оппозицией. Какая чепуха, классовая борьба в партии! Огульно брать под вопрос всех служащих, крестьян и т. д. есть Махальщина». Видимо, Букатый? (или стенографистка, записывающая его слова) ошибся в слове «махаевшина» (ненависть к интеллигенции и вера в то, что только рабочие с производства годны в коммунисты). «Один ли Матвеев?? Нет, он является лишь только рупором, и за ним прячутся остальные. Ячейке надо это разоблачить и насторожить все внимание на борьбу с уклонистами». Кашкин? соглашался с Букатым?, что выступление Матвеева? есть проявление левого шатания. Он призывал «категорически отвергнуть раскол яч[ейки] на рабочих и служащих. <…> Эта группа оставила у себя только методологию старой троцкистской оппозиции»[378 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 254.].
Матвеев? оправдывался:
У меня сложилось впечатление, что у нас чистка идет однобоко; т. к. во время чистки активность комиссии направляется на борьбу с левыми настроениями и примиренческое отношение к правым. Впечатление это сложилось из личных наблюдений, например, не весьма строгое отношение к колчаковским офицерам. Многие товарищи из 1000 оказались по социальному положению не рабочие. Здесь, по-моему, проявилась классовая борьба в партии. <…> Во время чистки я был в ряде групп и выступал соответствующим образом. Во 2?й группе чистили Власова?, который скрыл, что он был офицер и добровольно поступил в юнкерскую школу. Я на чистке выступал с предложением об исключении его. Такой же факт имеет место с т. Халдеевым?. Один из «1000», именно тов. Денисов, также скрыл свое прошлое и давал ложные сведения о себе. Я тоже против него выступал с предложением об исключении.
Оппозиционное прошлое партийца не влияло на мнение Матвеева? о нем ни в ту, ни в другую сторону – он говорил о тех, о ком имел что сказать. «Против левых, в частности, Флюкова?, я выступал, против Харитонова? не выступал, т. к. его не знал, то же об Уманце?, о Горбатых? я выступал». Получается, напрасно к Матвееву? придирались. «Еще старое бюро выдвинуло в состав парткомов целый ряд товарищей, в работе с которыми выявилось с их стороны недоверие ко мне». Понятно почему: «Все общественные организации на каждом шагу подрывают авторитет бывших оппозиционеров». Партия от этого точно не выигрывает: «Я считаю эту точку зрения неправильной», она расхолаживает. «Эта политика булавочных уколов, по-моему, приведет к тому, что товарищи или будут бороться, или сами сдадут билеты. Раз они в партии, то, по-моему, они должны быть равноправными членами партии»[379 - Там же. Л. 251.]. В итоге Соскин? заявил, что Матвеев? болен: «Это для меня ясно, и эта болезнь у него получилась от того, что он сохранил в себе многое от троцкистской оппозиции и не пытался перевоспитаться и сродниться с партией. Известное недоверие к бывшим оппозиционерам необходимо сохранить, т. к. они еще не вполне оправдали доверие. По-моему, выступление Матвеева? является политически неграмотным. Мне кажется, что настроения Матвеева? разделяют бывшие и не восстановленные троцкисты»[380 - Там же. Л. 252.]. Кутузов? отмечал, что после слов Матвеева? о том, что «у нас в Вузовской Партийной ячейке идет классовая борьба между партийцами рабочими и служащими, …было много разговоров о его выступлении, все осудили и отмежевались…»[381 - ГАРФ. Ф. 110035. Оп. 1. Д. П-51377. Л. 143.] «Что же касаясь меня и Матвеева?, – заявил, например, Голяков?, – то иногда говорили по вопросам политики партии, как то: „вопрос колхозов, ликвидация кулачества, как класса“, но конкретно своей платформы я никогда не выставлял, вернее не было», разговоры же с Матвеевым? не носили «организационного характера, а чисто случайного»[382 - Там же. Л. 180.].
Партактив расценил заявление Матвеева? о классовой борьбе в ячейке как «троцкизм чистой воды» и выписал Матвееву? выговор. Кутузов? же не соглашался, говоря, что «бюро напрасно подняло шумиху», что «нет здесь ничего опасного» и что «не следовало бы Матвееву? выносить выговор»[383 - Там же. Л. 92.]. Комиссия по чистке поддержала Кашкина? и партбюро: «Троцкисты подняли в парторганизации СТИ борьбу, разделяя партийцев на рабочих и служащих. Кутузов? опять не только не выступил против этих болезненных явлений, а выступил с защитой бывшего троцкиста Матвеева?, дошедшего в этой борьбе до угроз, что партийцы рабочие сдадут партбилеты»[384 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 70 об.]. Причиной противостояния был авторитет, которым Кутузов? пользовался среди студентов. «Мы сейчас, обсуждая Матвеева?, бьем по воробьям, – сказал Козюкин?. – Матвеев? является выразителем левых настроений, а таковые у нас уже имеются. Здесь надо бить не по Матвееву?, а по Кутузову?. Оппозиция не пришла к нам, а она скрылась, спряталась и, желая угодить партии, впадает в другую крайность – правый уклон. Сегодня надо прямо оппозиционерам сказать крепкое слово»[385 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 254.].
Кутузов? неуверенно оценивал поведение Матвеева?. «Я не одобряю выступление т. Матвеева?, – начал он. – Возможно, он погорячился, но все же это его не оправдывает». Впрочем, у Матвеева? была причина горячиться, ведь «бюро сделало целый ряд ошибок». Хотя Кутузов? был согласен, что тот «нечестно поставил вопрос; сейчас это нужно понимать как левую отрыжку <…> В момент выступления Матвеева? я неверно стал связывать его выступление только с его характером и этим допустил думать, что я его оправдываю». Таким образом, вопрос получал политическое значение. «На последнем активе я признал, что вывод был неверен и слова Матвеева? что „рабочие коммунисты выложат партбилеты“ нужно рассматривать как левый загиб»[386 - Там же; ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 62 об., 64.].
Однако не все считали, что дело в одном только мимолетном замечании. Выводя Матвеева? из состава общевузовского партбюро, они поднимали «бурю в стакане воды, – говорили сторонники Кутузова?. – Сгущая тучи, сгущая крамолу, вы наносите большой вред партии. Разговоры о рецидивах троцкизма – искусственное разжигание страсти»[387 - Красное знамя. 1929. 15 декабря.]. «Возможно, Кутузов? проявил идеологическую неустойчивость», – признал Николаев?. При этом он отметил, что «здесь была создана нервозность».
Даже не питавший симпатий к оппозиционерам Чирке? согласился:
По-моему, наша организация подошла к этому вопросу недостаточно продуманно, проявила большую долю горячности. Матвеев? ляпнул и тут же отказался. Нужно было сделать выдержку, подождать, посмотреть, что дальше будет.
Кутузов? откликнулся на неожиданную подмогу:
В результате того, что бюро и отдельные части ячейки – тов. Брусникин? и Усатов? – упорно постарались создать мнение, что в ячейке СТИ возродился троцкизм 27 года, это создало большой шум; по существу ведь мы имеем только один факт – дело Матвеева?. Это дело было фактически развито искусственно, обострялись факты, искусственно мобилизовалось внимание[388 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 65 об., 67 об., 70.].
Однако, превратившись в руках партбюро в важный политический ресурс, оговорка Матвеева? была воспринята не как ляпсус, а как серьезная политическая ошибка. «У тов. Матвеева?, а главным образом, у Кутузова?, еще не изжита идеология „левого“, мелкобуржуазного троцкизма – таков был вердикт. – Объяснять горячностью характера такого рода выступления может только нераскаявшийся троцкист или слепец, не понимающий политического значения подобных выступлений»[389 - Красное знамя. 1929. 15 декабря.]. Политический 1929 год выводил на первый план не идеологию (программные разногласия и дискуссия, как два года назад), а готовность к действию. Вместе с тем «чистильщикам» важно было соблюсти баланс, не перегнуть палку: самокритика позволяла избавиться от кого угодно, но тот, кто следовал лозунгам слишком ретиво, рисковал сам оказаться вычищенным. Поэтому формулировки обвинений были обтекаемы – критиковали как «правых», так и «левых».
Кутузову? не поздоровилось. Резенов? видел доказательство того, что «в настоящее время Кутузов? не занял определенной линии», в том, что «он не мог учуять ошибки т. Матвеева?». Усатов? был более категоричен: «У Кутузова? настороженность к левой оппозиции недостаточная». Константинов? заявлял, что выступлению Матвеева? Кутузов? «не дал ленинского отпора, а, наоборот, объяснял его горячностью». «Чем это все объяснить? По-моему, тем, что у Кутузова? нет ленинских установок. У него имеется устойчивость только в проведении своей линии, но не ленинской»[390 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 65, 67–68.].
Когда 30 ноября 1929 года «чистили» Матвеева?, вопросы ставились более жестко:
Вопрос: Есть ли у тебя отрыжки троцкизма?
Ответ: Был пред[седателем] профкома, делал различные доклады, отрыжки не замечали.
Вопрос: Какая разница между общественной и классовой ценностью?
Ответ: Мы зачисляли [в партию] рабочих, детей рабочих. <…>
Вопрос: Какой взгляд на 1000?
Ответ: Решения ЦК о 1000 считаю правильным, но с комплектованием 1000 я не был согласен. В 1000 попали колчаковские офицеры и т. д. <…> Заметил, что среди 1000 есть спайка-группировка. <…>
Вопрос: Какой взгляд на самокритику и демократизм?
Ответ: Самокритика развита не достаточно. В отношении демократизма, то при выборах профкома демократия была. Был один случай Горсунова?, которого Усатов? отвел как оппозиционера.
Вопрос: А какие недочеты в бюро?
Ответ: Был председатель Лабутин?, который был политически не раз[вит], беспринципен, а сейчас у нас [в] бюро молодые, из 1000. <…>
Вопрос: Скажи, что за теория врастания кулака в социализм?
Ответ: Тов. Бухарина? <…>
Вопрос: Как вы думаете, полевел ли пролетариат, и причины?
Ответ: Полевел[391 - ЦДНИ ТО. Ф. 77. Оп. 1. Д. 130. Л. 76.].
Матвеев? был в руководстве института и, говоря о причинах недостаточной проработки установок пятилетки в области производственных отношений, не мог не согласиться, что «есть, конечно, и наша вина. <…> Этим вопросом не занимались – упущение со стороны профкома и парторганизации». Например, вопрос стирания границ между учебой и заводом, непрерывной производственной практики – парторганизация с этим «тащилась в хвосте».
Партийцы, знавшие Матвеева?, подчеркивали, что «если посмотреть его работу», то он подходит. За ним не замечалось «классовых извращений». Тем не менее строгая комиссия по чистке выдвинула 4 пункта обвинения:
1) Матвеев? от оппозиции отказался, «вследствие чего не было применено оргвыводов».
2) Во время чистки Матвеев? объективно стал защитником бывших оппозиционеров в части предъявленных им якобы пристрастных требований.
3) До чистки «тов. Матвеев? был против решений ЦК о тысяче, хотя потом отказался от этого и выступал [только] против неправильного подбора в тысячу».
4) В период чистки «у т. Матвеева? получилась левая оппозиционная отрыжка, выражавшаяся в заявлении о том, что внутри партии есть классовая борьба».
За «неизжитость троцкизма» комиссия решила объявить Матвееву? «строгий выговор с предупреждением». Бюро ячейки поручило установить за ним наблюдение «и в случае повторения троцкистских выступлений поставить вопрос о немедленном исключении из партии». Завязался спор. Уважавший Матвеева? Антонов? просил «смягчить» это наказание: Матвеев? «хороший коммунист, доверчив к авторитетам, попал в оппозицию из?за авторитета т. Кутузова?. Его используют. <…> Надо лучше классифицировать». Федоровский? защищал: «Т. Матвеев? наш парень, за то, что перегибает, надо его наказать». «Тот уклон был у Матвеева? синдикалистский, уклон, что в партии останутся только рабочие, – пытался понять Мальгин?. – Тем хуже, что он поддается влиянию, но вряд ли на него можно влиять. Нам не надо болтаться, нам надо твердо не сворачивать ни вправо, ни влево в настоящий момент».
Матвеев? отрицал, что призывал к всеобщей классовой борьбе в партии, а Брусникин?, по его словам, все искажал: «Я говорил о классовой борьбе только в нашей ячейке». Дульнев? тоже считал, что дело раздули: «Брусникин неверно указывал в статье, что разговор был на заседании бюро. Я был при разговоре, это был частный разговор, после 15–20 минут тов. Матвеев? говорил, что зря сказал»[392 - Там же. Л. 77, 94.].
Но были несогласные: «Комиссия подходила совершенно объективно. Т. Матвеев? политически грамотен и пользуется авторитетом. Если бы он не был рабочим, если бы он не прошел революционной закалки, комиссия исключила бы его. Партия не знает горячки, если больной – лечись, а работать не мешай. Комиссия правильно решила, что у него была оппозиционная отрыжка». Влетело Гриневичу?, который «на активе выступал и говорил, что здесь крамола, сгущение красок. Он заявил, что он за Матвеева? из?за симпатии – что в партии недопустимо». Досталось и Антонову?, когда Кулаков? предложил считать, что Антонов?, защищавший Гриневича? и Матвеева?, «проявил примиренчество». Партийная группа факультета постановила, что разбор дела Матвеева? проходил в нормальных условиях, «зажима со стороны комиссии не было»[393 - Там же. Л. 94.].
Очередная статья в «Красном знамени», посвященная чистке, вышла под угрожающим заголовком «Троцкисты втузовских ячеек пытаются скрыть свое лицо»: «Надо прямо сказать, что если мы слишком мало сделали по борьбе с правой опасностью в нашей ячейке, то с вопросом влияния на бывшую троцкистскую оппозицию у нас дело обстоит совсем плохо. К великому нашему сожалению, со стороны ячейки было недостаточно бдительности и настороженности к поведению бывших троцкистов». Через две недели в подвале газеты вышла еще одна статья «Усиливая борьбу с правым уклоном, в то же время решительно ударим по рецидивам троцкизма»: «Несмотря на то, что общевузбюро неоднократно ставило перед партийной массой вопрос о настороженности в борьбе на два фронта, мы наблюдаем у некоторой части членов партии примиренческое отношение к этому вопросу и даже больше – прямое противодействие». Направляя свое основное внимание на борьбу с правой опасностью, «мы ни на минуту не должны забывать о наличии противоположного уклона. В зависимости от конкретных условий нам приходится определить, с какой стороны партии грозит большая опасность, туда и должны направить удар, не оставляя без защиты другого фронта»[394 - Красное знамя. 1929. 15 декабря.].
Кутузов? не принимал эту риторику. Главное, что его задевало, – «комиссия не сочла для себя обязательным доказать существование группы не отказавшихся от взглядов троцкистов с центром в лице Кутузова?». Конечно, если верить статьям Брусникина? с сенсационным выводом, что в вузе существует «сколоченная группа троцкистов, ведущая борьбу за руководящие посты <…> и организованно нападающая на своих бывших противников, пользуясь чисткой», то можно поверить и в то, что «Кутузов? возглавил борьбу».
Брусникин? нагнетал еще больше:
В настоящий момент особый интерес представляет поведение бывшей троцкистской оппозиции внутри институтской ячейки. Часть бывших троцкистов, видимо, искренно вернулась в партию, осознала свои прошлые ошибки. Но есть и такие троцкисты, которые кладут усилия на завоевание руководящих мест в институтских организациях. <…> Под шумок они почитывают парижские издания Троцкого? 1929 года. В данном случае в лице тов. Кутузова? мы имеем одного из «лидеров» бывшей троцкистской оппозиции, который в свое время «поправлял» политический курс партии.
Статья заканчивалась увещеваниями: «Партийная масса должна насторожиться и не допускать вторичного обмана партии»[395 - Красное знамя. 1929. 18 октября.]. Такое обвинение не решились повторить даже выступавшие за его исключение из партии. Уже после чистки на собрании 3 февраля 1930 года выступавшие отказывались признавать, «что у нас существовала и существует сколоченная группа бывших оппозиционеров. Это было бы слишком много». Оценку комиссии по чистке, что «Кутузов? является вообще центром всех нездоровых явлений среди студенчества», ставили под знак вопроса, не было известно, «какие факты имела в виду комиссия»[396 - ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 72.].
В некотором смысле все вернувшиеся в партию бывшие оппозиционеры были на хорошем счету – троцкизм был съеден и переварен. Но у партийного организма все еще могло случиться несварение, когда съеденное вдруг напоминало о себе. «Создание символа веры из демократизма, – считал Я. Э. Рудзутак?, – это настоящая меньшевистская отрыжка, и в этом заключалась, главным образом, позиция нашей оппозиции»[397 - Тринадцатый съезд. С. 199.]. Если оппозиция как организм была выстроена как двойник партии – настоящего, здорового организма, – то тогда начиналась борьба за существование, выживание сильнейшего, партия старалась уничтожить без остатка нездоровые элементы, девиации, не дающие ей развиваться нормально.
В общевузовском бюро были согласны в том, что бывшие оппозиционеры не составляли однородной группы, поэтому им было интересно, что скажет по этому поводу Кутузов?.
