скачать книгу бесплатно
Разинув пасть, враждебный клык,
То некто в бурке грозно скажет:
«Руби в шашлык, руби в шашлык!»[117 - Абрамович И. Л. Указ. соч. С. 77–78.]
3. Резонанс высылки Троцкого?
Кампания партии по самоочищению от оппозиции и оппозиционеров была по определению нескончаемой. Учредив систему чисток, партия создала институт по определению границ коммунистического сообщества: в лице подвергнутого остракизму троцкиста она исторгала то, что в ней самой оказывалось слишком опасным, что воплощало зло. «В институте pharmacos’a, – пишет Жак Деррида? об Афинах, – Город исторгает то, что в нем есть наиболее низкого и что воплощает зло, которое начинается снизу. Посредством такого двойного и взаимодополняющего жеста отбрасывания Город ограничивает сам себя по отношению к тому, что по ту сторону от него и что по эту. Он устанавливает собственную меру человеческого, противопоставляемого, с одной стороны, божественному и героическому, а с другой – скотскому и чудовищному». Но – и в этом-то весь парадокс – указание на то, что лежит вовне, определяет сущность того, о чем идет речь, – в нашем случае коммунистической партии. Чистка не могла не быть бесконечной – без ритуала исторжения из себя невозможно было установить, кто хороший партиец, а кто плохой. Партии необходимо было находить внутри себя все новые и новые разновидности оппозиционизма, чтобы сказать себе, кто она такая.
Троцкизм оставался в сердце партии и являлся для нее источником нескончаемой угрозы. Чем больше ЦК бил по троцкистам, тем больше были его опасения, что те только зарывались все глубже и глубже, ожидая своего часа. 20 сентября 1928 года Политбюро писало на места: «Ввиду ослабления внимания парторганизаций к идейно-политической борьбе с троцкистскими элементами и ввиду новых попыток их оживления ЦК постановляет: предложить партийным организациям усилить идейно-политическую борьбу с троцкистскими элементами, в частности, путем настойчивого индивидуального разъяснения соответствующих вопросов отдельным товарищам, в особенности рабочим, а также путем решительного отпора на собраниях антипартийным выступлениям, ограничивая, однако, такую дискуссию действительным минимумом <…>».
Председатель Совнаркома А. И. Рыков? говорил на пленуме ЦК в ноябре 1928 года:
– Решением съезда мы открытых троцкистов исключаем.
Голос из зала:
– Уже арестованы.
Рыков? продолжал:
– Мне подсказывают – «уже арестованы». Я боюсь, что вы немного преуменьшаете опасность. Во-первых, не все открытые троцкисты арестованы, а во-вторых, и в недрах партии есть до сих пор элементы, сочувствующие троцкизму и разделяющие эту идеологию. Чтобы это показать, достаточно одного примера: в Ленинграде, если не в лучшей, то, во всяком случае, в одной из лучших организаций, целая ячейка была возглавлена троцкистским бюро. Думать, что троцкизм не улавливает новых сторонников, кроме тех, которых в тюрьму сажаем, – значит недооценивать троцкистскую опасность в партии. Конечно, та демонстрация троцкистов, которая была в Киеве перед зданием ОГПУ и местного совета небольшая.
Голос из зала:
– Тридцать человек.
Рыков?:
– Я не знаю точное число участников, но небольшая. Но в этом случае мы имели, как бы то ни было, открытое выступление троцкистов. Троцкизм является еще организацией, которая до сих пор обладает способностью проводить свои выступления если не во всесоюзном масштабе, то, во всяком случае, как-то руководить отдельными выступлениями в ряде городов…[118 - Электронный ресурс: https://document.wikireading.ru/hai6lqOo7u].
Рыков? использовал уже знакомое нам структурирующее различение открытое / скрытое – открытая оппозиция / скрытая оппозиция, причем трудно сказать, какой манифестации оппозиции он боялся больше. Открытые выступления оппозиции являлись, с его точки зрения, провокациями. Они могли привести к мысли, что партия не стоит за ЦК единым фронтом, как утверждали пропагандисты. У «скрытой» оппозиции были свои опасности, однако она действовала «тихой сапой» – мотив, который будет иметь продолжение в годы террора.
«Кажется, до четырех тысяч человек голосовало против нашей платформы во время дискуссии перед XV съездом партии», – заметил Сталин? на том же пленуме ЦК. Кто-то из зала поправил: «Десять тысяч». Сталин? тут же согласился: «Я думаю, что если десять тысяч голосовало против, то дважды десять тысяч сочувствующих троцкизму членов партии не голосовало вовсе, так как не пришли на собрания»[119 - Сталин И. В. Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКП(б): Речь на пленуме ЦК ВКП(б) 19 ноября 1928 г. // Сталин И. В. Сочинения. Т. 11. М.: ОГИЗ; Государственное издательство политической литературы, 1952. С. 277.]. Б. Г. Бажанов?, секретарь Сталина?, удивлялся, что тот и не думал уменьшать количество своих критиков. «Это, казалось бы, совсем не в обычаях Сталина?: проще запретить партийную дискуссию – вынести постановление пленума ЦК, что споры вредят партийной работе, отвлекают силы от полезной строительной деятельности. Впрочем, – продолжал он, – я уже достаточно знаю Сталина? и догадываюсь, в чем дело. Окончательное подтверждение я получаю в разговоре, который я веду со Сталиным? и Мехлисом»?. Д?ержа в руках отчет о каком-то собрании партийного актива и цитируя чрезвычайно резкие выступления оппозиционеров, Мехлис? негодовал: «Товарищ Сталин?, думаете ли вы, что тут переходят всякую меру, что напрасно ЦК позволяет так себя открыто дискредитировать? Не лучше ли запретить?» Товарищ Сталин? усмехается: «Пускай разговаривают! Пускай разговаривают! Не тот враг опасен, который себя выявляет. Опасен враг скрытый, которого мы не знаем. А эти, которые все выявлены, все переписаны – время счетов с ними придет»[120 - Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. СПб.: Всемирное слово, 1992. С. 56.].
16 декабря 1928 года уполномоченный ОГПУ Самуил Григорьевич Волынский? вручил Троцкому? ультиматум с требованием прекратить руководство левой оппозицией: «Работа ваших единомышленников в стране приняла за последнее время явно контрреволюционный характер, условия, в которые вы поставлены в Алма-Ате, дают вам полную возможность руководить этой работой; ввиду этого коллегия ГПУ решила потребовать от вас категорического обязательства прекратить вашу деятельность, иначе коллегия окажется вынужденной изменить условия вашего существования в смысле полной изоляции вас от политической жизни, в связи с чем встает также вопрос о перемене места вашего жительства»[121 - Троцкий Л. Моя жизнь. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1991. С. 532–533.]. В тот же день Троцкий? отправил ЦК ВКП(б) заявление, в котором заявил, что не собирается отрекаться от борьбы за интересы мирового пролетариата. Обвинение в контрреволюционной деятельности нельзя было назвать иначе как разрывом с заветами Октября. «Каждому свое, – писал Троцкий?, – вы хотите и дальше проводить внушения враждебных пролетариату классовых сил. Мы знаем наш долг. Мы выполним его до конца»[122 - Троцкий Л. Д. Дневники и письма: документально-художественная литература. М.: Директ-Медиа, 2015. С. 11.].
В январе 1929 года Политбюро приняло решение о высылке Троцкого? за границу[123 - Троцкий Л. Д. К истории русской революции. М.: Политиздат, 1990. С. 3–4; Бюллетень оппозиции. 1929. № 1–2. С. 3.]. Мотивируя это решение, Сталин? заявил, что необходимо развенчать Троцкого? в глазах советских людей. В случае продолжения выступлений с обвинениями в адрес партийного руководства «мы будем его изображать как предателя»[124 - Бюллетень оппозиции. 1929. № 1–2. С. 3.]. 18 января решение Политбюро было оформлено Особым совещанием при коллегии ОГПУ и предъявлено Троцкому?: «Слушали: Дело гражданина Троцкого?, Льва Давыдовича, по ст. 58/10 Уголовного Кодекса по обвинению в контрреволюционной деятельности, выразившейся в организации нелегальной антисоветской партии, деятельность которой за последнее время направлена к провоцированию антисоветских выступлений и к подготовке вооруженной борьбы против советской власти». Постановили: «Гражданина Троцкого?, Льва Давыдовича, выслать из пределов СССР». Троцкий? поспешил заметить, что высылка явилась актом «преступным по существу и беззаконн[ым]»[125 - Троцкий Л. Д. Моя жизнь. С. 535.].
Х. Г. Раковский? обращался к Политбюро из Саратова 15 января 1929 года:
Здесь распространился слух о предстоящей ссылке Л. Д. Троцкого? заграницу, и даже указывают на страну, в которую он должен быть отправлен, – в Турцию Мустафа Кемаля?. Слух этот настолько нелеп, что в него не хочется верить. <…> Прошлая революционная деятельность Троцкого?, его жизнь, целиком посвященная на службу рабочего класса и коммунистической партии, его роль в двух революциях – все это известно всем членам партии и всем трудящимся. И для него не будет больше места на территории Советского, пролетарского отечества? Он должен кончить свою жизнь в Анатолийских тихих степях далеко от того дела, которому отдавал с горячей любовью и с беззаветным мужеством все свои дни и часы! Нет! Этого быть не может. Каковы бы не были озлобление и чувство мести в результате внутренней борьбы, они должны уступить место классовому чутью и здравому революционному рассудку[126 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 159. Л. 9–10.].
Такого же мнения придерживался наблюдавший за происходящим из Константинополя Яков Блюмкин?: «Высылка меня страшно взволновала также в эмоциональном смысле. Я был несколько дней в состоянии нервного заболевания». Факт высылки Троцкого? за границу воспринимался им под углом грозящей ему физической опасности. «Для меня не было ни малейшего сомнения в том, что он будет в ближайшие дни убит террористическими элементами монархической эмиграции. Я считал, что при всех его политических заблуждениях, партия не должна была ставить его перед этой опасностью. Я считал также, что партия не должна была, высылая его за границу, лишать его возможности вернуться к ней»[127 - Политбюро и органы госбезопасности. С. 249–250.].
Высылка происходила в обстановке строжайшей тайны: надо было избежать демонстраций протеста, подобных тем, которыми оппозиционеры всегда отмечали высылку своих вождей. Зиновьевская группа была поставлена в известность – одобрение данной акции должно было служить доказательством истиной перековки. Когда зиновьевцы собрались для обсуждения полученной информации, Бакаев? предложил выступить с протестом. На это Зиновьев? ответил, что «протестовать не перед кем», так как «нет хозяина». Посетив Крупскую? на следующий день, Зиновьев? узнал, что и она слышала о готовящейся высылке. «Что же вы собираетесь с ним делать?» – спросил ее Зиновьев?, имея в виду, что Крупская? имеет голос в составе Президиума ЦКК. «Во-первых, не вы, а они, – ответила Крупская?, – а во-вторых, даже если бы мы и решили протестовать, кто нас слушает?»[128 - Курсив в оригинале: Бюллетень оппозиции. 1929. № 1–2. С. 16–17.]
12 февраля 1929 года Троцкий? был посажен на корабль, направлявшийся в Турцию, и насильно выдворен за пределы СССР. «Голое провозглашение оппозиции „контрреволюционной партией“ недостаточно, – объяснял изгнанный вождь. – Никто не берет этого всерьез. Чем больше оппозиционеров исключают и ссылают, тем больше их становится внутри партии. На ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) (1928 г.) это признал и Сталин?. Ему остается одно: попытаться провести между официальной партией и оппозицией кровавую черту. Ему необходимо до зарезу связать оппозицию с покушениями, подготовкой вооруженного восстания и пр. <…> Нужен удар, нужно потрясение, нужна катастрофа»[129 - Там же. С. 2.].
По партии пошли два новых анекдота:
– Почему Троцкий? был сослан?
– Наша страна экспортирует свои лучшие продукты.
– Троцкий? на рыбалке в турецкой ссылке. Местный мальчик-газетчик, желая пошутить, выкрикивает: «Экстренное сообщение! Сталин? умер!» Но Троцкий? невозмутим. «Молодой человек, – говорит он, – это не может быть правдой. Если бы Сталин? умер, я был бы уже в Москве». На следующий день разносчик газет предпринимает другую попытку. На этот раз он кричит: «Экстренное сообщение! Ленин? жив!». Но снова Троцкий? не попался. «Молодой человек, – говорит он, – если бы Ленин? был жив, он был бы сейчас здесь, со мной»[130 - Мельниченко М. Указ. соч. С. 198, 200.].
В Сибири не были в восторге от высылки Троцкого?. «Бюро краевого Комитета считает необходимым довести до сведения ЦК о своих сомнениях в отношении такой меры, как высылка Троцкого? заграницу. Эта мера не обезвреживает троцкистскую организацию, а наоборот, дает ей в руки новые дополнительные возможности и вызовет добавочные трудности для ВКП(б) и Коминтерна», – писал секретарь Сибкрайкома ВКП(б) С. И. Сырцов? 13 февраля 1929 года в Политбюро[131 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 159. Л. 13.]. По Сибири начали циркулировать листовки с призывами созвать чрезвычайный съезд партии – не такой, как в фантазии Врачева?, а настоящий, – вернуть Троцкого? и выпустить оппозиционеров из изоляторов. «Мы призываем всех членов ВКП(б) всеми силами протестовать против чудовищного акта Политбюро, – писали из поселка Анжерка. – Неужели своим молчанием вы будете покрывать это преступление?»[132 - ПАНО. Ф. 6. Оп. 4. Д. 39. Л. 170.] На IV Сибирской краевой партконференции в конце февраля 1929 года член ЦКК Я. Х. Петерс? предупреждал делегатов: «Высылка Троцкого? еще не означает, что высланные в Сибирь и в разные концы Союза троцкистские группы не будут продолжать свою работу. Я думаю, товарищи, что нам нужно будет так же решительно и энергично бороться с троцкизмом, как мы делали это до сих пор»[133 - Четвертая Сибирская краевая конференция ВКП(б): стенографический отчет. Вып. 2. Новосибирск: Сибкрайиздат, 1929. С. 5.].
Весной 1929 года «замаскировавшиеся троцкисты» обнаружились в Барнауле, Иркутске и Томске. Лев Борисович Рошаль? говорил от имени Иркутского окружкома: «Вы знаете, что они у нас в Иркутске раздавали прокламации о том, что Троцкий? правильно поступил, когда стал печатать в газетах Чемберлена свои статьи против Советской власти. Троцкисты стали раздавать и распространять листовки среди рабочих о том, что социалистическое соревнование это петля на шею рабочих. Вследствие этого явления некоторые товарищи даже начали нервничать»[134 - Демидов В. В. Указ. соч. С. 129.].
Высылка Троцкого? за границу обсуждалась на активе райкома томской парторганизации. Особое внимание уделялось поведению его бывших сторонников. По поводу их выступлений говорилось, что «оппозиционеры заметают след», а Иван Семенович Харитонов? вообще высылку не принял. «Не дали всем высказаться, – сетовал Федор Никитович Гриневич?, – не дали устно выразить то, что было можно. Вот значит, какая была обстановка»[135 - ПАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 67.]. Симпатии к герою Гражданской войны, как опасались в бюро, ушли под ковер: оппозиционеры не «клеймят» Троцкого?, но мотают себе на ус.
29 марта 1929 года на повестке дня партсобрания в институтской ячейке Томского технологического института стояли «выступления Троцкого? в буржуазной прессе». Доклад был поручен Луню? в знак доверия, как свидетельство того, что он преодолел инакомыслие. Карл Карлович? очертил траекторию падения изгнанного вождя, начиная с «прошлого личности Троцкого? в революционном движении», через его «уклонистские тенденции» и кончая его «последними контрреволюционными выступлениями в буржуазной прессе». Иван Елизарович Голяков? окончательно порвал с оппозицией «после гастролерства Троцкого? за границей. Прибегнув к „защите“ интересов рабочего класса через буржуазную прессу <…> он сразу перешел в лагерь ренегатов пролетарской революции. Тот, кто до сего времени считает Троцкого? революционером-большевиком, – заключил Голяков?, – тот только может быть открытым, сознательным врагом советской власти и всего рабочего класса»[136 - ГАРФ. Ф. 110035. Оп. 1. Д. П-51377. Л. 153.]. «Почему не выступал против Троцкого?, когда он напечатал свои [статьи] в буржуазной печати?» – спросили Владимира Федоровича Беляева?. «На собрании выносили по этому вопросу резолюции, я голосовал за них»[137 - ?ЦДНИ ТО. Ф. 77. Оп. 1. Д. 130. Л. 59 об.]. «Ты не доказал, какой он линии держится», – звучало вновь и вновь. «Доклад по Троцкому? мне не поручался, – кое-как защищался Беляев?. – После съезда оппозиционеров проверили на практической работе, вот почему не выступал»[138 - Там же. Л. 60.]. Филатов? упустил возможность доказать, что воссоединился с партией: «Я выступать вообще не мастер. Хорошим говорунам [не дали] слова, а мне и подавно. <…> По этому вопросу много было записано ораторов, и я не стал записываться <…>»[139 - ПАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 3502. Л. 4 об.].
Кутузов? также молчал, но, во-первых, он был болен, а во-вторых, голосовал-то он правильно: «Моя оценка относительно Троцкого? не расходится с оценкой партии»[140 - Там же. Д. 1795. Л. 62 об.]. «Надо было не голосовать, а выступить», – напал на него член Сибкрайкома В. Л. Букатый?[141 - ПАНО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1059. Л. 254.]. «Вы действительно больные, – язвил аппаратчик ниже рангом товарищ Стажаров?, – но тем, от чего Вас лечила партия». Иными словами, симулянт Кутузов? болел троцкизмом[142 - ПАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 1795. Л. 68.]. Стажаров? нечестен, вступился Гриневич?: «На собрании двое [бывших оппозиционеров] выступали, к ним плохо отнеслись, поэтому он и не выступал». В. В. Матвеев? тоже считал, что не следовало ставить «информационный вопрос о Троцком?» и заставлять выступать Кутузова?. Влетело обоим: «Перед партией встал ряд важнейших политических вопросов – пятилетка, гастроли Троцкого?, правая опасность и т. д. – и молчание мешало определить, кто на чей стороне»[143 - Красное знамя. 1929. 30 ноября.].
Принятая резолюция выдерживала официальный тон:
Ячейка ВКП(б) Сибирского технологического института с глубоким возмущением отмечает то позорное падение, до которого дошел бывший активный участник Великой Октябрьской Революции. Тот Троцкий?, который вместе c большевиками громил буржуазию и ее апологетов, контрреволюционную социал-демократию, теперь обращается с просьбой к этим социал-предателям взять его под свое покровительство. Трудно представить больший позор для революционера, чем тот, до которого дошел ренегат Троцкий?, предающий свою политическую совесть за десятки тысяч долларов буржуазии и обращающийся с просьбой к апостолам буржуазии взять его под свое покровительство[144 - ЦДНИ ТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1065. Л. 117.].
С эскалацией обличительной риторики медицинские термины вытеснялись моральными: перестав быть «болезнью», троцкизм стал «падением», «ренегатством» и «изменой». Начались сплошные переименования: улица Троцкого? в Курске стала улицей Дзержинского, одноименная улица в Свердловске – улицей 8 Марта, площадь имени Троцкого? в Днепропетровске – площадью Шевченко, город Троцк Самарской области стал Чапаевском. Еще один Троцк (с 1923 года так называлась Гатчина) сразу после высылки Троцкого? был переименован в Красногвардейск.
Ответ оппозиционеров на высылку Троцкого? просматривается в листовках «большевиков-ленинцев», где в роли злого демона выступал Сталин?. Московская листовка от января 1929 года гласила:
Товарищи!
В нашей листовке в середине января мы сообщили о решении Политбюро выслать тов. Л. Троцкого? из пределов СССР. Это решение настолько чудовищно и невероятно, что многие рабочие не поверили листовке большевиков-ленинцев: некоторые партийцы говорили, что это выдумка оппозиции, чтобы очернить Политбюро.
В ответ на листовку газеты с 24 января повели бесстыдно лживую и клеветническую кампанию против большевиков-ленинцев. Одновременно на ряде партийных собраний и партконференций потерявшие окончательно стыд Ярославские? начинают подготовлять общественное мнение к чудовищному факту высылки т. Троцкого?. Для этого пускается гнусная клевета о якобы готовившемся оппозицией <…> вооруженном восстании против соввласти. Наглая и грубая ложь – вот излюбленное средство борьбы, которое практикует ЦК против оппозиции. Новым изданием «врангелевского» офицера, выдумкой об антисоветских заговорах оппозиции Сталин? хочет «подготовить» партию и рабочий класс к новым ожесточенным ударам по ленинской оппозиции. <…>
Товарищи рабочие! Возвысьте ваш голос. Ударьте по рукам выполняющих волю чуждых классов. Выбирайте делегации с требованием возвращения тов. Троцкого?, сосланных и заключенных оппозиционеров.
Вмешивайтесь активно в дела вашей партии[145 - ?ЦГА ОДМ. Ф. 3. Оп. 10. Д. 174. Л. 24.].
Подробнейшая листовка «Коломенской группы большевиков», которая приводится здесь с большими купюрами, парировала аргументы о продажности Троцкого? на Западе:
Товарищ!
После нашего письма тебе «Правда» опубликовала три грязных, клеветнических статьи против т. Троцкого?. Самое появление статей нас не удивляет, как и содержание этих статей. Возьми XIV том Ленина? (издание 1921 или 1925 г.) и ты прочтешь там, что почти теми же словами «знаменитый» Ермоленко? обвинял Ленина? в том, что он – германский шпион, что он получил от германского Генерального штаба 10000 руб. (эта цифра стала шаблоном всех клеветников). Мы, большевики-ленинцы, сумели ознакомиться с точным переводом этих статей и потому заявляем с полным сознанием верности ленинизму и ленинским методам борьбы, мы подписываемся под этими статьями и разделяем перед лицом мирового пролетариата вместе с т. Троцким? ответственность за его выступления на страницах буржуазной печати. <…> [Мы] пришлем тебе эти переводы: чтобы ты сам, сопоставляя их со статьями в «Правде», увидел, к какому извращению статей и мыслей Льва Давидовича? вынуждены прибегать Ярославские?, чтобы <…> замазать подлинное лицо преступления, совершенного ими, преступления, которое может стоить головы вождя Октябрьского переворота и ближайшего – да, именно ближайшего (чего бы ни лгали Ярославские?, Сталины? и проч. Бухарины?) сотрудника и друга Ленина?.
Но зачем же, спрашиваешь ты, делается это? Зачем нужно клеветать на Троцкого?, «на оппозицию»? Законный вопрос! Читай же горькую истину: Сталин? и его друзья, упоенные блеском власти и кажущегося могущества, вполне искренне думали, что они уже стоят одной ногой на почве социализма и вот-вот поставят и вторую ногу на ту же почву. Социализм в одной стране почти победил. <…> И вдруг <…> какой-то кулак не хочет дать хлеба, какие-то члены партии не хотят видеть кулака, не хотят с ним ссориться, какие-то правые (откуда они при монолитном единстве «ленинского» ЦК и «ленинской» партии?) требуют уступок капиталистическим элементам, срываются планы <…>. Это же скандал! Это же полное политическое банкротство! <…> Тут появляется у Сталина? счастливая мысль: «Оппозиционеры своими листовками, брошюрами, выступлениями формируют недовольство, указывают, кем можно заменить Сталина? и его сторонников». В тюрьму оппозиционеров, за границу Троцкого?. <…> Рабочие все равно проверить наши писания не смогут и потому поверят на слово, <…> поверят, что Троцкий? перешел на службу буржуазии, и тогда уж некем будет заменить нас.
«Вот мы и выкрутимся, а там авось кривая вывезет <…>». Но вывозит ли кривая, спросим тебя, товарищ, мы, оппозиционеры. Нет, не вывозит[146 - Там же. Л. 35–37 об.].
Наоборот, утверждала оппозиция, репрессии все усугубляются. Об этом говорила московская листовка от 15 февраля 1929 года:
Товарищи!
Вслед за выдачей на расправу белогвардейцам вождя Октября тов. Троцкого? началась зверская расправа над лучшими сынами пролетариата, большевиками-ленинцами, защитниками октябрьских завоеваний. 63 большевика-ленинца <…> обманом увезены в Тобольскую каторжную тюрьму, именуемую ныне политизолятором. Партийное руководство скрывает от рабочих это новое преступление. <…> В знак протеста против подлого режима, установленного для заключенных, ими 4?го февраля объявлена смертная голодовка. <…>
Товарищи!
В советской тюрьме умирает 63 большевика! Сделайте этот факт достоянием всего рабочего класса! Переписывайте эту листовку! Сообщайте о ней товарищам по работе! Пишите друзьям в провинцию! Пусть все пролетарии знают о совершаемом преступлении!
Протестуйте немедленно! Скоро уже будет поздно! Идите с протестом в ЦК и ЦКК, в парткомы, ячейки и редакции газет. Идите группами и поодиночке. Выступайте на собраниях! Выбирайте делегатов! Оказывайте поддержку семьям арестованных <…>[147 - Там же. Л. 25.].
Обличая отрыв руководства от партийных масс, сибирские листовки обращали внимание на то, что в то время, как условия жизни рабочих ухудшаются, партийная бюрократия наслаждается неограниченной властью. В конце 1929 года за Урал попала листовка под названием «Довольно крови». «Партия не может и не должна допустить того, чтобы сталинская группа начала господствовать над партией. Мы уже видим, к чему привела политика Сталина?. В стране не хватает хлеба, растет дороговизна, ухудшается материальное положение рабочих, диктатура пролетариата под угрозой»[148 - ПАНО. Ф. 6. Оп. 4. Д. 10. Л. 155.]. 3 марта 1930 года в психбольнице в Томске была обнаружена листовка. Ее анонимный автор-оппозиционер писал:
Россия переживает тревожное время, сейчас нет ни одной крестьянской избушки, ни одной рабочей семьи, где бы не говорили о том, что мы идем к гибели. Переполнены тюрьмы, места ссылок, свирепствуют расстрелы, полный застой в промышленности <…>. Крестьянское хозяйство с каждым днем истощается. Обострение всех государств против России очевидно каждому, и растет обострение внутри России между различными слоями населения. <…> Здесь сознательная измена делу трудящихся, делу революции. Эта измена, эти преступления кроются в центре, мы ни в коем случае не можем обвинять стоящие у власти низы, которые, <…> боясь ответственности, выполняют заведомо губительные распоряжения центра. <…> То положение, которое мы переживаем, мы уже переживали в период военного коммунизма. <…> Этот путь к социализму Ленин? признал гибельным. Читайте, граждане, истинную программу большевизма, основное законодательство, заветы Ленина?, сравнивайте с жизнью, и вы ясно увидите преступление Центра. <…> Истинные хозяева земли русской – не личности, не Сталины?, не Рыковы?, а съезд советов <…>[149 - «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.): Сб. док. в 10 т. Т. 8. Ч. 1. 1930 г. М.: ИРИ РАН, 2017. С. 163.].
«Хозяева земли русской» – аллюзия на политагитацию Николая II?, именовавшего себя так, считая, что он один несет ответственность за страну перед Богом. Если в мировоззрении Николая II? православие, самодержавие и Россия составляли единое целое, то нынешние, не менее авторитарные руководители ЦК вели себя как хозяева партии и большевизма.
Листовки 1929 года утверждали, что на фоне резкого ухудшения условий труда рабочих и роста цен в стране активизировался мощный рабочий протест: «Никогда еще профсоюзы и рабочие массы не стояли так далеко от управления социалистической промышленностью как сейчас, – писали оппозиционеры, перепевая жалобы Кутузова? и Гриневича? во время дискуссии ноября 1927 года. – Стачка – крайнее средство самообороны рабочего класса от извращений бюрократического аппарата»[150 - Васильев М. Левая оппозиция в Ленинграде в 1929 году [Электронный ресурс: http://istprof.ru/1334.html].]. По оценке оппозиции – так, по крайней мере, это виделось ОГПУ – предстоящий тяжелый хозяйственный кризис «должен был привести к повсеместным стихийным выступлениям крестьянства, оживлению революционного рабочего движения и в конечном счете к торжеству троцкистской фракции»[151 - Фельштинский Ю., Чернявский Г. Указ. соч. С. 199.].
Особенно красноречивой была последняя из приводимых здесь листовок, распространявшаяся в Москве:
Ко всем рабочим, ко всем членам ВКП(б),
Товарищи!
Ложная хозяйственная политика Центрального Комитета партии завела страну в тупик, выход из которого партруководство ищет на путях неослабного нажима на рабочий класс. <…> Очевидный рост влияния большевиков-ленинцев в пролетарских массах вызвал взрыв остервенения в бюрократическом аппарате. Некоторые наиболее блудливые на язык и наглые бюрократы стали угрожать на рабочих собраниях – расстрелами оппозиционеров. <…>
Товарищи! В стране пролетарской диктатуры разгорается ожесточенная классовая борьба. Кулак, сорвав хлебозаготовки и готовясь к перевыборам, взялся за обрез. Кулацкие выстрелы раздаются все чаще и чаще. К ним жадно прислушиваются нэпман и иностранный капиталист. <…> Это ли не позор. И не позор ли, что вместо усиления позиций пролетариата – носителя власти в стране – бюрократическое руководство всемерно ослабляет его, поощряя пассивность, нажимая на его мускулы, уплотняя рабочий день, снижая зарплату, преследуя, арестовывая и ссылая рабочих-передовиков. <…>
Октябрьские завоевания в опасности!
Пролетарии! Дайте сокрушительный отпор обнаглевшему кулаку, нэпману и бюрократу. Они сильны вашей пассивностью и вашим молчанием. Будьте активны. Вводите рабочую и внутрипартийную демократию явочным порядком, не дожидаясь, пока это дозволит ЦК. <…> Боритесь за улучшение положения рабочего класса. Боритесь против увеличения норм выработки, за увеличение зарплаты. Протестуйте против репрессий. Требуйте освобождения арестованных ленинцев, требуйте гласного суда над ними с участием выборных от общего собрания рабочих. Оказывайте семьям арестованных денежную помощь <…>.
За октябрьские завоевания!
За диктатуру пролетариата!
Большевики-ленинцы (оппозиция)[152 - ЦГА ОДМ. Ф. 3. Оп. 10. Д. 174. Л. 39.].
Листовка прямо морализировала: «Это ли не позор?!» Ее язык был полон как образности, так и буквальности: «остервенение» врага выражается не только образно («блудливый на язык») но и действиями: буржуй взялся за обрез, цекист расстреливает оппозиционеров.
Призыв к «активности», однако, был палкой о двух концах. На обороте последней листовки фиолетовыми чернилами написано: «В МК ВКП(б) [от] члена ВКП(б) Алимова? Георгия Николаевича. Вчера, 14 февраля с. г. около 4?х часов, возвращаясь на квартиру, около корпуса 12 я поднял эту бумажку. Прочитав ее, я вижу ее контрреволюционное содержание, а потому направляю ее в Ваше распоряжение для принятия соответствующих мер. Думаю, как член ВКП(б), мы мало уделяем внимания оппозиции, которая видит нашу пассивность, начинает все более наглеть. Время покончить с оппозицией и ее контрреволюционным гнездом. Довольно разложений. Нужно обратить внимание на работу вновь принятых оппозиционеров (15 ноября 1929 г.)». Тут опять налицо зеркальность, а именно – требования бдительности и активности с противоположной стороны. Но в то же время действия сторонников ЦК реактивны и не позволяют им обращаться к листовке как к орудию пропаганды – зато у ЦК есть газеты.
Оппозиционная листовка как жанр была чем-то похожа на заявление, а в чем-то отличалась от него. Сходство очевидно: оба письменных жанра являлись обращением и действовали в рамках правил большевистского дискурса. Листовки обращались к «товарищам» и подразумевали партийных или околопартийных читателей. Они говорили от имени пролетариата и ратовали за дело революции. Но не менее важны отличия: заявления всегда подписывались, авторы открыто заявляли о себе. Даже когда речь шла о множестве подписчиков, все имена указывались, включая сведения о партийном стаже и номера партбилетов. Часто заявление было «письмом во власть»: автор отказывался от прежнего своего «я», признавал ошибку, извинялся. Были другие заявления – например, донос или формулировка позиции, как в случае заявления 83?х, но и они обращались к власти.
Прагматика листовки несколько иная. Листовка предполагала полный демократизм – «прочитай и передай другому». Она была провокационна, заставляла читателя задуматься: все читатели считались равными перед истиной. Листовки подписывались псевдонимами или названиями полумифических организаций (и в этом качестве они аналогичны по жанру «духовным письмам» церковных оппозиционеров в церкви начала XX века – традиция подписывать листовки названиями мифических организаций оформилась, видимо, в этих документах).
Если заявление адресовалось инстанции, от которой зависело решение проблемы, инстанции большей, чем говорящий или коллектив говорящих, то листовка писалась для того, кто способен был осознать ужас и масштаб происходящих в стране событий. Листовка адресовалась такому же, как автор, искреннему и сознательному читателю. Ее содержание характеризовалось верой в то, что сознательные борцы могли быть где угодно, что партийность полностью потеряла значение и что происходят события такой важности, что достаточно указать на них, чтобы открыть глаза читателю на истинное положение вещей. В этом смысле листовка понималась как крайняя мера в чрезвычайной ситуации, когда все другие способы коммуникации исчерпаны. По большому счету, она исходила не от лица конкретного автора, но от лица события – провозглашала весть. В этом листовка была сходна с газетой, но газета информировала, представляла поток равнозначных событий, а листовка составлялась с целью эмоционального воздействия на читателя, приковывая его внимание к одному событию беспрецедентной важности. В то же время если авторитет газеты поддерживался властной инстанцией, несопоставимой с простым человеком, то листовка говорила от лица рядового гражданина и являлась зачастую прямым предписанием к действию. Если ты честный коммунист и узнал о случившемся, то ты должен что-то сделать, взывала она, а имена, а иногда даже позиции не так уж важны. Шло брожение умов. Главным было войти в коммуникацию, найти истинных революционеров, которых не может не быть, противопоставить нечто ЦК, который сбился с верного пути.
Если заявление оппозиционер писал «наверх», в «центр», стремясь апеллировать к власти, то листовка властью пренебрегала. Она подрывала власть, призывала к действию против власти. Предлагая другую «генеральную линию», но не другое мировоззрение или правила политической игры, листовка имела ограниченный эффект. Сам жанр листовки, однако, отсылающий к революционной традиции в ее самых радикальных ипостасях, предполагал, что игра уже ведется по иным правилам.
Листовки 1929 года предлагали все более экстремальные меры. В Москве был образован оппозиционный центр под руководством Б. М. Эльцина?. В подпольной типографии центра печатался бюллетень – информационно-пропагандистский орган «большевиков-ленинцев», функционирующий как листовка. 8 мая Г. Г. Ягода? докладывал И. В. Сталину?: «Из совершенно достоверного источника нам известно следующее: 7?го мая с. г. днем на квартире Бориса Михайловича Эльцина?, в 1?м Доме Советов, состоялось заседание Всесоюзного троцкистского центра. Присутствовало 5 человек». Кроме членов центра, в комнате находился сын Эльцина? – Иосиф?, тот самый студент 1?го МГУ, который информировал Кутузова? и Тарасова? о партийном положении по приезде в Томск двумя годами ранее. «На заседании обсуждались проект директивного письма об итогах апрельского пленума ЦК ВКП(б) и XVI Всесоюзной партконференции». «Глава Всесоюзного троцкистского центра (генсек)», Б. М. Эльцин?, сообщил о беседе с человеком, являющимся руководителем тройки или пятерки, который потребовал отпечатать в типографии и выпустить листовку, которая ставила вопрос об убийстве Сталина?. Эльцин? дал членам центра прочесть эту листовку, «основная мысль которой сводится к тому, что 1 мая мимо мавзолея Ленина? демонстрировало „подспудное государство“, а не пролетарская диктатура. Руководитель этой группы говорит, что революция уже покатилась под откос, что буржуазное государство уже сформировалось, что завтра с таким же успехом могут демонстрировать на Красной площади другие силы, что от пролетарской диктатуры осталась только вывеска». Он заявил члену центра, с которым вел переговоры, «что если ему не дадут санкции на совершение террористического акта над Сталиным?, то группа сделает это самостоятельно, „не как оппозиционеры, а как революционеры“. Они считают, что надо убить Сталина? и этим вызвать подъем революционной волны. Они отдают себе отчет в том, что единоличные террористические выступления не являются марксистским методом. Но они отнюдь не являются метафизиками и считают, что сложившаяся в настоящий момент обстановка требует именно такого акта для разрядки политической атмосферы».
Член РСДРП с 1898 года, председатель Уфимского губревкома в годы Гражданской войны, Борис Михайлович Эльцин? был невысоким человеком пятидесяти пяти лет, страдавшим сердечными приступами и ревматизмом, с большой головой, «увенчанной черной шевелюрой, из которой выбивались непокорные пряди, – так, по крайней мере, он запомнился Виктору Сержу?. – Черные бородка и усы, смуглое, изрезанное глубокими морщинами лицо, живые глаза, речь раздумчивая, нередко саркастическая». Он не расставался с Полным собранием сочинений Гегеля?, и Серж? отлично помнил, как после обеда, состоявшего из нескольких картофелин, половины селедки и чая, Эльцин? улыбнулся, блеснув глазами: «Нынче ночью я перечел страницу из Гегеля? – это замечательно стимулирует ум!» «Наше единство, – говорил он также, – дело рук ГПУ; на самом деле у нас столько же тенденций, сколько активистов. Не думаю, что это такая уж беда»[153 - Серж В. От революции к тоталитаризму: Воспоминания революционера. М.: Праксис; Оренбург: Оренбургская книга, 2001. С. 374.]. Впрочем, Эльцин? заявил, что его удивляет, каким образом «старый оппозиционер, член партии, неплохой марксист», научный работник, работавший в Институте Маркса? и Энгельса?, может ставить так вопрос о терроре. Но к ужасу Ягоды?, ему не удалось убедить товарища по оппозиции в нелепости такой постановки вопроса.
Понимая, что промедление равно преступлению, органы ОГПУ провели ликвидацию троцкистского актива в разных городах с 21 по 28 мая 1930 года. В Москве были ликвидированы следующие троцкистские группы:
1. Группа студентов КУНМЗа в составе 8 человек, бывших членов зарубежных компартий. Группа выпустила листовку, в которой призывает к созданию новой «Рабочей партии».
2. Группа З. Власовой? и группа Резника?, возобновившие после некоторого перерыва подпольную работу. Члены этих групп раньше не подвергались репрессиям.
3. Группы, члены которых в разное время подавали заявления об отходе от оппозиции с целью маневра (группа Полины Лавлер?, группа Михаила Бордова? и др.). В результате обысков были изъяты зарубежный «Бюллетень оппозиции», обращение Раковского? и др. к партии в связи с предстоящим XVI парт. съездом, тезисы Раковского? «Текущий момент» (март 1930 года), письма Троцкого? из?за границы за время с ноября 1929 года по апрель 1930 года, «письмо дециста Смирнова? В. М., дешифрант переписки со ссылкой и регистрация этой переписки».
Почти у всех подвергшихся обыскам были обнаружены директивные письма Солнцева?. Елизар Солнцев? был выпускником Института красной профессуры, историком, экономистом. Находясь в командировке в США по внешнеторговым делам, Солнцев? содействовал формированию левой оппозиции в американском коммунистическом движении. В 1928 году отозван в СССР, исключен из партии, отправлен в ссылку, затем заключен в Верхнеуральский политизолятор. В 1930 году один из авторов платформы «Кризис революции. Перспективы борьбы и задачи оппозиции», отражавшей взгляды «умеренного» крыла троцкистов. Солнцев? часто упоминался Ярославским? и другими членами ЦКК как кошмарная фигура, но не из?за его вторичных теоретических формулировок, а ввиду предложенной им поведенческой стратегии: Солнцев? призывал к неискренним покаяниям с тем, чтобы выждать и ударить партии в спину, когда она меньше всего этого ожидает.
В Ленинграде были арестованы руководители московской группы КУНМЗа – преподаватель Задворнов? П. А. и Соловьев? В. Е.; в числе нелегальных документов, изъятых у членов этой группы, имелись тезисы Задворнова? о необходимости создания новой «Рабочей партии» и борьбы за власть. В Харькове был ликвидирован «украинский центр, техника, районное руководство и руководители групп на предприятиях. Обысками изъяты: около 12 пудов типографского шрифта с оборудованием, 3 шапирографа, 2 пишущих машинки, большое количество троцкистской литературы и организационная переписка. В Киеве и Артемовске проведено 10 обысков и арестованы 12 человек, пытавшихся развернуть массовую работу»[154 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 158. Л. 38–40.].
В Сибкрайкоме ВКП(б) опасались подпольной деятельности троцкистов. Проанализировав поступившие сигналы с мест об «активизации» троцкистов, там заключили, что борьба с оппозицией «в значительной мере ослабла. <…> За последнее время в отношении троцкистов кое-где наблюдается совершенно недопустимое примиренчество и терпимость, способствующие развертыванию троцкистской работы»[155 - Известия Сибирского краевого комитета ВКП(б). 1929. № 12. С. 2.]. Такое благодушие было недопустимо. Р. И. Эйхе? в июле 1929 года предупреждал, что «есть у нас еще осколки троцкистской организации, осколки рабочей оппозиции, играющие контрреволюционную роль»[156 - Советская Сибирь. 1929. 28 июля.]. Сибирская контрольная комиссия насчитала «десятки случаев» выступлений «отдельных троцкистских элементов и группировок» в Новосибирске, Иркутске и Томске[157 - Демидов В. В. Указ. соч. С. 130.]. Ссыльные сторонники Троцкого? играли активную роль в противостоянии властям. Осенью 1928 года ОГПУ разоблачило «троцкистскую организацию ссыльных» в Красноярске, печатавшую листовки, а в мае 1929 года Ачинский окружной отдел ОГПУ выявил «оппозицию» во главе с инструктором потребсоюза, которая поддерживала связь со ссыльными и распространяла «троцкистскую литературу». Сторонники рабочей оппозиции продолжали действовать в Омске, опираясь в основном на поддержку рабочих железнодорожного узла и паровозоремонтного завода. Их группировка распространяла на собраниях и в частных беседах идею «новой рабочей революции», свободной от «советской буржуазии», защищала независимость профсоюзов[158 - Тепляков А. Г. Непроницаемые недра: ВЧК – ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг. М.: АИРО-XXI, 2007. С. 219.].
С лета 1928 года Радек? находился в Томске. По воспоминаниям его корреспондентки Лидии Сейфуллиной?, местные студенты за пятак показывали приезжим «живого Радека?», который прогуливался по городу в черном с драконами китайском шелковом халате, приводя в изумление некоторых томичей, принимавших его – к вящему удовольствию самого Радека? – за китайца. Радек? написал письмо в ЦК ВКП (б), в котором продолжал поддерживать Троцкого?.
Товарищи. <…> Вы исключили нас из партии и выслали как контрреволюционеров. Вы решились на безумный шаг высылки с обвинением, которое позорит не нас, а тех, которые его подняли. Разве не безумие держать в ссылке тех, которые боролись за демократию в партии?.
Генерального секретаря партии Радек? именовал не иначе как «усач», «тифлис», «кобочка». Его остроты передавались из уст в уста. Например,
Сталин? спрашивает у Радека?: «Как же мне избавиться от клопов?» Радек? отвечает: «А вы организуйте из них колхоз – они сами разбегутся»[159 - Фрадкин В. А. Дело Кольцова. М.: Вагриус, 2002. С. 62.].
Или:
Уж эти мне цитаты и ссылки! Со Сталиным? теперь просто невозможно разговаривать. Оппозиционер ему – цитату из Маркса?, вескую, неопровержимую, а Сталин? в ответ – ссылку. Оппозиционер – опять цитату, на этот раз из Ленина?, а Сталин? – вторую ссылку, подальше…[160 - Абрамович И. Л. Указ. соч. С. 76.].
Досталось и Ворошилову?, который на каком-то собрании назвал Радека? прихвостнем Троцкого?. Радек? в ответ парировал:
Эх, Клим, пустая голова!
Мысли в кучу свалены.
Лучше быть хвостом у Льва,
Чем задницей у Сталина?[161 - Ефимов Б. Е. Десять десятилетий. М.: Вагриус, 2000. С. 134.].
Стишок Радека? – неправильный хорей с ритмическими перебоями, скорее частушка, чем эпиграмма, – интересным образом показывает взаимопроникновение оппозиционных и «народных» анекдотов.
«Карл Радек? умел изящно объединить какой-нибудь исторический эпизод с эротическим каламбуром, чем приводил в восторг своих слушателей, – суммировал Александр Иванович Боярчиков?. – Все острые политические анекдоты приписывались ему. Они стреляли без промаха и убивали насмерть»[162 - Боярчиков А. И. Воспоминания / Предисл. В. В. Соловьева. М.: АСТ, 2003. С. 149.]. Шутовской талант Радека? превратился в свою очередь в тему для шуток:
Сталин? вызывает к себе Радека? и спрашивает: «Слушай, что же ты выдумываешь обо мне анекдоты? Ведь я все-таки вождь мирового пролетариата!» – «Ну, знаешь, такого анекдота и я не выдумаю!» Или: Сталин? спрашивает Радека?: «Это вы сочиняете анекдоты?» – «Да, я». —«Расскажите какой-нибудь коротенький». – «Сталин? – генсек»[163 - Мельниченко М. Указ. соч. С. 323.].
После изгнания Троцкого? из СССР Радек? начал пересматривать свои позиции. С недоумением он приводил М. Сахновской? свой разговор с отправляющимся в ссылку рабочим: «На мой вопрос, какое должно быть отношение оппозиции к возможным хлебным беспорядкам в городах, я получил ответ: оппозиция должна возглавить их. На вопрос: „под какими лозунгами“ ответ последовал: „долой это правительство!“. На вопрос к крестьянским движениям, какое должно быть отношение, я получил ответ, что „мы должны их поддержать“». Когда Радек закричал: «вы собираетесь скидывать рабочее правительство», другой рабочий-москвич, приехавший на отпуск к Радеку в гости, сказал задумчиво: «Вся загвоздка в том, что правительство-то не рабочее». Перед Радеком «открылась буквально пропасть?. Эти заявления двух рядовых оппозиционеров, которых я не выбирал, из которых один был простой, неискушенный в политике человек, другой с известным образованием, не могли быть случайными». Через три дня Радек встретил на улице московского студента-оппозиционера, едущего в ссылку. «Он буквально так же определил задачи оппозиции»[164 - РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1. Д. 65. Л. 16.].
Склонный к теоретизированию оппозиционер прибыл в томскую ссылку «немножко недобровольно, на переучебу ленинизму», и местный окружком позволил Радеку? вести философский кружок. Заведующий томским агитпропом П. С. Савичев? вспоминал: «Сырцов? позвал меня к себе в кабинет секретаря <…> и сказал нам, что Радек? отходит от оппозиции и что в ближайшее время будет стоять вопрос о возвращении его в партию. Пока же, до того, как ему будет разрешен выезд из Томска, надо создать некоторые условия, способствующие его полному отходу от оппозиции. В этих целях он предложил организовать кружок по изучению домарксовой философии»[165 - ПАНО. Ф. 6. Оп. 4. Д. 41. Л. 48; Демидов В. В. Указ. соч. С. 133.].
Для диамата, вспоминал преподаватель политической экономии в Томском технологическом институте Всеволод Кириллович Астафьев?, этот кружок был обязательным, обществоведы ходили туда по рекомендации. В аппарате говорили: цель кружка – «отвлечь Радека? от контрреволюционной работы». Принцип комплектования кружка был таков: в первую очередь вербовались троцкистские кадры и часть людей по особому списку, на вовлечение которых в политическую работу делалась ставка. «Посторонние, – вспоминал Астафьев?, – конечно, туда не допускались, например член партии зав. Отделом Томского ОК ВКП(б) зашел в этот кружок, так его вывели, сказали, что „Вам здесь делать нечего“». Управляющий трестом «Молотовуголь» Григорий Васильевич Степанов? тоже участвовал в работе кружка:
Пропагандистом действительно был К. Радек?. В кружок входили все преподаватели общественных наук Томской совпартшколы и томских вузов (технологического института и университета). Кружок был организовал АПО окружкома партии с ведома бюро Томского окружного комитета. Кружок занимался, конечно, легально в помещении окружкома, в кабинете зав. АПО, <…> кажется т. Савичева? или Родина, а секретарем окружкома (был) т. Ляпин? или т. Букатый?. При организации кружка было всем окружкомовцам объявлено, что К. Радек? допущен до руководства кружком с согласия Сырцова?, который в тот момент был секретарем крайкома партии. Перед началом занятий нас, членов кружка, собрали в АПО и предупредили, чтобы мы держали себя настороженно, и здесь же было объявлено, что будем изучать французских материалистов. Я в тот момент вел пропагандистскую работу в совпартшколе и вузах. <…> На занятиях я был два или три раза, т. к. чувствовал неудовлетворенность занятиями, ибо К. Радек?, как он заявил, «учился» сам философии, а не был специалистом по этому предмету. Должен сообщить, что никаких вопросов политики партии и правительства К. Радек? не касался. Список членов кружка составлялся в окружкоме, и мне было предложено посещать занятия в порядке повышения квалификации. Я не помню всех членов кружка, <…> человек 15–20. [В окружкоме было известно, что Радек? подал заявление «о признании правильности линии партии». Очевидно, на этом основании он и был допущен до работы. – И. Х.][166 - ?ГАКО. Ф. П.-74. Оп. 4. Д. 53. Л. 3–7.].
Радек? писал Смилге? в Минусинск: «Если мы можем подождать с формальным определением отношения к партии для того, чтобы употребить все усилия и помочь кандидатам найти правильную линию, то всякое молчание об отношении к Соввласти и партии в определяющих затруднениях было бы преступлением перед революцией. Нужно наше голое заявление о поддержке Соввласти в этот момент, нужно сигнализировать нашим людям, что стоят над пропастью. Я нарочно обращаюсь ко всем тт. по бывшему руководству оппозиции, надеюсь, что даже те, которые потеряли равновесие, поймут абсолютную необходимость этого шага».
Чтобы спасти оппозицию как «пролетарское партийное течение», Радек? предложил послать за подписью ссыльных вождей следующую телеграмму Политбюро: «Нижеподписавшиеся обращаются ко всем бывшим членам ВКП, подписавшим „платформу большевиков-ленинцев“, и к сочувствующим этой платформе с призывом решительно поддержать ЦК и Соввласть в борьбе ее за преодоление хозяйственных затруднений, вызванных борьбой кулака и других капиталистических элементов против экономической политики Соввласти». Сведения, что ЦК разрешил политическую переписку, Радек? получил от Преображенского?, «который вел об этом переговоры с Серго?». У Радека? были сведения, что 25 апреля москвичи выпустили листовку, «в которой мое и твое (Смилги?) заявление против Льва? определяется как гнусность и предательство. Но наши тезисы и статьи широко гуляют по Москве. Что касается откликов из колоний, то можно так сказать: большинство ждет сведений, еще не ориентировалось, не высказывается. Незначительное меньшинство проклинает, тоже меньшинство, но еще меньше, присоединяется. Иван Никитич (Смирнов?) телеграфировал следующее: „Преодоление хозяйственных политических трудностей оппортунизма возможно мобилизацией всех левых сил партии тчк Оппозиция указывает эти трудности готова вести действительную борьбу с ними условия Ярославского? требующего самооклеветания принять немыслимо тчк Ваши обвинения ревизии ленинизма платформы игры идеей восстановления блока правыми по существу неправильны есть уступка его требованию тчк Усиливающиеся репрессии затрудняют изжитие разногласий тчк Тезисы жду Смирнов?“». Х. Г. Раковский,? видно, «сочинил какую-то защиту Льва, ибо я получил из Усть-Сысольска телеграмму, солидаризирующуюся с ним». 3 мая 1929 года Белобородов? писал Радеку? из Бийска, что в тексте содержится «отказ взглядов» и «апологетическая установка», которая «дезорганизует авангард и понижает его обороноспособность против термидора <…>». 12 мая Муралов? поддержал Белобородова? из Новосибирска: «Правильная политика пролетарской власти партии несовместимы изоляторами ссылками тысяч большевиков ленинцев изгнания Троцкого? тчк Замалчивание этого невозможно тчк Никогда ленинцы оппозиционеры не давали повода сомневаться безграничной преданности ленинизму Октябрю партии Соввласти готовности всех обстоятельствах бороться против кулаков нэпманов бюрократов капиталистических элементов что неоднократно заявлено всему миру многих документов том числе платформе которая остается незыблемой тчк Основании изложенного посылку предложенной Радеком? декларации считаю ненужной». «Что Богуславский? и Муралов? нас прокляли, – знаешь что, как-нибудь выдержу», – комментировал Радек? Смилге?.
