Когда на небе нет звёзд

– Может быть, чего-нибудь покрепче? – спросил Вик, ставя графин на место. – Пока сын не видит.

Художник подошел и протянул стеклянный сосуд Диане.

– Спасибо, нет. – Диана сделала пару глотков и вернула стакан.

Вик А вернулся к работе.

– Мне любопытно, вы взяли с собой Мира, потому что испугались остаться со мной наедине? – спросил он, смешивая в мольберте маленькие полоски синей и белой краски.

– Чего мне бояться?

– Моих чар соблазнителя.

Женщина улыбнулась. Сначала изумленно. Затем снисходительно, даже жалостливо.

– Пытаешься смутить меня? – спросила Диана.

– Нет, конечно. Я смущаю только тех, кто хочет быть смущенным. Вас я лишь пытаюсь развлечь. Как умею… – художник взглянул в глаза Дианы. – Наверное, по мне не видно, но я благодарен за то, что вы делаете. За все это.

Диана внимательно посмотрела на лицо Вика. В первый раз, за все время их знакомства, оно не показалось ей самодовольным. Лицо Вика отражало какую-то странную неловкость, и печаль.

Женщина поджала нижнюю губу, и мягким голосом спросила Вика: – От чего вы устали?

Лицо художника тут же приобрело насмешливое выражение. Лукавая улыбка вернулась.

– Устал? Не думал, что произвожу такое впечатление. – он задумчиво потер подбородок. – Может, все дело в деньгах? Всегда мечтал устать от денег.

– Как ты познакомился с Лизой? – спросила Диана, разочаровавшись в ответе художника, но сделала вид, что не обратила на него внимания.

– Я познакомился с Лизой и Миром, на моей выставке. Решил сперва, что они парочка – не отлипали друг от друга ни на шаг.

– Да, они были бы чудесной парой. – с оттенком печали, произнесла Диана.

– Вы правда так считаете? – спросил Вик, наклонившись вплотную к рисунку, так, что женщина перестала видеть его лицо.

– Я уверена в этом. – женщина повернула голову. Секунду, посмотрела на спящего Мира. И повернулась обратно. – Видел бы ты, как она на него смотрела. Как влюбленная кошка… Жаль, у них ничего не получилось.

– Почему, как думаете? – спросил Вик А.

– Потому что это Мир. И потому что, это Лиза… Грустно конечно, но я рада, что Лиза это переболела и теперь счастлива с другим.

– Диана.

– Что?

– Повернитесь пожалуйста вправо.

Женщина повернула голову право.

– Странный ты художник. – сказала Диана. – Ни набросков, ни черновых вариантов. Хочешь все сделать за один день. Мне казалось, портреты занимают гораздо больше времени. У меня, в свое время, на некоторые эскизы уходили месяцы.

– Все потому что, вы талантливы.

– Грубая лесть.

– Если те полупрозрачные платья, которые пару лет назад, носили почти все девушки Аквариума – ваша работа, то отнюдь. Я к тому… время любит талант. Время ему помогает, улучшает. Совершенствует. Ко мне же, это не относится. Мне природа таланта не дала. Я – бездарь. – произнося последнюю фразу, Вик приложил правую руку к груди и манерно поклонился. – Уйдет на портрет пять часов, или месяц, результат не поменяется.

Диана помолчала полминуты, обдумывая слова художника. Затем произнесла: – Ты так… уверенно неправ, что мне даже не хочется смеяться.

– В чем я не прав? – поинтересовался художник.

– Время не совершенствует талант. – сказала Диана. – Талант совершенствует опыт. А опыт, это награда за труды. За отданные силы, внимание и нервы. Если ты чего то не умеешь то, только потому, что не хочешь уметь. Не считаешь нужным. Зачем, если картины и так продаются? И в этом нет ничего плохого. По крайней мере, я ничего плохого не вижу. Но не нужно винить в своей «бездарности» (как ты выразился) некую силу, что дает одним, и обделяет других. Это жалко.

– Если я скажу, что пытался стать хорошим художником? – без эмоционально спросил Вик.

– Я отвечу, что ты плохо пытался.

Диана злилась на себя. Художник был ей никто. А, давать наставления незнакомцам, читать нотации… это, как минимум странно. И просто некрасиво. Разве Вик А просил ее поделиться мудростью? Нет… Но что-то в его фразах, напомнило Диане, Мира; не сами слова, скорее их интонация; смиренное, ограниченное настроение… и женщина не смогла устоять.

Наступило неловкое молчание. Прервала его Диана, спросив: – Не боишься реакции общественности на мой портрет?

– Все, к чему можно будет придраться, я сумею объяснить художественным виденьем. – улыбаясь, как ни в чем не бывало, ответил Вик. – Зачем вы согласились? Если не секрет.

– Лиза редко меня о чем-то просит. Мне показалось, для нее это очень важно.

– Мир вас вроде, тоже просил.

– Для него это важным не было. – Диана подняла руки над головой и потянулась, хрустнув парой косточек. Ей хотелось поинтересоваться, для чего Вику А, рисовать ее портрет? На ее поклонника он не похож. На человека, желающего кому-то что-то доказать, тоже. Любопытству пришлось отказать. Скорее всего, художник бы вновь принялся отшучиваться, так что Диана спросила вместо этого: – Долго еще?

– Все. – ответил Вик.

Диана встала со своего места. Размяла ноги, руки и шею. Потянулась еще раз и подошла к мольберту…

Лицо на холсте выглядело, как растекшееся, розовое блюдце. Волосы напоминали шапку из лисьего меха. Кривые руки с растопыренными пальцами, выглядели, как корни деревьев. Мутные, разные и по форме и по размеру глаза смотрели на свое отражение в синее, выпуклое зеркало… Очень маленькие, по сравнению с лицом, острый нос и фиолетовые губы. Выпирающие, зачем то выделенные черными линиями, скулы. Коричневые ресницы, напоминали щетки для чистки обуви. Только плечи выглядели красивыми, что делало их самой странной частью картины.

Диана не смогла сдержать эмоций. Ее звонкий смех вихрем обрушился на тишину студии, разбудив Мира и заставив Вика А вздрогнуть.

– Ты просто обязан одолжить мне этот порет на свадьбу. – проговорила сквозь смех Диана. – Он будет висеть на самом видном месте.

Сорок пятая глава

Винир

Коричневый диван в гостиной, как и сам Винир, пропах приторными ароматами дешевых вин.

На улице орудовала ночь. Холодный, совсем не весенний ветер, что-то тревожно нашептывал за окнами. Вороны гаркали, прыгая возле крыльца, может, в поисках еды, а может, в поисках подходящих веточек для гнезда. Внутри же дома царила полутьма, чья черная пелена, плавно контрастировала с оранжевым сиянием восковых свечей; а также тяжелое, словно медный памятник, молчание, непрерываемое ни кем и ни чем. Если бы стены могли говорить, все равно не проронили бы ни слова, настолько пропитались они унынием и печалью.

Винир сидел на полу, впираясь ногами в ножки дивана. Обсасывал горлышко стеклянной бутылки. Глядел в пустоту. И ни о чем не думал.

Нужда в бездумности появилась у Винира пятнадцать лет назад. Она была сильнее, чем жажда воды у забытого, комнатного растения. Наивнее, чем желание бездомной собаки, разыскать хозяина. Нетерпеливее, чем стремление бывшей красавицы выйти замуж… Создавать в голове вакуум, мужчина научился не сразу. Время и не прекращаемая практика помогли ему. Наверное, если бы он, как раньше умел отправлять свои мысли в путешествие по времени, сошел бы с ума. А, гримаса ужаса и боли, застыли бы на его лице, навсегда исказив его некогда, приятные черты. Впрочем, хоть тело мужчины и не находилось под стражей в больничных палатах, с безумцами у Винира было довольно много общего. Взять хотя-бы его глаза.

Весь, уже прошедший, день, Винир убирался в доме. Мыл полы. Выбивал ковры. Выметал сор из дверных проемов. Словно маньяк, выискивал комки пыли за шкафами и под кроватями. Протирал от налета стеклянную посуду. Потом Винир решил, что пора бы поменять оконные рамы, и отправился в сарай, где в свете керосиновых ламп, безвылазно, за выпиливанием и резьбой, провел семь с половиной часов. Наконец, под вечер, он спустился в погреб, откуда взял три бутылки вина. Поднялся в гостиную, поставил все три на журнальный стол. Затем снова спустился еще за двумя бутылками, так, про запас; и принялся откупоривать одну за другой.

С приходом ночи, на коричневом диване, валялись уже три испитых сосуда. Четвертый, мужчина держал в руках. Мерцание луны, проникшее в дом, через витражное окно, зеленым светом ложилось на шею и лицо Винира. Красные винные капли, что стекали с уголков рта на ссохшиеся губы, отзывались острой болью, сталкиваясь с кровоточащими маленькими ранками. На боль реагировал лишь подбородок, чуть подрагивая. Сам же Винир не замечал ее; был слишком занят пребыванием в пустоте.

Редко Винир давал волю своему воображению. В такие моменты, он представлял, как потолок, что находился над его головой, медленно опускается вниз, раздавливая, сначала мебель, затем его самого; и не останавливался, пока от Винира не остается мокрой лужи с переломанными костями.

По схожему графику, проходили вчерашний и позавчерашний дни, а так же сотни и тысячи дней, что были до них. Винир прибирался, пил и совершенствовал дом, пребывая в молчаливом ожидании дня, когда вселенная пошлет ему смерть. Почему же он сам давным-давно не приложил руки к своей участи? Спроси кто-нибудь это у Винира, то он ответил бы сбивчиво; ненавидя себя и стыдливо краснея… Он боялся.

Когда на часах стояло три ночи, за окнами гостиной, показались два желтых глаза, фар. К дому подъехала машина.

Мутный разум Винира на секунду решил, что это сон или галлюцинация. Но, затем, послышались звуки открывающейся и закрывающейся двери; чьих-то шагов; кашля. Винир раздраженно вздохнул. Это точно не сон. А, для галлюцинаций еще рано, и недостаточно выпито.

Мужчина отбросил бутылку, и поднялся с пола, пару раз запнувшись о собственные ноги. Но не успел Винир сделать и шага навстречу входной двери, как она открылась. На пороге стоял мэр Аквариума.

Винир с ног до головы окинул незваного гостя пьяным взором, и глупо ухмыльнулся.

– Что, снова нужно от кого-то избавиться? – спросил он, пошатываясь.

– Да. – ответил мэр, и закрыл за собой дверь. – Садись.

Винир послушался и плюхнулся на диван. Бутылки, что валялись там, подпрыгнули и покатились к мужчине, звонко стукаясь друг о дружку.

Мэр медленно направился к дивану, осматривая дом.

Помолчал пару секунд. Затем сел на кресло, рядом с хозяином дома.

– Скажи, чья это была идея? – спросил мэр, кинув на колени Винира смятый листок. – Твоя? Мира?

Винир развернул лист, и напряг зрение.

– Убить че… чело… человека те… – Виник громко икнул. Смял лист. И кинул обратно мэру. – Я не в настроении сейчас читать. Извини те.

– Я думал, твое зрение становиться лишь острей под алкоголем.

– То было раньше. – махнул рукой Винир.

Мэр улыбнулся, затем глубоко вздохнул.

– Мира я понимаю. – ровным голосом сказал глава города. – Он действует, исходя из своих фантазий, но ты… Мы вроде подробно все обговорили, и пришли к соглашению. Ты очень помог мне и я…

– Что ты?

– Винир, если бы не я, Аврора умерла бы там, в лесу. Я сделал все, чтобы она поправилась. Чтобы выпрыгнула из больничной койки также быстро, как и Мир. Мне извиниться, что я не всесилен? Снова?

– Мне снова сказать, «я плевать хотел на это»?

– Я так и думал. – глухо сказал мэр, глядя вниз.

– Зачем ты пришел? – спросил Винир.

Мэр поднял взгляд. Глаза его сверкнули чем-то, что сложно было назвать гневом или яростью. Подобный блеск, Вирнир видел лишь раз в своей жизни, в детстве. У своей собаки, когда та подхватила бешенство.

Мэр не моргая, смотрел на мужчину в течении целой минуты. Любой другой на месте Винира, похолодел бы от ужаса. А его, кажется, это только забавляло. Повлияло ли на это состояние вино, что загустило жилы красной патокой и окутало разум мягким одеялом?… На этот вопрос, и сам бы Винир не смог ответить.

– Ты рассказал Миру, или он сам как-то увидел? – спросил Мэр.

Винир не ответил.

– Я хочу знать, чья это была идея.

– Допустим, моя. – ухмыляясь, сказал Винир.

– И на что ты рассчитывал? Натравить на меня общественность? Засадить в тюрьму? Свести с ума?

– С последним вроде начало получаться.

Мэр поднялся с кресла, одернул пиджак и начал ходить вокруг дивана маленькими шажками.

– Сначала я думал, что Мир и вправду летает – сказал он. – Нашел какой-то невероятный способ обманывать проверяющих… Но потом понял, чтобы докинуть камень, даже до четвертого этажа, уметь летать не обязательно. Свидетели, видевшие парящего крылатого… следует ли им верить? Они могли быть пьяны, как ты сейчас; находиться под действием наркотиков или лекарств. Или просто все выдумать, ради шутки. Не имеет значения.

Мир рассказал мне байку про то, как летающий крылатый разбил и его окно. Это меня, конечно, позабавило. Хотя, я думаю, он не врал… Ты к слову, возможно, все это время общался не с Миром, а с его второй… натурой.

Винир не понимал, о чем толкует мэр, но зачем-то не переставая улыбаться, проговорил: – Его вторая натура мне даже больше нравится.

– Зря вы все это затеяли.

– Даже не знаю, что и сказать.

Мэр остановился напротив, сидящего на диване, пьяницы и произнес ровным, но при этом, угрожающим голосом: – Я помогал тебе, не смотря на огромный риск. Хотя, вместо этого, должен был избавиться, как от свидетеля, еще очень давно.

– Чего ж, не избавился?

– Ты, Мир… Аврора, не намеренно, но спасли мне жизнь. Я не люблю быть обязанным, но умею благодарить.

Винир повел плечами: – Молодчина. Родители хорошо тебя воспитали.

– Я говорил, что после того, как довел отца до суицида, запер мать в психбольнице? – вдруг сказал мэр. – Она потом тоже долго не протянула… Понимаешь, ненавидеть собственных родителей – очень плохо. Я был уверен, что только так мог избавиться от этого отвратительного чувства. – мэр улыбнулся. – Я оказался прав, не в первый и не в последний раз… Люди привыкли удалять ненависть подчистую, не оставляя никаких следов. Я же, ее скорее трансформирую. В жалость… Моя мать, которой подчинялись сотни человек и боялись сотни насильников и убийц, кончила слюнями в подушку и мочой в простынь. Я навещал ее каждый день, чтобы просто посмотреть, как она шарахается от каждого громкого звука… Ты когда-нибудь испытывал жалость? Это лучше, чем секс.

– Как ты…

– Как я это сделал? Простейший рецепт: открытый доступ к семейным тайнам и лекарствам. Терпение.

Винир притих. Мэр же запустил руку в пиджак; вытащил оттуда огнестрельное оружие и направил на сидящего.

– Я бы не стал рассказывать всего этого, не собираясь убить тебя.

– Это что, мой револьвер? – прищурившись, спросил Винир.

– Нет, но он зарегистрирован на твое имя.

– Мира ты тоже убьешь?

– Не понадобиться. После твоего самоубийства, я думаю, поток этих записок прекратится. Если нет… впрочем, тебя это беспокоить не должно.

– Ты псих, еще похлеще, чем он.

Мэр осклабился.

– Тебе прострелить виски или подбородок?

– Виски.

– Хороший выбор.

– Благодарю. Вино допить можно? – Винир указал рукой на неоткрытую бутылку, что стояла на столе.

– Нет. Я здесь уже достаточно задержался. Но, если так страшно, можешь сделать один глоток.

– Я не боюсь смерти.

Глава города, выказывая уважение, кивнул. Затем обошел диван; остановился сзади Винира, и приложил к его виску дуло револьвера.

– Последнее слово?

Винир не издал ни звука, мысленно проговаривая слова всех молитв, что знал. Нет, он не соврал. Смерти мужчина не боялся. Он боялся так и не встретиться с женой и дочкой, после смерти. Но сейчас… сейчас смерть сама пришла за ним. Среди глубокой ночи, не предупредив, не постучавшись, и все-таки… это было благословение. Нужно потерпеть всего несколько секунд… Губы Винира дрогнули, затем улыбнулись. Он закрыл глаза и представил Рину, невысокую, светловолосую женщину в сиреневом комбинезоне. Она сидит на крыльце с чашкой горячего чая, и большими карими глазами высматривает на полянке Аврору… Рина конечно станет ругать его. Винить во всем, потому что больше винить некого. Если она изобьет его, и заставит жить во дворе, как пса, Винир ни сколько не опечалиться, и сопротивляться тоже не станет. Главное, чтобы они были вместе. Чтобы они все были там. И больше никого…

Раздался выстрел.

Тело Винира мгновенно умерло, перепачкав всю гостиную кровью. Из глаз текли слезы. А лицо, с легкой улыбкой, замерло навсегда.

Сорок шестая глава

Мир

Свадьба.

Мэр, с профессионализмом диктора, произносит клятву. Я смотрю на маленькие пуговки его пиджака и думаю о том, как сильно они похожи на таблетки, что дала мне Анна. Жаль, я ничего не помню, о своем наркотическом путешествии.

… И мы всегда будем счастливы. – мэр закончил клятву и убрал исписанный листок в карман пиджака.

Зачем ему этот лист? За все время зачитывания, мэр ни разу в него не заглянул, смотрел только на маму, или сквозь нее, не знаю.

Два дня назад мама спросила меня в шутку, не совершает ли ошибку, соглашаясь на этот брак. Я ответил ей – нет, не совершает. Она вяло улыбнулась. Я же мысленно ударил себя по лицу и сказал тоже самое, но убедительнее. Мне казалось, это было правильно, и очень нужно маме. Как бы там ни было, мэр ее любит. К слову, после моей второй попытки ответь на ее вопрос, мама улыбнулась искренне и поцеловала.

Прямо сейчас мама говорит свою клятву с высокого мраморного пьедестала. На ней облегающее серебряное платье с кружевным шлейфом. Длинная фота вплетена прямо в распущенные волосы. Веки украшены светло голубым; губы – бледно розовым; ресницы – насыщенным синим. Все взгляды устремлены только на нее. Вряд-ли кто-нибудь слушает, даже я не слушаю (слишком занят своим монологом), но смотрят точно все.

На свадьбах обычно преобладает белый цвет (по крайней мере, на тех, что я видел по телевизору). Здесь организаторы исключений делать не стали, все кругом белое. Не изысканное, или с намеком какой-то сказки, а просто белое. Скорее даже, стерильно белое. Пол, потолок, стены, занавески, люстры. От этого все присутствующие, в своих цветастых нарядах, кажутся странными и просто лишними. Все, кроме моей мамы, конечно. Складывается впечатление, будто она и родилась лишь затем, чтобы в этот самый день улыбаться, кружиться по залу и пить шампанское за центральным столом. Лиза сказала, что моя мама выглядит, как настоящая королева, как раз в тот момент, когда я мысленно, сравнивал столы с кушетками, а официантов с санитарами… а потом вспомнил, что десять лет назад, когда я лежал на четвертом, некоторые пациенты (мои соседи), дали маме прозвище «Королева больничной палаты».

Справлять торжество решили в загородном ресторане «листопад». Я ожидал неприлично большое число гостей, и обрадовался, узнав, что их не больше двух сотен. В их числе Лиза и Винни (Винни чуть было не отказался, пришлось уговаривать). Нам троим предоставили отдаленный столик, как я и просил.

Марк отклонил приглашение, еще до того, как я успел его толком озвучить, ссылаясь на жуткую занятость. Этом меня нисколько не удивило, в отличии от отказа Вика А, которого моя мама позвала на торжество лично.

– Не боишься, что Клар проснется и испортит веселье? – спросила Лиза Винни, умиляясь его щекам, набитым абрикосами и канапе.

– Нет. Мы с ним договорились.

– А каким образом у вас это происходит?

– Я… мы… мы не говорим про это.

– Извини.

– Не доставай Винни. – сказал я.

– Я же извинилась.

– Все в порядке, Мир. – проговорил Винни.

Я почесал лоб, отпил немного шампанского и небрежно произнес: – Просто хочу, чтобы за нашим столиком не было неловких ситуаций.

– И сам только что создал одну из них.

Винни прожевав и проглотив все, что с трудом недавно утрамбовал во рту, улыбнулся нашей маленькой с Лизой перепалке, (если ее можно так назвать) и произнес: – Давайте лучше выпьем.

Лиза улыбнулась ему в ответ и принялась откупоривать бутылку шампанского, что стояла в центре столика: – А вот сейчас было неожиданно. – все еще улыбаясь, говорит Лиза.

– Ты удивилась тому, что я пью? – спросил Винни.

– Скорее тому, что выпить предложил не Мир.

– Не понимаю, зачем это нужно предлагать. Просто бери и пей. – произнес я.

Лиза отпила немного шампанского и облизнула губы. Затем внимательно оглянула зал.

– Все сидят по семь человек. Одни мы втроем, так… очевидно отстраненно от остальных.

– Это я попросил отдельный столик, только для нас. Прости.

– Нет, ты молодец. – сказала Лиза. – Мне нравиться здесь.

– Правда?

– При другом раскладе, мы могли бы оказаться там. – Лиза незаметно для остальных показала пальцем на столик, где в центре внимания была блондинка с писклявым голосом, что разговаривает без остановки уже тринадцать минут. – Или там. – теперь Лиза показала на столик, где все обсуждали гениальность Вика А. – И, тем более там. – кончик ногтя Лизы указывал в сторону столика, за которым сидели четыре парочки, целующиеся каждые три минуты. – Лиза поежилась.

– Что?

– Ничего. Наверное, мне просто неуютно на свадьбах.

– Ты на многих свадьбах была?

– Только на своей.

Винни поинтересовался: – И как там было?

– Так же, в основном. Разве что салфетки у нас были в форме роз. А здесь, в форме голубей. Гостей было намного больше… Еще шампанское у нас разливали слишком сладкое, а это – Лиза подняла бокал. – напиток богов.

– Но, было весело, да?

– Не знаю… то есть, невесты обычно не веселятся на своих свадьбах, только вид делают, так?

– Наверное. – неуверенно говорит Винни. – Извините, мне нужно в туалет.

Винни вылез из-за стола и направился к лестнице.

– А что, туалет только на первом этаже? – спрашивает Лиза.

Отвечаю: – Здесь тоже есть, только на кухне. Винни думает, что туда нельзя, хотя я уже два раза сказал, что можно.

В зал вошли два десятка официантов с подносами. Они распределились по столикам маленькими, быстрыми шажками. Таким образом еда оказалась у всех гостей почти одновременно. На наш стол поставили три белые тарелки с лососем и печеной картошкой.

Я быстро приступил к трапезе.

Прошла пара минут. Моя тарелка опустела наполовину. Лиза же к своей еде еще не притронулась; зато не убирает из руки бокал с шампанским.

– Не странно, что сын невесты сидит так далеко? – Лиза кивнула в сторону столика, что находится у самой стены. Там мама и мэр кормят друг друга тортом. А над их головами висит мамин уродливый портрет.

– Не думаю. Мы же, не на разных этажах. Попробуй рыбу. Похоже, на нее полили ананасового соуса. Никогда такого не пробовал. Очень вкусно.

Наконец, Лиза вонзила в маленький кусок нежной, бескостной рыбы, зубья серебряной вилочки и запустила себе в рот.

– Правда, вкусно. – согласила Лиза, проглотив рыбу.

– Хорошо выглядишь. – не знаю зачем, произнес я. И не соврал. Лиза выглядит очень хорошо.

Синий, шелковый комбинезон, белые туфли на высоком каблуке, синий лак на ногтях, белая брошь в виде пера, на правом плече. Розовая помада. Белые тени. Волосы зачесаны на одну сторону.

– И как тебя Расс одну отпустил?

– Он уехал из города. По делам.

– Но он знает, где ты сейчас?

– Нет, и не должен. Его родители меня живьем съедят, если узнают, что я была на свадьбе мэра, в то время, как они нет. Если честно, мне самой этот факт греет сердце.

– А на второй день ты, ведь, останешься?

– Конечно. Я собралась серьезно напиться сегодня и продолжить завтра.

– А, причина?

– Она нужна? – спросила Лиза, ухмыльнувшись. – Ну, допустим свадьба твоей мамы. Чем не причина?

– Ну да.

– Как у тебя дела вообще? Ты странный какой-то.

– Правда?

– Бледнее, чем обычно. – пояснила Лиза.

– Может, в последнее время, произошло кое-что странное.

– Что?

– Я поругался со Вторым.

– Из-за чего?

– Из-за Анны… долго рассказывать.

Вернулся Винни. Он потер мокрые руки о свои штаны, и сел за столик.

– Анна, это та томная красотка, что говорила про космос? – спросила меня Лиза.

– В общем, да… Хах. Она назвала меня призраком самого себя.

Лиза нахмурила брови. А Винни улыбнулся шире обычного и, оглядев нас большими, искрящимися глазами, сказал: – Чьим еще призраком можно быть?

Первый час ночи.

Мы (Лиза, Винни и я) гуляем по лесу.

Волосы Лизы растрепались. Одежда заляпана большими коричневыми пятнами. На туфли вообще лучше не смотреть. (Весна выдалась мокрая). Лиза же не обращает на это внимания, бесстрастно вступая в грязь в такт со мной и Винни.

Мы идем, кривляющиеся, громко смеющиеся и непонятно на кого похожие. Не имею понятия о том, сколько, конкретно, мы выпили. Наверное, много.

Интересно, чей наряд более неподходящий для прогулки по лесу? Лизин комбинезон, мое серое пальто и зеленые туфли (подарок мэра), или спортивная, зеленая ветровка и смешна оранжевая шапочка Винни.