Когда на небе нет звёзд

Вик находился в гостях у Лизы до самого вечера. Они пили чай, ели яблоки, разговаривали. Разговаривали они очень много. Темы для бесед возникали одна за одной, и сменялись так стремительно, что девушка и художник не замечали хода времени. Не хотели замечать.

Лизе нравилось общение. Очень. Так же как и их дружба. Но она предупредила, что если Вик еще раз попытается поцеловать ее, то на этом их дружбе придет конец. Художник дал слово, что этого не произойдет.

Позже, пока Лиза мыла чашки и блюдца, Вик провел для себя маленькую экскурсию по дому. Осмотрел сервант, заполненный хрустальными статуэтками. Провел пальцем по заслонке камина. Дунул в большую вазу, стоявшую возле окна. Поднялся по лестнице, заглянул в пару ничем не примечательных спален. Следующая дверь по коридору, оказалась заперта. А, за самой последней дверью, стоял стол с печатной машинкой. Вик посмотрел немного на валяющийся повсюду мусор и вышел. Дойдя до конца коридора, художник оказался в еще одной гостиной. Значительно меньшей, чем та, что на первом этаже. В центре ее стоял маленький, зеленый диван и стол, а вокруг этого, закрывавший собой целых три стены, находился огромный стеллаж с книгами.

Вик открыл одну из дверц, и достал первую попавшуюся книгу. Это был сборник эссе, одного мыслителя прошлого столетия.

Тут, закончив с посудой, пришла Лиза.

– Ты прочитала их все? – спросил художник, указывая на сервант.

– Дважды. – ответила Лиза.

Вик положил книгу на место.

– Когда приедет твой муж?

– Завтра.

– А, когда снова уедет?

– В следующую субботу. Тогда же состоится свадьба Дианы и мэра.

Вик направился к лестнице, Лиза последовала за ним.

– Ты писательница, да? – спросил Вик, когда они спускались по лестнице. – Я видел твой кабинет. Сомневаюсь, что он Расса.

– Я не писатель. Пытаюсь им стать… Вик, я тут подумала, пока мыла посуду.

– О чем же?

– Нам не следует видеться больше.

– Тебе следует сменить моющее средство… Почему ты так решила?

– У нас ничего не будет, но ты не перестанешь надеяться. Это жестоко по отношению к тебе.

Художник в ответ лишь улыбнулся.

– Значит, говорить этим прелестным снисходительным тоном, что нам не следует видеться, не жестоко? – спросил он.

– Ты ведь все понял. Зачем придуриваешься?

– Что мне остается?

Они спустились в гостиную и обменялись прощаниями. Но, не успел Вик накинуть на себя ветровку, как в дверь постучались. Это были родители Расса.

Лиза поспешила открыть дверь, перед этим указав Вику жестами, стоять на месте и вести себя, как ни в чем не бывало.

Не хватает еще, чтобы Марго и Натан решили, что Лизе есть, что скрывать.

– Здравствуйте. – сказала девушка, отворяя дверь.

– Здравствуй. Мы только что узнали, что произошло на выставке. По новостям! Ты должна была нам позвонить еще вчера! – затараторила Марго, входя в дом.

– Со мной все в порядке.

Пожилая пара заметила Вика.

– Это Вик А. – сказала Лиза. – Мы обсуждали мою выставку и заболтались. Он уже уходит.

– Здравствуйте. – сказала Марго и вытянула художнику руку.

Вик, не без неудовольствия, взял ее и легонечко прикоснулся губами к старой, жилистой коже.

– Знакомое имя. – сказал Натан.

– Это известнейший в Аквариуме художник. – сказала женщина, щуря глаза и улыбаясь; не моргая смотря в лицо Вика А.

– Нам он нравится? – спросил Натан.

– Конечно, нет. – буркнула Марго. – Эта же абсолютная бездарность и безвкусица. Но, я не удивлена, – добавила мать Расса, повернувшись к Лизе. – что, тебе нравится подобное «искусство».

Сорок третья глава

Мир

Аврора и я сидим на кровати. Целуемся. Говорим о нас. Смотрим на улицу, через починенное окно.

На меня надета серая футболка. А так же серые, спортивные штаны. На Авроре, темно-синее платье, похожее на сорочку; на ногах синие, бумажные тапочки; к волосам привязана голубая лента.

Жарко, я стараюсь двигаться, как можно меньше. Кажется, даже маленькое шевеление указательного пальца, способно увеличить температуру моего тела на сотню градусов.

Мама ушла на работу, и вернется только завтра.

Две розовые таблетки, лежат на тумбочке, в белом блюдце.

– Ты уверен? – спросила Аврора.

Я отвечаю, да и проглатываю одну таблетку. Затем, представляя, как это делает Аврора, проглатываю и вторую.

– Что-нибудь чувствуешь? – спросила Аврора, ложась на кровать.

Я, устраиваясь рядом с ней, отвечаю: – Только невыносимую жару.

…

Я и не знал, наскольким был идиотом, обозвав жару невыносимой, потому что, спустя всего три минуты она стала действительно невыносимой.

– Ты это тоже чувствуешь? – спросил я Аврору, стягивая с себя мокрые футболку и штаны, наблюдая за тем, как комната постепенно приобретает желтоватый оттенок.

– Нет.

– Да как же нет?

Я выкинул одежду на пол. Открыл дверь и окно нараспашку и осмотрелся. Пространство вокруг стало отливать насыщенным желтым и оранжевым. Воздух загустел.

– Ты ничего этого не видишь? – спросил я Аврору.

– Нет. – говорит она.

Я, запыхавшись, словно после спортивного зала, хожу по комнате и вижу, как стены, шкафы, кровать и стол, плавятся. Пол напоминает песок на пляже в разгар лета. Тумбы, будто восковые, теряя свою форму, становятся все меньше и меньше. Шторы, золотыми сгустками, капают на пол… Лишь Аврора не чувствует жары. И, как ни в чем не бывало, лежит на плавящейся кровати, не спуская с меня глаз.

Я резко останавливаюсь, ощутив жалящую боль на своих плечах. Провожу пальцами по спине. Вижу желтые, светящиеся кусочки своей кожи на подушечках пальцев. Я тоже плавлюсь…

– Не хочу расплавиться. – говорю я испуганно.

Аврора молчит. Ждет чего-то… Чего?!

Пот стекает по моему телу и, попадая на пол, превращается в пар; перья слетают с меня серым пеплом. Надо было выкинуть эти таблетки, или смыть в унитаз! Я иду к окну, еле передвигая, прилипающие к ковру, ступни. Мне бы чуть-чуть ветерка. Одного маленького дуновения, было бы достаточно!

Когда я, наконец, оказался рядом с окном, из моего рта вырвался ошарашенный стон. Здесь еще жарче. А вид снаружи (улицы, дороги, деревья, дома) стал огромным озером жидкой лавы.

Становится больно и противно дышать. Я закрываю, готовое уже взорваться, окно. Поворачиваюсь к Авроре. Собираюсь снова спросить, почему она такая спокойная, но замечаю, что Аврора не просто спокойная. Она не плавится. Не горит. Не изнывает от жары.

Я сажусь на кровать и беру ее руки в свои.

Они такие приятные! Такие невероятно, неповторимо, восхитительно холодные!

Моя кожа сразу перестала болеть. Горячий, горклый ком в горле, пропал. За секунду отрасли новые перья.

Идиот! Почему я сразу этого не сделал?

Аврора придвинулась ко мне чуть ближе. Я понял, что она хочет поцеловать меня, и закрыв глаза, прикоснулся своими губами, к двум льдинкам ее красивого, маленького ротика… Тело на секунду оцепенело от удовольствия. Спина, грудь, пятки, и каждое перо моих крыльев, приятно покалывают. Рот, словно сладкий, мятный чай, ласкает нежный язык Авроры. Все мои внутренние органы, каждая капля крови, вибрируют. Желудок, будто обволакивает, сливочный бальзам. Может, это душа сейчас, захлебывается в блаженстве? Как будто, боясь утопить ее, я прекращаю целовать Аврору, и принимаюсь медленно, нехотя, открывать веки.

Раскрыв глаза полностью, я увидел Аврору такой красивой, какой она никогда еще не была.

Похожая на изваянную изо льда скульптуру, Аврора источает голубое, как чистое озеро, и синее, как небо поздним вечером, мерцание. Ее глаза – две полярные звезды. Платье и волосы стали ультрамаринового цвета. По волосам, бровям и ресницам, словно стерли в пыль и рассыпали, млечный путь.

Я пытаюсь сказать, что она прекрасна.

Не выходит. Не получается открыть рот.

Я отвожу от Авроры взгляд, продолжая крепко держать ее за руки… Оказывается, все это время мы летим по открытому космосу. Вращаемся вокруг огромного шара раскаленного железа.

Каким-то образом, солнце не сжигает нас заживо. Даже не греет. Я знаю, что все это благодаря Авроре, но не могу ей этого сказать. Она лишь, снисходительно улыбается, как будто знает обо всем, что твориться в моей голове.

Мы снова целуемся.

Я счастлив. Она тоже. Как еще объяснить все эти слезы, что текут из ее лаз? Серебристые, соленые капельки, ведомые некоей силой, устремляются вдаль. А, преодолев несколько тысяч километров, становятся планетами.

Я глажу Аврору по волосам. По рукам, шее и лицу. Хорошо, что я не выкинул эти таблетки, и не смыл в унитаз.

Вдруг, на груди Авроры возникает червоточина. Очень быстро она заполняет собой все пространство Авроры, превращая ее в черную дыру с женскими очертаниями. Не успев ничего сделать или сообразить, я проваливаюсь в Аврору.

…

Мое тяжелое дыхание эхом разносит в разные стороны. Я стремительно падаю, находясь в каком-то тоннеле, стены которого переливаются черным, фиолетовым и золотым, цветами. Сквозь цвета я вижу другие такие же тоннели, и силуэты внутри них.

Мне дико страшно первые двадцать секунд. Но затем я вспоминаю – это все Аврора. Либо она. Либо нечто, созданное ею. В любом случае, бояться мне нечего, потому что, она никогда не стала бы вредить мне.

«Полет» длиться минуту или две. По его окончании, мое тело ничком приземляется в мягкий сугроб.

Я поднимаюсь. Отряхиваюсь от снега. Холодно. Я осматриваю себя. Голый торс, ноги, руки, ступни, все цело, что радует. И обнажено, что радует меньше. В своей жаркой комнате, я не умудрился снять с себя, только трусы. Да, одежда бы мне сейчас не помешала. От морозного ветра, дующего со всех сторон, кое-как укрывают лишь крылья.

Осмотревшись, я не смог разглядеть ничего, кроме бесконечной. Белой. Пустыни. И что делать дальше? Ждать Аврору здесь? Или, отправиться на ее поиски?

Выбираю второе.

Солнце, что совсем недавно находилось так близко, сейчас высоко в небе, скрыто за толстым, непроницаемым, слоем серых облаков.

Без устали стучащая челюсть вот вот сотрет в порошок все мои зубы. Я иду вперед, наступая на снег а, иногда на шершавую, жгучую поверхность голыми ногами. Смахиваю с глаз и носа, маленькие льдинки. Вдыхаю в руки горячий пар, и растираю его по туловищу. Разумеется, это не помогает но, что я еще могу? Мое тело сводит от холода. Не знает, куда ему деться. И я тоже не знаю.

Прошло пару сотен метров, а может и километров. Стали появляться лысые деревья; давно увядшая черная трава, непонятно как прорвавшаяся сквозь снег; каменные плиты. А еще, ведущие в разные стороны, тропы. Я не решаюсь ступить ни на одну из них. Если честно, они пугают меня больше, чем холод… Тени. Все дело в них. Они, словно призраки прошлого или будущего, безмолвно слоняются вдоль своих дорожек. Наверное, ищут жертв, таких как я.

В паре черных силуэтов, я узнал себя и Лизу. Еще одна тень, напоминала Анну. Следующая, была похожа на крылатого, держащего в руках мольберт и кисть. Остальные находятся слишком далеко, чтобы я мог распознать в них что-то или кого-то.

Внезапно, далеко впереди замелькал голубой, светящийся силуэт. Это Аврора! Я, не теряя ни секунды, бегу к ней.

…

Пробежав пару сотен метров, а может километров, я понял, что был прав. Хах, а разве могло быть иначе?

И вот уже холод и усталость, атакуют меня не так яростно, а на лице, рот которого обрамлен, блестящими линиями застывших слез и соплей, появилась улыбка.

Аврора сидит на снежной глади, обнимая коленки. Ее волосы морскими волнами, ниспадают на плечи. А платье, подобно воде, растеклось по снегу идеальным синим кругом. Аврора похожа на волшебный фонтан. Из тех, что исполняют желания или дарят вечную жизнь. Надо будет попросить у нее что-нибудь. Вдруг исполнится?

Я бросаюсь к ней и крепко сжимаю в объятиях. Ее руки такие нежные. Такие чудесно, невообразимо, пленительно теплые!

– Ты не представляешь… – говорю я, зарываясь в ее волосы. – Не представляешь…

– Боялся, что я оставила тебя? – гладя мою голову, спросила Аврора.

– Я бы умер.

– Ну что ты. Конечно, нет.

– Мне лучше знать. – нервно смеюсь я. – А ты? Где ты была?

– Я была… – задумчиво говорит Аврора. – Была… Была…

Она не находит, что ответить, и тогда я прекращаю ее попытки, сказав: – Мне плевать, вообще то. Ты здесь. Разве не это главное?

Аврора ничего не говорит. И не нужно. Я зажмуриваюсь и целую ее. А, когда открываю глаза, Аврора снова предстает передо мной в новом облике.

Ее волосы и глаза приобрели цвет лунного камня. Ее кожа, словно застыла в меде, переливается на только что появившемся в небе, солнце. Платье и губы, стали золотыми. А кончики пальцев сияют, подобно драгоценным камням.

Я забыл о морозе. О боли и страхе. Я целую руки и шею Авроры, упиваясь ей. Греясь ею. Голова закружилась от наслаждения. Каждая неправильная, злая и попросту глупая мысль, готовы испариться. Вспыхнуть, оставив в голове место лишь для любви всей моей жизни. Только для доброго и светлого. Я и сам готов вспыхнуть ради этого.

Губы этого прекрасного создания на вкус, как абрикосовый джем. Я заглядываю ей в глаза, собираюсь сказать об этом, и вижу, как из век Авроры текут янтарные слезы. Подхватываемые ветром, они летят вверх, на небо, где становятся миллиардами звезд.

– Ты волшебная. – Говорю я.

– Волшебства не бывает. – отмахивается она, игриво улыбаясь. Затем поднимается со снега, потянув меня за собой.

– Тебе не холодно? – спрашивает Аврора.

– Нет – отвечаю.

– Хорошо.

Аврора закрывает мои глаза ладонью и целует в губы.

Спустя десять секунд, поцелуй прекращается. Аврора убирает руку с моего лица, и растворяется в воздухе… Затем я вижу, что нахожусь в комнате страха… Аврора оставила меня в комнате страха. Нарисованным мелом на черной стене.

…

– Аврора! – кричу я. – Аврора! Это не смешно!

Я пытаюсь вылезти или выпрыгнуть из стены. Не выходит. Пытаюсь расколоть стену, стуча по ней кулаком. Прыгаю, подставляя плечо. Бесполезно. Никаких вмятин или трещин на стене не появилось. Лишь белые следы мела от моих рук. Замираю на мгновение. И глубоко дыша, успокаиваюсь.

Еще пару мгновений спустя, я поворачиваюсь налево. Вижу разноцветные линии. Иду к ним, хочу рассмотреть поближе. (Немного радует, что в стороны я идти могу)

Оказалось, все это – мои рисунки. Просто они плоские, поэтому сбоку кажутся линиями. Я рассматриваю замершую в воздухе картинку, где мы с Авророй стоим на остановке. Это старый рисунок. Значит, я в хвосте коридора. Я стою еще пару секунд, затем аккуратно прохожу дальше, стараясь не задеть нарисованных Аврору и меня. Дальше, изображение, где мы гуляем по дороге. Потом, идем по набережной. Смотрим кино. Бежим по тротуару. По полю. По коридорам больницы… Вот Аврора спящая на цветке. Вот восьмилетняя Аврора, валяющаяся в снегу. Это крайний рисунок.

Иду в другую сторону. Так же аккуратно обходя каждое счастливое, пусть пока ненастоящее событие.

Добираюсь до последнего на данный момент, рисунка. Аврора на сцене в ненорбаре. Да… здесь я постарался на славу. Волосы, глаза, губы. Все нарисовано и заштриховано практически идеально. Особенно, это касается замерших в танце рук. Тонкие игривые пальцы, перетекающие в изогнутые, так и манящие к себе, кисти. Они похожи на маленькие крылышки.

Я улыбнулся своему рисунку. Затем услышал громкие аплодисменты. И обернувшись, оказался на настоящей сцене ненорбара. Сотни посетителей сидят за столиками, кто-то с бокалами вина в руках, кто-то со стопками. Все они восхищенно смотрят на центр сцены, где стоит Аврора. Темно-синее платье. Бумажные тапочки. Голубая лента в волосах… Она не сводит с меня глаз, и жестом приглашает подойти ближе.

– Так, это была шутка? – спросил я Аврору, когда между нами не осталось пустого пространства.

– Тебе было смешно? – встречно спросила Аврора.

Я только чешу затылок. Затем говорю: – Было весело.

Тут Аврора хватает меня за руку. И вместе, мы сбегаем со сцены. Покидаем бар. Несемся мимо домов и памятников. Магазинов и парков. Сбивая с ног все, что встает на пути, преодолеваем несколько улиц, проулков и дорог. Достигаем набережной, и спускаемся вниз, на пляж. Когда пят уже коснулась вода, мы резко останавливаемся, и смотрим вдаль. На плечах и руках Авроры выступили мурашки. Беззаботная улыбка пропала. Лицо побледнело, стало серьезным. Глаза жадно смотрят на воду. А, может на небо, что эта вода отражает.

Аврора тяжело тянет ноздрями воздух и, кажется, снова готова заплакать…

Ей что грустно? Это из-за меня?

– Что значит твой взгляд? – спрашиваю Аврору.

– Желание. – отвечает она. – Я кое-чего хочу.

– Чего?

– Взлететь.

Сорок четвертая глава

Диана

Она пришла домой в пол одиннадцатого утра.

Мир еще спал. Как обычно.

Еда в холодильнике была нетронута. Странно. Он не ел весь день? Или, опять, гулял где-то, хотя, она просила… Ладно. Главное, сейчас он дома. Лежит на краю кровати, с головы до пят закутанный в одеяло и храпит на весь этаж. Окна в доме целы. И вчера вроде, никаких происшествий не было.

Диана села на диван, и достала из сумочки планшет с эскизами. Затем, достала ручку, и принялась помечать эскизы. Некоторые галочками, некоторые крестиками. Бывали дни, когда ее настроение зависело полностью от количества таких галочек. Сегодня же, на ее настроение ничто не могло повлиять. Вряд-ли, настроение сегодня вообще появиться, как таковое. Слишком насыщенным был вчерашний разговор с мэром:

« – Ты должна подумать не о том, что Мир уже сделал. А, о том, что он еще может, если мы не приложим усилий… Пока ты ждешь, что все рассосется само собой, груз за плечами Мира растет. Я боюсь, что в один прекрасный день, Мира просто раздавит под всей этой тяжестью. Я не хочу этого, а ты?

– Нет стопроцентной уверенности, что это он. Мы могли не так понять… И ты не обязательно прав.

– Я никогда не ошибаюсь.

– Ну так ошибись хоть в этот раз! Что тебе стоит?»

Диана положила колпачок ручки между зубами, и сомкнула их. Вкус пластмассы расслабляет даже лучше, чем вино. И никакого похмелья.

Женщина вытянула ноги под столом, и откинулась на спинке дивана. Затем мысленно произнесла «Я обещала себе, что даже если моему сыну суждено быть «больным», он не проведет в больнице вся жизнь.... И все же речь идет о безопасности других людей…»

Ручка выскочила изо рта и упала но пол. Диана уткнулась лицом в ладони.

Что же делать? Думала Диана. Она была уверена, виноват вовсе не Мир, а тот его неизвестный сообщник. Поймать бы его, и все сразу станет, как было.

Раздался телефонный звонок. Диана сняла трубку и приложила ее к уху.

Это позвонил…

– Простите еще раз, кто?… А, точно, Лиза говорила… Сегодня? – Диана посмотрела на планшет. На стол. На свои руки. Подумала пару секунд… – Да, еще здесь. Я думаю. – Диана повернулась назад, оглядела лестницу. – Почему бы и нет? Но я приду не одна, если вы, конечно, не против… Тогда диктуйте адрес.

В час дня машина Дианы подъезжала к студии Вика А.

– Напомни, почему я поехал с тобой? – спросил, не перестающий тереть свои красные глаза, устроившийся калачиком, на заднем сидении, Мир.

– Потому что я тебя попросила. – ответила Диана, поглядывая на него в зеркало заднего вида.

Диана забрала волосы в толстый пучок. Нанесла на губы оранжевую помаду. Глаза спрятала за большими очками. Одета она была в синий брючный костюм, и оранжевую, легкую курточку, поверх. Мир облачил себя в мятую футболку и голубые джинсы а, свое пальто использовал в качестве одеяла.

Припарковавшись напротив трехэтажного, ярко-оранжевого здания, они вышли из машины, оставив в ней верхнюю одежду. Диана взяла Мира под руку.

– Лиза хорошо о нем отзывалась. – сказала Диана, подразумевая Вика А. – Ты, вроде, тоже подружился с ним.

– Сильно сказано.

– Значит, еще подружитесь.

Мир открыл дверь дома, перед мамой. Диана вошла внутрь здания. Мир, следом за ней.

– Почему ты захотела, чтобы я поехал с тобой? – спросил Мир, ступая по железным ступенькам, винтовой лестницы.

– Хочешь правды?

– Нет.

Диана повернулась к Миру.

– Зачем тогда спросил?

– Тишина смущает. – повел Мир плечами.

Тогда женщина сказала: – Я подумала, вдруг, смотря на то, как Вик А пишет меня, ты проникнешься и сам начнешь «творить». Ты здорово рисовал в детстве.

– А, выглядит так, словно ты боишься оставлять меня одного.

– Вчера же оставила.

– Может решила, что это было ошибкой? У тебя часто меняется мнение.

– В любом случае, всей правды мы не узнаем. Ты сам сказал, что ее не хочешь.

Они поднялись на третий этаж, где стены и пол были грязно-зеленого цвета. А, с потолка свисали комки пыли и паутина.

Диана сжала руку в маленький кулачок, и постучалась в шестьдесят пятую квартиру.

Ждать пришлось минуту. Мир с Дианой стояли, скрестив руки на груди, вслушиваясь в звуки возни и раздраженных ругательств, раздававшихся из-за двери.

Наконец, дверь открылась.

Художник стоял, облаченный в темно-серую водолазку с длинным воротом, и черные джинсы. Изможденный вид и бледнота сразу бросились гостям в глаза. Как и его широкая, лукавая улыбка.

Волосы Вика, зачесанные назад и смазанные вазелином, блестели. Как впрочем и глаза, что Диане показалось странным. Она всегда думала, что у уставших глаз не бывает блеска.

– Безумно рад. – сказал Вик, вместо приветствия, протянув Диане руку.

– Мы не вовремя? – спросила Диана, воздерживаясь от пожатия.

Вик улыбнулся: – Что вы? Нет! Это я не вовремя вспомнил, что у меня полный бардак… Привет Мир. – сказал художник, неловко помахав рукой. – Заходите.

Оказавшись в просторной студии, Диана и ее сын поняли, о каком бардаке говорил Вик А.

Картины валялись на полу, вместе с мольбертами и коробками из-под пиццы. Диванчики и кресла были завалены одеждой. Лиловые стены исписаны словами на непонятном языке. Под высоким потолком висели десятки люстр. Широкие окна же, подверглись закрашиванию синей краской.

– Дневной свет переоценивают. – пояснил Вик.

– Как и ваши работы, судя по всему. – Задумчиво сказала Диана, рассматривая неприкрытую тканью, картину, где на белом фоне, в ровный столбик по центру, десять раз, было написано слово «сахар». – только не обижайтесь.

– Не заработай я на ней триста тысяч, обиделся бы… Надеюсь, Мир вам рассказал, какой именно я художник?

– Да, конечно. Но я не думала, что все настолько… буквально. Не волнуйтесь, на это мне наплевать. Можете изобразить меня хоть в виде списка вещей, что я купила на днях.

Диана перевела внимание на еще одну неприкрытую картину, похожую на первую, но, вместо слова сахар, там было слово «шоколад». И фон был не белый, а розовый.

– Уютное у тебя жилище. – сказал Мир.

– Я жил здесь еще во времена моей бедности. Не захотел расставаться. Это идеальное место, чтобы работать. И приглашать гостей.

Диана повела плечами и сняла с себя синий жакет, под которым пряталась белая шелковая блузка.

– Приступим же. – сказала она. – Куда мне сесть?

Художник подошел к одному из стульев, что стоял в центре студии, и снял горку одежды, занимающей его.

– Сюда, пожалуйста.

Четыре часа пребывания на одном месте; в одном положении, не смогли утомить Диану. Напротив, ей даже нравилось. Женщина полностью погрузилась в свои размышления, не замечая хода времени. И отвлекалась от дум, только когда «маэстро» просил ее повернуть голову в ту или иную сторону.

Мир решил прибрать один из диванчиков, что находился рядом с окном, и немного полежать на нем, а потом уснул.

Вик творил, плавно ведя по холсту, сначала карандашом, затем кистью. Он не выглядел ни напряженным, ни воодушевленным. Ни, тем более, одержимым беспощадным, всепоглощающим демоном, чье имя Вдохновение. На его одежде, руках и лице не появилось ни одного, даже самого маленького пятнышка краски. Лоб ничуть не взмок. Прическа, как была идеально зачесанной и прилизанной, так и осталась.

Несколько раз Вик отходил от холста, чтобы выпить немного воды, и водки. Исходя из его объяснений, это делалось, дабы избавиться от волнения. Диана этому не верила. Вик выглядел, как человек, которого ни что не может смутить, взволновать или обидеть. Таким, по крайней мере, он составил о себе впечатление.

– Вы и правда, такой известный, как говорила Лиза? – спросила Диана, когда все мысли, что тревожили ее, были передуманы.

– Да.

– Странно, почему я о вас раньше не слышала?

– Потому что вы очень занятой человек, полагаю. – сказал художник.

– Налейте мне воды, пожалуйста. – попросила Диана. Тогда Вик положил кисть на деревянный выступ в мольберте, и отошел к кухонному уголку, где стоял холодильник; две широких тумбы; раковина и электрическая плитка. Затем открыл дверцу одной из тумб, достал стакан, ополоснул его, и заполнил водой из серебристого графина, что стоял на холодильнике.