скачать книгу бесплатно
Я обернулся:
– Слышала?
– Конечно!
– Ты ешь, ешь, если тебе хочется. А мне хочется посмотреть на этих землян.
– Эй! Подожди меня!
– Ты вроде от голода помирала.
– Ну… – Чибис посмотрела на еду. – Одну секунду. – Она торопливо намазала маслом два ломтика хлеба, протянула один мне.
Я не особенно торопился, так что съел. Чибис прожевала свой кусок, глотнула из кружки и предложила мне:
– Хлебни.
Это было не совсем какао, так как отдавало мясом. Но вкусно. Я вернул кружку, и она допила.
– Теперь я готова драться с пантерами. Пошли, Кип.
«По соседству» означало через прихожую нашего трехкомнатного обиталища и пятнадцать ярдов по коридору, за дверной аркой. Я отодвинул Чибис за спину и осторожно заглянул.
Там была диорама, искусственный пейзаж.
В наших музеях такого дива не увидишь. Я смотрел из кустов на полянку в дикой глухомани. Она упиралась в известняковый обрыв. В скале – пещера, выше – затянутое тучами небо. Почва казалась сырой, как после дождя.
У пещеры на корточках сидел пещерный человек. Он обгладывал кости какого-то мелкого зверька, возможно белки.
Чибис попыталась протиснуться; я отпихнул ее. Казалось, пещерный человек не замечал нас, – и к лучшему, подумал я. Несмотря на короткие ноги, весил он, пожалуй, вдвое больше меня. Развитые, как у штангиста, мышцы, короткие и волосатые предплечья, узловатые бицепсы и ляжки. У него была огромная голова, больше и длиннее моей, с узким лбом и маленьким подбородком. Огромные желтые зубы, один передний сломан. Слышался хруст.
В музее висела бы табличка: «Неандерталец, последний ледниковый период». Но музейные экспонаты не грызут костей.
Чибис напирала:
– Ну дай посмотреть!
Он услышал. Чибис уставилась на него, он уставился на нас. Девочка взвизгнула; он повернулся и побежал к пещере, косолапо, но быстро.
Я схватил Чибис:
– Пойдем отсюда!
– Не торопись, – спокойно сказала она. – Он не скоро вылезет. – И попыталась раздвинуть кусты.
– Чибис!
– Попробуй-ка! – Она постучала по воздуху. – Его держат взаперти.
Проход в арке был перекрыт невидимой преградой. От моих усилий она подавалась, но не более чем на дюйм.
– Пластик? – предположил я. – Как оргстекло, только более упругий?
– Мм… – сказала Чибис. – Больше похоже на шлем моего скафандра. Но прочнее… и могу поспорить, что пропускает свет только в одну сторону. Вряд ли он нас видел.
– Ладно, пошли обратно. Может, сумеем запереться в комнатах.
Она продолжала ощупывать барьер.
– Чибис! – резко сказал я. – Ты меня не слушаешь.
– Зачем же ты говоришь, – высказала она резонное недоумение, – раз я не слушаю?
– Чибис! Не время пререкаться.
– Ну совсем как мой папа! Погоди, этот тип сейчас вылезет, он же потерял крысу, которую жевал.
– Когда вылезет, нас с тобой здесь уже не будет. А вздумаешь кусаться, сам укушу.
Она с досадой повернула голову:
– А вот я бы не стала кусать тебя, Кип, что бы ты ни вытворял. Но раз уж так уперся – ладно. Вряд ли он вылезет раньше чем через час. Еще вернемся.
– Хорошо. – Я потащил ее прочь.
Но смыться не удалось. Я услышал громкий свист и оклик:
– Эй, парнишка! Эй, ты!
Слова были не английские, но я достаточно хорошо их понял. Вопли исходили из следующей по коридору арки. Я помедлил, а потом двинулся к ней, тем более что Чибис была уже там.
В дверях маячил мужчина лет сорока пяти. Точно не неандерталец; вроде цивилизованный. Одет в длинную и тяжелую шерстяную тунику, подпоясанную так, что получалось подобие килта. Ноги, обтянутые шерстяной тканью, обуты в короткие, тяжелые, сильно поношенные сапоги. На перевязи висел меч, тоже тяжелый и короткий; с другого бока к поясу крепился кинжал. Волосы были пострижены, лицо побрито, но не день и не два назад – на щеках седая щетина. Лицо не дружелюбное, но и не злобное – просто настороженное.
– Спасибо, – сказал он хрипло. – Ты тюремщик?
Чибис ахнула:
– Да это же латынь!
Как надо поступить, когда вслед за троглодитом встречаешь легионера? Я ответил:
– Нет, я сам заключенный.
Это я произнес на испанском и повторил на очень приличной классической латыни. Я воспользовался испанским, потому что Чибис немного ошиблась. Это была не совсем латынь, не латынь Овидия или Гая Юлия Цезаря. Но и не испанский. Скорее что-то среднее, со страшным акцентом и прочими нюансами. Но общий смысл я понимал.
Он пожевал губу и сказал:
– Плохо. Третий день взываю к страже, а явился заключенный. Но с судьбой не поспоришь. Почему у тебя такой выговор?
– Извини, амиго, мне тоже нелегко тебя понимать. – Я повторил на латыни, потом прикинул различия и добавил на самодельном промежуточном наречии: – Говори помедленнее, хорошо?
– Я говорю так, как желаю. И не смей называть меня «амиго»; я римский гражданин, поберегись.
Это, конечно, вольный перевод. Думаю, совет римлянина звучал грубее. Он был похож на одну испанскую фразу, несомненно очень неприличную.
– Что он говорит? – допытывалась Чибис. – Это же латынь, да? Переведи!
Я был рад, что она ничего не поняла.
– Ужели, Чибис, не знакома ты с языком поэзии и науки?
– Слушай, не умничай! Скажи!
– Не лезь, малявка. Потом переведу. Я и так за ним не успеваю.
– Что за варварская тарабарщина? – надменно вопросил римлянин. – Говори разумно, не то получишь десять ударов мечом плашмя!
Казалось, он опирался на воздух. Я потрогал. Воздух оказался твердым; я решил не обращать внимания на угрозы.
– Разумнее у меня не получается. Мы говорили между собой на своем языке.
– Хрюкают только свиньи. Пользуйся латынью, если способен. – Он посмотрел на Чибис, будто только что ее заметил. – Твоя дочь? Не продашь? Было бы у нее на костях мясо, дал бы полдинария.
Чибис взбеленилась.
– Это я поняла! – рявкнула она. – Выходи и защищайся!
– Скажи это по-латыни, – посоветовал я. – Если поймет, наверное, отшлепает.
Она немного сконфузилась.
– А ты ему позволишь?
– Ты же знаешь, что нет.
– Пошли обратно.
– Я это предлагал и раньше. – Я повел ее мимо убежища пещерного человека к нашим апартаментам. – Чибис, я вернусь и потолкую с благородным римлянином – может, что интересное узнаю. Не возражаешь?
– Конечно возражаю!
– Будь умницей, солнышко. Если бы эти арестанты представляли угрозу, Мамми предостерегла бы нас. А она лишь сказала, что здесь есть земляне.
– Я пойду с тобой.
– Зачем? Я расскажу тебе все, что выясню. Может быть, поймем, что это все означает. Как здесь оказался римлянин? Его продержали в холодильнике пару тысячелетий? Когда он очнулся? Известно ли ему что-то, чего не знаем мы? У нас неприятности, и нужна вся информация, какую только можно добыть. Ты здорово поможешь, если не будешь соваться. Боишься – позови Мамми.
Она накуксилась:
– Я не боюсь. Ладно, будь по-твоему, раз ты так хочешь.
– Хочу. А ты пока пообедай.
Собаколикий троглодит не показывался; впрочем, я и не приближался к его двери.
Интересно, если корабль способен мгновенно прыгать через пространство, не может ли он точно так же проскакивать по шкале времени? Не противоречит ли это математике?
Легионер у своей двери все еще подпирал стенку. Он взглянул на меня:
– Я приказал тебе быть здесь. Ты что, не слышал?
– Слышал, – подтвердил я. – Но с такими манерами ты ничего не получишь. Я тебе не раб.
– Твое счастье!
– Поговорим мирно? Или я ухожу.
Он оглядел меня.
– Мир. Только не шибко умничай тут, варвар.
Его звали Юнио. Он служил в Испании, в Галлии, потом перешел в Шестой легион – «Победоносный», известный, как он считал, каждому варвару. Этот легион квартировал в британском Эборакуме, к северу от Лондиниума. Юнио заслали в глушь, но зато повысили в звании до центуриона (он произносил «кентурио») – что-то вроде старшины роты. Ростом он был ниже меня, но я не хотел бы встретиться с ним в узком переулке. Да и в широком тоже.
Он имел самое низкое мнение о бриттах и о варварах вообще, включая мою персону («тут ничего личного – кое с кем из варваров я даже дружу»), о женщинах, британском климате, умниках и жрецах. Напротив, хорошо отзывался о Цезаре, Риме, богах и собственном профессионализме. Армия уже не та, что раньше, а все потому, что всяк прохвост норовит стать римским гражданином.
Он нес караул на стене, охраняя ее от варварских набегов – отвратительный сброд, мечтающий накинуться, перерезать горло и сожрать тебя. Без сомнения, так однажды и случилось, и он оказался в мире теней.
Я решил, что он говорит о стене Адриана, но нет, он служил в трех днях пути к северу, там, где почти сходятся моря. Климат в тех краях ужасный, а туземцы – кровожадные звери, которые раскрашивают свои тела и не ценят цивилизацию. Можно подумать, орлы Рима собираются украсть их вонючий остров. Провинциалы… вроде тебя. Да ладно, без обид.
Тем не менее Юнио пустил в Британии корни. Купив в жены маленькую варварку, он с нетерпением ждал перевода в гарнизон Эборакума. Но не дождался. Юний пожал плечами.
– Как знать, если бы я внимательнее относился к омовениям и жертвоприношениям, возможно, фортуна не отвернулась бы от меня. Но я считал, что если ты выполняешь служебный долг, опрятен и следишь за оружием, то остальное – не твоего ума дело. Осторожнее с этой дверью; она заколдована.
Чем больше он говорил, тем легче было его понимать. Окончания «-ус» он заменял на «-о», слова были не совсем те, что в «Записках о Галльской войне», лошадь называлась не «эквиус», а «кабалло». Мешали идиомы, латынь была разбавлена десятком варварских наречий. Но и в газете можно вымарать каждое третье слово – а смысл останется.
Я многое узнал о повседневном житье-бытье легиона, но ничего важного для меня. Юнио представления не имел, как и почему попал сюда, – только твердил, что он уже мертв и ожидает в пересылочной тюрьме этапа в мир теней. Но принять такую версию я еще не был готов.
Он знал год своей «смерти» – восьмой год Императора и восемьсот девяносто девятый от основания Рима. Я записал все это римскими цифрами, чтобы не ошибиться. Однако я не помнил года основания Рима и не догадывался, что за цезаря мой собеседник имеет в виду, даже зная полный титул, – слишком много было этих цезарей. Но стена Адриана тогда уже стояла, и Британия еще была оккупирована; похоже, дело было в третьем веке.
Пещерный человек, живущий напротив, Юнио не интересовал. Для легионера он воплощал худший грех варвара: трусость. Я не стал спорить, хотя и я не храбрился бы, если бы за моей дверью ревели саблезубые тигры. (А были тогда саблезубые тигры? Пусть лучше пещерные медведи.)
Юнио удалился и вернулся с жестким темным хлебом, сыром и чашей. Мне он не предложил ничего, и, думаю, не по причине разделявшего нас барьера. Он плеснул немного на пол и начал закусывать. Пол был глиняный; стены из грубого камня; потолок на бревенчатых балках. Возможно, это была копия его жилья в Британии, но я не эксперт.
Я больше не задерживался. Не только потому, что успел проголодаться и вспомнил об этом при виде хлеба и сыра, но и потому, что Юнио завелся. Не знаю, отчего он принялся с холодной скрупулезностью разбирать меня, мои вкусы, предков, внешность, поведение и способы заработать на жизнь. С этим парнем вполне можно иметь дело – пока соглашаешься, пропускаешь оскорбления и выслушиваешь советы. Такого обращения часто требуют старики, даже когда покупают баночку талька за тридцать пять центов. К этому скоро привыкаешь и уступаешь не раздумывая, иначе прослывешь наглым сопляком и потенциальным малолетним преступником. Чем меньше уважения заслуживает вредный старикан, тем больше его требует. Так что я ушел, все равно Юнио не знал ничего полезного.
Проходя мимо двери пещерного человека, я увидел, как тот выглядывает из пещеры.
– Не принимай близко к сердцу, приятель, – сказал ему я и пошел своей дорогой.
