Смерть под вуалью

– Смотри, снаружи открывается легко, ножичком, так? Так. А если, предположим, уходя, поставим его в вертикальное положение, осторожно откроем дверь, а, выйдя, хлопнем ею? Попробуем? – Проделав всё описанное несколько раз, они все-таки добились успеха: крючок упал в дверную петлю.

– Ну вот, и на этот вопрос ответили. Остался один.

– Кто это был?

– Нет, почему собака не привлекла внимания своей хозяйки, ведь она гавкала на всех? – Дубовик посмотрел на собаку, та, сидя на крыльце, внимательно наблюдала за действиями оперативников. Почувствовав внимание к себе, метнула хвостом по доскам.

– Ну так мы её сейчас и спросим.

– Кого? Собаку?

– Да пошёл ты… – беззлобно ругнулся Калошин, и свистнул собаке: – Веди к хозяйке!

Та шустро спрыгнула с крыльца и побежала впереди мужчин.

– Гляди-ка, всё понимает! – удивленно покачал головой Калошин.

Женщина вышла сразу – увидела их в окно.

– Скажите, а в вечер смерти Жуйко собака ваша не лаяла? – спросил её Дубовик.

– Вы знаете, нет! Она спала, и даже, когда я вышла, не выглянула из будки. Я даже подумала, что её нет. Подошла, вижу: лежит, потрогала – дышит, но не отреагировала на меня никак. Сначала я испугалась, уж не заболела ли, но нос был холодный, а утром она носилась, как обычно. Сон её какой-то одолел непонятный.

При этих словах оперативники переглянулись. У обоих в глазах метнулся вопрос: «Барбитал?»

– Вы не будете против, если наш эксперт возьмет у вашей собачки кровь на анализ? – осторожно спросил Дубовик.

Женщина заметно испугалась:

– А зачем это вам?

– Это не нам, а вам надо… – Дубовик замялся, не зная, что придумать, чтобы не вызвать лишних толков и подозрений, но его тут же выручил Калошин:

– Это может быть инфекция, у собак бывает. Ваша не первая, её проверят, и дадут лекарство, чтобы других не заразила, – он даже заметно покраснел от своей лжи, но женщина спокойно отнеслась к этому и согласилась. Мужчины облегченно вздохнули: хитрость удалась.

– Скажите, женщины бывали в гостях у Жуйко?

– Да редко. Вот та, что с нею работает, Марта, фамилии её я не знаю, приходила раза три, может быть. Один раз с мужчиной. Они что-то праздновали вместе, слышно было музыку.

– Так-так, и что же это был за мужчина?

– Этот… У него жена недавно умерла, фамилию тоже не знаю… Сына у них убил тот сумасшедший, на озере. Вот тот мужчина и был с Мартой, любовник её, что ли? Приходила один раз тут одна, ругалась за мужа своего. Других женщин не видела никогда. Лидия была не очень гостеприимной.

– Но фамилии мужчин, приходивших к ней, вам все-таки придется назвать, – Дубовик, видя, что женщина пытается что-то возразить, добавил строго: – вы обязаны это сделать.

– Ну, ладно-ладно, только, если что, на меня не ссылайтесь, – нервно согласилась женщина.

– Вы назовите их, а мы сами знаем, как в таких случаях поступать, – твердо сказал Дубовик, дав понять, что разговор серьёзный, и никакой торг здесь недопустим.

Женщина вздохнула и назвала несколько фамилий, снабжая некоторые пикантными комментариями.

Сидя в машине, закурили.

– Ну, что можешь сказать, Геннадий Евсеевич?

– А что тут говорить? Убийство чистой воды. Тот, кто это сделал, знал и о собачке, и о любопытной соседке. Значит, должен был себя обезопасить? Усыпил псину? – Калошин выпустил колечко дыма. – Вопрос с колбасой. Купить такую Жуйко имела возможность, учитывая её махинации с лекарствами. Но где закусывала Капустина? Здесь её, по-видимому, не было. Пила она коньяк, а у Жуйко пустые бутылки только из-под водки. И вообще, как могла преступница заманить её за сараи? К тому же, был вечер, а как правильно подметила моя Варя, она должна была предупредить соседей о том, что задерживается.

– Знаешь, что я тебе скажу, майор? У меня такое чувство, что перед нами разложили куски мозаики, причем среди них есть и лишние, и вот нам предстоит правильно собрать её, вычленив при этом ненужное, ошибочное. Если начать с убийства Богдановой… Допустим, что оно было, всё-таки, спонтанным. Две затяжки сигареты укладывается в эту схему: возникшая от внезапной встречи нервозность. Пока перебросились какими-то словами, потом пошли в сарай – на улице мешает дождь – окурок отброшен в сторону, – Дубовик, глядя в одну точку, как бы представлял картину преступления, при этом даже махнул рукой, будто и в самом деле, что-то выбросил. – После убийства просто забывает об этом, уходит в спешке. А вот позже, анализируя все произошедшее, – если это опытный преступник, – вспоминает все пошагово, тогда-то и вылезает этот окурок. Пропажу пуговицы может обнаружить позже, и, чтобы уж точно снять подозрения с себя, и блузку, и плащ, и сигареты подбрасывает Жуйко, при этом убирая всех возможных свидетелей. К кому мы пойдем в следующий раз, ему, или ей, неизвестно, но он просто опережает нас на всякий случай, не понимая, что тем самым помогает нам, потому что, чем больше преступлений совершает, тем больше оставляет улик, и тем яснее вырисовывается его портрет. А вот если убийство Богдановой было спланировано заранее!.. – Дубовик задумался. – Нет, всё же я склоняюсь к первому варианту. Во втором больше нестыковок. Да и количество свидетелей было бы сведено до минимума, как в случае с Капустиной. – Увидев стоящую возле отделения «Волгу», Дубовик поспешил проститься: – За мной уже приехали. – Крепко пожал руку Калошину: – В общем, майор, всё самое основное ложится на твои плечи. Если что – звони.

Уже дойдя до ожидавшей его машины, вернулся и сказал:

– Совсем забыл, у тебя в столе лежит сверток, ещё с утра. Это для Вари. Передай ей, пожалуйста. Сам видишь, времени нет. – Улыбнулся и добавил: – Я думаю, что у нас с ней всё получится.

В свертке оказалась коробка конфет «Зефир в шоколаде».

– Надо же, Варькины любимые… Откуда узнал? – бормотал Калошин, заворачивая коробку. – Настоящий змей-искуситель, этот Дубовик. Ведь и правда, возьмёт и женится! Да-а, останусь один… – прихватив сладкий презент, он отправился домой.

Дочери о планах Дубовика решил ничего не говорить, просто передал пакет. Девушка заметно смутилась, а увидев конфеты, спросила:

– Это ты ему сказал, что я такие люблю?

– Я думал, что ты сама рассказала об этом, – Калошин внимательно посмотрел в глаза дочери: – Варька, он тебе нравится?

Девушка не отвела взгляда, а ответила прямо:

– Да. Так, как никто и никогда.

Калошин положил свою большую ладонь на тёплый затылок дочери и привлек её к себе:

– Значит, все правильно… Все правильно… Ты просто выросла… И сердечко твое тебе правильно подсказало…

Варя подняла на отца глаза, полные слез радости и умиления:

– Правда? – спросила тихо.

– Правда…

Глава 13.

Утром, после совещания у Сухарева, все разошлись по своим делам. Доронин с Ворониным опять отправились с участковыми по всем общественным местам. Пока никаких новостей никто не принёс.

В аптеке было тихо, только в углу за столиком какая-то старушка в большом платке звенела монетами, высыпав их из старенького кошелька. Марта, стоя за стеклянной перегородкой, шуршала рецептами, что-то записывая и подсчитывая. Увидев Калошина, попыталась приветливо улыбнуться, но накрашенные губы сложились лишь в подобие улыбки – смерть напарницы была причиной тягостного настроения женщины. Разговаривая с Калошиным, она тяжело вздыхала; иногда с длинных ресниц падала крупная слеза, тогда Марта, вынув, сложенный вчетверо, платочек из-под манжета белого халата, аккуратно её промокала.

– Вы, Марта Семеновна, в прошлый раз не ответили на наш вопрос: была ли Лидия на работе в субботу, или всё-таки, уходила куда-нибудь?

Марта потупила взгляд:

– Вы уж извините, не хотелось её подводить. Не было её, она попросилась уйти с утра.

Женщина встала и нервно прошлась по подсобке. Калошин вдруг обратил внимание на её ботинки: очень модные, на высоком тонком каблуке. «Какой же тогда рост у неё? Без каблуков-то ведь ниже. Тот, в плаще и сапогах был высоким. Значит, ростом она не подходит».

– А вам не трудно ходить на таких каблуках? – он кивнул на красивые стройные ноги женщины.

Она кокетливо повертела одной ступней, как бы любуясь изящным ботинком:

– Я привыкла, всегда на каблуках. Даже туфли домашние выбираю повыше. Так выглядишь стройнее. – Калошин вдруг подумал, что эта женщина может и в самом деле свести с ума. «Поухаживать, что ли?», но тут же вспомнил про её любовника, о котором говорила Самохина. «Дубовик отбил бы, а мне не потянуть. Да и ухаживать за такой – денег стоит! Интересно, кем этот Лапшин работает, что удостоился внимания этой женщины?» – вдруг одёрнул себя: «Ну и мысли…»

– Вы бывали когда-нибудь в гостях у Жуйко? – оторвав наконец взгляд от красивых ног женщины, спросил Калошин.

– Приходилось бывать. На день рождения она приглашала. В праздник была.

– Она встречалась с кем-нибудь? – и решил уточнить: – Мужчина у неё был?

– Когда я приходила, видела одного. Но с ним она недолго встречалась. Я, как вы, наверное, знаете, тоже одинокая, поэтому обсуждать Лидию за мужчин, которых она привечала, не в праве. У меня самой такие знакомства бывают, – и, заметив, что Калошин смутился, сказала: – вы не стесняйтесь, это дело житейское. Да, у меня есть мужчина. Мы с ним уже давно встречаемся. Жена у него недавно умерла. Да вам уже, наверное, доложили. Жду теперь, может, замуж позовет, – она нервно хохотнула.

– А фамилии тех, кто приходил к Лидии, назвать можете?

– Могу, только что это теперь даст? – она пожала плечами.

– Ну, как знать… Ведь почему-то она наложила на себя руки? Может быть, её кто-то обидел? – Калошин постарался уловить взгляд женщины, но та разглядывала свои руки.

– Лидию почти невозможно было чем-то вывести из себя. Слона иной раз напоминала, такая толстокожая… Может быть, просто умела так держаться, а потом срывалась, пила…

– Вы были в курсе, что она спекулировала лекарствами?

– Мне уже сказал инспектор ОБХСС, завтра проведут ревизию, только я уверена, что у нас все в порядке. Где она их брала – не знаю, – она развела руками.

– Ну, то, что у вас все хорошо, я рад. А откуда те лекарства, мы узнаем. А что ещё вы знаете о Лидии? Откуда она родом? Когда пришла на работу? Есть ли у неё какие-нибудь родственники?

– Когда я приехала сюда, она уже работала. Сама я родом из Осиповичей, из Белоруссии. Там всех евреев расстреляли или отправили в гетто. Меня укрыла соседка, русская женщина. В конце концов, мне удалось убежать, перейти линию фронта. Помогли белорусские партизаны. А вообще, вспоминать все это трудно. Тут живёт мамина сестра, она уже старенькая, мы с ней вдвоем остались из всей нашей семьи. Вот я и приехала сюда во время войны. Лидия уже работала. Про родственников она говорила скупо, вроде бы, были муж и сын… А о том, где родилась… Она говорила о Крыме. Вроде бы так…

– Скажите, а у Лидии был синий плащ?

– Это важно? – Калошин кивнул. – Я даже не могу вот так сразу вспомнить… В прошлом году, вроде бы, она что-то такое носила. А может быть, я путаю.

– Хорошо. Теперь я, возможно, несколько озадачу вас своим вопросом: предположим, что Лидия ждёт в гости мужчину, как она его примет, как оденется? Будет ли при нем курить? Если у неё запой, станет ли вообще кого-нибудь принимать?

– Да-а, вопросы не совсем корректные, но попытаюсь ответить… Думаю, что для встречи гостя она, всё-таки, постарается нарядиться. Об этом я сужу и по себе. Она неряхой тоже не была. Насчет сигарет… – Калошин при этих словах насторожился, женщина же ничего не заметила и продолжила: – … она умела закурить очень элегантно, мужчинам нравилось, по-моему. А вот насчет запоя… Тут уж я вам не помощник. В такие дни мы с ней не виделись. Она просто не выходила на работу, я ей звонила и по голосу понимала, что происходит. Она потом всегда извинялась. Да уж теперь что об этом говорить…

Из аптеки Калошин вышел в некотором смятении. Ему нравилась эта женщина, но он должен быть объективным и помнить о своем долге. Дело пока не закрыто, убийца не найден. Расслабляться рано, но майор решил всё-таки побольше узнать о Лапшине, чувствую какое-то ревностное томление в душе.

В отделении дежурный передал ему, что звонил Дубовик. Калошин поспешил в канцелярию и попросил Машу соединить его с районом. Майор был у себя в кабинете, ответил сразу. Поприветствовав Калошина, Дубовик огорошил его новостью:

– Мелюков застрелился.

Калошин некоторое время пытался переварить услышанное:

– Это не убийство? – осторожно спросил он.

– Нет, он сделал это при жене, дома. Изрядно выпил, закрылся в кабинете и пальнул из наградного оружия.

– Значит, он был не на Лубянке?

– Он же номенклатурщик – личность неприкосновенная, пока не будет стопроцентных доказательств. А он там так крутился – от всего открестился.

– Да, видно не совсем, если наказал себя.

– Ребята считают, что кто-то надавил на него. Но это уже не наше дело. Но если где-то выскочит его фамилия в нашем расследовании, будь начеку.

– Понял тебя.

– Теперь информация по нашим фигурантам: нашлась Изабелла Голышева, но тут опять незадача. С Урала она переехала к двоюродной сестре в Казахстан, а там пустилась во все тяжкие. Родила ещё двоих детей от разных мужчин, передала их на воспитание сестре, сама загуляла, бросила работу, стала пить. Превратилась в совершенно асоциальную личность. Но смогла вспомнить, что в тюрьме у них была надзирательницей некая Анна, по её выражению – «страшный человек», хотя прозвище она имела очень даже романтичное – «Анютины глазки». Но словесный портрет даже приблизительно составить не смогла. Зато назвала ещё кое-какие фамилии, лагерных знакомых, теперь с ними будут работать. Возможно, что скоро мы получим кое-что из Республиканского архива. Только вот лагерь тот охраняли бойцы ВОХР, а их личные дела были в областном архиве, что сохранилось, пока не знаю. – Выслушав Калошина, добавил: – Информации по Жуйко пока нет, а вот семья Гирш, действительно, жила в Белоруссии, и их всех расстреляли. А что есть от ребят?

– Пока роют. Как что-то будет, я тебя извещу.

– Буду ждать. Как Варя? Я много думаю о ней. – Дубовик помолчал. – Всё, до связи, – и отключился.

После обеда пришёл Лапшин. Мужчина вызывал симпатию: аккуратно побритый и подстриженный, в хорошо выглаженной рубашке, он вел себя спокойно, на вопросы отвечал обстоятельно. О своих отношениях с Гирш говорил по-доброму, даже предполагал дальнейшую жизнь с ней. Но в какой-то момент Калошин уловил в его голосе надрыв, как будто тот хотел всем доказать, что всё хорошо, но где-то в глубине души зияла рана, из которой внезапно выплеснулась боль. Это настораживало. Но майор тут же одёрнул себя, вспомнив, что этот большой и, как видно, добрый человек совсем недавно потерял двух близких ему людей. И только когда мужчины прощались, Калошин вновь уловил смятение во взгляде Лапшина, которое тот поспешил спрятать за опущенными ресницами.

«Что его так угнетает? Да, умерла жена, но, с другой стороны, он, наверняка, уже давно ждал такого исхода. И это не оказалось неожиданным. Если учесть тяжесть болезни его жены, то в некоторых случаях смерть приносит облегчение близким, несмотря на кощунство такого предположения. Тем более, что в женской ласке он уже давно не испытывал недостатка. Гибель пасынка, пожалуй, более тяжёлое испытание, он растил мальчика с четырёх лет, привязался к нему. Да и сама смерть юноши была чудовищной. Но что-то другое его тревожит… Что? Что?» – Калошин с такой силой чиркнул карандашом по листу бумаги, лежащему перед ним, что хрустнувший грифель отлетел в сторону.

«А что Лапшин сказал про Жуйко? Ничего интересного, разве только то, что курила женщина папиросы, по крайней мере, в его присутствии. Но это не причина подозревать Гирш – сегодня человек курит папиросы, завтра – сигареты. Нет, это не такая уж важная информация», – Калошин задумался и тут вспомнил, что, проводя беседу с Лапшиным, из-за своих симпатий к Гирш, торопился и совсем забыл показать фотографию Арефьева. Его охватила досада. Он решил немедленно пойти к Лапшину и исправить свои недочеты. Себе строго приказал выкинуть из головы все мысли о красивой женщине. По опыту работы он знал, что очень многие оперативники просто сгорали на этом.

На улице возле табачного киоска неподалёку от отделения Калошин увидел Лапшина, который купив папиросы, прикурил и на ходу запрыгнул в проходящий трамвай. Майор сел в машину и отправился вслед за Лапшиным по маршруту этого трамвая. Тот вышел возле аптеки. Калошин остановил машину неподалеку и решил подождать мужчину, когда тот выйдет.

Лапшин недолго задержался в аптеке, выйдя, медленно пошел по тротуару. Калошин нагнал его, открыл дверцу и предложил мужчине подвезти. Тот, хоть и удивился, но в машину сел. При этом Калошин успел перехватить его настороженный взгляд. Но когда посмотрел прямо в лицо Лапшина, тот резко отвернулся к окну. «Точно подметил Дубовик: все прячутся за «вуалью» – ты им глядишь в лицо, а они тут же опускают глаза или, как этот, отворачиваются». Проронив несколько, ничего незначащих, фраз, Калошин, как бы между прочим, достал снимок и, не глядя на Лапшина, протянул ему:

– Этого человека случайно не встречали у Жуйко?

Тот также, не поворачиваясь, протянул руку, взял фотографию и тут же выронил её.

– Извините, – наклонился, чтобы поднять, ударился головой о приборную доску и, потирая ушибленное место, нервно рассмеялся: – неловкий такой.

Лапшин, повертевшись на сиденье, устроился и только тогда посмотрел на снимок:

– Нет, не знаю я такого. У Лидии другой был, когда мы приходили с Мартой в гости. Я ведь вам его назвал.

Калошин, хоть и не смотрел на своего пассажира, но почувствовал, что тот просто тянул время, чтобы найти правильный тон, уронив снимок специально.

– А у Марты вы его не встречали? – Калошин по-прежнему не смотрел на Лапшина.

– Что? Кого? – Майор почувствовал, как напряглась спина мужчины.

– Мы говорим с вами всё о том же мужчине с фотографии, – спокойно продолжил Калошин.

– А, нет-нет, не встречал. – Он опять отвернулся к окну.

«Странно, – подумал Калошин, когда уже высадил Лапшина у его дома, – любит женщину, а не интересуется, почему какой-то посторонний мужчина может бывать у неё? Почему я о нем спрашиваю? Даже не возмутился». В этих размышлениях он отправился в отделение.

Там Калошина ждал отчет от Карнаухова – собака Самохиной была усыплена тем же препаратом, каким отравилась Жуйко. Прочитав это, майор направился к коллегам из ОБХСС.

В кабинете его встретил капитан Рысс, высокий худой мужчина с желтоватым лицом и блекло-голубыми глазами навыкате:

– Ну, товарищ майор, задал нам ваш Дубовик задачу. У нас столько своих дел, что до Нового года не расхлебать. Ещё и вашу колбасу разыскивать пришлось. В общем, как такового дефицита не было. Да, на прилавок попадала только часть от разнарядки ОРСа, остальную заведующие магазинов придерживали. В одном случае, до конца месяца, если план не выполнят, в другом – для нужных людей. Ещё в одном магазине скрыли кражу, боялись ревизии, думали, что покроют всё сами. Но колбаса, что попроще и подешевле, почти вся попадала в продажу. Так что, вычленить отдельного человека, кто мог воспользоваться связями, практически, невозможно. Вашу колбасу ел почти весь город, так и передай своему комитетчику.

– Я уже всё понял, – кивнул Калошин. – А что по аптеке?

– Там, похоже, в самой аптечной торговле все нормально. Но наши ребята обнаружили кое-что по рецептам. Завтра я тебе точно всё доложу. Доронину мы дали наводку, он как раз был в больнице, так что придет – расскажет.

– Ладно, работайте. Спасибо и за это.

Калошин почувствовал облегчение от того, что в аптеке не было обнаружено никаких нарушений, к которым могла быть причастна Марта. В глубине души, он надеялся на продолжение знакомства с этой женщиной. С каждым разом он все больше ощущал тоску по женской ласке, особенно теперь, когда понял, что дочь выросла и, видимо, скоро уйдет от отца.

В хорошем настроении он вернулся в свой кабинет. Тут его уже ждал Доронин:

– Товарищ майор, у меня есть новости.

– Ну-ка, давай, выкладывай, – усаживаясь за стол, потер руки Калошин.

– Во-первых, опера из ОБХСС рассказали, что рецепты на дефицитные лекарства выписывала врач Шапиро Роза Алексеевна. – Калошин кивнул головой. – Они, получается, были в сговоре с Жуйко. Эти рецепты вносились в истории болезни уже умерших людей. Медицинские карты сдавались в архив, а вместе с ними уплывала информация о лекарствах. Жуйко забирала эти рецепты и отоваривала их у себя в аптеке. – Доронин хитро посмотрел на майора: – Но… во-вторых! Я расспросил работников больницы о том, как выглядит Шапиро: сама она сегодня отсутствует, поэтому пришлось обращаться к её коллегам. Вот мы с вами не лечимся, и никого из врачей не знаем. А эта самая Роза Алексеевна – высокая, худощавая, довольно интересная женщина!

– Так,так… – Калошин черкнул на листке несколько слов, – а где она сама?

– Уехала в К*** кого-то хоронить. Сказали, что будет завтра. И кстати, она тоже ездила иногда в «Красную зарю» за продуктами. И ещё, когда мы составляли план обхода домов, как вы нам сказали, посмотрели по карте города, кто из фигурантов живет в районе универмага. Так вот. – Доронин стал загибать пальцы: – Черных – раз, Лапшин – два, Шапиро – три. Как вам такое?

Калошин вдруг заволновался:

– Она точно уехала? Кто тебе дал такую информацию?

– Главный врач, – удивленно вскинул брови Доронин. – Он и заявление её показал. Три дня отпуска без оплаты.

– Так, звоню Муравейчику, пусть узнает, кто там скончался, и найдёт срочно Шапиро. А мы с тобой едем домой к этой врачихе. Кстати, с кем она живет? Это ты, случайно, не узнал?

– У неё сын семилетний, мужа нет. А мальчик болен каким-то психическим заболеванием, он всё время проводит в районном интернате для недоразвитых детей, а на выходные она его забирает. Так что, дома никого.

– Ничего, мы побеседуем с соседями, – Калошин заметно нервничал, надевая куртку, даже не сразу попал в рукава. Доронин пришел ему на помощь, когда тот громко выругался.

В подъезде дома, где жила Шапиро, стоял резкий кошачий запах, хотя лестница и пролеты были вымыты. На подоконнике второго этажа сидели две кошки. Когда Калошин шикнул на них, они только презрительно посмотрели на него, а одна зашипела.

– Не трогайте вы их, товарищ майор, ещё поцарапают, – Доронин поспешил оттянуть от окна Калошина, схватив двумя пальцами за рукав.

– Да и правда, пусть себе сидят… – согласился тот.

Дверь квартиры Шапиро была обита новым дермантином, у порога лежал чистый резиновый коврик. По всему было видно, что это квартира вполне благополучного хозяина. На звонок никто не вышел, но распахнулась дверь напротив.

Мужчины увидели дородную женщину в бигуди: она ела большой пирожок, держа его двумя пальцами, оттопырив толстый мизинец с ярким маникюром. Полы атласного халата едва сходились на огромном животе, и, если бы не пояс, завязанный на бант, халат не выдержал бы натиска жировых складок.

– Вы кто? – прожевывая кусок, спросила она густым, почти мужским, голосом

Мужчины представились. Она кивнула и захлопнула дверь, оставив оперативников в замешательстве. Но через пару минут вдруг выросла вновь на пороге, вытирая губы и руки полотенцем. Пирог исчез.

– Вы к Розе Алексеевне? Так её нет, уехала на похороны какой-то своей товарки.

– Вы хорошо с ней знакомы?

– Неплохо. Но она не очень привечает кого-то. Сын у неё больной, людей чужих боится, вот она и старается никого к себе не звать. Но бывают у неё некие личности… Бывают… – она прищурила глаза.

– Посмотрите эти фотографии, может быть, узнаете кого-нибудь?

– Лидка, из аптеки, – женщина показала на Жуйко, – частенько захаживала, потом вот этот был, – красный ноготь ткнулся в фотографию Арефьева, – мужик красивый, что нашел в этой сухостоине Розке? Несколько раз приходил к ней.

– Когда он был в последний раз? – задержав дыхание, спросил Калошин.

– Неделю назад, может больше, не помню точно.

– А вот эту женщину вы не видели? – майор показал снимок Капустиной.

– Деревенщина! – женщина презрительно поджала губы. – Пришла и давай давить на звонок, думала, если сильнее надавит, так быстрее откроют. А потом, когда входила, так тараторила, что у меня в ушах зазвенело.

– И что же она говорила?

– Да что-то про платье или что-то такое, что так она рада, так рада!

– Кого-нибудь ещё видели?

– Была как-то ещё одна, поздно вечером. Я выглянула, она стояла спиной, даже не повернулась ко мне. Игнорировала… Мадам… – женщина опять скривила рот.

– Почему «мадам»?

– Ну, такая вся… – она показала руками округлости, – стройная… – в голосе явно сквозила злость. – Может, жена этого, красивого? Плащик синенький, модный…