Тише

– С чего ты взяла? – удивилась я.

Если честно, раньше мне это и в голову не приходило. Я всегда надеялась, что Джесс вернется в Лондон. Однако во время той поездки стало очевидно, что она и не думает возвращаться.

И вот я в Нью-Йорке, так что Мира, возможно, была права.

– Учти, – сказала я сестре, – я останусь, только если найду работу.

Джесс всегда любила сложные задачи, и я стала одним из ее проектов. А мое трудоустройство – ее миссией. То и дело она вставляла в разговор неожиданные вопросы, изображая интервьюера на собеседовании.

– Что вам больше всего нравилось в предыдущей работе? – спрашивала Джесс, когда мы изучали афишу местного кинотеатра. – Где вы видите себя через пять лет? – продолжала она, когда мы стояли в очереди у салат-бара.

– Не знаю, Джесс, – смеялась я. – В Нью-Йорке. Можно я отвечу: «В Нью-Йорке»?

– Ты напрасно скромничаешь и преуменьшаешь свои заслуги. Это так по-британски! – заявила она однажды вечером. – Ведь у тебя большой опыт успешной работы на телевидении. Я понимаю, что ты больше не хочешь этим заниматься, но телепроизводство – очень многогранная сфера! Масса компаний мечтают заполучить специалиста с твоими навыками.

Джесс взяла в руки свой «блэкберри».

– «Есть вакансии?» – произнесла она вслух, вбивая тему электронного письма, прежде чем разослать его всем своим контактам.

– Спасибо! – сконфуженно пробормотала я.

– Лекс! – воскликнула вдруг она. – Вот кто нам нужен.

Мы с Лексом встретились два дня спустя. Он был, как выразилась Джесс, «серийным предпринимателем» и как раз занимался организацией закрытого делового клуба для стартап-индустрии Нью-Йорка – так называемой «Кремниевой аллеи».

Помещение клуба, по словам Лекса, находилось еще «в процессе», поэтому он предложил встретиться в новом подпольном баре, вход в который был закамуфлирован под телефонную будку позади прачечной самообслуживания. Миновав ряды тянувшихся от пола до потолка свертков одежды в прозрачных пакетах, я прошла внутрь.

– Добрый день! У меня встреча с Лексом Адлером.

На дальнем конце оцинкованной барной стойки сидел мужчина, сосредоточенно молотя по клавиатуре своего «блэкберри».

– Лекс?

– Стиви! Спасибо, что согласилась встретиться в этой дыре!

– А мне здесь нравится – почти как в родных лондонских пабах с замызганным ковролином. – Я положила куртку на круглый табурет и села.

– Что будешь? Джин? Виски? Водку?

– Джин, пожалуйста.

– Тогда советую попробовать вот это. – Лекс показал на свой бокал. – Еще два, – сказал он бармену. – Ты ведь недавно в Нью-Йорке? Кажется, около недели? И как тебе тут?

– Прекрасно! – ответила я. – В Нью-Йорке постоянно чувствуется приток адреналина – то ли из-за кофе, то ли из-за ярко-голубого неба. Лондон в это время года хмурый и дождливый. Впрочем, он такой вне зависимости от сезона.

– Мне кто-то рассказывал, что Манхэттен построен на скале, в которой заключено невероятное количество энергии – вроде это как-то связано с особенностями сцепления молекул. Видимо, поэтому мы все здесь немного чокнутые.

– Разве? – Я глотнула коктейль. – И правда вкусно! – На языке ощущался аромат ночного луга.

– Давай немного расскажу тебе о проекте, – начал Лекс. – По сути, это джентльменский клуб цифровой эпохи. Прежде всего мы хотим создать сообщество единомышленников, своего рода племя. Мы нашли потрясающее здание в центре Флэтайрона[4] – сейчас там идет ремонт. Днем это будет рабочее пространство для всех желающих – с диванами, удобными креслами, складными столами, а также комнатами для деловых встреч с почасовой арендой и телефонными кабинками в ретро-стиле, где можно спокойно поговорить. Традиционный офис становится пережитком прошлого, особенно для предпринимателей из нашей целевой аудитории. Между прочим, экономический спад нам только на руку – люди не хотят вваливать деньги в огромные офисные помещения. Так что сейчас просто идеальное время для такого бизнеса!..

Итак, члены клуба будут сидеть за своими макбуками, программируя будущее. Пить кофе. В перерывах играть в пинг-понг. А по вечерам дегустировать сезонное меню с фирменными бургерами, крафтовым пивом, музыкой…

Я рассказала ему о похожем клубе в Лондоне, куда ходила целый год, – Джесс подарила мне годовой абонемент на день рождения. Мы с Мирой частенько зависали допоздна в одной из обшитых деревянными панелями комнат. Я вспомнила, как кивала при встрече сидевшим у бара завсегдатаям, как приятно было чувствовать себя одной из них, нажимать кнопку звонка, произносить свое имя и слышать щелчок открываемой двери.

– Кстати, отличная идея! – оживился Лекс. – Надо будет взять на вооружение! Хотя в Нью-Йорке тоже есть неплохие заведения подобного рода.

– Я пока ни в одном не была. И публика здесь, по-моему, другая – айтишники вместо креативщиков.

– Скорее, креативные айтишники. Хотя, по сути, ты права. Да и подход у них другой: работа как игра, а не наоборот. Мы празднуем работу. Хочешь сидеть за ноутбуком в десять вечера? Прекрасно!

– Пожалуй, – неуверенно сказала я, с ностальгией вспомнив Лондон, где компьютеры включались и выключались в строго определенные часы, а границы не были размытыми.

– Но чтобы все получилось, нужны правильные люди. И вот здесь-то на сцену выходишь ты, Стиви. Я ищу человека, который взял бы на себя создание клубного сообщества, свел вместе разных людей. К примеру, стартаперов или программистов – только не аутичных компьютерных фриков, из которых и слова не вытянешь. Причем стартапы должны быть в «подходящих» сферах: музыка, мода, еда, искусство. С достойной финансовой поддержкой. Можно пригласить пару-тройку венчурных инвесторов – много не надо. В общем, классных ребят. Амбициозных. Веселых. Таких, как мы. Кстати, что насчет твоих нью-йоркских знакомых? Думаешь, их заинтересует подобный проект?

– Вполне возможно. Я знаю уйму людей, которые переехали сюда из Лондона. К тому же среди моих коллег немало американских экспатов, вернувшихся потом на родину. Извечный «человекообмен» между Лондоном и Нью-Йорком.

Я почти не соврала: у меня действительно было несколько местных знакомых и друзей друзей. Хотя в основном я общалась с Джесс – зато Джесс, похоже, знала всех. Лекс наверняка прекрасно это понимал. Возможно, поэтому и решил меня подключить.

– Все они интересные, умные люди, – продолжала я, – и приняли бы эту идею на «ура».

Лекс заказал картофельные шарики тейтер-тотс – «что-то вроде жареной картошки». Их подали в картонной коробке, с щедрой порцией расплавленного сыра цвета яичного желтка. Лекс макнул одну картофелину в сырный соус, и я последовала его примеру.

– Джесс много о тебе рассказывала. Твой послужной список впечатляет! – сказал он.

Сестра основательно перекроила мое резюме. «Я всего лишь придала ему американский вид, – заявила она с улыбкой. – Стиви, нельзя просто указать фамилию, должность и название телепрограммы. Люди не будут читать между строк! Ты обязательно должна написать: “руководила такими-то проектами”, “получала такие-то награды”».

– Продюсер – именно тот, кто мне нужен для этой роли, – продолжал Лекс. – Но теперь у меня вопрос к тебе, Стиви: кто ты? Что заставляет тебя вставать по утрам – конечно, помимо, кофеина? Почему нам стоит выбрать тебя?

Не получу работу – останусь без визы. И тогда ровно через восемьдесят один день мне придется улететь домой на обратном рейсе до Хитроу. По счастью, уроки Джесс не прошли даром.

– Лекс, я профессионал с огромным опытом, и мне есть чем гордиться. Но знаете, что я больше всего любила в своей работе? Сам процесс объединения талантливых людей вокруг общей идеи, от замысла до продажи одному из каналов. Иначе говоря – создание и сплочение команды. Как раз то, чем вы планируете заниматься.

Лекс кивнул.

– Лучше и не скажешь. Ну тогда последний вопрос. Допустим, я – потенциальный клиент. Почему я должен вступать в клуб? Попробуй меня убедить.

Так, что сказала бы Джесс на моем месте?

– У нас всего пятьсот клубных карт, и их очень быстро разбирают, – начала я. – К нам уже присоединились несколько крупных игроков. Конкретные имена назвать не могу, скажу лишь одно: наш клуб становится местом, где будут собираться ключевые лица отрасли. Членство в клубе дает ряд привилегий… Если вступите сейчас, сделаю вам скидку в размере вступительного взноса.

– Неплохо, Стиви! Мне в команду нужны такие умные люди, как ты. И хотя у меня есть еще несколько кандидатов на эту вакансию, я склонен выбрать тебя. К тому же ты британка – а ведь именно британцы изобрели закрытые джентльменские клубы! Инвесторы будут в восторге.

Лекс глянул на часы, пробормотал что-то об очередной назначенной встрече и попросил счет.

– Хочу, чтобы через полгода у нас был лист ожидания для желающих вступить в клуб. – Он улыбнулся. – Или по крайней мере чтобы люди думали, что этот лист есть.

Пять

Дзынькает микроволновка. Я встаю с кресла, делаю четыре шага до кухни, устанавливаю рычажок таймера на пять минут, переключаю мощность с разморозки на максимальный подогрев и ползу обратно. За неделю до моих родов Ребекка набила мне морозилку пластиковыми контейнерами с домашними рагу и супами. И теперь каждый день, ровно в полдень, я достаю один из них и разогреваю в микроволновке. Контейнеры не подписаны, так что каждый обед – лотерея, хотя и беспроигрышная. Через две минуты, вне зависимости от содержимого, по квартире неизменно начинает распространяться запах школьной столовой. И тогда я пытаюсь угадать. Сегодня это картофельный суп с луком. Опять.

Благодаря морозилке, спорадическим онлайн-покупкам с доставкой на дом и внушительным запасам бакалеи я могу продержаться хоть целую вечность. Теперь моя квартира – это весь мой мир площадью семьсот квадратных футов. Я знаю каждую трещинку на паркете, каждое пятнышко на каждой белой стене.

Дни и ночи поделены на трехчасовые периоды. Сорок минут кормления – если раньше это была мучительная агония, как после выстрела в грудь, то теперь в меня будто вонзают пчелиное жало, и я всякий раз вздрагиваю. Смена подгузника – черноватая кашица первых дней уже приобрела цвет мокрого песка.

Затем нужно помочь ему срыгнуть; я кладу крошечное тельце себе на колени животом вниз и с нажимом провожу основанием ладони по спинке, от ягодиц к лопаткам. Или, перевернув его на спину, делаю «велосипед» – то есть поочередно сгибаю ему ножки, прижимая их к животу, как научила акушерка, нагрянувшая вчера с неожиданным визитом. Правда, эффект от моих усилий почти нулевой: лишь изредка он отрыгивает немного воздуха, а чаще всего проводит следующие полтора часа, брыкаясь и пронзительно вереща.

Я изо всех сил пытаюсь его успокоить: прижимаю к себе, отворачиваясь от покрытой пушком головы, чтобы не чувствовать исходящий от нее странный прелый запах; запихиваю ему в рот пустышку, которую он упорно выплевывает. Если он продолжает плакать, я несу его в спальню, кладу в плетеную люльку, закрываю дверь в надежде, что соседи ничего не слышат, и жду начала следующего трехчасового цикла. Тогда я вновь занимаю пост у окна в старом, плюющемся конским волосом кресле (давно собиралась обтянуть его велюром с анималистичным принтом, теперь это вряд ли когда-нибудь случится), и обреченно несу свою вахту с красными от недосыпа глазами…

Я живу на втором этаже, в крайнем из четырехэтажных террасных домов викторианской постройки. Все дома в ряду одинаковые и различаются лишь цветом дверей и степенью обшарпанности. Между припаркованными у обочин «фордами-фокусами» и «фольксвагенами-гольфами» обычно стоят пара мусорных контейнеров, до верху заполненных треснувшими раковинами, старыми досками и обрезками медных труб.

– Строительный мусор – всегда хороший знак, – одобрила Ребекка, когда я показала ей квартиру, откликнувшись на предложение об аренде примерно через месяц после возвращения из США. – Джентрификация[5]!

В будние дни жизнь на моей улице проходит по одному и тому же сценарию. Все начинается с пиликанья сигнализации и звона ключей в замках. В восемь тридцать – выезд в школу: рыжий мальчишка едва поспевает за отцом, который никогда не оборачивается; мать торопливо загоняет в машину дочек с хвостиками на макушках. В полдень – почтальон со своей красной тележкой, в два – «плавающий» перекур у ремонтников, в три сорок пять – возвращение подростков, виртуозно владеющих ненормативной лексикой.

С наступлением темноты по дороге начинают шелестеть электромобили, подбирая и высаживая пассажиров. А в промежутках между этими событиями, в любое время дня, то паркуются, то отъезжают фургоны доставки, скрашивая мое заточение.

Пока я доедаю суп, ребенок спит. Через дорогу курьер в коричневой униформе открывает задние двери фургона и вытаскивает маленькую картонную коробку. Пропикивает штрихкод и звонит в дверь. Никто не открывает. Он оставляет посылку за мусорным баком на колесиках. Я могла бы сделать целое состояние на краденых посылках, будь у меня возможность выходить из дома!

Беру телефон и открываю приложение. На экране всплывает розовое личико новорожденного младенца в полосатой роддомовской шапочке. «А вот и наша принцесса! Слегка задержалась, по королевской традиции, – гласит подпись под фото. – Ее зовут Клио, в честь музы истории». Меня охватывает чувство вины. Мой собственный ребенок по-прежнему без имени, причем список приемлемых вариантов продолжает расти, а не сокращаться.

Прокручиваю новостную ленту. Тарелка овсянки с голубикой: завтрак в Нью-Йорке. Полуторагодовалый малыш вполоборота. Смеющаяся пара. Два сообщения от друзей. И тут мигает белый конвертик нового письма.

Моя рассылка с уведомлением о длительном отпуске «по семейным обстоятельствам» возымела эффект. С тех пор как я оставила работу, поток писем сократился до жалкого ручейка, который затем усох до двух-трех сообщений в день.

Заходя в почту, я непременно вспоминаю открытку от Лекса, присланную за день до моего выхода в декрет. На ней был изображен мужчина, который смотрит на экран компьютера с надписью: «У вас ни одного долбаного письма». «Счастливого отпуска!» – написал Лекс.

И все же привычка проверять электронный ящик оказалась сильнее. С тех пор как я начала заниматься клубом, у меня не было времени на личную переписку. Скопившиеся за эти пять лет письма от друзей и родственников давно затерялись среди уведомлений о прочтении и корпоративных рассылок. Но вот два новых письма, и оба не имеют отношения к работе. Одно от Ребекки: отправленный всем знакомым фотоотчет о суши-вечеринке с ночевкой в честь дня рождения Лили. Второе – от моей подруги Дженны из Нью-Йорка.

Стиви! Прости, что давно не писала. Я правда собиралась – с тех пор, как увидела твое фото в инстаграме[6] пару недель назад. Поздравляю!!! Чудесный малыш! Я так за тебя рада! Как ты его назвала? Как у тебя дела??? Я слышала столько разных историй о первых неделях с новорожденным… Тебе удается хоть немного поспать? Как ты себя ЧУВСТВУЕШЬ? Говорят, после родов происходит всплеск материнских гормонов, вызывающих ощущение безумной любви и нежности. У тебя тоже так?

Столько вопросов… Я не тороплю с ответом – знаю, тебе сейчас не до этого. Просто хотела сказать, что часто думаю о тебе. Вспоминаю, как мы ходили на пляж и ты рассказывала о своей мечте стать мамой… Ты сделала это, Стиви! Сама, без чьей-либо помощи! Я тобой очень горжусь!

Целую. Дженна

И тут он заходится в плаче – это первый послеобеденный приступ. Я закрываю письмо, склоняюсь над люлькой и беру его на руки. Долгое время после рождения глаза у малыша оставались сухими, но теперь из них брызжут горячие слезы, словно капли расплавленного свинца. Я держу его на вытянутых руках, осматривая с ног до головы.

– Мой сын, – говорю я вслух.

Звучит как-то неубедительно – будто это не утверждение, а вопрос. Я кладу его обратно в люльку. Достаю пустышку из стерилизатора возле чайника. Он сосет ее пару секунд и выплевывает. Я иду к радиоприемнику и прибавляю громкость.

Если мои дни можно сравнить с чистилищем, то ночи – настоящий ад. Когда ставни закрыты, а за окном – тишина, моя квартира превращается в пещеру. Я читала, что младенцы должны учиться различать день и ночь, поэтому не включаю свет. Может, его огромные черные глаза обшаривают комнату в поисках информации о сухом, холодном мире, куда он недавно попал? Но нет – они крепко зажмурены. Зато широко разинутый рот похож на лопнувшую велосипедную шину. Из маленьких красных губ вырывается бесконечный вой.

По ночам он превращается в тирана. Его вопли – словно рев канонады. Этот концерт может длиться четыре, пять, а то и шесть часов.

Но не сегодня.

Сегодня он идет на рекорд. Ночью, после семичасового марафона, когда я испробовала практически все из полутора миллионов вычитанных в интернете советов на тему «Как заставить вашего малыша уснуть» – плотно пеленала его (вдруг ему холодно), оставляла лежать голеньким (вдруг ему жарко), включала свет, укачивала на руках, ворковала над ним, пела извлеченные из дальних закутков памяти колыбельные, снова и снова давала ему грудь, – и каждая клеточка моего тела молит об отдыхе, а за окном начинает светать, я открываю шкаф, свечу внутрь фонариком айфона и, опустившись на колени, начинаю хватать обувь и отшвыривать за спину, словно рою могилу.

Пара лаковых шпилек, сапоги до колена с наборным каблуком, босоножки на четырехдюймовой платформе… Останки былой жизни. Я продолжаю, пока нижняя полка шкафа не пустеет. Затем подхожу к кровати и беру стоящую рядом на полу плетеную люльку. Он смотрит на меня и от удивления перестает плакать. Я замираю. Он снова начинает орать. Я возвращаюсь к шкафу, ставлю люльку в освободившуюся нишу и закрываю дверь.

Шесть

– Сроки поджимают, – сказал Лекс. – Надо бы ускориться.

Мы шли по Восьмой авеню на встречу с дизайнером интерьеров. Был декабрь – к тому времени я уже месяц как работала. Мне удалось привлечь всего пятьдесят человек, и Лекса это не устраивало. Он хотел, чтобы к открытию, запланированному на начало года, в клубе насчитывалось шестьсот членов: шестьсот годовых взносов. Месяц назад речь шла о пятистах! Я начинала понимать, что постоянное повышение планки – его излюбленный modus operandi[7].

– Расскажи, как ты их ищешь, – попросил Лекс.

Он шагал, глядя прямо перед собой и сжимая под мышкой скейтборд. Я вертела головой по сторонам, с любопытством провожая глазами каждый ларек с замороженным йогуртом, каждую бело-оранжевую трубу, извергающую клубы пара, каждого таксиста, орущего: «Иди на хрен, урод!» Остров стоимостью в триллион долларов, с колдобинами на дорогах и выщербленными тротуарами, бесстыдно показывал мне всю свою подноготную.

– Хожу на мероприятия для IT-предпринимателей, на тусовки стартаперов, деловые вечеринки, – сказала я. – Будет тебе шестьсот человек, обещаю! Лекс, не волнуйся. Говорю же, у меня все схвачено.

Мы ждали зеленого сигнала светофора, чтобы перейти дорогу.

– Классные ботинки! – сказала мне стоящая справа женщина.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Никогда мне не привыкнуть к нью-йоркской манере делать комплименты незнакомцам! Я сказала ей, что купила ботинки в дискаунтере за треть первоначальной цены. Теперь они стали частью моего нового стиля, попыткой влиться в местную городскую среду, выглядеть модно и ухоженно.

– Спасибо за наводку! – улыбнулась она.

Да неужто в этом городе, где совершенно незнакомые люди запросто заводят разговор прямо на улице, не найдется жалких шесть сотен знакомых знакомых и друзей друзей, желающих вступить в «первое офлайн-сообщество цифровой эры»?

– А что люди вообще говорят? – продолжал Лекс. – Как им сама идея?

– Нравится, но они хотят посмотреть, как это будет выглядеть на практике. Говорят, это все равно что покупать квартиру только по фото в интернете, да еще и у риелтора-новичка.

– Меня-то они знают! И я не новичок – у меня есть опыт, достижения!

– Знают. Но говорят, что это другое. И твой прежний опыт не считается. Будет гораздо проще, когда мы начнем приглашать их на ознакомительную экскурсию по будущему клубу. Жаль, что ремонт еще не закончен. Презентации в PowerPoint и адреса им явно недостаточно.

– Хорошо. Давай поторопим сегодня дизайнеров – пусть сократят срок работ на пару недель.

– Было бы здорово.

– Знаешь, Стиви, что нам еще нужно? Громкое имя. Это как с кино, понимаешь? Главное – заполучить вожака, а остальные подтянутся. Ну, так кто твой Джордж Клуни?

– Я над этим работаю.

– Найди его – или ее – к концу недели, – подытожил Лекс.

Пока мы ждали в вестибюле, я написала Джесс: «Как насчет пробежки завтра утром?»

Дизайнер Роб вынул широкую доску с пришпиленными к ней образцами бархатных и клетчатых тканей, а также фотографиями канделябров, честерфилдских диванов и оленьих рогов. Преобладающим цветом был кроваво-красный. Не то бордель, не то шотландский охотничий домик. Лекс дважды обвел глазами образцы против часовой стрелки.

– Итак, наша задача – создать дизайн-проект делового клуба цифровой эры, – сказал Роб.

– Верно, – настороженно кивнул Лекс. – И?..

– Так вот, мы взяли за основу лондонские джентльменские клубы девятнадцатого века. Добавили щепотку американских первопроходцев, частичку переселенцев Среднего Запада – они, по сути, и были стартаперами своей эпохи. Отсюда шотландская клетка и оленьи рога.

– Допустим, – задумчиво произнес Лекс. – Стиви, а ты что думаешь?

– По-моему, это выглядит слишком уж современно; сейчас многие рестораны и бары в центре города оформлены в таком околовинтажном стиле с налетом старины.

– Вот именно, – подхватил Лекс. – Я вижу здесь Америку. Вижу Британию. Вижу модное нынче стремление к самодостаточности.

– Отлично! – обрадовался Роб.

– Но я не вижу цифровых технологий, – сказал Лекс. Он пригубил кофе, указал на доску и добавил, на пол-октавы повысив голос: – Где здесь цифровые технологии, Роб?

– Ну, мы установили кучу розеток. А еще есть разборные перегородки, с помощью которых можно сделать на втором этаже несколько отдельных комнат для переговоров…

– Я должен видеть цифровую эру, Роб. Я должен ее чувствовать. Мне нужно нечто большее, чем розетки для моего ноутбука. Все эти мрачные тона и бархатная обивка напоминают мне о клубах для высшего общества. Не забывайте, наш клуб – это место работы и отдыха для представителей айти-сообщества. Днем они могут разрабатывать здесь свои идеи, а по вечерам – общаться и заводить полезные знакомства. Это не какой-нибудь бар, куда приходят, чтобы наклюкаться до потери сознания. Верно, Стиви?

– Верно.

– Я не имею ничего против темы американских первопроходцев. Но я хочу, чтобы ты ее как-то модернизировал. Хочу, чтобы на стенах висели не оленьи рога и полотна старых живописцев, а картины современных художников. И мотивационные надписи – но только в качестве элементов декора, с офигенными шрифтами. «Что бы ты сделал, если бы не боялся?» Наподобие такого. Ясно?

– Ясно.

– Окончательные варианты дизайн-проекта должны быть готовы до Рождества. Успеете?

– Без проблем, Лекс. Я не подведу.

Когда мы вышли из здания, Лекс махнул на прощание левой рукой и укатил на своем скейтборде, уворачиваясь от такси и проскальзывая между пешеходами. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду.

До переезда в Нью-Йорк я никогда не занималась бегом. В первую же субботу после моего прилета Джесс предложила мне присоединиться к ней на пробежке. И когда я, покачав головой, заявила, что никогда никуда не бегаю – разве только за отъезжающим автобусом, – она так расстроилась, что я передумала и согласилась.

Как ни странно, бегать мне понравилось: это была возможность провести время с Джесс и спокойно поболтать, а еще познакомиться с неизвестными районами города. Уезжая из Лондона, я дала себе слово оторвать наконец пятую точку от дивана и вернуть телу былую стройность. Бег пришелся как нельзя кстати. Поначалу я каждое утро кряхтела и пыхтела, но вскоре уже могла семенить трусцой, а затем начала бегать по-настоящему – сначала с Джесс, а потом и без нее.

– С твоим приездом моя жизнь заиграла новыми красками, – сказала Джесс, когда мы встретились на следующее утро после моей встречи с Лексом. – Я словно заново знакомлюсь с городом. Как я тебе завидую! Полностью поменять жизнь, начать с чистого листа…

– А что бы ты сделала по-другому, если бы могла повернуть время вспять?

– Хм… Даже не знаю, – задумалась она, вмиг посерьезнев. Затем, как будто прогнав всколыхнувшиеся в душе воспоминания, улыбнулась. – Я тебе рассказывала о парикмахерше-гадалке?

– О гадалке, которая еще и стричь умела? Нет, не рассказывала. Я бы запомнила!

– Мне ее посоветовала подруга через пару месяцев после моего переезда в Нью-Йорк. Так вот, эта мадам сделала мне расклад Таро, а потом – «удачливую стрижку».