Никто

– Влад, давай немного потише! – крикнула я. – Трясет очень!

Он глянул на меня глазами пятнадцатилетнего мальчишки, которому отец впервые дал свою машину на весь вечер. Глаза его светились, улыбка, глупая, но счастливая, растянула прекрасный рот в очаровательной улыбке.

– Ладно! – кивнул он.

Приходилось орать, чтобы услышать другу друга, ведь мотор был на редкость звучный, а изоляция, по всей видимости, оставляла желать лучшего, но в этом была своя романтика – после стольких дней, проведенных в гробовой тишине, было непривычно и безумно радостно услышать звук чего-нибудь, не относящегося к живой природе. Чего-то, сделанного руками человека.

Когда Влад сбросил скорость, тряска заметно убавилась, да и говорить можно было, не надрывая горло. Я и Влад одновременно посмотрели на Яшку. Оно все еще не смело открыть глаза. Мы с Владом захохотали в голос. Понимаю, нехорошо смеяться над чужими страхами, но выглядело это очень смешно. Я переборола свое отвращение и взяла ледяного от страха Яшку за руку. Оно открыло глаза и посмотрело на меня.

– Не бойся, – сказала я. – Это правда не опасно. Все будет хорошо.

Яшка кивнуло, но в руку вцепилось до боли.

Мы преодолевали километры за километрами, периодически забираясь на снежные барханы. Владу не терпелось показать нам, на что способен этот агрегат, но после того, как после очередной кочки Яшка чуть не сломало мне кисть, я попросила Влад придержать коней. Влад снова кивнул. Это не испортило ему настроения. Думаю, ничего не смогло бы сделать это сейчас. Он был счастлив. С машиной он управлялся ловко, и было видно, что старый грузовик очень нравился ему. Очевидно, он находил какое-то очарование в старой военной технике, или просто наслаждался тем же, что и я – чем-то созданным человеком.

За окнами пролетали заснеженные барханы и ледяная гладь. За утро мы покрыли такое расстояние, какое не осилили бы и за неделю беспрерывного пути. Это тоже радовало. Кабина нагрелась, мы поснимали куртки, штаны. Яшка, наконец, выпустило мою руку и осмелело до того, что начало оглядываться по сторонам, изучая интерьер, который, к слову сказать, был более чем брутален. Насчет уюта я, пожалуй, сильно приврала. Приборная панель служила исключительно для пользы и, судя по всему, была вырублена тесаком из металлического монолита, человеком, незнакомым со словом «красиво». Кресла были мягкими, но при этом совершенно не амортизировали, так что на задницу, позвоночник и зубы приходилась такая ударная мощь, что кости звенели. Я периодически посматривала на Влада и видела, как он улыбается. Его трясло, подбрасывало, но улыбка его расцветала до ушей всякий раз, когда на кочке он колотился затылком о потолок.

Мы ехали весь день, и когда пришло время останавливаться на ночлег, мы были рады вылезти из машины. Яшка, умудрившись перескочить через меня, вылетел первым. По его глазам мы поняли, что его больше не заманишь в эту жуткую смесь железа, стекла и бензина.

– Ну, Валерия, порадовала, – сказал улыбающийся Влад, вылезая из машины. Он все еще находился под впечатлением, хоть и уставший. Я тоже была довольна. Впервые за долгое время меня не мучили мысли о Никто. Наверное, их просто вытрясло отечественным автопромом.

На радостях я снова соорудила нечто примечательное – иглу был таким же большим , как и в первый раз, с такой же планировкой, но теперь я сделала нечто новое – одна из стен (если бы тут были стены) превратилась в огромное французское окно, высотой не меньше двух метров, а сами стены уже не были прозрачными, они были плотными и белыми, словно матовое стекло.

Оказавшись внутри, мы сразу же кинулись разводить огонь. Яшка пулей пролетело на второй этаж и скрылось под одеялом. Думаю, такого крепкого сна у него еще не было. Мы же принялись за ужин. На этот раз матрасы двигать не пришлось, потому как появились две пушистые высокие подушки. Мы упали в них, чувствуя, как благодарят нас спина и зад за неслыханное удобство. С ужином тоже все сложилось отлично – стейк из лосося и овощи на гриле. Обалденно вкусно! Мы давно не ели с таким аппетитом. Я даже умудрилась сотворить Владу бутылку ледяного пива, после чего он назвал меня своей королевой и с нескрываемым удовольствием потягивал его, наслаждаясь каждым глотком. Закончив ужин, мы все еще болтали. Спать не хотелось совсем, да и пиво у Влада оставалось еще полбутылки, а потому мы решили сыграть в карты. Переместившись на один из матрасов, мы сидели у одной из непрозрачных стен и смотрели в окно на припаркованный на улице Урал. Играли мы в подкидного, я проигрывалась в пух и прах, но меня это не смущало, а Влада и подавно.

– Как будем завтра затаскивать Яшку в машину? – спросила я.

Влад засмеялся, демонстрируя белые, идеально ровные зубы и обворожительную улыбку. Настроение у него было шикарное – усталое, но довольное, расслабленное и обаятельно-ленивое.

– Не знаю. Свяжем?

– Это насилие над личностью.

– Хм. Ну, тогда посадим его за руль. Самому ехать намного интереснее. Кстати, Лера, все это здорово, но, ты по-прежнему балда.

Я закатила глаза. К его гадостям я привыкла уже давно, кроме того, у меня появилось чувство, что, не сказав мне какую-нибудь гадость, он потом плохо спит, а потому совершенно спокойно и даже меланхолично спросила.

– Почему?

– Урал конечно прекрасный аппарат, но снегоходы легче и гораздо быстрее, – он сделал глоток и посмотрел на меня. Взгляд его был довольным и расслабленным. И он снова беззастенчиво меня рассматривал.

– Хватит глазеть на меня, – сказала я тихо и опустила глаза.

– Почему?

– Меня это смущает.

– А меня нет, – он снова улыбнулся и повел бровью так, что я на мгновенье забыла, что там у меня с картами.

– Я тебе больше пива делать не буду, – сказала я и сделала ход.

Он быстро глянул на карту, достал карту из своей колоды и отбил.

– Пиво здесь совершенно ни при чем. Для моего роста и веса это ровным счетом ничего. Просто вкусно.

– Ты забыл добавить «Благодарю, моя королева», – я подкинула еще две карты. Он лукаво посмотрел на меня, и улыбка стала еще шире.

– Благодарю, моя королева, – и отбил обе карты.

Я снова подняла на него глаза. Он, как и всегда, когда ему хорошо, был похож на породистого, кормленного, холеного кота. Довольный, расслабленный, уверенный в собственном превосходстве над всем окружающим миром, и по-прежнему самый красивый мужчина из всех, что мне доводилось видеть.

– То-то же. Бито. Ходи.

Мы взяли по две карты, и колода закончилась. Он мельком глянул на свои, а потом пошел в атаку козырным тузом.

– Так нечестно, – возмутилась я. На руках у нас осталось по пять карт и судя по тому, что было у меня, все козыри были у него. – Я опять осталась в дураках. Я никогда не выиграю.

– Согласен, – сказал он глядя на меня. Теперь он улыбался одними губами и пристально смотрел на меня. Легким движением руки он отбросил в сторону свои карты, смахнул с кровати остальную колоду. – И потому я предлагаю оставить карты в покое.

Он быстро придвинулся ко мне, оказавшись в паре сантиметрах от моего лица так мгновенно, что я не успела ничего сообразить, заключил мое лицо в свои теплые ладони и прикоснулся губами к моим. Нежно, словно боясь напугать или обидеть, он целовал меня, как впервые. Теплые губы, горячее, частое дыхание и его руки на моей шее – это все что я осознавала в тот момент. Сердце мое зашлось. Я обвила руками его спину, ощутив под ладонями тепло его тела, узнавая каждый изгиб, каждую линию, чувствуя, как он обнимает меня одной рукой, а вторую запускает в волосы, таким знакомым, таким уверенным движением, словно мы расстались лишь вчера, и, покрывая мою шею поцелуями, он тихо шепчет:

– Я так скучал по тебе… – горячее дыхание каскадом спускается по моей спине, заставляя меня дышать чаще. Пережитого не стало, целый год несчастья, километры пройденные в одиночестве, ночи, совершенно неотличимые одна от другой за туманом слез и нечеловеческая тоска, все испарилось, превратилось в ничто, и не существовало никогда. Всего лишь дурной сон, а это реальность, которая дрожит во мне, разгорается, будит жизнь в каждой крохотной клеточке моего тела. Такой знакомый, томительный огонь зажегся внутри, отчего кровь стала лавой, и, обжигая вены, и струится по моему телу, превращая меня в камертон. И его голос, повторяющий мое имя, льется по моей коже, просачиваясь внутрь, делая такой нежной, такой гибкой под его руками. И каждое его движения для меня – негласный закон, которому я починяюсь всецело, становясь серебряной ртутью под его ладонями, и есть что-то в запахе его кожи, что делает жизненно необходимым принадлежать ему, словно жизнь заканчивается за его плечами, и за его спиной одна пустота. Я смотрю в его глаза и проваливаюсь в бездну, где мне самое место, ведь нет на свете более синего океана. И когда я отвожу глаза, я мельком бросаю взгляд на окно и чуть не кричу – огромное, жилистое тело с темно серой кожей, сверкает красными узорами и глазами, как угли, горящие в кромешной тьме. Он смотрит на нас и его лицо изуродовано гримасой отвращения, а рот растянут в зверином оскале, и если бы я не была ему нужна, думаю, это было бы последнее, что я увидела.

– Влад, – я резко отстранилась от него.

Влад смотрит на меня, а потом поворачивается к окну, следуя за моим взглядом.

– Что? Лера, ты чего? – он снова поворачивается ко мне, все еще часто дыша. – Что случилось?

– Ты что, не видишь?

Влад снова смотрит в окно, и я понимаю – он не видит его, хотя между ним и огромным чудовищем только несколько метров и толстый кусок льда, что ровным счетом ничего не значит для Никто.

– Влад, там Никто, – шепчу я, и тут же жалею об этом, потому, как Влад подскакивает и хватается за одежду. Судорожно натягивая на себя штаны и куртку, он вглядывается в окно, пытаясь разглядеть там загадочного зверя, а у меня холодеют руки – Никто смотрит прямо ему в лицо и на фоне взволнованного лица Влада, его такое холодное, полное презрения. Он небрежно рассматривает прекрасные черты, пока Влад борется с одеждой, изучая его, словно жука под лупой. Втрое больше, в миллиарды раз сильнее… Что стоит ему убить его прямо сейчас? И тут я взрываюсь проклятьями в собственный адрес, потому как чудовище переводит взгляд на меня, и рот его растягивается в жуткой улыбке от уха до уха, отвечая на мой немой вопрос. Ничего не стоит. Он снова смотрит на Влада и рука, с когтями-лезвиями тихо поднимается на уровень шеи Влада.

– НЕ СМЕЙ!!! – заорала я и подскочила как раз в тот момент, когда чудовище делает неспешный замах. Я вдруг подумала, как мало усилий ему нужно, чтобы прямо сейчас убить его.

Влад повернулся ко мне, глядя, как я бегу к нему, думая, что я говорю с ним. Я подбегаю к окну, смотрю чудовищу прямо в глаза и говорю тихо, судорожно дыша, как в горячке.

– Я тут такого наворочу – век разгребать будешь, не разгребешь. Я могу, у меня фантазии хватит. Залью расплавленным железом весь твой крохотный мирок, оглянуться не успеешь. Веришь мне?

Чудовище смотрит на меня почти ласково, а потом заливается рокочущим, низким смехом, от которого дрожит земля. Оно медленно поднимается, встает на четвереньки, как собака и говорит.

– Не забывай, ты МояЛера, и до тех пор, пока это так, ничего с твоим человечком не случится. Еще раз забудешь, и я уже не буду так милосерден.

Тут Никто разворачивается и грациозно, словно дикий зверь, делает прыжок и, завораживающе пластично управляя собственным телом, удаляется от нас, огромными прыжками преодолевая пустыню, становясь крошечной черной точкой на горизонте, где исчезает совсем.

Влад выбегает на улицу. Он мечется по заснеженной пустыне в поисках чудовища, но его там уже нет. Даже если бы и был, он не смог бы увидеть его. О, мой смелый, мой милый Граф, тебе не защитить меня от этого, даже будь ты во всеоружии, а не с голыми руками. Я смотрю, как Влад пытается найти следы на снегу, как пытается увидеть невидимое, и по щекам мои бегут слезы. Валерия, ты полная дура! Ты притащила сюда самого дорого тебе человека, на потеху чудовищу из другой вселенной, искренне веря, что все вокруг от природы добры и бескорыстны, думая, что можешь контролировать все и всех, просто сказав «пожалуйста». Идиотка! Ты завела игру с опасным зверем, совершенно не думая о последствиях! Ты похожа на беспечных хозяев собак, которые так уверенны в том, что их пес не кусается, словно он сам написал расписку и заверил ее у нотариуса. Зверь всегда остается зверем и никому не дано знать, что в его голове! Никто не может быть абсолютно уверен в поведении животного, ведь даже такое высокоорганизованное животное, как человек, порой не может отвечать даже за самого себя. Как ты вообще могла подумать, что ты ровня ему? И уж тем более, откуда мысли, что ты взяла его под полный контроль? Он играет с тобой, выуживая из тебя то, что ему нужно, и твое счастье, что ты толком не знаешь, что это, иначе все закончилось бы гораздо раньше. Гораздо.

Глава 8. На дне

Влад мне не поверил. Думает, я обманываю его, и я его не виню – сложно поверить в то, чего не видел. Сложно, но, честно говоря, я бы поверила. Что я и требовала, что и просила, что до хрипоты доказывала, пытаясь объяснить, что здесь на зрение полагаться нельзя. Неужели он не чувствует присутствие чудовища кожей? Неужели ни одна ниточка в душе не дрогнула? Неужели ни один нерв не дал о себе знать? Нет. Ничего. Он не видит не чувствует и никак не воспринимает присутствие здесь огромного нечто, командующего парадом.

Мы разошлись по разным сторонам и, начиная со следующего утра, между нами началась очередная холодная война. Влад, уязвлённый в самое нежное место – самолюбие, был угрюм и молчалив. Ночью он утверждал, что Никто – плод моего воображения, созданный для того, чтобы иметь путь к отступлению. Отступлению от чего? От него. Зачем же мне отступать, если я всем сердцем желаю его и хочу принадлежать ему? Очевидно, не хочешь.

Какая глупость! Какой эгоизм!

Все мои последующие попытки переубедить его закончились провалом. Я либо топталась на месте, либо делала ситуацию только хуже. В конце концов, я сдалась. Я перестала понимать, перестала пытаться что-то изменить, я лишь могла чувствовать – грядет гроза, и я в чистом поле, и ни единого громоотвода на сотни километров. А главное – неизвестно откуда она начнется и когда. Остается лишь ждать.

Утром мы поели, совершенно автоматически не ощущая вкуса еды, и сразу в путь. Яшка, будучи очень тонким, чувствительным созданием, поняло – что-то не так, а потому беспрекословно отправилось в кабину Урала, когда пришла очередь трогаться в путь, несмотря на то, что его откровенно потряхивало. Ехали мы молча, уже не ощущая никакой радости от транспортного средства и от самого путешествия. Ледяная пустыня расстилалась перед нами, уступая километр за километром. Однообразная картинка менялась столь же однообразной. Ничего не менялось, кроме нас. Чем дольше мы ехали, тем бесконечнее казалась нам дорога, и уже совсем потеряла всяческую привлекательность запертая мною дверь. Я поняла, что прежде, чем закрываться с кем-то без возможности выйти, нужно хоть сколько-нибудь знать его. И речь не только о Никто. Одна мысль о чудовище прошлась мурашками по коже и заставила стиснуть зубы. Я боялась. Искренне и совершенно неконтролируемо. И теперь кроме страха не было ничего. Не было ни тяги, ни влечения. Только голый ужас, который теперь мешал мне сколько-нибудь связно мыслить. Сейчас мне казалась дикой сама мысль о том, что буквально несколько часов назад я мечтала о его появлении. Нужно выбираться отсюда. Только как? Тонны льда не разморозишь на раз. Нет ничего, кроме водородной бомбы, пожалуй, что способно в одно мгновение открыть проход, который я так старательно закрыла. Ничего кроме ругательств на ум не приходило, а нужны были идеи. Я подбирала всевозможные варианты, но один другого был не лучше, поскольку все, так или иначе, должны были автоматически стереть с лица этой земли не только лед, но Влада, меня и Яшку. Я бросила эту затею и перестала ломать голову, и как только я мысленно приказала себе не думать об этом, все и случилось.

Мгновенно, без каких-либо предвестников, вроде треска ломающегося льда, или сотрясения земли, из-под нашей машины ушел огромный пласт льда. Произошло это так молниеносно, что никто из нас не успел ничего сделать. Ледяная глыба, размером с небольшое футбольное поле вздыбилась перед нами, раскалываясь на несколько огромных частей. Выглядело это так, словно кто-то ударил снизу исполинским кулаком. Мы с Владом закричали, Яшка вцепился в меня, грозясь задушить. Машина оказалась на одной из этих частей и накренилась, сползая вправо и вниз, где в огромном разломе чернела ледяная гладь океана, освобожденная от оков льда. Зияющая черная пропасть приближалась к нам все быстрее и быстрее, словно огромная рыбина, которая плыла на нас с разинутой пастью. За мгновенье до того, как в голове моей мелькнула мысль, что вода просто ледяная, Влад успел крикнуть мое имя, потянулся ко мне, а затем мы провалились в воду.

Нас тряхнуло. Тяжелая машина камнем уходила на дно, словно кто-то тянул ее, неся нас в кабине на самое дно. Паника захлестнула меня, и я закричала. Белое, как мел, лицо Влада, с огромными глазами, которые метались по салону в поисках чего-то, что могло спасти нам жизнь, выглядели совершенно неестественно, словно загримированное лицо актера дешевого уличного театра. Яшка просто обескровило и упало без чувств. Оно стало серым и с виду абсолютно мертвым. Наверное, именно это заставило меня заткнуться и думать судорожно, нервно, собирая из обрывков мыслей что-то, что могло помочь. Вода заливала салон, и вдруг в одно мгновенье стало абсолютно темно.

– Свет! – заорала я.

В салоне загорелись все лампы и проборы, что были в машине, и стало видно, как вода хлещет внутрь, заливая все вокруг. Паника не давала моим мыслям сосредоточиться, мешала мне выделить главное. Что нам сейчас нужно, чтобы не утонуть? (Вода хлестала со всех щелей, и стекла затрещали под гнетом возрастающего давления). Спасательный плот? Лодка? Уже поздно! Лера, думай! (Ледяная вода доходила до колен и волнами окатывала сиденья, пронизывая бедра ледяным холодом).

– Лера, делай же что-нибудь! – крикнул Влад.

– Я думаю, думаю! – кричала я в истерике.

Подводная лодка? Как мы заберемся в нее под водой? (Вода поднимается, поднимается!). Лера, думай! Стандартные варианты не подходят. Думай нестандартно! Что нужно для того¸ чтобы выжить? Воздух! (Вода добралась до поясницы). Воздух и тепло. Так делай! Делай пространство с воздухом и теплом. Как? Как оно должно выглядеть? Неважно! Просто воздух и тепло посреди ледяной воды.

И я сделала.

В следующую секунду Урал завис, поднимая кабину вверх, словно поплавок – огромная морда тяжелой машины оказалась заключенной в пузыре воздуха, который светился серебром среди черной толщи воды. На какое-то время машина зависла, словно принимая решение, куда ей плыть, а потом начала опускаться вниз. Пузырь был большой, диаметром не меньше четырех метров, но машина намного тяжелее, а потому мы медленно поползли на дно. Пузырь закрыл собой всю кабину, и вода перестала течь внутрь. Наоборот, она начала втекать из кабины. Правда, гораздо медленнее. Не помня себя от страха, и мы смотрели на огромную сферу воздуха и не могли поверить собственным глазам. Первым пришел в себя Влад:

– Леррра, насссколько это пппрочно? – трясся он.

– Я ннне знаю, – зубы стучали, меня колотило и сводило ноги. – С расссчетом нна то, чтобы вывыжить.

– Оттлично, – сказал Влад и приоткрыл свою дверь.

Вода хлынула из салона, освобождая ноги от ледяных цепей, заставляя дрожать еще сильнее.

– Лера, сссмотри, – Влад указал вниз, дрожа всем телом. Губы его стали синими, а кожа белой, как снег. – Оттткрой ссвою дверь.

Я медленно открыла дверь и глянула на дно пузыря – сквозь него вода утекала, как сквозь решето, выдавливаемая воздухом внутри. Оболочка выглядела надежной, кроме того, она оказалась двойной – видимо для сохранения тепла, между внешним и внутренним пузырем тоже был воздух. Я аккуратно вытащила ногу и машины и ткнула носком воздушный купол. Он мягко прогнулся, но отпружинил, причем довольно уверенно и сильно. Я нажала еще сильнее. Тот же эффект. Влад, как заворожённый смотрел на меня, гадая, что же я собралась делать, а как только понял, сказал:

– Пподожди. Я ппервый.

Я повернулась к нему и кивнула. Он медленно вытащил ногу и поставил ее на дно пузыря. Затем второю. Пузырь прогнулся, но сохранил свою форму. Влад снова сел в салон.

– Можжно вылезать. Ввроде крепкий.

Он обхватил руками Яшку и потащил его за собой.

– Дддумаю, – говорил он стуча зубами. – Ккак только мы вылезем из ссалона, машина пойдет нна дно. Я ббберу на себя Яяшку, – он подтянул безжизненное тощее тельце к себе. – На счет три?

Я кивнула.

– Рраз. Два. Три!

Мы одновременно кинулись из салона, преодолевая ломоту в замёрзших конечностях, ведь страх пойти на дно вместе с Уралом, придавал очень много сил. Мы почти одновременно приземлились на пружинящий пол пузыря, и тут же, скрипя металлом и выдавливая последний воздух из кабины, машина выскользнула из пузыря и ушла на дно, светясь во тьме, словно жуткое чудовище, падая все ниже и ниже, пока, наконец, не исчезла где-то в черной мгле.

– Свет, – тихо сказала я.

В пузыре стало светло. Просто так, безо всякого источника. Мягкое сияние заполнило сферу так же, как воздух, и равномерно разлилось по куполу. Теперь мы никуда не двигались. Странно, но мне казалось, что сфера должна была продолжать опускаться вниз, но она просто встала на месте. Или нам казалось, что мы стоим? Мы втроем лежали на дне воздушного пузыря и тяжело дышали. Трясти нас почти перестало, так как в пузыре было очень тепло, и мы быстро согревались. Я посмотрела на Яшку – оно дышало, но в себя еще не пришло. Влад просто лежал и дышал, наслаждаясь тем, что все еще может это делать. Когда мы могли говорить, не задыхаясь и не боясь прикусить собственный язык, Влад спросил:

– Тебе не кажется, что мы не опускаемся?

– Мы не опускаемся, – подтвердила я.

– А должны.

– Знаю.

– Ладно… Можешь ты заставить эту штуку двигаться наверх?

Я попробовала. Ничего. Попробовала еще раз. Снова никаких сдвигов.

– Хорошо, – сказал Влад. – А вниз?

Я попробовала. Шар дернулся и медленно поплыл вниз.

– Стой! – скомандовал Влад.

Я повиновалась.

– Вверх никак, а вниз, пожалуйста?

– Выходит что так, – сказала я.

Он закрыл глаза и шумно выдохнул. Я знала, о чем он думает, потому что думала о том же. Мы просидим в этом шаре до самой старости, или опустимся на дно, как того хочет… Никто. Мы оба прекрасно понимали, чьих это лап дело, но Влад не просто понимал, он еще и злился. На меня, на себя, на все вокруг. Он мысленно ненавидел меня и всех моих родственников до десятого колена, в общем, всех, чей, хоть самый минимальный вклад, сделали из меня того, кто я есть на данный момент – той-терьер на трясущихся тонких ножках, с комплексом Наполеона. Но себя он ненавидел еще больше. Ладно я, но он… Повелся на мои пылкие речи, соблазнился возможностью вернуться назад, поверил мне, пошёл за мной следом, как двухнедельный щенок. Мне бы сказать что-нибудь, убедить его в том, что еще не все потерянно, но какие у меня аргументы, кроме моих чувств, эмоций и веры в светлое будущее? Для него сейчас это слишком неустойчивая валюта. Поэтому я молчала, кожей чувствуя, как меня чихвостят в хвост и гриву, и просто ждала, когда он сменит гнев на милость, ну или, хотя бы начнет ровно и спокойно дышать. К разговору о дыхании – дышать стало значительно труднее, и это почувствовала не только я. Насчет того, чтобы состариться здесь, я была совершенно неправа, потому, как если не придумать что-то срочно, мы просто-напросто задохнемся.

– Лера, давай спускаться вниз, – сказал Влад с тихим беспокойством в голосе.

– Ты с ума сошел? Где мы внизу возьмем воздух?

– Не знаю, но раз уж путь наверх отрезан, значит, есть смысл идти хоть куда-то. Ты не чувствуешь что дышать…

– Я чувствую, чувствую, – раздосадовано сказала я, ощущая на себе многотонный груз вины. – Но это совершенно не логично.

– О как! Мы начали полагаться на логику?

Я заткнулась. Мне вообще все чаще приходит мысль об остром фарингите или ангине, ну или о чем-либо еще, с чем физически невозможно говорить.

– У меня есть идея, – сказал он.

– Вот как?

– Если я правильно понял механизм вашего взаимодействия с этим местом, должно сработать.

– А если неправильно?

– Узнаем что-то новое. Все, поехали вниз.

Я вздохнула. Честно говоря, мне было до жути страшно, но все же я была безумно благодарна Владу, что он, как всегда во всех неурядицах, не побоялся взять командование на себя. Самой мне не хватило бы смелости предложить что-то подобное. Мы поехали вниз. Сначала медленно, но потом значительно ускорившись. В один момент, который длился не более нескольких секунд, мы умудрились поймать невесомость, и, воспарив внутри шара, зависли, поддерживаемые абсолютной пустотой. Но затем нас прижало к потолку. Мы неслись в черную пустоту, которая все никак не заканчивалась, и где-то глубоко внутри у меня зародилось сомнение, что здесь вообще есть дно. Дышать становилось все труднее, и начала подступать паника, как раз в тот самый момент, когда мы, сначала снизили скорость, а потом, легко отпружинив, приземлились на песчаное дно. Слава Богу, оно есть!