Моялера

Она кивнула и улыбнулась.

Я повернулась и пошла следом за Владом, и когда мы отошли на приличное расстояние, я зашипела, как кобра:

– Ну ты и болван! Зачем ты так с ней?

– Как? – удивился Влад.

– Грубо. Грубо и бестактно!

– А… С ней только так и надо, а то начинает воображать невесть что. По-хорошему я уже пробовал. Поверь мне, результат гораздо хуже.

– Может, и так, да вот только это далеко не самый лучший из вариантов.

– Предложи свой. Валерия, ты все рвешься судить, ничего не понимая в том, что судишь. Нет других вариантов. Да и вообще, сейчас не об Ольге речь.

Мы подошли к дверям лаборатории, и вот они-то уже были закрыты, причем не просто так, а на волшебное заклинание. Влад быстро пробормотал что-то себе под нос и, с тихим щелчком, две тяжелые створки из резного белого мрамора послушно разошлись в разные стороны, впуская нас внутрь. Он подтолкнул меня в спину, заставляя идти быстрее, прошел за мной следом, и когда мы оба были в кабинете, закрыл двери и, немного подумав, наложил запирающее заклятье.

– А это еще зачем? – возмутилась я.

– Так, на всякий случай. Вдруг тебе что-нибудь романтичное в голову взбредет.

– Не взбредет.

– Вдруг взбредет мне?

– Не взбредет, – повторила я.

– Ладно… – протянул он, задумчиво глядя на меня и как всегда, в минуты, когда он о чем-то задумывался, он тер рукой подбородок.

– Открывай, давай.

Влад вздохнул:

– Не могу.

– Почему? Ты вообще никогда раньше не закрывал двери. А теперь-то с чего?

– С того, Валерия, что лаборатория не просто так зовется лабораторией. Здесь слишком много того, что нельзя бездумно оставлять у всех на виду. Кто-то может взять по ошибке или из любопытства.

– Взять – что?

– А вот это я и собирался тебе показать.

И тут я увидела в нем того самого Влада, который жил в крохотной деревянной лачуге. Тот Влад варил зелья из собранных собственными руками трав и фанатично мечтал изменить этот мир, всем сердцем желая постичь тайны, хранящиеся в невзрачных травках и корешках. Тот Влад был чист и непорочен, и мысли его были великими, прекрасными в своей безграничности и простоте. Изменить вселенную, скроить по собственным лекалам ткань настоящего, чтобы увидеть нечто новое и неповторимое в будущем. Сейчас, как и тогда, глаза Влада сверкали, словно два темно-синих сапфира, подсвеченных изнутри светом азарта. Как и тогда движения его стали отрывистыми и немного лихорадочными, но по – прежнему собранными и точными. Весь он был, как заведенная пружина, и это чувство передавалось мне по воздуху, как радиоволна.

– Как тебе моя лаборатория?

Лаборатория представляла собой точную копию кабинета, только без камина и ковра с низким столиком. Огромные панорамные окна, во всю переднюю стену, были темными, словно из черного стекла и не пропускали свет, но сквозь них отчетливо просматривались горы, солнце и даже облака, бегущие по небу. Все было видно очень четко, но в темных тонах, как сквозь солнечные очки. Темнота здесь еле-еле разбавлялась светильниками в стенах, но даже этот свет был сильно приглушен. Здесь тоже был огромный стеллаж, доверху забитый книгами, но слева не было письменного, а был длинный, узкий стол, уставленный колбами, пробирками, мензурками и прочей лабораторной посудой. Стол, стоящий прямо перед нами, был аккуратно прибран, но места на нем катастрофически не хватало, даже с учетом того, что он был очень большой. Тут лежали книги, бумаги, измерительные приборы, названия и назначения которых, я не могла и предположить, небольшие лампы, карандаши и ручки, увеличительные стекла и даже электронный микроскоп, массивный и современный. Изобилие предметов сбивало с толку, но были две вещи, которые бросались в глаза на фоне всего этого великолепия. Они и стояли отдельно, но приковывали к себе взгляд не из-за обособленности. Просто они светились. В темной лаборатории их мягкий свет завораживал и притягивал к себе. Первой вещью был крохотный осколок кристалла, того, что я видела в лесу. Оказывается,он светится, чего не видно при дневном свете. Днем кажется, что он отражает свет, а на самом деле свет исходит из него. Темно-малиновый, он кажется совсем безобидным и, глядя на него, никогда не скажешь, что от него столько проблем. Кристалл стоял на отдельной подставке, а рядом с ним – вторая вещь – отдельный деревянной поддон, на котором стояли крохотные бутылочки граммов по сто, с плотно закупоренными крышками. В них светилась жидкость. В каждой баночке – свой цвет, и свет их был разный – одни светились ярче, другие слабее, но свет исходил из каждой бутылки. Цвета были самые разнообразные, начиная от полупрозрачного голубого, заканчивая черно-фиолетовым.

– Что это? – спросила я Влада.

Он взял меня за руку и подвел к столу. Взяв с поддона одну из бутылочек, он дал ее мне.

– Только не открывай, – сказал он.

Я взяла в руки прохладную стекляшку и повертела. Черно-фиолетовая жидкость была густой и красиво переливалась чем-то блестящим внутри, словно в банку насыпали металлической стружки. Выглядела она завораживающе и, как ни странно, на редкость аппетитно. Хотелось открыть и выпить эту красоту. Почему-то казалось, что на вкус она должна быть приторно сладкой.

– Что это такое? – спросила я, поднимая глаза на Влада. Тот светился, как рождественская елка. Улыбка его, его глаза искрились неподдельной радостью. Он немного смутился, глядя на баночку, которую мне дал. Потом он взял с поддона другую, светло-голубую, а черно-фиолетовую забрал и поставил обратно.

– На вот лучше эту, – сказал он, все еще чем-то смущенный, а затем добавил. – Это смех.

Я уставилась на Влада, категорически не понимая, что он сейчас имел в виду. Я ждала от него каких-то объяснений, но их не последовало. Влад просто смотрел на меня, улыбался, прекрасно понимая, что заинтриговал меня.

– Не понимаю, – сказала я. – Что ты имеешь в виду?

– Это смех, – снова сказал Влад. Потом он быстро достал откуда-то два высоких табурета для себя и меня. – Садись, – скомандовал он, и когда я села напротив него, он начал рассказывать.

Оказывается, кристаллы эти и в правду вытягивают все, к чему прикасаются. Они чем-то напоминают огромные катализаторы-преобразователи, но работают от обычного прикосновения и без помощи каких-либо проводов. Вообще, Влад пришел к выводу, что эта шутка – природного происхождения, только природа ее не наша, не земная. Она – из другой вселенной, из другого мира, но по каким-то причинам начала прорастать в наш. Это плохо, но мы можем взять от них и что-то полезное. Он начал рассказывать мне о том же, что и Игорь – чем больше объект и меньше масса кристалла, тем меньше вреда. Наоборот – стопроцентный смертельный исход. Большой кристалл способен за несколько секунд выжать из человека жизнь, и при этом на другом конце кристалла жизнь эта, как источник энергии, аккумулируется в жидкость и, судя по всему, передается в тот, другой мир, для поддержания жизни. То есть, кристаллы эти высасывают жизнь из нашего мира, чтобы передать его в свой. Это оружие, и мы совершенно не знаем, как с ним бороться. Разбивать, ломать их сложно. Они пытались, но на один большой кристалл уходит три дня, и в итоге он все равно, даже с корнем вырытый из земли, исправно продолжает убивать. То есть, его нужно еще и уничтожить, причем не просто разбить, а стереть с лица земли. Вот тут то и начинается самое интересное – сделать это невозможно. Он разбивается, крошится и становиться мелкой пылью, но при этом свойств своих не теряет, и даже превращаясь в порошок, в больших количествах убивает. Не горит и не плавится, не связывается с маслами, металлами, стеклом. Кислотой, щелочью тоже не берется. В общем, не вступает ни в какую реакцию ни с каким известным нам веществом и не претерпевает никаких изменений ни при заморозке, ни при плавлении. С ним ничего нельзя сделать, кроме как раздробить в песок. Причем обратно из песка в камень он тоже не переплавляется, и тогда становится только хуже. Несложно представить, что если этот песок разлетится по земле, станет просачиваться в землю и формировать залежи, умрет все живое. Так что они решили пока оставить их в том виде, в каком они есть. Но. Пока он изучал его, заметил одну интересную вещь – если маленький кристалл приложить к большому объекту, например, к человеку, то он может концентрировать эмоции, чувства и части человеческой натуры. Он превращает в жидкости все, что пожелаешь, при этом не лишая тебя их целиком, а забирая лишь маленькую, крохотную частичку, которая со временем восстанавливается без вреда для человека.

– То, что ты держишь в руке – это смех, – сказал Влад. – Правда, не мой, но разницы нет. Эмоции у всех выглядят почти одинаково. Чуть ярче, чуть темнее, чуть прозрачнее или гуще, но, в общем и целом, смысл един.

Я повертела в руках баночку с голубой жидкостью. Она была жидкой, как вода, с крошечными вкраплениями маленьких золотых песчинок, похожих на масло. Они, так же как и масло, не смешивались с водой, а плавали в ней, светясь крохотными шариками, переливаясь словно золото.

– А чей это смех?

Влад посмотрел, словно раздумывая, говорить мне или нет, но все-таки решил сказать:

– Это Ольги.

Я посмотрела на большой поддон, полностью заставленный бутылочками с разного цвета жидкостями:

– Это все ее?

– О, нет, нет. Все мое, кроме нескольких экземпляров. Вот смех, например. Я как-то в последнее время нечасто… Так что пришлось задействовать ее. Она – не против.

– Она не будет против, даже предложи ты распилить ее пополам.

– Да, но это не вредно, правда. Иногда даже полезно. Здесь еще много чего интересного. Вот, например, злость.

Влад протянул мне бутылёк с густой темно-коричневой жидкостью:

– Странно, правда? Всем кажется, что злость – красная, а на самом деле это не так. Жажда – она красного цвета.

И он подал мне другую бутылочку, к которой переливалась ярко-красная жидкость, со стальным черным отливом.

– А вот любопытство.

И он протянул мне янтарно-зеленую баночку. В ней плавали блестящие, еле заметные, тонкие серебряные нити. Затем была оранжевая надежда и нежно – розовое удовольствие. На вопрос – от чего было удовольствие, Влад ехидно заметил, что хоть это и не мое дело, но от музыки. Разные баночки мелькали передо мной, открывая для меня калейдоскоп всевозможных человеческих эмоций, настроений и граней всего того, что принято назвать общим словом – душой.

– А та, черно-фиолетовая? Что это такое? – спросила я, вспомнив, что она – единственная из всех, что смутила Влада.

– Это? Не важно. В общем, ты понимаешь, что мы имеем дело с совершенно непонятной нам материей, которой никогда не было на земле?

– Стоп, стоп. Тебе, может, и не важно, а мне так очень интересно. Что это было?

– Господи, Валерия, да какая разница? Я тебе показываю нечто совершенно удивительное, а ты зацикливаешься на мелочах!

– Ну кому – мелочи, а кому – нет. Так что это?

– Я не помню, может сонливость или скука.

– Вранье! Ты помнишь каждый бутылек! А этот забыл?

Я подскочила и молниеносно схватила бутылек, стоявший отдельно от всех остальных. Влад тоже метнулся к нему, но проиграл. Я держала в руке бутылочку с, пожалуй, самой красивой жидкостью из всех, и смотрела на него. Внезапно на лице Влада я прочитала не смущение, которое ожидала увидеть, а самую ехидную из его улыбок. Он тихонько засмеялся, пустил голову и покачал ею, словно я сделала что-то глупое, но забавное, а потом снова поднял на меня довольные, улыбающиеся глаза:

– Это, Валерия, вожделение.

Я метнула взгляд на баночку и поняла, что покраснела с головы до пят, а Влад, поднявшись со стула и медленно приближаясь ко мне, заговорил тихо и вкрадчиво:

– И, да, это мое вожделение. Так выглядит то, что я чувствую, когда думаю о тебе, как о женщине. Когда мечтаю прикоснуться к тебе, почувствовать запах твоих волос, ощутить тепло твоего тела, услышать твое частое дыхание прямо над своим ухом… – он подошел ко мне и обнял меня. – Но все это я могу показать тебе и безо всяких кристаллов, только разреши…

Я резко отшатнулась от него. Влад и не пытался меня удержать, и я легко выскользнула из его рук. Резким движением я поставила бутылёк на стол, словно он обжег мне руку, и уставилась в пол невидящими глазами. Влад тяжело вздохнул, сел на табурет и тихо спросил:

– Господи, Лера, когда мы начнем общаться, как нормальные, взрослые люди?

Я пожала плечами и помотала головой, не в силах сказать ни слова. Почему-то ничего во мне не проснулось, кроме стыда. И это было настолько странным, насколько это вообще возможно. Он мне нравится. Как мужчина. Мне уже давно не шестнадцать и даже не восемнадцать, и тем не менее, все что он делает, либо оставляет меня равнодушной, либо, как сейчас, рождает единственное желание – провалиться сквозь землю. Что же со мной? Долго еще я буду вести себя, как полная идиотка? Сколько я буду отталкивать от себя все живое, а самое главное – ради чего?

– Прости меня, я… – тихо прошептала я, не зная, что и сказать…

Но вдруг прорвало дамбу, и я залилась словами, словно слезами, вытаскивая из себя все, что было внутри меня. Я говорила о черной дыре внутри и о том, что ничего не могу чувствовать, ничего не могу воспринимать. Что душа моя, как радиоактивная воронка, в которой выжженная земля и на миллионы километров только безжизненные комья грязи, в которых ничего не растет. А если и растет, то изуродованное, исковерканное, превращенное радиацией в нечто совершенно неузнаваемое, что нельзя давать никому, потому как это несет лишь вред и погибель. Призналась, что Никто и то, что он показал мне, сделало из меня калеку, и что до сих пор я не могу найти что-то, что могло бы заменить мне космос, что дало бы хоть сотую долю того, что я узнала, увидела тогда. Это было настолько сильным и неповторимым, что все остальное на этом фоне кажется безвкусным, пресным, как вата. Рассказала, что единственная подруга, что была у меня, перестала общаться со мной полгода назад, и я отнеслась к этому с облегчением. И как я ненавижу себя за это, но даже ненависть моя – поломанная, исковерканная и еле живая.

Влад слушал меня молча, нахмурив брови и сжав губы в полоску. Он злился, но не на меня. Он злился, но старался понять. Он слушал и слышал меня, понимая, что крик о помощи бросают не просто так, а потому что уже нет сил справляться в одиночку.

Когда я замолчала, он потянулся ко мне, взял меня за руку и притянул к себе. Обнял меня, на этот раз просто так, без интимного подтекста. Как друг. Я тоже обняла его и благодарно замолчала. Слушая дыхание друг друга, мы успокаивались. Наконец, он сказал:

– Мы что-нибудь придумаем, Лерка. Что-нибудь сочиним. Исправим тебя, будешь как новая.

Я засмеялась. Он – тоже.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Я отодвинулась и посмотрела ему в глаза.

– Спасибо.

– За что? Еще не за что.

– Да хотя бы за обещание. Иногда надежда бывает совершенно необходима, даже если и ничего не получится.

– Все получится. Отставить пессимизм.

Я засмеялась снова:

– Есть оставить пессимизм.

– Ну вот, – сказал Влад, сажая меня на табурет напротив себя. – Так-то лучше.

Я сидела на стуле и понимала, что благодарность за понимание, если ее сейчас извлечь, будет темно-синяя, как его глаза.

– А зачем тебе вообще понадобилось извлекать вожделение?

Влад улыбнулся:

– Надеялся подлить тебе в кофе.

И тут меня осенило:

– А это мысль! Слушай, а это можно пить?

Влад уставился на меня, как на умалишенную, но потом задумался:

– Я не знаю. Никогда не пробовал.

– То есть, ты делаешь что-то и сам не знаешь – для чего?

– Это эксперимент ради эксперимента, Валерия. Я выяснял природу кристалла, а не извлекал из этого выгоду.

– Но ведь ты добился чего-то, так почему бы не опробовать это на практике? А вдруг, мне это поможет? Это же чистые эмоции! Это как раз то, чего сейчас нет во мне, а в тебе – в избытке. Так почему бы нам не извлечь из этого пользу?

– Лера, такие вещи не делаются наобум. Нужны исследования и проверка, хотя бы на мышах, а уж потом переходить, пусть и не к самым полезным в замке, но все же людям.

– Это все перестраховка и ненужные формальности. Это же энергия в чистом виде! Для кого-то же кристаллы ее добывают? Она кому-то нужна и кто-то питается ею, и весьма успешно.

– Мы не знаем, кто эти «кто-то», а потому ничего не можем предполагать и о способе их питания.

Влад, по-прежнему уповая на то, чего у меня никогда не было – на здравый смысл – не предугадал того, что я сделаю в следующий момент. Честно говоря, даже для меня это стало неожиданностью – руки сами схватили ближайший ко мне бутылек с черно-фиолетовой жидкостью и открыли крышку. Влад лишь успел подскочить со стула, когда я одним быстрым движением опрокинула пузырек и выпила все до капли. Влад мгновенно побелел и, вцепившись в мои плечи, тряс словно куклу, крича что-то о том, чтобы я выплюнула то, что выпила. Но этого уже не сделать. Прохладная, вязкая жидкость прокатилась по горлу и исчезла где-то в желудке. Я стояла и смотрела, как Граф, перепуганный как ребенок, ругается и кричит на меня, не жалея сил и слов. Смотрела, как в одно мгновение он снова становится пятнадцатилетним мальчишкой, без заносчивости и напускной флегматичности и понимала, зачем и почему сделала это – другого шанса у меня не будет, а мне до того надоело быть тенью самой себя, что даже самый опасный способ вернуть себе радость жизни показался мне достойным риска. И кстати, я была не так уж далека от истины – она действительно сладкая, правда, с легким горьковатым послевкусием.

Глава 5. Жуткое нечто

Остаток дня я не вылезала из идиотки, дуры и всевозможных их сочетаний. И из постели. Влад так щедро посыпал меня изощренными ругательствами, словно это должно было хоть как-то облегчить мне жизнь.

Жизнь моя, и правда, расцвела пышными красками, правда, отнюдь не радужными. Единственное что приходилось признать – теперь мне не было скучно. Меня выворачивало наизнанку каждый час, а Ирма, дежурившая у моей кровати с тазом или ведром, не успевала уносить и приносить различные емкости. То полный таз, то пустой, то кружку с чаем, то без него. Пустые стаканы множились на прикроватном столике в геометрической прогрессии. Каждый раз после того, как меня рвало, Ирма заставляла меня пить воду с чем-то похожим на имбирь и кружку чая. Лучше мне не становилось, но Ирма и слушать не хотела о том, чтобы прекратить попытки поставить меня на ноги. Влад все это время, в разных вариациях, объяснял очень доходчиво, а значит непечатно, что теперь мне в лабораторию путь закрыт и искренне удивлялся, почему у меня так мало мозгов:

– Как можно пить первое, что попалось под руку? И ладно бы схватила серную кислоту – мне для тебя ничего не жалко. Но нет же! Она хватает то, что не проверено и неизвестно, к чему приведет! – кричал он, шагая из угла в гол.

И только Косой смотрел на происходящее с искренним спокойствием. Хотя, время от времени, у него просыпался интерес к моей персоне, но исключительно академический. Как оказалось, за те два года, что меня не было в этих краях, он изучал медицину и всевозможные ее ответвления. Штатного врача в замке не было, а поэтому эту должность по праву занял Косой, и теперь я вызвала в нем тот же вид любопытства, что и первая в мире зараженная грибком ног лабораторная крыса – любопытно, но не так, чтобы дежурить у моей кровати. Косого вообще трудно чем-то удивить, а потому, как только улеглась паника, и он констатировал то, что и так было на лицо – острое пищевое отравление – его интерес ко мне значительно угас, хотя и не пропал окончательно. Он периодически заходил ко мне, проверяя мое самочувствие, фиксируя изменения (коих не было вот уже три часа) и уходил. Поэтому постоянно в комнате нас было двое – я и Влад. Ирма бегала туда-сюда, и ее можно было наблюдать лишь как тень, приносящую и уносящую разные емкости.

Наконец, Влад выговорился и теперь лишь внимательно смотрел на меня. Он уже не хмурил брови, но губы все еще были тонкой белой полосой, что красноречиво говорило о том, что он все еще зол. Когда меня перестало рвать, стало заметно легче. Хотя меня все еще знобило, а руки и ноги были холодными и мокрыми, как лягушачьи лапки, но ощущение, что кто-то пихает мне руку в горло, прошло.

День пролетел потрясающе быстро, и вот в огромное окно моей комнаты полился закатный румянец.

Пришел Косой, сменив Влада, который пошел ужинать. Он спросил, как я себя чувствую и записал все, что я рассказала. Потом, впервые за весь день, он поинтересовался, зачем я это сделала. Я лишь пожала плечами. Он был единственный, кроме нас с Владом, кто знал, ЧТО ИМЕННО я выпила, и спросил, не чувствую ли я «соответствующих» изменений. Но то, что я чувствовала, сложно было назвать вожделением. Меня трясло, тошнило, и я никак не могла согреть руки и ноги. Вроде не похоже не вожделение? Косой согласился, что не похоже, на этом мы и закончили медицинский осмотр.

Вернулись Влад с Ирмой, и Косой ушел, пожелав мне спокойной ночи. Поиздевался, не иначе. Ирма запихала в меня еще одну кружку с чаем, и мы сошлись на том, что это – последняя на сегодня. Ирма ушла, сказав, что если она понадобится, она будет у себя. Я очень красочно представила себе, как я мечусь по коридорам замка, как напуганная крыса, в поисках комнаты Ирмы, поблевывая на каждом повороте, и решила, что буду справляться своими силами. Но тут Влад ошарашил меня:

– Сегодня я остаюсь у тебя, – сказал он мне и пошел в мою ванную.

– Зачем? – пискнула я вдогонку.

– Если тебе и правда станет плохо, я буду рядом – послышалось из ванной.

– Чтобы добить?

– Нет, хочу полюбоваться предсмертными муками.

На том и сошлись. Я закрыла глаза и подумала, что с интимной точки зрения я – в полной безопасности – никому не захочется соблазнять девушку, похожую на ощипанную курицу, как на вид, так и на ощупь. Честно говоря, спать мне не хотелось, но уже темно, и все обитатели замка привыкли ложиться рано, поэтому приходилось подстраиваться под общий ритм.

Влад вышел из ванной в одних пижамных штанах, и, глядя на него, я с грустью подумала, что, не выпей я сегодня «вожделения», может, во мне и проснулось бы что-нибудь от женщины. Но сейчас, глядя на красивое, стройное, высокое тело, я думала лишь о том, что если меня на него вырвет, будет обидно. Очень жалко блевать на такую красоту.

Влад залез ко мне под одеяло и собрался было меня обнять, но я еле слышно возмутилась насчет того, что я холодная и мокрая, как жаба, а также высказала свои опасения относительно того, что меня может вырвать прямо на его безупречный торс. Он засмеялся и притянул меня к себе со словами, что подобное будет впервые в его интимной практике. Я положила голову на его грудь и обняла его своими холодными, скользкими ручонками. Мне стало тепло и хорошо, а уж как там ему, я не спрашивала.

Мы молча смотрели, как на черном бархате неба загораются звезды и думали каждый – о своем.

– Признайся честно, ты остался в надеже на то, что «вожделение» подействует?

Влад хмыкнул:

– Именно на это я и рассчитываю. Ты сегодня необычайно притягательна. Я вообще люблю женщин, не боящихся показать себя с разных сторон.

– Ну сегодня я перед тобой, в буквальном смысле, наизнанку вывернулась.

– Это главная причина, почему я здесь.

Мы снова замолчали. У меня, наконец, согрелись руки и ноги. Я с удивлением поняла, что хочу спать. Это лучшее, что случилось со мной за сегодняшний день. Закрыв глаза, я пробубнила:

– Кстати, я оценила шутку с библиотекой. Ха-ха, очень смешно.

– С библиотекой? – совершенно искренне поинтересовался Влад.

Я подняла голову и посмотрела на него. Он и правда, не понимал, о чем я говорю. Смотрел на меня непонимающими глазами и хлопал длинными черными ресницами.

– Ну да. Тот туалет, где гордо лежат целых три книги. Я нашла ее в самой глубине замка.

– Валерия, никакой библиотеки у нас нет.

– Что значит – нет? Я там была и видела ее собственными глазами.

– То и значит. Мы ее запланировали, но делать не стали. Когда я был там в последний раз, была только дверь и ниша в стене не больше трех метров в глубину.

– Там стоит стол и трехногий стул, а на столе – три книги.

– Ну, это, наверное, кто-то из наших постарался. Видимо, эти три книги – все, что удалось спасти из библиотеки старого замка.

– То есть, ты хочешь сказать, что это не есть очередная попытка вывести меня из себя?

Влад закатил глаза и посмотрел на меня так, словно я снова завернула куда-то не туда, в своих попытках докопаться до истины. Он вздохнул и тихо сказал:

– Мы не стали делать библиотеку, потому что я хотел дождаться тебя. Я знаю, что она для тебя важна, и у меня было насколько вариантов того, как она могла бы выглядеть, но я не знал – какой выбрать и решил дождаться твоего возвращения. Кроме того, мне хотелось, чтобы хоть что-то в этом доме было сделано твоей рукой.