Моялера

Я лишь развела руками и отвернулась.

Он кивнул и вышел из кухни.

И как только он скрылся из вида, все вокруг пришло в движение. Люди повалились на пол, стол разломился пополам, уронив на ножки две половины столешницы, посуда со звоном посыпалась на пол, а взрывная волна, застывшая вокруг нас, пришла в движение и вынесла огромные стекла с оглушительным звоном. Все подскочили. Ирма, Косой, Игорь и Ольга озирались по сторонам, не понимая, что произошло. Но считанные секунды спустя, глаза их уже не удивлялись, а лишь горько осматривали поле битвы, и осознание того, что случилось, пришло к каждому. Первой на меня посмотрела Ирма. Я смотрела ей в глаза и ждала. Вот сейчас она поднимется, отряхнет юбку и погонит меня прочь подальше отсюда, ругая саму себя последними словами за то, что сама же и притащила меня. Она, и правда, поднялась и, отряхивая юбку, сказала:

– Все закончилось?

Я тихо кивнула. Она кивнула, повторяя мое движение, удивленно озираясь по сторонам и оценивая ущерб:

– Ну, слава Богу! Думала, стены снесет… Ребята, – скомандовала она присутствующим. – Стены на месте! – затем она выдохнула и, повернувшись к Игорю, который смотрел вокруг ошалелыми глазами, сказала. – Веди всех сюда, у нас генеральная уборка.

Все вышли из кухни, и никто не сказал мне ни слова. Ирма, все еще тяжело отдуваясь, молча достала веник, совок и начала сгребать все, что лежало на полу. Я смотрела на нее и думала, что нет на свете женщины, которая знала бы Влада так же хорошо, как знает она.

***

На кухне, словно пчелы в улье, роились люди, собирая мусор, вынося стекла и тяжелую столешницу. То, что осталось от стола, унесли, а на кухне уже красовался новый, правда на этот раз не из камня, а из темного, почти черного дерева с красивыми красными волокнами, вплетенными в деревянное полотно. Откуда-то появились запасные стекла, и вот уже десяток взрослых мужчин, во главе с Косым, ставили на место второе стекло. Оставалось еще пять. Девушки открывали шкафы и доставали битую, гнутую посуду, сортируя все на целое и остатки былой роскоши.

Я хотела помочь, но Ирма сразу же пресекла все мои попытки хоть как-то компенсировать свой идиотизм:

– Иди, отдохни, зайчик мой. Рук у нас и так хватает.

Абсолютно все восприняли произошедшее, как сход лавины – страшно, но против природы не пойдешь. И только Ольга не смела поднять на меня глаз. Она старательно избегала смотреть на меня, и от этого мне стало совсем не по себе. Я ушла, чувствуя себя мерзко, как никогда.

Я слонялась по замку, совершенно не понимая – куда иду и зачем. Мне категорически не хотелось идти в комнату и отдыхать. Мне не хотелось оставаться наедине с собой, потому что я уже чувствовала, как голодная тоска подбирается ко мне, скрепя зубами. Но деваться было некуда. Я пришла в свою комнату и уселась на кровать. Солнце уже зашло, и где-то по невидимой части неба ползла луна. Почему-то сюда она никогда не заглядывала, отчего здесь было очень темно, зато звезды… Зажигаясь по одной, заставляли меня мучительно отсчитывать минуты, пытаясь понять, что же и правда во мне не так? А потом я просто перестала это делать. В конце концов, я ничего не делаю из желания обидеть кого-то целенаправленно. Ну почему же, хоть через раз, это не может служить оправданием для моих бесчисленных глупостей?

Я залезла под одеяло, чувствуя, как согреваются ноги, и закрыла глаза.

***

Я чувствовала, как рука обнимает меня, как грудь, на которой лежит моя голова, медленно, ритмично поднимается и опускается, и где-то там глубоко внутри рождается низкое, утробное клокотание.

Я открыла глаза. Первое, что я увидела, был длинный тонкий хвост, который медленно и лениво вилял из стороны в сторону, оставляя на песке тонкие, изогнутые линии, огромные длинные ноги, плавно переходящие в тело, правая рука лежала неподвижно, словно спала, а левая покоилась на моей спине. Я и Никто лежали на песке, он обнимал меня, а моя голова лежала на огромной груди, прислушиваясь в его дыханию, в который раз задумываясь, почему не слышу стука сердца? Он ведь дышит, но сердца у него нет.

– Оно мне не нужно, – тихо прорычало чудовище, и его низкий рокочущий голос волнами прокатился по моей коже, от спины до кончиков пальцев. Я улыбнулась. Как же я соскучилась.

– Мы же договаривались не читать мысли?

– Мы с тобой ни о чем не договаривались, – сказал он и шумно выдохнул.

– Если тебе не нужно сердце, тогда зачем тебе дышать? Для чего тебе кислород?

– Я дышу не кислородом, а энергией.

– Ею можно дышать?

Вместо ответа он медленно приподнял огромную голову и, зарывшись лицом в мои волосы, шумно втянул воздух. Выдохнул. Я засмеялась. Я для него – сгусток энергии, которым он разнообразил свой рацион.

– Твоя энергия сладкая… – протянул он, медленно растягивая последнее слово, возвращая огромную голову на песок.

Я наслаждалась тем, что чувствую его грубую, шероховатую кожу и тонкие извилины красных линий, прорезающих ее. Под моей рукой линии его тела, плавные, гибкие, тягучие переливались мелодией красоты. Как ноты, которые плывут по нотному стану, складываясь в совершенно неповторимую в своей красоте мелодию. Если бы я могла сыграть её… Я провела пальцем по одной из ярко-красных линий на его теле, следуя ее узору. Интересно, узоры, вырезанные на его коже – они что-то значат? Потом я подняла глаза на светло-сиреневый песок, и память мягко и ненавязчиво, как легкое размытое изображение, невзрачный акварельный набросок, напомнила мне о том величии, что я создавала, когда впервые была здесь.

– А куда делись мои леса и горы? – спросила я тихо.

Я услышала глухой рокот, идущий откуда-то из глубины его груди, и Никто равнодушно, словно ему не было до этого никакого дела, сказал:

– Все исчезло.

Я подняла голову и уставилась на него. Огромное, прекрасное, совершенно неповторимое лицо было таким притягательным, словно все, что манит меня во всех бесчисленных вселенных, слилось воедино в ярко-красных глазах и тонких губах, за которыми только смерть.

– То есть – как? Опять – только песок, океан и небо?

Никто засмеялся. Смех его был добрый и означал лишь, что я опять ляпнула что-то невразумительное. Он посмотрел на меня так ласково, как умел только он:

– На самом деле тут нет и этого, – он повернул ко мне лицо и посмотрел на меня. – Все, что ты видишь, лишь иллюзия, которую создаешь ты сама. Проекция твоего разума, не более. На самом деле тут нет ничего. Полная пустота. Абсолютный ноль. Чистая энергия в абсолютном покое, но ее увидеть нельзя.

Тут мое сердце испуганно подскочило:

– А ты? – еле слышно прошептала я, отчаянно боясь услышать то же самое. – Ты тоже проекция?

Он, все еще глядя на меня нежными глазами, прикоснулся огромной звериной лапой к моей щеке и сказал:

– Я – есть. Я существую.

С души свалилась тяжесть, и я с нежностью прижалась к нему, благодаря его только за это. За то, что он есть. Есть, на самом деле, и существует, а в каком именно варианте, кем бы он ни был по своей сути, мне решительно все равно.

– Почему все исчезло? Я создавала здесь столько прекрасного. Полная экосистема. Здесь была жизнь…

Никто поднял руку, которая лежала на моей спине, и запустил огромную пятерню в мои волосы. Движения его были плавными, тягучими, и тут я поняла, в чем разница между ним и Владом. Влад даже в моменты нежности был резче и грубее. Никто умел быть, как вода. И не потому, что он был мягче по своей природе, а потому, что Влад был всего лишь человеком, и на фоне абсолютного чудовища все его несовершенства отчетливо выделялись, как черное – на белом. Такой огромный и страшный с виду, он умел быть таким нежным, словно становился продолжением меня, точно зная глубину и резкость моих желаний. Никто снова шумно вдохнул, а затем тихо прорычал:

– Потому, МояЛера, что все живое в природе должно двигаться. Без движения ничего нет.

– Я и дала движение.

– Ты задала вектор. Но чтобы жизнь продолжалась, ты должна была остаться здесь. Ты должна была поддерживать ее. Ты должна была поддерживать движение.

– Я думала, здесь, так же, как и на Земле – жизнь поддерживает сама себя.

– Ничто и нигде не поддерживает движение в самом себе. Даже на твоей земле (слово это он сказал с видимым пренебрежением, словно это не мой дом, а каморка для швабр) жизнь поддерживается извне. Движение идет извне. Понятие движения у вас недоразвито, а потому время, пространство, гравитация, в общем, все, выходящее из этого, для вас все еще загадка.

– И что же не так с нашим пониманием движения?

– Вы не понимаете источник.

– И что же есть источник движения?

– Самое близкое из всех ваших слов и понятий, пожалуй, – Бог. Но не в том его понимании, которое представляется вашей Верой. Иначе.

Я подняла голову и посмотрела не него.

– То есть, Бог есть движение?

– Если очень утрированно, то – да. То, что вы чувствуете и воспринимаете, как Бога, на самом деле есть первоисточник движения для всего сущего. Вы, то есть люди, зачем-то разделяете Бога и науку, хотя все это – единое целое – два несколько разных проявлений единой сущности.

Я ничего не поняла. Честно говоря, все это было для меня слишком запутанным и странным. Да и не до того мне сейчас было. Я смотрела на узкое, серое лицо и мне хотелось остаться здесь навсегда. Просто лежать и смотреть, как в огненно-красных глазах переливается странная лава, блестящая и матовая одновременно, становясь то прозрачной, то насыщенной, густой и совершенно непроглядной. Но тут Никто поднял звериную лапу в небо и сказал мне:

– Смотри.

Я подняла голову к небу. То, что там творилось, заставило меня инстинктивно вцепиться и крепче прижаться к моему огромному чудовищу. Я испугалась, и не будь Никто так спокоен, мгновенно впала бы в панику.

Небо ломалось. Словно миллиарды крошечных стекол, соединяемых вместе, оно искривлялось, разделяясь на грани, как будто кто-то выдавливал из гибкого стекла отдельные, неправильной формы ромбы, треугольники, квадраты, с неровными, разными по длине и углам, краями. Небо преломлялось, превращаясь в огромную мозаику из черного матового стекла, где засверкали миллиарды граней невидимого бриллианта. Как объемные витражи.

– Это Умбра… – прошептала я.

Никто молча кивнул.

– Что это? Что оно делает?

– Соединяет Ваши миры.

– Прямо сейчас?

Никто снова кивнул.

– Там, в том мире это выглядит так же страшно?

– В том мире этого никто не видит. В том мире просто нулевой день.

– Нулевой?

– Так выглядит выпадающий день, – сказал Никто и, повернувшись ко мне, вцепился в меня жадными глазами. О чем он думал в такие моменты, я знала, но не это пугало меня, потому что слишком сильно хотела верить – он меня не обидит. Мы это уже проходили. Я знала – в нем, как наркотик, блуждал мой запах, делая его мотивы слишком явными и плохо поддающимися контролю. Но, как и всегда, когда он был на грани, он отступал не сразу, а лишь пройдя по тонкому льду, наслаждаясь мгновением до неизбежного, тонкой гранью между желанием и разрушением. Но, балансируя на самом краю вседозволенности, он всегда делал шаг назад. Его рука крепче сжала мою спину.

– То есть, я была права? Он хочет завладеть этим миром, соединить два в одном?

– Конечно, МояЛера. Конечно… – сказал он, приближаясь ко мне, чтобы… втянуть запах моих волос. Тонкие губы разошлись в улыбке. Я повернулась к нему и в панике зашептала.

– Ты же можешь помочь нам? Ты знаешь, наш мир слишком слаб, он не выдержит. Никто, там все погибнут!

Огромное чудовище тихо засмеялось. Раскатистое рычание его голоса и губы, разошедшиеся в острозубой улыбке, сверкающей сотнями острых зубов. Я вцепилась в него, пытаясь пробудить в нем хоть что-то близкое к человеческому сочувствию:

– Ты же можешь его остановить? Пожалуйста, помоги…

Реальность вокруг нас задрожала, расплылась, и превратилась во тьму.

Я проснулась, открыла глаза и судорожно втянула воздух, словно задыхаюсь. Понадобилось пара минут, чтобы прийти в себя и понять, где я. За окном распускался рассвет, заливая небо бело-желтым. В следующее мгновение я почувствовала то, о чем говорил Игорь. Внутри меня, не только в теле или голове, но во всем моем существе было стойкое чувство, что меня одурачили. Оставили с носом. Забрали что-то важное и оставили за бортом, посреди огромного океана в хлипкой, латанной резиновой шлюпке, без радиомаяка и надежды на спасение. Чувство, что кто-то опередил меня, а я плетусь в хвосте на последнем издыхании, и мне ни за что не догнать впереди идущих. Словно, только садясь за покерный стол, я уже проиграла и осталась по уши в долгах, не успев взять карты в руки. Это было чувство проигрыша.

Я встала и подошла к окну, совершенно не понимая, зачем и для чего, но, увидев наше крохотное царство, я поняла, что времени у нас осталось немного.

Все плато вокруг замка было усеяно кристаллами. Они проросли везде, покрывая поляну малиновым ковром из, блестящих в предрассветных лучах солнца иголок. Они не были такими огромными, как те, что росли в лесу, но даже эти были с метр в высоту, местами чуть больше, чуть меньше. Страшно было представить, какими стали те, что до сегодняшнего дня были два с половиной метра.

Глава 7. Я познаю суть

Я вышла из коридора и мысленно попросила замок привести меня туда, где уже собрались все. Что все уже собрались, я была совершенно уверена и не ошиблась. Заклинание привело меня в большую гостиную. В огромной шикарной комнате, где все было красиво и дорого, возле зажженного камина ютились Влад, Ирма, Косой и Игорь. Ольги не было. Огромные панорамные окна открывали шикарный вид на поляну и горы, где все поросло острыми иглами, несущими смерть. Все смотрели туда, и тишина, которая висела над их головами, была страшнее вчерашней истерики. Я медленно шла через огромный зал, глядя на беспорядок, окружавший их, как кольцо астероидов. Вокруг них лежала грязная посуда, обрывки бумаг, скомканных или рваных, исписанных и совершенно пустых, книги, которые раскрыли пасти, как голодные псы, одеяла, подушки и куча других мелочей, красноречиво говорящих о том, что они просидели здесь всю ночь.

Первым меня услышал Игорь. Он повернулся и кивнул в знак приветствия. За ним повернулись Ирма и Косой. Они поздоровались. Ирма улыбнулась, Косой махнул мне рукой, предлагая присоединиться к ним. Только Влад не повернулся, не посмотрел на меня. Он сидел ко мне спиной, и по его опущенным плечам я поняла, что он устал. Когда я подошла ближе, я увидела стопку исписанных бумаг перед ним и книги, открытые на разных главах, лежащие одна на другой.

– Привет, – сказала я и села на пол между Владом и Игорем.

Влад не посмотрел на меня. Он все еще был зол, устал и видимо не сомкнул глаз за всю сегодняшнюю ночь. Судя по всему, они искали выход. Ключ, который даст им разгадку, кроме той, что предложила я. Что-то, что даст зацепку и возможность вывернуться из ситуации и победить любым другим способом, кроме того, что предложила я. Все, что угодно, лишь бы не тащить в этот мир еще одного монстра. Ирма смотрела на меня с немым отчаяньем и впервые в ее глазах я увидела страх. Боялась моя смелая добрая ведьма, несущая свет. Боялась, пожалуй, больше остальных, ведь она, как никто другой, знает, что такое смерть. Она видела ее, чуяла ее запах и боялась снова потерять всех тех, кого любила больше себя самой. Игорь, в силу возраста, не терял надежды, и юность, занимающая все его существо, просто не понимала серьезности ситуации. Она свято верила в силу и могущество Влада и наивно полагала, что все зависит от него одного. Косой был полностью погружен в себя – о чем он думал, было загадкой. Как и всегда, впрочем. И только Влад был достаточно молод, чтобы надежда грызла его, как голодная псина, но при этом его опыт и знания говорили, что исход будет плачевным. Он был достаточно мудр, чтобы понимать всю безысходность, но достаточно молод для того, чтобы все еще надеяться.

Влад смотрел куда-то перед собой и не замечал меня, хотя я видела, как дернулись его губы, когда я села рядом с ним. Я не смела перечить ему. Все же для всех, и для меня в том числе, он был королем. Тем, с кем не спорят, тем, чьему желанию не перечат, и не только потому, что так принято, а потому, что он слишком силен и умен, чтобы я была до конца уверена, что имею право настаивать на своем.

– Нашли что-нибудь? – спросила я, заранее читая ответ на их лицах.

Ирма и Игорь молча помотали головой, а Косой поднял на меня глаза и бросил быстрый взгляд на Влада, чтобы затем снова уйти в себя.

– Кто-нибудь знает, почему Великой все еще нет? Когда она должна была вернуться?

– Два дня назад, – тихо сказал Ирма.

– Есть догадки, в чем дело? Есть хоть какие-то версии?

Ирма отрицательно покачала головой. Тут заговорил Игорь:

– Знаете, я тут подумал – Великая физически зависима от Водяного. Если с ним что-то случилось, она может быть и в порядке, но сама до нас не доберется. В конце концов, она же камень.

– Она не камень, зайчик мой, – тихо сказала Ирма. – Она – Великая Волшебница. И ни от кого она не зависима, ни физически, ни как-либо иначе. Поверь, она бы нашла выход.

– Какой? – спросил Игорь. – Как можно дать о себе знать, если ты камень?

– Можно умереть, – тихо сказал Влад, впервые встряв в разговор. – Для нее это самый простой способ выбраться из непростой ситуации. Хоть и не особо приятный, – он поднялся, захрустев затекшими суставами, и спросил. – Кто пойдет со мной на кухню? Надо бы поесть.

Все молчали. Он грустно обвел свою свиту глазами и добавил:

– Слушайте, пока мы еще живы, надо есть. Голодовкой ничего не решишь. Поедим и вернемся сюда.

Но все лишь синхронно замотали головами. Влад молча смотрел на них, но поняв, что аппетита ни у кого нет, развернулся и ушел один. Пока он шел к выходу, я кожей почувствовала, что сейчас Ирма мне выскажет все, что думает обо мне и моем поведении, о том, что я натворила во времена, когда и так все из рук вон плохо. Но, как только Влад скрылся за поворотом, заговорил Косой:

– Валерия, пора заканчивать! – сказал он, пристально глядя мне в глаза. Взгляд его был сосредоточен и смотрел на меня так цепко, что у меня внутри все похолодело.

– Ты о чем вообще? – промяукала я, совершенно искренне не понимая, что значат его слова.

– Я вроде выразился предельно ясно (как бы не так!). Время на исходе, и места для маневра почти не остается!

– Косой, Бога ради, объясни нормально, что ты имеешь в виду? Я ни слова не понимаю.

– Я имею в виду, что Великая, как всегда, была права, когда говорила, что без тебя мы не сможем выпутаться из этого дерьма.

– Но что я могу? Я уже все…

– Мы считаем, что ты права, – сказал он, и это шокировало меня сильнее, чем слово «дерьмо», которое он никогда не позволял себе раньше.

– В смысле…

– В смысле твоей идеи про Никто. Если оно и правда такое могущественное, как Умбра, или хоть вполовину столь же сильное – оно нам нужно. Нужна его помощь. Это очевидно, как день. Настолько, что все мы, не сговариваясь, пришли к этому выводу одновременно. Так объясни мне, почему Влад этого не видит?

Он смотрел на меня так пристально, что язык мой прилип к небу. Я забыла все слова, и нужные мне буквы просто плавали в киселе моей нерешительности, даже не пытаясь соединяться во что-то осмысленное. Мыслей в голове было столько, что я не знала, с чего начать. Как им объяснить? Чтобы понимать Влада, нужно не просто слышать о Никто, его нужно видеть. Собственными глазами смотреть на огромное трехметровое чудовище со звериной лапой и острозубой улыбкой, как у акулы, нужно нутром чувствовать его хищную натуру, видеть его звериные повадки и чувствовать его зубы в твоем плече, чтобы понимать, насколько он опасен. Влад боится не напрасно. Влад совершенно прав. И не прав. И тут мне на помощь пришел Игорь.

Он медленно и с явной неохотой начал рассказывать о том, что собой представляет животное из другой вселенной. Он тщательно подбирал слова, сначала аккуратные и размытые, но потом – все более жесткие и яркие, чтобы описать чудовище, которое до сих пор нагоняло на него страх. Он пытался скрыть этот страх, маскировал его злобой и смехом, но тот упорно просачивался, с каждым словом становясь все отчетливее, все сильнее. Он сыпал горькими, мерзкими, злобными словами, называя его самым уродливым, что есть во всех вселенных. Разволновавшись, он и сам не заметил, как опустился до откровенных ругательств и нецензурных слов. Его затрясло от воспоминаний и страха, которые никогда не покинут его, поселившись в его сердце навечно. Но вот что было странно, так это то, что с каждым его словом я все больше и больше хотела говорить. У Игоря был повод его ненавидеть и уж тем более бояться его, ведь то, что он сделал с ним и Ольгой, непростительно. Но я, видя все это, зная все это, понимая все это, никак не могла согласиться с тем, что Никто есть зло. Нужные слова, наконец, начали приходить ко мне, и чем больше говорил Игорь, тем светлее становилось в моей голове. Огромный список доводов за и против становился все меньше, сокращаясь, сжимаясь до нескольких слов, в которых уже не было путаницы и, когда вариантов достаточно мало, я, наконец, поняла. Увидела то, что никак не видели остальные, то, о чем когда-то говорила Великая, пусть и совершенно другими словами, то, что знаю я, но почему-то не видит никто. Он – не зло и не добро. Он – просто сила. Огромная, неподатливая и жадная. И как любая сила, не имеющая власти, она вольна делать то, что ей заблагорассудится. У силы нет понятия правильности, оно ей просто ни к чему. Нет у нее Веры, нет сочувствия, нет принципов, и уж тем более, нет таких категорий, как плохо и хорошо. Она не знает боли, не понимает страха, не может любить. У нее есть только вектор. Тот, кто задает вектор, управляет силой, какой бы огромной она ни была. И выходит, что этим самым вектором была я. Почему? Почему оно послушно мне, хоть и не сразу и не всегда? Откуда такая тяга ко мне и всему тому, что я могу? Я даю идеи. У меня их великое множество, а для огромной силы без вектора, идея – есть способ жизни. Идея есть направление. Идея есть конечная цель. Идея есть движение. Он нуждается во мне потому, что даю движение его сущности, делаю осмысленным его аморфное, бесцельное существование. Но только ли в этом дело?

Вдруг Косой перебил Игоря на полуслове. Он накинулся на меня, словно я сделала что-то не то:

– Говори! – выкрикнул он мне.

Я в испуге подняла на него глаза.

– Говори! – повторил он, а затем с жаром в глазах заговорил, как одержимый. – Ты о чем-то думаешь сейчас. Говори. Не думай про себя, думай вслух. Ну же! – рявкнул он. – Не молчи!

И я заговорила. Все мои мысли полились из меня волной и, обрушиваясь на каждого из них, приводили в движение огромный механизм, который мы могли задействовать, лишь сложив наши мысли вместе. Я рассказывала все, о чем думала, и Косой жадно внимал каждому моему слову, Игорь горько мотал головой, не в силах согласиться с тем, что я говорю, но мне и не требовалось его согласие. Я просто выливала из себя все, что было, для того, чтобы кто-то, более мудрый, мог ответить на мой вопрос:

– Только ли в этом дело?

– Может, и не только, но разве это важно? – спросил Косой. – Я это к тому, что когда мы берем лопату, нам не важно, кто ее выстругал, нам важно, что она выполняет свои функции, верно? Так какая разница, почему он слушается тебя?

– Потому, что он слушается не всегда. Не каждый раз. И это вообще не правильное слово. Он не подчиняется мне он… он…

Я тяжело вздохнула и опустила глаза. Потом, собрав последние мысли в своей голове, я скомкала их и вышвырнула вон, заговорив сердцем:

– Он любит меня. А любить – не значит подчиняться.

Ирма вздрогнула, Игорь замотал головой, а Косой нахмурил брови, но интереса не утратил. Он замахал рукой в жесте, который требовал, чтобы я продолжала говорить. И я заговорила, тихо, слыша, как плывет собственный голос от подступающих слез, и искренне радуясь, что Влада сейчас нет рядом:

– Он, правда, любит меня. Просто любовь эта – жестокая и свирепая. Она не похожа на нашу любовь, но лишь потому, что он и не человек. Он не умеет любить, как мы, но все же он ласков со мной, когда мне хорошо, он играет со мной, когда я напугана, он жесток со мной, когда я смею перечить ему, и он читает мои мысли. Он смеётся, когда мне больно и страшно. Но я точно знаю – он никогда не отпустит моей руки, если я повисла над пропастью. Да, он не такой, как мы, и все делает наоборот, но разве это говорит о том, что он не может любить?

– Он может убить тебя? – спросил Косой.

– Да, – без промедления ответила я. – Но он не станет этого делать.

– Откуда ты знаешь? – вмешался Игорь. – Если нет в нем ничего человеческого, с чего ты взяла, что ему есть дело до твоей жизни? Ценности жизни оно не понимает, а значит, и сама жизнь для него не имеет никакого смысла. Так откуда ты знаешь, что можешь доверять ему?