Эхо озера Велес

И в ту же секунду пальцы Захара едва заметно пошевелились. Ресницы дрогнули. Лоб морщился, будто он пробирался сквозь вязкий сон. Аппарат зафиксировал изменение в дыхании. Ника прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от радости.

– Я вызову охрану и полицию! – пригрозила Лидия, пока ещё негромко. – Отоприте дверь немедленно!

– Он сломался! – вновь дёрнула ручку со своей стороны ведьма, всем нутром чувствуя: вот-вот начнётся та ещё сцена.

Как выкручиваться, она ещё не придумала, но тот факт, что Зара реагировал на странное лечение, придавал сил. Неважно, какие возникнут проблемы – даже если придётся оправдываться перед полицией или близкими Шухта. Главное – парень будет жить.

– Что вы там делаете?! Пусть он отойдёт от пациента! Что происходит?! – Лидия, кажется, была на грани истерики и вот-вот сорвётся. Очарование Кира почти выветрилось, и женщина становилась собой… слишком собой.

– Замок, Лилия! Он сломался! – стараясь не кричать, Ника изображала беспокойство и продолжала дёргать ручку, будто пытается отпереть.

– Шухт слышит. Идёт обратно, – Кир нахмурился на миг, потом стал деловито возвращать всё как было.

Перехватил трубку, ловко перекрыл подачу крови, вернул капельницу в порт – всё под прикрытием Ники, которая заслонила обзор. Из своей вены выдернул иглу ещё быстрее, уронив по пути лишь одну каплю. Кир был чуть бледнее обычного и казался уставшим, но движения остались чёткими.

– Всё. Если примет – выживет. Если нет… у тебя хотя бы будет шанс попрощаться.

Велес кивнула, вновь повернулась к двери – и едва не вскрикнула, когда за её спиной абсолютно бесшумно возник знакомый рыжий парень. Он ехидно улыбнулся, подмигнул, а затем обеими руками взял Лидию за голову.

На миг показалось, что Матвей собирается свернуть ей шею. Но медсестра не успела и слова сказать, как обмякла у него в руках. Не напрягаясь, он аккуратно опустил её на пол и жестом показал Нике открывать дверь.

– У нас времени немного, – уведомил он, когда парочка спасателей вышла в коридор. – Вы засветились на камерах. Разгребай теперь. Не могли сработать чище?

– Импровизация – второе имя Вероники, – ничуть не обеспокоился Кир, – А тебя так долго где носило? – добавил с усмешкой.

– Я так понимаю, моя помощь не понадобилась? – Матвей усмехнулся, глядя на Нику. – Как ты его уболтала на благотворительность?

– Вежливо попросила, – машинально ответила. – Но… откуда ты?..

– Мысли у гениев и дураков сходятся, – отмахнулся рыжий, явно не собираясь объяснять. – Уходите. Я тут за вами приберусь.

[1] LACUNA COIL – Enjoy the Silence

Глава 19

Сейчас – Ника

Третье октября. На улице днём ещё тепло, но по утрам и вечерам ощутимо холодно. Землю периодически серебрит иней, а туман стал постоянным украшением леса – как любимый модный аксессуар.

В горах перепады температур особенно заметны, так что Вероника захватила с собой пальто и шапку крупной вязки – мерзнуть не любила. Надела джинсы, затянула ремень на талии потуже, короткий свитер грубой вязки не скрывал край кружевного топа, заправленного в джинсы. Наряд, больше подходящий для городской тусовки, сегодня вполне сгодится.

Третье октября. Среда.

Три пропущенных звонка от Захара, два голосовых, одно – текстом. Шухт настойчиво просил о встрече. А Ника… боялась. Она уже слышала, сколько шума наделало его внезапное, почти чудесное пробуждение. В глазах врачей, семьи и жителей Елени парень буквально воскрес. Ещё вчера.

– Твоих рук дело? – спросил Марко, кинув местную газету на кухонный стол.

– Не совсем рук… Я попросила о помощи Кира.

– Я рад, что парень здоров, – мрачно сказал дед, – но это событие взбаламутило весь город. Чудесное исцеление того, кто ещё вчера лежал в реанимации – это серьёзный след. Люди будут задавать вопросы. Искать причины.

– И ничего не найдут, – неуверенно сказала Ника и тут же наткнулась на жёсткий взгляд Марко. – Я понимаю, что всё это было… грубо сделано. Но мы не видели другого выхода.

– Вы два идиота, – резко оборвал он. – Ладно ты – сама не своя, без памяти, без знаний. Но Кир… Не ожидал от него такой глупости. Просил же – присмотреть, а не потакать. Хотя… чего я, в самом деле, ожидал? Ты всегда плохо на него влияешь.

– Так это ты мне няньку приставляешь? – вспыхнула девушка, но потом её настиг смысл последней фразы: – О чём это ты?

– Мы должны быть осторожны, Рона. Ты должна быть осторожна. С Киром я ещё поговорю. И прошу тебя – не раскачивай лодку. Не дразни Судьбу. Мы и без того…

Марко махнул рукой и вышел, оставив внучку в странном мутном состоянии. Ника была абсолютно счастлива что Зара жив и уже здоров, хотя несколько сконфужена тем, что эта новость стала такой громкой в городке. Неприятный холодок страха, что это привлечет внимание к семье Велес прошелся по спине – а что если Матвей подчистил не все? Она хорошо понимала, о чем говорил дед – все одаренные ведут двойную жизнь, частично скрываясь в тени и для этого есть серьезные причины. Ника грязно нарушила это правило, а Кир даже не подумал мешать.

Он с удовольствием ввязался в авантюру, которая им обоим понравилась, хотя никто не говорил это вслух. Это волнительное ощущение хулиганства, игры на грани фола, нарушения правил – оно будоражило, вдохновляло и играло на скрытых струнах, связывая их в одну цепь.

– Угу… общее прошлое, – недовольно нахмурилась Ника, – хочу ли я это вспомнить?

Размышляя, она собралась поехать к отелю. Туда тянуло всё это время, словно подсознание стремилось к знакомым точкам отсчёта. Косвенное подтверждение тому – Марко, который не запретил ей туда ездить, несмотря на опасность.

Именно в этот момент снова зазвонил телефон – Захар. Ника смотрела на светящийся экран, зная, о чём будет разговор. Но не хотела отвечать. Не хотела врать, придумывать отговорки, а тем более – озвучивать вслух хотя бы кусочек правды. Даже для себя это звучало как бред сумасшедшего.

– Серьёзно? Кровь сверхъестественного существа прямым переливанием?.. – буркнула себе под нос. – Чёрт. Истинное безумие.

Бутылка воды, сникерс – вот и все сборы на охоту. Сегодня ведьма собиралась узнать чуть больше о жизни матери. Но это никак не отменяло желания выпить покрепче. Или разнести к чёрту что-нибудь крупное и звонкое. Например, фарфоровый сервиз на двадцать персон с фамильным гербом.

Да, у Велес есть герб – витиеватая буква V в окружении растительного орнамента.

«Тоже мне аристократы! – саркастично хмыкнула, вспомнив про посуду на чердаке».

В сторожке никого. Шлагбаум поднят.

Ещё бы – совсем недавно люди только начали отходить от шока после смерти бедного сторожа. Недич, как и следовало ожидать, не нашёл никаких доказательств причастности Велес к убийству с поеданием человеческих органов. Как и подтверждения их связи с аварией Захара.

Наверняка следователь уже допрашивал Шухта – странно, если ещё нет. Вопрос только в том, что именно он услышит в ответ? Вряд ли – правду. Кто поверит в чудовище на дороге?

Телефон снова завибрировал. Захар не собирался отступать. Если его долго игнорировать – он приедет сам. Или нет? Машину отвезли в ремонт, а встревоженная семья наверняка держит его в кольце заботы. Только на них и надежда.

Ника сжала руль и прикусила губу. Ей безумно хотелось услышать голос Зары, убедиться что с ним действительно все в порядке. Устав от вибрации телефона, девушка включила радио, оно мгновенно поймало местную волну, где знакомый ведущий говорил о… новостях.

– Самая таинственная семья Елени, по совместительству – одна из древнейших – снова и снова фигурирует в городских происшествиях, – бодро и весело вещал Слава, – расследование о гибели сторожа на землях Велес пришло к выводу, что это нападение животного.

Ника выругалась вслух. Судя по словам радиоведущего, глава администрации крайне расстроен, что медведь оставил неоспоримые следы своего пребывания на месте преступления. Какой нехороший медведь, не умеет качественно заметать следы.

– Но не успела усвоиться эта новость, как случилось новое ЧП. Авария на дороге к дому Велес. Мы все невероятно счастливы, что Захар Шухт, после нескольких тревожных дней, очнулся практически полностью здоровым.

Врачи пока не могут дать внятных комментариев, зато сам пострадавший, возможно, расскажет, что же произошло…

– Прекрасно, – саркастично согласилась Ника и вышла из машины.

Она беспрепятственно проехала на территорию импровизированной главной площади и припарковалась у бассейна. Брезент провис ещё сильнее, обнажив позеленевшую, мутную воду. Смотреть на неё снова было жутко неприятно – иррациональное чувство страха и брезгливости дарило богатый, незабываемый спектр ощущений. Но интуиция говорила: сейчас в воде, кроме грязи, ничего нет.

Итак, какой же дом выбрала для себя мама? Ведьма достала из сумки её потрёпанный дневник. Оказывается, его она находила не один раз. Книга в кожаном переплёте выглядела не ахти – когда-то попала под дождь и размокла, местами поплыли чернила. Ника знала, когда это произошло. Дневник остался на веранде в прошлый раз, когда её снова вернули в город, отобрав кусочек личности. Кажется, был ещё один срыв…

В этот раз он нашёлся в одном из дальних чемоданов на чердаке. Вчера Ника весь день занимала голову делом – работала с одним из заказов, рисовала новый эскиз – не решалась прочесть мамин дневник. И старалась не думать о Заре, но мысли соскальзывали на другого. Кир Герцег – вспомнила красивую фамилию и даже номер телефона. Цифры сами всплыли перед глазами.

«Я не сказала тебе спасибо за помощь».

Сообщение отправила раньше, чем остановила себя. А когда увидела отметку, что адресату оно доставлено, сердце стало громко бухать в висках. С одной стороны, хотелось, чтобы этот номер никогда не отвечал ей, с другой – она жаждала ответа. Ведь адресат прочёл… и молчал. Долгие несколько минут. В голове ведьмы пронеслись ураганом несколько мыслей. От «да катись ты к чёрту» до «слава вселенной, ошиблась номером».

«Всегда пожалуйста, рыжая».

Прозвучало его голосом в голове сообщение. Ника мгновенно свернула мессенджер и прикусила губу – он видел, что она ждала ответа.

– Чёрт…

Ника перевернула телефон экраном вниз и потянулась к дневнику матери. Бегло пробежала по небрежным, но красивым строкам – почерк похожий на её собственный. Оказывается, у них с мамой одинаковые буквы «д» − пишут её хвостиком вверх, а над буквой «т» в прописном варианте ставят черточку сверху. Тепло улыбнулась этой мысли и перелистнула ещё парочку страниц – читать станет потом, когда сможет спокойно сесть, когда мысли не будут нестись вскачь.

Так и получилось, что приехала к отелю сегодня без каких-либо чётких мыслей, но с целью что-то найти. Ей казалось, что начать распутывать семейную историю нужно с ближайших родственников. И если нельзя спросить живых… вдруг помогут мёртвые?

«Где же ты любила бывать?» – Вероника обернулась вокруг и пристально изучила каждое строение.

Они, хоть и безжизненные, девушка надеялась уловить то, что привлекало маму. Каждый из домов смотрит на озеро, каждый красив и находится на достаточном удалении, чтобы создать иллюзию уединения.

Ступила на деревянный пирс, и сердце стало стучать быстрее. Во сне множество раз цеплялась за такой же и тонула. И в детстве упала в воду отсюда.

Вдох-выдох, всё хорошо, без паники – она была тут множество раз до и после, занималась йогой на рассвете. Может быть, серая погода и низкие тучи нагоняют неприятные воспоминания?

Беседка закрыта ажурными панелями, стоит на толстых сваях – красивая, прекрасно просматривается из окна ближайшего шале. Вот оно! В дневнике есть набросок тушью. Она изображена с такого ракурса, что все сомнения отпадают – мама была на втором этаже дома, возможно, на балконе.

Ника прошла к самому краю помоста, остановилась и судорожно выдохнула – вода так близко, опасная и пугающая. Но почему-то так и манит коснуться рукой. Как заворожённая, ведьма опустилась на колени и потянулась вниз к воде. Сердце екнуло, пальцы коснулись холода, по спине пробежала дрожь.

Резко закружилась голова, а в ушах зазвенело от крика:

– Никаааааааа! – срывающийся женский голос, режущий тишину, наполненный ужасом и тревогой.

– Мамаааа! – вторит второй голос, гораздо тише, напуганный, он прерывается.

Чудом не скатившись вниз, она отшатнулась от края. Пальцы едва коснулись воды, но, кажется, заледенели. Ника несколько минут приходила в себя, в глазах плясали тёмные пятна, то и дело вспыхивали образы – то ли сна, то ли яви. Снова стало страшно. Очень.

– Едва не утонула, – произнесла вслух, глядя на воду, – что изменилось после?

Сидя на тёмных досках, девушка напрягала память, пытаясь выудить подробности – как она оказалась в воде и что вообще произошло. Но, как назло, ничего, кроме смутного ужаса, Ника не нашла.

Дрожащими руками раскрыла дневник и снова посмотрела на рисунок – надо идти, там, видимо, ждут следующие призраки прошлого. Её шаги глухо отбивали ритм, вода шелестела по камням на берегу, а ветер покачивал верхушки деревьев. Вокруг ни души. Но Вероника почти физически чувствовала, как чей-то взгляд следит за каждым её движением.

– Идите к чёрту! Хватит сводить меня с ума. Я сама прекрасно с этим справляюсь!.. – бросила короткий взгляд на озеро.

Так и не зайдя в беседку, Вероника направилась к дому. За резной стенкой мелькнула неясная тень. А ощущение присутствия исчезло, Ника удовлетворённо усмехнулась. На смену страху пришла мрачная решимость встречать реальность и её выверты как есть.

Ключ от нужного нашёлся быстро – в административном корпусе. Он был в большой общей связке.

С неожиданной робостью вставила в замочную скважину. Щелчок, второй, повернуть ручку и толкнуть дверь в прошлое. Каждая клеточка тела замерла, пока двери неспешно проворачивались на петлях. Глухой стук о стену прошёл мимо внимания, в лицо пахнуло сухим воздухом.

Стоя на пороге, Вероника думала о том, что здесь когда-то была жизнь и что, возможно, мама последней отсюда выходила.

Но Ясен наверняка приходил всё убрать, после смерти брата и его жены.

Перед ней открылся холл, совмещённый с гостиной и кухней. Огромные окна, много пространства. Тёплые оттенки интерьера очаровывали. Но зачехлённая мебель и слой пыли, тяжёлый дух запустения и холод напоминали о вечном одиночестве. Более всего защемило сердце, когда Ника увидела рояль. Он стоял у лестницы, был накрыт огромным куском белой ткани – будто похоронен в саване. В нём одном символично отразилась вся скорбь.

Вот теперь Ника смогла сделать шаг. Её ботинки оставляли следы на полу – символично. Жутко захотелось сорвать этот чёртов саван.

Судя по цвету ножек – инструмент чёрный, покрыт лаком, так неужто ему суждено погибать под этой тряпкой? Она решительно протянула руку, чтобы снять, но остановилась. Рояль укрыт от пыли не просто так. Отдёрнула руку, удивившись странному приступу сентиментальности. Ника не музыкант. Отвернулась.

Порыв ветра залетел в распахнутую дверь и принес пожелтевший лист, который прокатился по полу с характерным шорохом. Ника вздрогнула, различив в этом шуме слово:

– Наверху.

Колдовской момент разрушила оглушительная вибрация телефона в заднем кармане. Ведьма вынула его и увидела тот самый неподписанный номер и пару непрочитанных сообщений от него.

– Не сейчас… – сказала вслух и сбросила звонок.

Из холла была лестница. Вероника долго стояла перед первой ступенькой, не решаясь нарушить царившее безвременье. Всем сердцем желала броситься наверх, чтобы обнаружить там мамины вещи, эскизы, наброски и холсты. Но при этом жутко боялась обнаружить только пустоту.

Тихие шаги, медленные и робкие, они отсчитывали время до встречи с неизвестным, но таким желанным. В голове мелькали образы – мама с карандашом за ухом, смеясь, наливает чай; вот ее руки, в странных узорах из рыжей краски плетут дочери косички; колыбельная на ночь, молоко с медом во время болезни, розовый вязанный плед. Бесценные минуты вместе.

Последние ступени преодолела не дыша. Здесь тоже небольшой холл. Сразу направо − спальня с огромной кроватью, сейчас, на ней нет матраса. Там же – камин и ванная с окном и видом на озеро. А налево − пустая комната, без мебели и занавесок. Только стоит мольберт и лаконичная кушетка. Кто-то небрежно набросил простыню на холст. Подставка стоит спиной к окну, будто художница рисовала кого−то, сидящего на диванчике, в лучах солнца, вероятно закатного.

Увидела как наяву – простоволосую Эллу, которая босиком ходит по комнате и что-то прикидывает в уме.

Художница знала, что отсюда открывается чудесный вид. На озеро и горы – фон для идеального портрета. Когда лучи солнца запутаются в золотистых локонах юноши, они огладят высокие скулы, игриво спустятся по обнаженному торсу, лаская матовую кожу, и будут восхищаться великолепной наготой. Да, именно так – это будет потрясающий портрет.

Ведьма моргнула и наваждение пропало, а по коже промаршировали мурашки. Кончики ушей словно потянули невидимые нити, заставляя шестое чувство трубить тревогу – девушка оглянулась, облизала губы. Она была напряжена и готова к чему угодно – к шепоту, призраку, чудовищу… Но дом стоял безмолвный и будто мертвый.

– Расскажи мне, – произнесла вслух Ника.

И фраза громким шепотом пронеслась по комнате, рассыпавшись мелким бисером, порывами ветра, что потревожил пыль, скрипом едва задетой двери.

Как зачарованная, повинуясь порыву, потянулась к ткани на мольберте и медленно стянула, подняв облако пыли. Закашлялась, зажмурилась, закрыла лицо рукавом свитера, а потом взглянула – и обомлела от красоты картины.

Холст ни капли не пострадал от пыли и грязи, будто художница только что сделала последний штрих и любовалась полученным результатом.

Матвей. На картине был он.

Прекрасен в своей естественной красоте. Его поза – совершенно откровенная, но при этом такая по-мужски чувственная, что захватывало дух. Вероника на секунду ощутила томление. Мама досконально изобразила эмоции в его голубых глазах – желание и порок, но при этом в лице – есть нежность и почти ранимость. Потрясающая работа!

Но почему же сердце пропустило удар? Почему в голове так много вопросов? Почему она знает ответ?

Матвей ни капли не изменился – для него время замерло! Для них всех чёртово время остановилось!

Ника не удержала ироничный смешок. Над такими, как они, – время больше не властно. Мама знала? Наверное, да…

− Что ты здесь забыла? – его голос звенел от гнева, – убирайся прочь!

− Матвей? – ведьма резко обернулась, и шапка свалилась с её распущенных волос.

Да уж, драматичный момент, ничего не скажешь! Он – как карающий ангел – стоит в проходе, не хватало только меча в руке. И она – растерянная, с блестящими от слёз глазами. Они вдвоём – освещённые проглянувшим в прореху туч солнцем, прекрасные в своих неподдельных эмоциях.

«Элла бы точно оценила этот кадр, – голос в голове прозвучал злорадно и насмешливо, но Вероника не стала его затыкать, – прямо день художественной эстетики! Ну же! Чего молчишь?! Пошли его на хрен!».

Немая пауза затягивалась. Матвей несколько остыл, но сверлил девушку растерянным взглядом. Кажется, хотел схватить картину и исчезнуть вместе с ней.

− Она была моей мамой, – тихо сказала Вероника, приблизилась к рыжему и протянула дневник, – я почти ничего о ней не помню. Даже запаха духов и настоящего тембра голоса. У меня есть только это. Неужели ты не ответишь на мои вопросы, если уж вы были так близки?

Матвей взял в руки книжицу и провёл пальцами по тиснению. У него было совершенно непередаваемое выражение лица – смесь боли с обожанием и невыносимой печалью. Музыкальные пальцы гладили обложку, будто та была живая. На миг девушке показалось, что он закричит, или швырнёт в неё дневником, или просто свернёт шею. Но Матвей обошёл незваную гостью, бережно накрыл картину тканью и вышел из комнаты, безмолвно предлагая следовать за ним, сунув в руки дневник.

– Элла была сильной и очень красивой женщиной, свободной в мыслях, творчестве и жизни. Урождённая почти платиновая блондинка с зелёными глазами и светлой улыбкой. Она не позволила забрать у неё дело души ни замужеству, ни рождению ребёнка, ни изменам мужа… – без предупреждения начал Матвей.

Он был прав. Кисти в тонких пальцах, всегда измазанных краской, творили потрясающие вещи. Художница наделяла свои холсты смыслом и чувствами. Элла переносила на холст слишком много, чтобы не считать этого волшебством.

– Иногда казалось, что один из моих портретов однажды оживёт, как у Дориана Грея, – усмехнулся Матвей и рывком снял покрывало с рояля.

Даже несколько заброшенный и затёртый временем, он сохранил свой величественный вид прекрасного инструмента. Парень любовно провёл пальцами по лакированной поверхности.

– Любишь Уайльда? – понимающе усмехнулась Ника, – мама тоже любила.

– Мы с Эллой много времени проводили вместе, – печально, но тепло улыбнулся он и открыл крышку, обнажив клавиши, – и мы не только спали вместе, Вероника. Мы читали, смотрели кино, много говорили и мечтали, что однажды вместе уедем отсюда куда-нибудь далеко. Элла хотела повидать мир, а мне хотелось быть с ней где угодно. Она была такой восторженной, такой светлой… Писала без преград, жила без преград и то же получала от мира.

Рассеянно Ника наблюдала за ним. Впитывала каждое его слово о матери и одновременно словно отдалялась сама от себя, от рояля, холла – словно её душа поднималась над всем этим, не забыв прицепить камеру.

Пусть! Пусть для Ники Велес рушилась очередная иллюзия. Ясен говорил, что отец и мама были счастливы, что у них был идеальный брак, но девушка всё время улавливала странное несоответствие. И сейчас, звенящий удар был для ведьмы очищающим шелуху. Как если ударить по раскалённой заготовке клинка, и с него осыпается шлак.

– Между вами были чувства, – словно издалека прозвучал её голос, – теперь мне многое становится ясным…

– Мы любили. А ещё… она души не чаяла в тебе. Маленькой девочке, которую полюбил и я. Рядом с Эллой было просто невозможно не любить. А ты была её маленькой копией – такая же яркая, светлая, живая. Только волосы совсем другие – Велесовы. Напоминали мне… неважно. – Лицо Матвея помрачнело, а пальцы взяли аккорд.

С первых же нот сердце ведьмы ухнуло вниз, возвращая адекватное восприятие мира. Бессмертная, прекрасная In the End[1] нарушила тишину, но так гармонично подчеркнула эмоциональный разговор, словно гениальный режиссер подобрал ее музыкальным сопровождением.

− Я думала, что мои родители были примерной парой…

Музыкант только хмыкнул и продолжил плести магию из нот, которая стала жёстче, громче и сильнее.

Он сделал паузу в рассказе, вероятно вновь проживая жизнь с Эллой и мешать ему не хотелось.

Вероника задумчиво поглаживала дневник, открыла первую страницу, где черной тушью был нарисован знак бесконечности, перевитый виноградной лозой и несколько слов на латыни. «Qui nisi sunt very, ratio quoqoe falsa sit omnis[2]».

– Если чувства не будут истинны, то и весь наш разум окажется ложным, – неожиданно для себя перевела, хотя никогда не изучала латынь, в отличие от мамы.

Плотная бумага хранила мысли Эллы, рисунки и частичку души, дочь никак не могла заставить себя прочесть первую запись, помеченную датой 12 января 2004 года.

– Прочти их все, – посоветовал Матвей, резко прервав музыкальное выступление, – иначе никогда не познакомишься с Эллой. Её вещи находятся в кладовке, там есть и другие дневники. Она очень любила записывать мысли и делать иллюстрации к ним. Каждая запись сопровождается картинкой-ассоциацией. Меня восхищала её способность всё превращать в произведение искусства.

Вероника грустно улыбнулась и закрыла дневник – лучше наедине с собой. Она заинтересовалась остальными вещами Эллы, потому пошла по указанному адресу.

Дверь в пыльное помещение, наполненное коробками и свертками, открылась со скрипом, будто нехотя. Здесь нашлись холсты и картины, упакованные в бумагу и рассохшиеся краски, бесчисленное количество набросков и кистей. А так же − Книги, стопки нот, почти мертвая акустическая гитара и даже ханг[3], варварски брошенный просто на полу.

− Будто жила она здесь… − девуша копалась в большом пластиковом коробе с одеждой. Отложила для себя в отдельную емкость кое-что, чтобы изучить дома.

− Жила, − согласился Матвей, − со мной. Здесь она проводила больше времени, чем мог представить твой отец.

Он продолжал играть – попурри из знакомых и не очень мелодий – и рассказывать об их отношениях, о том, как любили друг друга и счастливо жили до тех пор, пока Илья всё не разрушил. По версии Матвея – муж бил Эллу, ни во что не ставил, изменял и манипулировал. В реальности не было счастливой идеальной семьи Велес, где царила гармония. Идеальным мужем Илья был для всех, кроме Эллы – красивый, обеспеченный, ценный член общества… дома превращался в ревнивого тирана.