Голодная луна

– Можно я расскажу хороший анекдот? – спросила она.

Билли не знал что ответить.

– Давай! – закричали зрители.

Она была высокой, и ее румяное лицо озаряла широкая улыбка, которая словно говорила, как ей хочется поделиться своим анекдотом. Зрители засмеялись, когда она присела на краешек сцены.

– Жил-был ирландец по имени Саймон О’Сайрен, – начала она и захихикала. – И однажды он узнал, что его уволили. И он сказал себе: мне повезло, лучше я потрачу все сбережения на путешествие за границу, чем буду сидеть дома и бездельничать. И вот он отправился в Израиль на несколько недель и оказался в Иерусалиме, потому что кто-то ему сказал, что там будет праздничное шествие. И вот он стоит в толпе и ждет, когда шествие пройдет мимо, и в этот момент карманник крадет все его деньги. Тогда Саймон говорит себе: ну вот, что за напасть, а я готов был поклясться, что сегодня мне повезет.

Юстас был в замешательстве. Мало того, что в ее анекдоте не было ничего смешного, особенно в фальшивом ирландском акценте женщины, так она еще окончательно похоронила шутку, захихикав раньше времени. Но зрители вокруг него улыбались, а кто-то даже засмеялся, а она продолжала:

– Он оглядывается в поисках полицейского и слышит, что шествие приближается. Тогда ирландец говорит себе, что приехал сюда ради шествия и, может, оно стоит потерянных денег. Процессия приближается, и Саймон видит монетку посреди дороги. Он наклоняется, чтобы ее поднять, и тут мимо проходит шествие и люди что-то кладут ему на спину. Саймон говорит: «Ну что за напасть, я всего-то наклонился, чтобы поднять монетку, потому что решил, что сегодня мой счастливый день, а кто-то водрузил мне на спину крест». На что Иисус ему отвечает: «Хочешь услышать хорошие новости? Сегодня тебе действительно повезет».

Юстас в недоумении уставился на нее, а потом перевел взгляд на публику, которая отреагировала на последнюю фразу смехом и аплодисментами. Только сейчас он заметил, что многие посетители пили безалкогольные напитки, и вспомнил, что видел их среди последователей Манна. Нужно сообщить об этом продюсерам шеффилдской радиостанции. Но те уже выскользнули из паба.

Юстас вернулся в угол и обессиленно опустился на стул. Продюсеры не дали ему даже шанса оправдаться. Молодая женщина под непрекращающиеся аплодисменты рассказала еще парочку анекдотов о Фоме неверующем и Троице и потом спросила:

– Можно теперь я расскажу историю?

– Думаю, мы лучше послушаем музыку, – ответил владелец паба. Ему явно не нравилось происходящее.

Билли Белл взял в руки гитару, а голос из-за барной стойки сказал:

– Есть одна песня, о которой мне хотелось бы напомнить вам в канун праздника летнего солнцестояния.

Голос принадлежал местному старику Натаниэлю Нидхэму, жившему в коттедже на вересковых пустошах. Хотя некоторые считали, что ему больше ста лет, он все еще сохранял ясность ума. Старик поднял свое длинное морщинистое лицо к дубовым балкам, его белые волосы свесились за воротник, и начал петь громким чистым голосом:

Три храбреца отправились в поход как-то раз,Чтоб найти Лунного Гарри и вырвать ему глаз.

Вот припев, подпевайте если хотите:

Спустись в пещеру, Гарри, хватит нас пугать,Мы пришли с цветами, чтоб их тебе отдать.Три храбреца бесстрашных вошли в темный лес.И нашли там Гарри, который с неба слез.Спустись в пещеру, Гарри…

Он пел, но лишь владелец паба подпевал ему. Старик продолжил песню, странно улыбаясь сам себе.

Три храбреца разрезали Гарри на кускиИ к черной пещере его принесли.Потом, когда на небе воссияла луна,Три храбреца вернулись к могиле врага.Их встретил хохот Гарри, потом он им сказал:«Отдадут головы те, кто глаз забрал».Один храбрец решил в пещеру посмотреть,Лишился головы он и встретил свою смерть.Два выживших бесстрашных закрылись на замок,Но нет таких засовов, что мертвец бы вскрыть не смог.«Кто стоит у двери? Назови себя!»«Друг твой безголовый. Узнаешь меня?»Храбрец испугался и выпрыгнул в окно,Но никому от Гарри скрыться не дано.Вот и второй бесстрашный головы лишился.Два мертвеца бродят, третий затаился…У Луны хохочущей зубы словно вилы.Лунный Гарри вылезает из своей могилы.Священник в колодце, ночь средь бела дня.Некуда бежать, Гарри найдет тебя.Спустись в пещеру, Гарри, хватит нас пугатьМы пришли с цветами, чтоб их тебе отдать.

Юстас пришел в себя. Он не мог объяснить, как именно на него подействовала песня, но на время он забыл, где находится. Послышались жидкие аплодисменты. Мало кто обратил внимание на старика, но кого-то его песня возмутила. Когда Билли Белл наконец вышел на сцену, Диана подошла к Юстасу.

– Нам с отцом О’Коннеллом понравилось ваше выступление. Вам пришлось нелегко.

– Спасибо, – пробормотал Юстас и внезапно почувствовал сильное смущение. Он больше не мог притворяться, что не стесняется выступать перед аудиторией. Он больше никогда не сможет завоевать своих зрителей, да и что они о нем подумают, когда он снова выйдет на сцену? Сегодня в пабе было много горожан, которых он знал по работе. Осознание того, что ему придется доставлять им почту после этого позора, делало его страдания еще более невыносимыми. Он заставил себя подняться и поспешил к выходу, стараясь не смотреть на Фиби.

Только оказавшись на улице, Юстас понял, насколько он пьян. Луна над пустошами смотрела на него и ухмылялась. Он доковылял до дома, рухнул на кровать и проснулся следующим утром с чувством, что над ним жестоко подшутили. Предыдущий вечер был похож на анекдот, только Юстас не мог заставить себя посмеяться над ним. На рассвете он отправился разносить утреннюю почту, размышляя над тем, какие еще неприятности ожидают его. Когда он узнал о происшествии с овцами, то подумал, что это чья-то больная шутка.

Глава одиннадцатая

Когда они наконец ушли из «Однорукого солдата», Крейг старался держать себя в руках. Он хотел уйти после того, как Юстаса выгнали со сцены, но Хейзел и Бенедикт решили остаться до конца. Бородатый парень с гитарой получил жидкие аплодисменты, но большая часть аудитории с нетерпением ждали заключительное выступление – христианский дует мультиинструменталистов с жизнеутверждающими песнями. Крейга разозлила их уверенность в том, что они обладают исключительным правом выступать на этой сцене. Он бы сказал все, что о них думает, если бы Хейзел и Бенедикт не пришли в паб с друзьями.

Хейзел познакомилась с ними в христианской лавке, где она подрабатывала. Мел активно жестикулировал своими большими влажными от пота руками, а Урсула, его жена, кивала на каждое его утверждение. Оба просто сияли от восторга, и Крейг был сыт ими по горло задолго до того, как они добрались до коттеджа Эддингсов, где Хейзел пригласила их на кофе. Когда прошли половину пути, Крейг заметил:

– Похоже, вам понравился сегодняшний вечер.

– А вам нет? – воскликнула Урсула. – Все было просто супер.

– Первый выступавший, комик, был неплох. Но мне показалось, вы обрадовались, когда он ушел со сцены.

– Я уж точно обрадовался, – заявил Бенедикт. – Мунвеллу подобные шутки не нужны.

– Но почтальон-то ему нужен, правда? Но я не стану его винить, если парень решит иначе.

– Не станете его винить? – переспросил Мел, наклонившись к Крейгу. – Но наш долг обвинить его, показать ему, где он неправ.

Крейг тяжело вздохнул и предпочел не спорить, учитывая количество выпитого за вечер. Но Вера решила продолжить разговор:

– Вы же обычно не ходите в пабы? Так вы сегодня специально пришли, чтобы испортить его выступление?

– Нельзя испортить то, что и яйца выеденного не стоит, – сказал Бенедикт.

– Но все же вы пришли специально, чтобы уничтожить его?

– Я так не думаю, – радостно сказала Урсула. – Если одна неудача уничтожит его, значит, он плохой комик. Надеюсь, сегодняшний вечер научит его шутить так, чтобы всем нам было смешно. И не забывайте, он вышел на сцену, чтобы уничтожить нашу веру в Бога.

– Уверена, Бог и ваша вера сами могут о себе позаботиться. Вы же захватили паб, чтобы люди, которые не на вашей стороне, чувствовали себя затравленными и не смеялись.

– Нет, нет, – возразил Мел с мягкостью посетителя у постели больного. – Вы сами видели, что местные уже на нашей стороне. Они поняли, что нуждаются в Господе, а не в его врагах.

– Вы сейчас нас имеете в виду, – проворчал Крейг.

– Мамочка в глубине души точно не враг Господа, – сказала Хейзел с нотой мольбы в голосе. – И ты тоже не был бы его врагом, если бы задумался хоть на мгновение.

Крейгу захотелось взять дочь за руку и сжать ее, чтобы она перестала за него переживать, особенно сейчас, когда он изо всех сил старался не переживать о ней. Мел и Урсула начали петь гимн, и Эддингсы присоединились к ним. Они все еще пели, когда дошли до коттеджа на краю пустошей.

Крейг откинулся на спинку стула в гостиной, под репродукцией картины, изображающей Христа, протягивающего руки, со смачными пятнами крови на обеих ладонях. Больше всего Крейга оскорбляло в этом изображении отсутствие какого-либо художественного таланта, словно автор был уверен, что любое изображение на эту тему вызовет автоматическую реакцию. Он надеялся, что картину купил Бенедикт, а не Хейзел.

Мел и Урсула сели на угловой диван, и Мел прочитал выражение лица Крейга, когда тот отвел взгляд от картины.

– Неужели в вас нет ничего духовного? – спросил он.

– Можете включить меня в категорию тех, кто не знает, существует ли Бог или нет, если вам так удобней.

– Христос не терпит нейтралитета. Любой, кто не с Ним, – против Него. – Он вытянул вперед руки, словно показывал Крейгу что-то огромное, но невесомое. – Разве вы не чувствуете в своем сердце пустоты, которую следует заполнить верой?

– Пустота меня устраивает.

Мел повернулся к Вере.

– Хейзел сказала, что вы были верующей. Мы, верующие, обязаны наставлять других на путь истинный.

– Я верю в пари Паскаля.

– Простите?

– Паскаль – философ, утверждавший, что так как существование Бога невозможно доказать, то целесообразно держать пари о том, что он все-таки существует. Если его нет, то вы ничего не потеряете, но если он есть, то получите, что получите.

– Это софистика, которая прикидывается верой. Только позволив Господу управлять вашей жизнью, можно верить в него по-настоящему.

– Думаю, мы уже стары для этого, – сказал Крейг. – Нам не хочется, чтобы кто-то постоянно указывал нам, что делать.

Бенедикт принес поднос с кофейными кружками.

– Кто-то может подумать, что именно это вы и делаете по отношению к нам.

– Что ты имеешь в виду, Бенедикт? – внезапно Крейгу захотелось покончить с этой неизбежной конфронтацией. – Если хочешь что-то сказать, не стесняйся. Чем мы тебе насолили?

Бенедикт осторожно поставил поднос на стол, рядом с пачкой религиозных брошюр.

– Простите. Спасибо, – сказал он, передавая кружки с кофе, а потом посмотрел на Крейга. – Думаю, вам следует смириться с тем, что Хейзел уже взрослая. И еще мне кажется, вы пытаетесь учить меня, как вести бизнес.

– Если бы мы с Верой собирались одолжить вам деньги, то нам действительно пришлось бы учить тебя, как вести бизнес.

– Я готов выслушать ваши предложения.

– Я сказал «если бы», Бенедикт. Если бы мы собирались одолжить вам деньги.

Хейзел крепко обхватила горячую кружку обеими руками, поморщилась и поставила ее на каминную полку.

– Вы этого не сделаете? – спросила она дрожащим голосом.

– Мы не уверены, будут ли у нас свободные средства, – ответила Вера. – И не знаем, где в итоге поселимся. Но точно не в Мунвелле, если события продолжат развиваться в том же направлении.

– В каком направлении? – спросил Бенедикт. – Годвин хочет создать на земле место, свободное от преступности, греха и порока. И он выбрал наш город, потому что мы отрезаны от внешнего мира. Даже вы должны понимать, что это благое дело.

– Даже кто? – Крейг чувствовал, как у него в груди поднимается гнев. – Даже такие грешники, как мы? Может, теперь ты согласишься, что нам здесь не рады.

– Ох, папочка, ты же знаешь, что мы всегда рады вам обоим, – взмолилась Хейзел, но Бенедикт перебил ее:

– Вы так и не сказали, что́ вам не нравится в моем подходе к бизнесу.

– Ты вряд ли захочешь это услышать. Но я скажу, что нам совершенно не нравится то, как ты используешь Хейзел для привлечения клиентов. Мы слышали, какие оскорбления ей приходится выслушивать, и это неудивительно, учитывая, что ты заставляешь ее играть на людских страхах для продажи твоих проклятых сигнализаций.

– Я не против, папочка, правда не против. Мой долг помогать мужу.

– О, ради бога, Хейзел, когда ты превратилась в такую святошу? – воскликнул Крейг и крепко сжал зубы, словно пытался ими перекусить только что сказанные слова. – Прости, я не хотел. Наверное, слишком много выпил.

– Я прощаю тебя.

Крейг сжал зубы еще сильнее.

– Что не так? – тихо спросил Бенедикт. – Она сказала, что прощает вас.

– Да, потому что твой приятель Манн учит, что она обязана, я прав? Ты прощаешь меня, потому что это твой долг, Хейзел, ведь так? И дело не в том, что я люблю тебя, а ты любишь меня. – Он повернулся к Бенедикту. – Я скажу, что не так с твоим прощением – оно подавляет истинные чувства. Я думал, что религия приносит умиротворение, только так я мог бы принять ее в своем возрасте. Но если я задержусь в атмосфере всепрощения еще хоть минуту, то заработаю язву желудка. Теперь вынужден откланяться, я устал и сказал слишком много. – Но он задержался в дверях. – Что касается проблем с твоим бизнесом, тебе остается уповать на Господа.

Он с трудом поднялся наверх, в ванную, ополоснул лицо водой и, глядя на себя в зеркало, почистил зубы. Когда он вошел в спальню с двумя раскладными кроватями, Вера уже ждала его.

– Я сказала, что утром мы уедем, – тихо сказала она.

– Нам не место в Мунвелле, правда?

– Я тоже больше не могу здесь находиться.

Но когда она вернулась из ванной, выключила свет и забралась в свою шаткую постель, ее голос звучал уже не так уверенно:

– Надеюсь, что он не запретит ей приезжать к нам в гости, – пробормотала она. – Она же все еще наша Хейзел, несмотря на все перемены. И я хочу видеться с ней хотя бы иногда. Жаль, что мы слишком стары для долгих автомобильных поездок.

Когда она заснула, Крейг все еще слышал ее слова. Почему он не держал язык за зубами, а решил попытаться выиграть бессмысленный спор? Мысль о Годвине Манне и его последователях привела его в ярость, но больше всего его взбесило воспоминание о женщине, которая вышла на сцену после Юстаса. Юмор был одним из приемов для привлечения неофитов, как и имитация популярных песен. Но как Хейзел могла купиться на все это? Где они с Верой допустили ошибку?

Он чувствовал себя неуклюжим и уязвимым, и, возможно, именно поэтому ему снилось, что он таким и был. Крейг вернулся в детство, где его заставляли делать на спор то, чего он не хотел. Он спускался по веревке в заброшенную шахту на пустошах над Мунвеллом, но на этот раз он знал, что произойдет, и поэтому изо всех сил старался заставить свои руки вытащить его из темноты, пока еще был шанс. Наконец ему удалось остановить свой спуск, ухватившись за веревку руками и ногами, но тут узел, крепивший веревку к скале, ослаб.

Падал он недолго. От удара о грубый камень у него перехватило дыхание. Он увидел лицо друга, который заглянул в шахту, и ему казалось, что смотрит через перевернутый телескоп. Друг крикнул, что пойдет за помощью, а Крейг остался лежать, тяжело дыша, весь в синяках, в глубокой темноте, которая оседала в его легких, словно грязь. Он не мог дышать, потому что знал, что будет дальше, и теперь он чувствовал его приближение: чудовища, которое утащит его в темноту. И вот он оказался в узком тоннеле, плечи упирались в каменные стены, и он не мог пошевелиться, а тварь, притащившая его сюда, уже тянулась к его голове. Он проснулся, задыхаясь от того, что уткнулся лицом в подушку.

К счастью, подушка заглушила его крик. Крейг сел, чтобы стряхнуть с себя остатки сна. Конечно, ничего страшного не произошло, его успели спасти. Да и произойти ничего не могло, он был всего лишь испуганным ребенком. Наверное, все дело в песне, которую он услышал в пабе, хотя он и не мог вспомнить, слышал ли ее раньше. Он решил отвлечься на пейзаж, с трудом поднялся на ноги и на цыпочках подошел к окну.

Крейг отодвинул одну занавеску, чтобы лунный свет проник в комнату, но не попал на кровать Веры. Он повернулся к окну, чтобы выяснить, почему лунный свет на ковре мерцает. Он поднял голову, а затем наклонился вперед, стукнувшись лбом о стекло. Пустошь была в огне.

Как огонь может быть таким белым? На мгновение ему показалось, что это туман или газ, но нет, ни туман, ни газ не двигаются таким образом. Край пустоши выглядел еще чернее, чем обычно, и белые языки пламени плясали на камнях, на вереске и на траве. Затем пламя покраснело и взметнулось выше. Крейг заставил себя оторваться от окна, чтобы поднять тревогу, но услышал, как к пустоши подъезжает пожарная машина. Он продолжал смотреть на край пустоши, пока огонь не был потушен, а под тускнеющей луной не осталось даже намека на дым. Только после этого Крейг вернулся в постель.

Утром он узнал, что неизвестный устроил там пожар. Испугавшись огня, стадо овец растоптало палатки, и два последователя Манна получили травмы. Несколько животных упали в пещеру, над которой Манн проводил свою проповедь. Бенедикт рассказал о произошедшем таким тоном, словно в чем-то подозревал Крейга и Веру. Больше по дороге в Шеффилд он не проронил ни слова, и Крейг никак не мог отделаться от ощущения, что он зря уехал из Мунвелла, хотя теперь уже было слишком поздно. Перед его глазами все еще плясало пламя, которое вначале казалось белым, пепельно-белым, как луна.

Глава двенадцатая

Родительское собрание больше походило на урок для взрослых, с которыми обращались как с детьми. Когда Диана вошла в актовый зал вслед за отцом Салли, миссис Скрэгг объявила:

– Пожалуй, можно начинать.

Она произнесла это таким тоном, словно Диане следовало меньше времени тратить на разговоры с родителями об их детях. Девушка заняла свое место за длинным столом на сцене, и миссис Скрэгг ударила кулаком по деревянной столешнице. По переполненному залу пронеслось гулкое эхо.

– Надеюсь, все вы слышали о произошедшем у пещеры, – громогласно произнесла она.

Возможно, она не планировала, чтобы ее первая реплика звучала как обвинение, но несколько человек отвернулись от ее взгляда.

– Не знаю, что за террористы или вандалы совершили этот акт агрессии по отношению к бессловесным тварям, но лучше им не попадаться нам с мужем на глаза. И они должны понять, что для того, чтобы прогнать Манна из нашего города, потребуется что-то посерьезнее, чем пожар на пустошах.

Она ухватилась за край стола и наклонилась в сторону родителей, костяшки на обеих ее руках покраснели.

– И я расскажу, что мы с мужем сделали, чтобы помочь нашим новым друзьям. Мы пригласили двух человек пожить у нас дома, пока они остаются в Мунвелле. Пусть теперь те трусы попробуют им навредить. Надеюсь, каждый из вас последует нашему примеру. По крайней мере, домовладельцы.

Если последнее замечание адресовалось Диане, она не будет возражать.

Миссис Скрэгг угрожающе фыркнула и села, а ее супруг прочистил горло и спросил:

– Прежде чем мы продолжим, у кого-нибудь есть замечания по этому вопросу?

Кто-то в конце зала поднял руку.

– Говорите, мистер Милман, – потребовал мистер Скрэгг.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, миссис Скрэгг, но…

Миссис Скрэгг нахмурилась и посмотрела на него, словно никогда раньше не видела.

– Встаньте, а то вас не слышно.

Мужчина неловко встал, держась за складной стул перед ним.

– Я хочу сказать, что, конечно, не одобряю, когда кто-то пытается прогнать гостей таким образом, но, думаю, их негативные чувства вполне понятны. Никому из нас не хотелось таких резких перемен в нашем городе. Моя семья ходит в церковь каждое воскресенье, и нам не нравятся намеки, что этого недостаточно.

Несколько человек закивали в знак согласия, и Диана понадеялась, что наконец горожане выскажутся о происходящем.

– У Иосифа и Марии тоже никто не спрашивал, хотелось ли им, чтобы у них родился Христос, – сказала миссис Скрэгг. – Нет смысла лить слезы по ушедшим временам. Давайте перейдем к повестке собрания.

– Это еще не все, – перебил ее мистер Милман и выпрямился. – Я уже рассказал мисс Крамер о том, что моей Кристи снятся кошмары из-за новых учеников.

Мистер Скрэгг опустился на две подушки, которые он положил на свой стул, чтобы казаться выше.

– И что вам ответила мисс Крамер?

– Что мне следует поднять этот вопрос на собрании.

– Неужели? Не удивлена, – сквозь зубы процедила миссис Скрэгг. – Ну и почему вам кажется, что вашей дочери снятся кошмары из-за наших новых друзей?

– Они говорят, что дьявол придет за ней, если она не исповедуется в каждом, даже самом незначительном своем проступке. Они даже потребовали, чтобы девочка призналась мисс Крамер, что однажды заснула не помолившись. Я уважаю мисс Крамер и уверен, что такая чепуха ее не волнует. И теперь Кристи снятся кошмары о том, как она гуляет в лунном свете и превращается в великана. Не за этим она ходит в школу.

– Позвольте мне объяснить, – вмешался один из последователей Манна. – Мы верим в то, что должны помогать друг другу. Когда кто-то исповедуется в прегрешении, то разделяет его груз вместе с остальными. Наши дети просто хотят помочь вашим. Возможно, Господь посылает кошмары вашей дочери, чтобы показать, что она не права?

– Вот что я вам скажу. Я знаю своего ребенка гораздо лучше, чем ваши дети, и уверен, что не один я испытываю подобные чувства. – Он обвел взглядом безучастные лица присутствующих. – Разве нет?

Несколько человек ответили утвердительно, но сложно было сказать, кто именно.

Миссис Скрэгг ухмыльнулась:

– Вам стоит принять как данность, что не все дети такие идеальные, как ваша дочь. Думаю, со мной согласятся мои коллеги – мы делаем все, чтобы дети стали лучше.

– Почти невыполнимая задача, учитывая размер ваших классов, – сказал Джереми Бут. – Вряд ли дети будут стараться, сидя по двое за партой.

– В наших с мужем классах никаких проблем нет. – Миссис Скрэгг вытянула шею, чтобы найти говорившего. – Вы даже не родитель. Что вы вообще тут делаете?

– Он пришел от имени родителей Эндрю, – пояснила Диана.

Миссис Скрэгг на нее даже не взглянула.

– Давайте послушаем того, кто имеет право высказаться. Кто хочет сказать что-нибудь в защиту школы? А то наши новые друзья подумают, что ошибались на наш счет.

– Правила нужны, – сказал мистер Клегг, зеленщик, – даже если кажется, что в них нет никакого смысла. Когда дети вырастут, им придется соблюдать законы, в которых тоже смысла мало.

Диана вспомнила о некоторых правилах Скрэгга: девочкам запрещено надевать брюки, даже зимой, а за обедом разрешается пить только горячую воду и никаких соков.

– То есть вы за воспитание людей, неспособных в будущем что-то изменить? Если мы переусердствуем с правилами, то дети не научатся думать.

– Они сюда пришли не думать, а учиться, – парировала миссис Скрэгг. – Мы выслушали все аргументы, теперь давайте проголосуем. Вам известно, что некоторые горожане, которые боятся действовать в открытую, творят невиданные здесь прежде вещи, только из-за того, что им указали на их греховность. Принимая это во внимание, кто за то, чтобы в нашей школе было меньше дисциплины?

– Мы совсем не об этом говорили, – запротестовал отец Кристи.

– Может, вы и не об этом хотели поговорить, но кроме вашего ребенка существуют и другие. Если ей продолжат сниться кошмары, то лучше показать ее врачу. Кто из вас хочет, чтобы наши новые друзья подумали, что им здесь не рады только потому, что они ведут себя как христиане? – миссис Скрэгг фыркнула, не дождавшись ответа. – Кому не нравится дисциплина в школе?

Отец Кристи и Джереми не колеблясь подняли руки. Еще несколько родителей нерешительно последовали их примеру. Остальные озирались по сторонам, чтобы понять, будет ли заметно то, как они проголосуют, и в итоге решили воздержаться.

– Вы в меньшинстве, – заключил мистер Скрэгг и хлопнул в маленькие ладоши. – Если кто-то хочет переговорить со мной после собрания, я буду ждать.

После собрания, которое завершилось без дальнейших происшествий, несколько родителей зашли в класс Дианы и сказали, что им нравятся ее методы преподавания. По-видимому, они боялись высказаться на собрании из-за страха за своих детей.

– Мы в любом случае подумываем о переезде в Манчестер, – сказал отец Кристи, и Диана почувствовала, словно тот город находится на другой планете.

Она медленно шла домой, чувствуя себя опустошенной. Луна скрылась за зубчатыми трубами на крышах домов. В небе над лесом блеснул самолет, казавшийся не больше мухи, звук его двигателей был диспропорционален его размерам. Она вошла в свой коттедж, подальше от грохочущей тьмы, и легла спать.