скачать книгу бесплатно
Плюс ко всему участились внезапные облавы-лапанки, которые устраивали эсэсовцы. Мама жила в постоянном страхе, что мы попадем в такую облаву. И немцы уже не ждали наступления темноты, они хватали всех без разбору в самых неожиданных местах: в церквях, в поездах, в очередях за продуктами. Чуть не повезет, тебя схватят и отправят в тюрьму. Большинство переправляли в Германию, где люди работали и умирали в жутких условиях. Польские дети с арийской внешностью тоже были в группе риска – иногда они исчезали. Однажды их всех согнали в поезд и куда-то повезли, а немецкие солдаты стреляли в матерей, которые бежали за поездом.
Страдали и крестьяне. Если деревня выделяла слишком мало работников, в наказание сжигали все дома.
Петрик не рассказывал, но я знала, что его отца, капитана польской армии, арестовали вместе с сослуживцами, и теперь Петрик был единственным мужчиной в семье. До войны у нас все мужчины с университетским дипломом зачислялись в армию как офицеры запаса, поэтому новые власти, арестовав офицеров, легко избавились от самых образованных поляков.
Я упрашивала Петрика доверить мне более серьезные задания, как старшим девушкам, но он, лидер нашей группы, вечно находил отговорки.
Как-то раз Петрик помогал мне мыть мамины кисточки, которые мы не закопали во дворе. Мама хранила их под половицей и поэтому могла иногда рисовать по ночам. То были не какие-то простые кисточки, а колонковые, и промывать их мама доверила бы не каждому. Эти «страдивариусы» мира кисточек перешли маме по наследству от бабушки, и каждая стоила целое состояние. Они укладывались по красным фланелевым чехольчикам, а сделаны они были из шерсти русского соболя (причем только самца), который за фунт стоил в три раза дороже, чем золото.
– Ну попробуй сказать, что я плохо справляюсь с заданиями, – уговаривала я Петрика. – Вспомни, как я хорошо выполнила все, когда ты послал меня в дом Нади.
– Кася, у меня для тебя ничего нет, – ответил Петрик. – Сейчас пока затишье.
Для парня с такими большими руками он очень нежно обращался с кисточками – окунул одну в мыльную воду, аккуратно потер пальцами никелированный ободок, а потом провел вниз по кисточке.
– Если еще один день просижу дома, точно сойду с ума, – проворчала я.
Петрик положил свою кисточку на тряпочку рядом с моей.
– Тебе известны правила. Ты еще слишком молода. Почитай книжку.
– Я способна на большее…
– Кася, нет.
– Петрик, я так хочу участвовать в борьбе с этими гадами. Можешь послать меня на любое задание. Пусть даже и не очень важное.
– То, что ты красивая девушка, тебя не защитит. Если поймают, то расстреляют, как всех остальных.
Красивая девушка? Я?
– Если ты не дашь мне задание, я пойду работать в «Свободную прессу».
– Со мной тебе безопаснее.
– Ну вот, началось.
Хоть какой-то прогресс!
Петрик повернулся ко мне. Лицо у него было серьезное.
– Хорошо. Есть одно дело. Задача сложная, так что слушай меня внимательно.
– В гетто?
Петрик кивнул.
Тут я испугалась, причем и задания, и того, что Петрик заметит мой страх. Один испуганный взгляд, и он передумает.
– Пойдешь в аптеку к Зету. – Петрик замолчал на секунду и продолжил: – Хотя нет, ты не справишься.
– Интересно, кто лучше меня справится? Мы с Надей всегда покупали у него шоколадное мороженое. И мистер Зет – прихожанин нашей церкви.
Хотя аптека была в гетто, христианам не запрещалось отовариваться у Зауфаныма. К нему все ходили, даже эсэсовцы. Владельца и фармацевта Зауфаныма большинство горожан знали как мистера Зета. Он был почти доктором, и каким-то образом даже в такие времена у него имелись в наличии все необходимые лекарства.
– Сможешь быть у него завтра ровно в два?
– Я когда-нибудь опаздывала?
– В это время смена у патрулей, так что у тебя будет всего пять минут, когда тебя никто не сможет остановить. И постарайся не попадаться на глаза чернорубашечникам. Они усилили надзор.
Я улыбнулась, хотя у меня возникло такое ощущение, будто кровь в жилах застыла.
– Понятно.
Внутренний голос шепнул: «Еще не поздно отказаться» – но я заставила его заткнуться.
– Входишь и сразу иди к задней двери, – продолжил Петрик.
– В полуподвал?
– Да. Спустишься туда. – Петрик взял меня за руку и посмотрел в глаза. – После того как установишь контакт, остаешься там не дольше пяти минут. Кася, тебе передадут важный пакет. Ты все поняла?
Я кивнула и как можно спокойнее спросила:
– Пакет может взорваться?
– Нет, но, после того как уйдешь, ни с кем не заговаривай. Сразу возвращайся на смену в кинотеатр. Твое прикрытие: «Ходила за аспирином».
Петрик говорил очень серьезно. «Прикрытие». Это было настоящее задание, и пусть у меня тряслись руки, я была уверена в том, что сделаю все как надо. Пять минут на то, чтобы забрать какой-то пакет, – это целая вечность.
В ту ночь я почти не спала – прокручивала в голове, что может пойти не так во время задания. Гетто. Арестовать могли просто потому, что ты оказалась не в том месте. Каждый день мы слышали о том, что кого-то из друзей или соседей забрали в гестапо, «Под часы» – это была такая скромная контора в полуподвальном помещении. Но совсем плохо, если забирали в Люблинский замок, там заключенных расстреливали прямо во дворе.
На следующий день я вышла из дома и на дрожащих ногах отправилась в аптеку мистера Зета. Погода была пасмурная, ветер рвал в небе тяжелые серые тучи.
А я гнала от себя страх. Именно из-за него можно было попасться. Нацисты чуяли страх.
На полпути к Городским воротам, которые официально служили входом в гетто, меня кое-что отвлекло от цели. Мама выходила из «Дойче хауса». «Дойче хаус» – это ресторан, где питались все немцы Люблина. На дверях висела табличка: «F?R POLEN VERBOTEN!» – «Полякам вход запрещен!» Эсэсовцы особенно любили это заведение – там они чувствовали себя в полной безопасности, еда для них была практически бесплатной, и они знали, что за соседним столиком не будет ни одного поляка. По городу ходили слухи, что там очень накурено, а порции такие большие, что их редко доедали. Но никто из моих знакомых там ни разу не был, во всяком случае, я так думала. Никто под страхом смерти не стал бы о таком рассказывать. «Полякам вход воспрещен!» Всего за неделю до этого нашего зеленщика застукали в кухне ресторана. Он поставлял им картошку. Зеленщика схватили, и больше его никто не видел.
Аресты стали обычным делом. В то утро я прочитала в подпольной газете Зузанны, что всего за три месяца с начала войны было убито и арестовано пятьдесят тысяч поляков и около семи тысяч из них – евреи. Арестовывали всех самых уважаемых людей в городе – адвокатов, профессоров, религиозных лидеров и всех, кто нарушал новый порядок или пытался противостоять оккупантам. Нацисты воспринимали католическую церковь как опасного врага, поэтому схватили очень много священников. Горожан часто обвиняли в преступлениях, которых они не совершали. Людей увозили или казнили на городских площадях. Звуки выстрелов будили нас по ночам.
Когда я увидела, как мама, прижимая к груди коричневый пакет размером с небольшую буханку хлеба, выходит из «Дойче хауса», я сразу поняла, что она там делала. Время было обеденное, люди шли, опустив из-за ветра голову. Мама направлялась в сторону дома.
Я повернула против «течения» и позвала:
– Мама!
Она оглянулась, и лицо у нее стало такое, словно ледяная рука за горло схватила.
– Кася. Ты не в кинотеатре? Я вот собралась принести тебе сандвич.
– У меня сегодня поздняя смена.
Я работала билетером в кинотеатре недалеко от дома, это место мне «по наследству» оставила Зузанна.
Мы отошли от трубы для распределения воды, которая тянулась вдоль квартала.
– Ты была в «Немецком доме»? Туда же поляков не пускают.
– Для них я – немка.
Меня даже затошнило, когда я представила, что мама была в этом месте. И про сигареты все – правда! Я чувствовала, что от нее пахнет табаком.
– Как ты могла?!
– Кася, давай без истерик. Я просто зашла…
Мы освободили тротуар, уступая дорогу проходящей мимо немецкой парочке. Все как предписано новыми правилами.
– Зашла зачем?
Она еще сильнее сжала бумажный пакет и буквально выдавила из него чудесный аромат. Густой, экзотичный. Пальмы, солнечная Бразилия. Кофе.
– Просто объясни – зачем? – Я, чтобы не сорваться, сделала глубокий вдох и выдохнула. – Это новая туалетная вода?
Мама вернулась на тротуар и пошла вперед.
– Кася, не бери в голову.
Я уже видела эти новые шелковые чулки, похожие на сброшенную змеиную шкуру, под юбками в нижнем ящике комода. От понимания ситуации у меня перехватило дыхание.
– Ты не можешь… Ты должна исповедаться.
Мама снова остановилась и бросила, понизив голос:
– Господи, прости, я пила кофе с эсэсовцем. Леннарт…
Я рассмеялась:
– Леннарт? Мама, Леннарт – значит храбрый. Этот Леннарт Храбрый убил лопатой нашу Псину.
Лучи солнца пробились сквозь тучи, и я заметила, как начали переливаться всеми цветами радуги темные пятна на впалых щеках мамы. Уголь.
– Ты их рисовала…
Еще один глубокий вдох.
Мама притянула меня к себе.
– Кася, тише. Им нравится, как я работаю, это позволяет мне стать ближе…
– Это опасно.
– Думаешь, я ради удовольствия? Это все из-за папы. Они могли его расстрелять!
– Если бы я была женой такого человека, как папа, я бы скорее умерла, но осталась бы перед ним честной.
Мама пошла дальше, а я, натыкаясь на людей, следовала за ней.
– Ты еще не доросла, тебе не понять.
Я потянула ее за рукав жакета.
Она оттолкнула мою руку.
– Мама, они называют это осквернением. Полячка и немец. Вместе.
Мама круто развернулась лицом ко мне:
– Ты можешь не кричать? Что на тебя нашло?
От нее пахло кофе и грушевым печеньем.
Я готова была расплакаться. Как можно быть такой легкомысленной?
– Они всех нас заберут. И папу тоже.
– Иди на работу, – сердито ответила мама.
Она пошла через улицу и чуть не угодила под красивую машину с открытым верхом, в которой ехала молодая пара. Парочка начала сигналить и что-то кричать по-немецки. Мама выбралась на тротуар и обернулась.
Почувствовала вину из-за того, что так резко со мной говорила?
Она поднесла руку ко рту и крикнула:
– Сандвич принесу в кинотеатр! Зайду пораньше!
Я промолчала, а мама прижала свой кофе к груди и пошла дальше. Очень скоро ее проглотила толпа.
Меня трясло. Кому об этом рассказать? Только не папе. Он убьет Леннарта, и нас всех расстреляют. Я оглянулась на «Дойче хаус» и увидела, как Леннарт, ковыряясь зубочисткой в зубах, в компании еще троих эсэсовцев спускается с крыльца. Как она могла встречаться с таким типом?
Я переключила все мысли на выполнение задания. Вспомнила девиз скаутов: «Будь готов!» Главное – быть внимательной, и тогда я смогу все сделать без сучка без задоринки. А уже потом расскажу обо всем этом Зузанне. Она поможет маме.
Я прошла через Городские ворота и спустилась к аптеке Зауфаныма точно по графику. Это было просто. Мы с Надей заходили туда миллион раз. Но в этот день, когда я шла по мощенной булыжником мостовой, меня преследовало ощущение, что я спускаюсь в ад Данте.
Когда-то Старый город был самым оживленным торговым районом Люблина. Мы с Надей иногда проводили там целый день – глазели на витрины магазинов и лакомились посыпанными сахарной пудрой пышками. На улицах стояли телеги с горами репы и картошки, играли дети, владельцы магазинов в черных шляпах и длиннополых черных сюртуках с рукавами колоколом разговаривали, стоя на крыльце, с покупателями. Двери магазинов распахнуты, так чтобы товар можно было разглядеть с улицы. Туфли и шлепанцы. Грабли и вилы. Клетки с кудахчущими курицами и крякающими утками.
Тогда мужчины в черно-белых талисах входили и выходили из большой синагоги Хевра Носим. Другие же шли из бани домой, а за ними по улице стелился пар.
