Трон Знания. Книга 1

– Полагаю, нужен ещё один стул, – произнёс Адэр.

Вилар тяжело поднялся и побрёл через лужайку.

– Сядь, – приказал Адэр серому пятну.

Малика опустилась на краешек сиденья. Идеально ровная спина, расправленные плечи, голова опущена. Сама невинность. Артистка!

– В огромном саду, в одном и том же месте, в одно и то же время я, маркиз Бархат и ты… Не находишь странным?

– Вельма сказала, что здесь меня ждёт сюрприз.

Сюрприз ждал, но только не её. Из окна кабинета Адэр видел, как Вилар приехал с сиделкой Малики. Затем ввели в заблуждение слова Гюста и путаная беседа с другом. И теперь Адэр мысленно смеялся над своей невесть откуда взявшейся завистью к чужому успеху у какой-то сиделки. Ведь в сад его заставило ринуться не что иное, как нежелание делить с Виларом свою избранницу на ближайшую ночь.

– Но я не думала… – Малика смутилась.

– Что сюрприз – это я, – закончил фразу Адэр. – Ты надеялась найти здесь одного маркиза.

Она зарделась:

– Я пришла сюда не по своей воле.

– Разве?

– Конечно! – с непонятной горячностью воскликнула Малика. – Вельма обманом выпроводила меня из комнаты. Она считает, что мне надо больше находиться на свежем воздухе. Но я люблю гулять рано утром, когда только-только встаёт солнце.

– Странная причуда.

– Это не причуда.

Адэр изогнул бровь.

– Вы вряд ли меня поймёте, – тихо вымолвила Малика.

– Всё зависит от того, как ты объяснишь.

– Хорошо. Я попытаюсь. Моя жизнь идёт по кругу. Днём, как любой человек, я допускаю промахи…

– Промахи в чём?

– В поступках, суждениях или мыслях, – сказала Малика и умолкла.

– Продолжай.

– Днём допускаю промахи, вечером о них жалею, ночью набираюсь ума, утром радуюсь новому дню и возможности исправить ошибки. Именно этот кусочек моей жизни мне нравится больше всего. Поэтому я люблю встречать рассвет.

Адэр допил вино, со стуком поставил бокал на стол:

– И странное мировоззрение. Впервые вижу человека, для которого восход солнца является символом сомнительных возможностей.

– А что для вас значит рассвет?

– Абсолютно ничего. На рассвете я сплю.

– Неправда. Каждое утро, возвращаясь из сада, я вижу вас в окне вашей спальни.

Адэр откинулся на спинку стула. Рассудок возмутился – плебейка уличила его во лжи.

– Я наблюдаю, как одна полоумная особа нюхает траву и обнимается с деревьями. И жалею, что не отправил её вместе с Вайсом в психиатрическую клинику.

Малика улыбнулась.

Захмелевший разум заставил впиться глазами в девичьи губы. Совсем некстати вспомнился спор между сокурсниками. Одни утверждали, что пухлые губы у женщины – признак строгости и умеренности. Другие твердили о признаке истеричности и доминирования. Третьи говорили о страстных натурах, притом страстных до крайностей. Кто-то доказывал, что обладательница пухлых губок воспринимает окружающий мир чувствами и чувствами живёт.

Так кто же Малика: холодная, расчётливая змея или искусно завуалированная блудница?

– Ты спишь с ним? – спросил Адэр.

– Что?

– Ты спишь с маркизом?

Малика вскочила:

– Кто дал вам право…

– Сядь! – перебил Адэр.

– Как только вернётся Йола…

– Сядь!

Малика опустилась на стул и вздёрнула подбородок:

– Как только вернётся Йола, мы с Муном покинем замок.

– Это уж как я решу.

– Людям, которые вместе пережили страшную ситуацию, нельзя быть рядом. Они вызывают друг у друга неприятные воспоминания.

– В этом ты права. Я никогда не забуду, как ты обещала за мной вернуться и не сдержала слово.

– Простите, – сказала Малика тоном, с каким люди не извиняются, а бросают вызов.

– Слушай внимательно. Я вынес из лагеря не тебя, а нечто замотанное в грязную дерюгу. Это нечто я хотел оставить в долине, но пожалел мальчишку. И только в клинике Ларе я решил украсть тебя у смерти. И ты уж постарайся, чтобы я никогда не пожалел об этом. – Адэр взял бутылку. – Можешь идти.

За спиной затихли шаги, где-то в зарослях тоскливо засвистела пичуга. Не отрываясь от горлышка, Адэр допил вино, облокотился на стол и уткнулся лбом в кулаки.

***

Рука скользила по старой скамье. Надо же, сумели отремонтировать! Витиеватый рисунок – листочек к листочку, лепесток к лепестку – без каких-либо видимых изъянов выглядел так, как было нарисовано в старой книге. Только в те далёкие времена скамья стояла под раскидистым деревом с яркими листьями. Мун говорил, что они бархатисто-изумрудного цвета. Он часто рассматривал рисунки вместе с Маликой. Она тыкала пальчиком, а он пытался объяснить, чем отличается один цвет от другого.

Будучи маленькой девочкой, Малика не расставалась с этой книгой. Стоя на аллее перед высокой лестницей, перелистывала истёртые страницы, находила нужную картинку и не верила глазам. Неужели замок когда-то выглядел именно так? Лестничную площадку перед центральным входом украшали вазоны с пёстрыми цветами, по обе стороны двери светились фонари в кованых оправах, на крыше развевался флаг Грасс-Дэмора, стены без разводов и пятен были по-настоящему серыми – единственный цвет, оттенки которого различала Малика.

Она бежала в сад, усаживалась на каменные обломки скамьи, открывала очередной рисунок и печально вздыхала, поглядывая на искорёженный пень.

Детство пролетело незаметно, давние привычки отошли в небытие, старая книга затерялась в библиотеке. Сейчас, спустя много лет, Малика вспомнила о ней. Замок постепенно принимал былой внушительный вид, сад радостно шуршал листвой, пень выкорчевали и на его место посадили молоденькое деревце, его тонкие ветви отбрасывали паутину теней на восстановленную скамью.

Малика провела пальцами по каменным бабочкам и пчёлам и подняла глаза. Солнце спряталось за деревьями, но последние лучи ещё озаряли кроны. Когда землю укроют сумерки, краски станут размытыми, именно такими, какими она их видит. И от этого на душе становилось тоскливо. Лишь восходящее солнце дарило надежду, что скоро наступит день, когда она встретит того, единственного, кто вырвет её из тусклого бытия. Только взаимная, чистая и беззаветная любовь позволит ей постичь всё великолепие мира. Теперь надежды нет…

Раздался треск ветки. Малика напряглась. Ей незачем оглядываться – она знает, кто стоит за спиной.

– Что тебе сказал Адэр?

– Ничего.

– Он тебя чем-то обидел?

– Нет. Мы почти не разговаривали.

Вилар обошёл скамью и встал перед Маликой:

– Почему ушла?

– Я себя неловко чувствую в обществе мужчин, – сказала она и поднялась.

– Я тебе неприятен?

– Как такое могло прийти вам в голову?

– Я не мужчина твоей мечты.

– О вашем внимании мечтают многие женщины, но ваш интерес к простой девушке, как я, ни к чему хорошему не приведёт.

Вилар притянул Малику к себе:

– Тебе мешает мой титул?

Она упёрлась ладонями ему в грудь. Под пальцами чувствовалось сбивчивое дыхание и сильные удары сердца.

– Я хочу уйти.

– Могу ли я надеяться, что ты рассмотришь во мне обычного человека?

– Отпустите меня.

Вилар ещё крепче прижал Малику к себе, еле ощутимо коснулся губами её щеки:

– У меня есть надежда?

– Нет, – ответила она. Высвободилась из объятий и торопливо пошла по саду, тусклому и размытому, как её будущая жизнь.

~ 7 ~

В конце огромного холла, возле входной двери, рядом с Гюстом и охранителем стояли трое селян в поношенной пыльной одежде и стоптанной обуви: молодая женщина и два старика. Один старик щупленький, маленький; второй – краснощёкий бородач.

Заметив спускающегося по лестнице правителя, женщина поправила на голове выцветший платок, толкнула спутников. И все трое низко поклонились.

– Что за люди? – спросил Адэр у подбежавшего Гюста.

– Просят встречи с вами.

– Что им надо?

– Говорят, ищут справедливость.

Адэр посмотрел на согнутые в три погибели фигуры. Им не к нему – к Малике. Она выслушает их со вниманием, вместе с ними погорюет, а потом скажет, что в Порубежье справедливости нет.

– Выгнать? – спросил Гюст.

Ничего не ответив, Адэр проследовал в кабинет. Взялся было за очередные отчёты, но, немного подумав, приказал привести селян.

Стоя возле двери и глазея то на Адэра, то на охранителя, старики мяли в руках фуражки. Селянка теребила уголки платка.

– Слушаю, – сказал Адэр.

Бородач толкнул приятеля в плечо и что-то шепнул ему на ухо.

Щупленький старичок сделал полшага вперёд:

– Мой правитель! Нижайше прошу рассудить моё дело по справедливости. Я живу в Истве, в землях графа Вальбы. Селение маленькое. Пять улиц. Улицы длинные, прямые, широкие.

Адэр придвинул к себе документы и принялся выискивать выписки из банка.

– От дома к дому через улицу двадцать шагов будет, – говорил мужик. – Далеко видно, и можно объехать любую яму. А граф Вальба не объехал.

Адэр вытащил из стопы два листа:

– Что не объехал?

– У меня собачонка есть. Малюсенькая такая, в любую щель пролезет. Только заделаю дырку в ограде, она другую найдёт. Выбежит на улицу и так звонко лает.

– Граф Вальба сбил твою собачонку? – спросил Адэр, пробегая взглядом по цифрам.

– Я кричу ей, мол, давай назад. А она, знай себе, звенит колокольчиком, внука на улицу кличет.

Адэр перевёл взгляд на старика.

– Внучок выскочит за ней, на руки подхватит и айда на двор. И так ему весело было. А тут не успел. – Селянин вытер фуражкой глаза. – Положили мы внучка в холодную землю. Могилку оградкой обнесли. Теперь у него свой двор. Теперь собачонку к нему в гости приносим.

– Когда это случилось?

– Аккурат в День Встреч.

– Когда?

– В последний день зимы, когда зима с весной встречается.

Адэр застучал пальцами по столу. Граф Вальба… Граф Вальба… Он был на приёме! Значит, избежал наказания.

Словно прочтя его мысли, мужик продолжил:

– Пошёл я в суд. Сын-то мой аккурат перед этим на заработки в Бойвард подался и ничегошеньки не знал, а у невестки от горя ноги отказали. Я сам пошёл. Потом ещё пять раз ходил. Хотел, чтобы повинился граф. А ещё хотел, чтобы он по нашей улице больше не ездил. У соседки двое детишек. Напротив – четверо, мал мала меньше, от земли не видать. Через дом ещё двое. Так вот, ходил я в суд, а графа всё не было. А потом мне дали бумагу.

Старик вытащил из рукава рубахи сложенный лист, нерешительно переступил с ноги на ногу. Адэр подозвал его жестом.

Покосившись на охранителя, селянин пересёк кабинет и положил лист на стол:

– Вот эту.

Адэр развернул документ. Несчастный случай…

– Я не пересматриваю решение суда.

– Получается, граф не виноват? Ямки объезжает, а тут, получается, не виноват?

Адэр ещё раз пробежался взглядом по строчкам:

– Тебе надо было обжаловать решение. Сейчас уже поздно, сроки истекли.

– А мне ж никто не сказал, – пробормотал селянин и попятился.

Бородач обхватил его за плечо и что-то прошептал на ухо.

– На суд можно пожаловаться? – спросила женщина, и в заплаканных глазах вспыхнула надежда.

– Можно. За судом первой инстанции идёт высший суд. Затем верховный суд.

– Чё-то я не разберу. Я могу пойти и пожаловаться?

Адэр потряс в руке документом:

– Я непонятно сказал? Сроки истекли.

– А я не по этому делу. По другому.

– Когда вынесли судебное решение?

Селянка глянула на мужиков:

– Когда?

– Два месяца и неделя, – напомнил бородач.

Женщина повернулась к Адэру:

– Два месяца и неделю назад.

– Поздно жаловаться.

Селянка поникла.

– Рассказывай, – велел ей бородач. – Забыла, зачем пришла?

Она вытерла уголком платка нос, шагнула вперёд:

– Я выросла в Истве, живу с мужем в Топале, что в землях графа Вальбы. У нас была лошадь. И телега была. Муж всякую всячину возил, на жизнь зарабатывал. А тут вёз хворост. Забыла сказать, как раз сильный дождь прошёл, колею размыло, ноги не вытащишь.

– Ты по делу давай, – прикрикнул на неё бородач.

– Так я по делу, – огрызнулась селянка и сделала ещё полшага вперёд. – Хворост лёгкий, но, когда много и мокрый – тяжёлый. Телега и увязла. Лошадь дёрг, дёрг, а тронуться не может. Муж раз огрел её вожжами. Ещё раз. Лошадь как рванула, телегу по глине как понесло. А тут, как назло, граф на своей машине навстречу ехал. Ну и зацепило жердиной ту самую машину. Совсем чуток. Только грязь сбоку смазало. Пока крику-шуму, прибежали графовы холуи. Лошадь забрали, телегу забрали и хворост забрали. Сказали, после суда отдадут. А на суде сказали, что и лошадь, и телега… – Женщина на секунду умолкла и с трудом выговорила: – Кон-пек-сакция за ущерб. Но этого мало, и мой муж должен три года отрабатывать на конюшне графа.

Достала из кармана сложенный листок, положила на край стола. Шмыгнула носом.

– Я не пересматриваю решения суда, – тихо повторил Адэр.

Селянка с пришибленным видом вернулась к двери.

Краснощёкий старик крякнул, пригладил бороду:

– Смерть ребёнка – несчастный случай. За царапину – имущество забрали и мужика в рабы записали. А обокраденного человека на пять лет в искупительное поселение отправили. Где же справедливость? Где её искать?

– Какого человека? – спросил Адэр.

– Хворост-то ко мне везли. А тот хворост моего сына был. Он сначала к ним кинулся, – бородач кивком указал на селянку. – За компенсацией. Да что с них возьмёшь? А потом уж пошёл к графу. А тот, мол, не было хвороста, и всё тут. Ну и обозвал мой сын графа вором. Погорячился, да, согласен. Но ведь сын прав! А через два дня его в суд. И за клевету на пять лет. Вот я и спрашиваю: где ж нам ту справедливость искать?

Бородач тяжёлым шагом прошествовал через кабинет, вытащил из-за пазухи лист бумаги и положил на стол:

– Нижайше просим: пусть по новой судят.

– Это невозможно.

Старик пригладил бороду, покосился на спутников. Выгнул бровь дугой:

– Значит, в Порубежье справедливости нет? – И потянулся к лежащим на столе листам.

– Оставь, – сказал Адэр.

Бородач отдёрнул от бумаг руку.

– Можете уйти.

Озадаченно переглядываясь, селяне покинули кабинет.

Адэр посмотрел в окно; по дороге уныло брели три серые фигуры. Вытащил из стола родословные книги дворян. Немного погодя приказал Гюсту вернуть в Порубежье, а затем вызвать в замок доктора юридических наук, профессора университета правосудия в Маншере, графа Юстина Ассиза.

~ 8 ~

За целый день о ней никто не вспомнил. Просидев в библиотеке до вечера, Малика отправилась к Муну. Старика в комнате не оказалось. Пробегающая мимо служанка сообщила, что смотритель занят подготовкой апартаментов для советников. В такие минуты на глаза Муну лучше не попадаться. Погружённый в работу, он становился ворчливым, ко всему придирался и всех понукал.

Малика отправилась к себе. Войдя в унылую комнату, села перед трюмо. Из зеркала на неё смотрели усталые глаза. Лицо, обрамлённое в серо-золотистую рамку, выглядело изнурённым.

Дверь приоткрылась.

– Ты не спишь? – прозвучал голос Вельмы.

– Нет, – сказала Малика. Подошла к окну и раскрыла лежащую на подоконнике книгу.

Вельма в нерешительности потопталась у порога:

– Я вчера не смогла прийти.

– Ничего страшного. Мне не нужна сиделка. Поговори с Муном. Пусть подыщет для тебя другую работу.

– У меня уже есть работа. Я теперь личная служанка правителя.

Малика окинула взглядом стройную фигурку, облачённую в легкомысленное платье – грязно-сиреневое (опять же обман зрения), с глубоким вырезом и множеством кружевных воланов, – и еле сдержалась, чтобы досадливо не сморщиться. Нельзя давать волю чувствам и выплёскивать недовольство на глупую девчонку только за то, что она совершает ошибку.

– У тебя новое платье.

Улыбаясь, Вельма провела ладонями по юбке:

– Нравится?

– Служанки так не ходят.

– Мун занят. Без его распоряжения униформу не выдают. Ты на меня не обиделась?

– За что?

– Я вчера не пришла.

– Не говори ерунду.

– Вот и ладненько. – Вельма умостилась на подоконнике, подышала на стекло, на запотевшем пятачке нарисовала сердечко. – Знаешь, чем я буду заниматься?

– Не имею понятия.

– Всем, – рассмеялась Вельма.

Передёрнув плечами, Малика вытащила из-под неё книгу.

– Всё читаешь, читаешь. Не надоело?

– Нет.

– Чем ты занималась в замке до болезни?

– Ничем.

– Как это?

– У тебя, наверное, много работы, – проговорила Малика. – Не хочу тебя задерживать.

– Да, работы много, – согласилась Вельма. – Поменять постельное бельё… Знаешь, какая у правителя кровать? Огромная-преогромная, как твоих три. Или нет, четыре. Взбить подушки, сменить полотенца, вытереть пыль. Работы много. А хочешь, я попрошу правителя, чтобы он и тебя взял?

– Нет!

– Ну и зря. Накрывала бы в обеденном зале на стол или гладила сорочки. Вчера из Тезара машина приехала. Полная его одежды. В гардеробную зайти нельзя, кругом коробки с обувью, чехлы с костюмами, чемоданы. Подумай. Я могу поговорить.

– Нет!

– Вот заладила: нет да нет. Со своими книжками совсем зачахнешь. Ладно, пойду к Муну. Может, уже освободился. – Вельма соскочила с подоконника, поправила сползший с плеча рукав платья. – Как ты с ним ладишь?

– С кем?

– С Муном. Он всегда такой нервный?

Малика улеглась на кровать и уткнулась в книжку.

Вельма словно только этого и ждала. Уселась в ногах и принялась накручивать на палец белокурый локон:

– Нервный и злой, точно муху проглотил. Целый день ворчит: то с чердака не тот стол притащили, то паутину увидел. Всё ему не так. Хотя сегодня все нервные.

– Кто это – все?

– Да все: правитель, маркиз Бархат, секретарь, охранители. Хотя понятно – почему.

– И почему же?

– Ты ничего не знаешь?

Малика отложила книжку:

– Не знаю.

– Ничегошеньки-ничегошеньки?

– Говори уже!

– Скоро в замок знатные гости приедут. Один… имя такое чудное: без чего-то.

– Безбур. Мави Безбур.

– Точно! А второй какой-то профессор из Маншера.

– Кто тебе сказал?

– Никто. Я слышала разговор Гюста с охранителями.

– Иди, Вельма, – произнесла Малика. – Я хочу спать.

Взглянув на неё с усмешкой, Вельма удалилась.

Малика поднялась с кровати. Сделала круг по спальне, выглянула в коридор. Тихо… А в другом крыле замка бурлит жизнь. Даже Вельма, три дня как приехала, и уже кружит в водовороте событий.

Малика прошла по пустым, затянутым сумраком переходам, спустилась по пыльной лестнице, с третьей попытки открыла скрипучую дверь и ступила на иссохшую от жаркого солнца землю. Возле этого флигеля она ходила очень редко. Здесь ничего не росло, окна в грязных разводах наводили тоску, карнизы в трещинах и разломах грозили свалиться на голову, из расположенного поодаль гаража всегда долетал какой-то специфический душок. Сейчас же под стремительно темнеющим небом покачивались тонкие деревца и поросли кустарника, а со стороны вытянутого здания ветер доносил запах свежей побелки и краски.

Малика двинулась к приоткрытым воротам, из которых вырывалась узкая полоска света.

– Есть тут кто? – крикнула она, заглянув в гараж.

Вдоль стены вольготно стояли несколько машин, среди них в свете белых ламп сиял серебром автомобиль Адэра. В дальнем углу возле полок, тумб и шкафов виднелся автомобиль цвета закатного солнца, с поднятой крышкой капота и распахнутыми дверцами.

Малика хотела уже уйти, когда из глубины помещения прозвучало:

– А кто нужен?

Малика подошла к машине Вилара:

– Добрый вечер.

Из-за крышки капота показался белобрысый человек средних лет, одетый в промасленную робу. Сведя на переносице белёсые брови, глянул на неё, как на шуруп, который странным образом остался после сборки механизма:

– Для кого добрый, а для кого – так себе. Чего хотела?

– Я Малика.

– Знаю. Внучка смотрителя.

– Верно. А вы водитель маркиза Бархата?

– Он самый.

– Как вас зовут?

Мужчина плюнул на руку, принялся тереть тряпкой ладонь:

– Ну, Зульц. Что дальше?

– Ничего, Нузульц. Я на минутку заскочила. Думала…

– Просто Зульц, – перебил водитель. – Без всяких «ну».

– Простите, – смутилась Малика. – Я думала, что в гараже забыли выключить свет.

– Минута прошла.

Малика переступила с ноги на ногу. Шофёр явно был не в духе, каждое слово бросал как подачку назойливой собаке. Но желание хоть чем-то перебить оскомину от разговора с Вельмой не позволило развернуться и уйти, гордо хлопнув воротами гаража.

Малика провела пальцами по царапине:

– Красивая машина, а бок поцарапан.

– Это, девонька, крыло.

Малика рассмеялась:

– Вот уж не знала, что у машины есть крылья.

Зульц бросил тряпку в бак для мусора:

– Не женское это дело – в гараже торчать. Шла бы на кухню, посуду, что ли, помыла.

– Сдалась вам эта посуда.

Зульц расплылся в улыбке:

– Не один я посылаю?

Малика провела пальцем по стеклу:

– Можно я пыль вытру?

– Ветошь в шкафу, – сказал Зульц и нырнул под крышку капота.

Протирая окно, Малика разглядывала салон. В этом кресле сидел Вилар и смотрел на освещённую фарами колею, когда ехал за ней и Муном, чтобы вернуть их в замок. О чём он думал, один среди мрачной пустоши, кишащей дикими собаками и шакалами?

– Давно служите у маркиза Бархата?

– У старшего почти всю жизнь. А младшего привёз сюда, да так и остался.

– Значит, вы хорошо его знаете.

– Как не знать? На моих глазах вырос.

– Расскажите, какой он?

– Тебе-то зачем?

– Просто хочу поболтать, но не могу придумать о чём. В крыльях и машинах я не разбираюсь.

Зульц упорно молчал.

– Мне кажется, он никогда не кричит, – произнесла Малика.

– Не кричит.

– А ещё мне кажется, он никогда никого не оскорбляет.

– Вилар Бархат душевный человек. Добрый, мягкий, совсем как его отец.

– Будто говорите о подушках.

– Глупая ты, жизнью не битая.

Малика невесело улыбнулась отражению в стекле.

– Сидишь под крылом Муна и не догадываешься, какими бывают господа. Есть такие – не господа, а деспоты, тираны. Да ты, поди, и слов таких не знаешь.

– Знаю.

– Да ну? – насмешливо прозвучало из-под крышки капота.

– Тиран – это человек, который мучает, угнетает, лишает свободы и спокойствия.

Послышался тихий смешок.

– Разве не так? – спросила Малика.

– Так, так.

– Почему вы смеётесь?

– Будто о знакомом господине рассказала.

Малика подошла к Зульцу:

– Вы видели настоящего тирана?

Склонившись над двигателем, Зульц хохотнул.

– Неужели Великий?

Опёршись руками на передок машины, водитель рассмеялся.

Малика бросила тряпку в бак:

– Да ну вас. – И направилась к воротам.

– Ладно, не обижайся, – крикнул Зульц. – Малика! Вернись!

– Я уже вытерла пыль.

– Сядь за руль.

– Это ещё зачем?

– Погазуешь, а я послушаю.

Малика с волнением села на водительское место.

– Ключ видишь? – спросил Зульц.

– Вижу.

– Поверни его. Теперь легонько надави на педаль газа.

Малика посмотрела себе под ноги:

– Их две.

– От глупая баба! Ту, что справа.

Мотор глухо зарычал.

– Слышишь скрежет?

– Не слышу.

– Вот и я не слышу. Похоже, всё, – сказал Зульц и закрыл капот.

Представив себя водителем, Малика улыбнулась себе в зеркало заднего вида. Мысль родилась неожиданно…

– Научите меня ездить.

– Не-е-ет, – протянул Зульц.

– Думаете, не смогу?

– Почему не сможешь? Сможешь. Чтобы крутить баранку, большого ума не надо. В Тезаре многие дамы водят автомобиль.

– Тогда в чём дело?

– Во-первых, машина не твоя, а маркиза.

– Если мы будем ездить рано утром, он не узнает.

– Во-вторых, машину сперва обкатать нужно.

– Вместе обкатаем, – не унималась Малика.

Зульц отрицательно покачал головой.

– Вы видели когда-нибудь море? – спросила она.

– Не приходилось.

– Я покажу вам.

Зульц хмыкнул:

– Ладно, прокатимся разок.

Рано утром, пока не проснулся замок, Малика прибежала в гараж. Зульц уже сидел за рулём.

– Только сегодня и совсем чуть-чуть, – сказал он и завёл мотор.

«Только сегодня и совсем чуть-чуть» растянулось на несколько дней. До полудня Малика работала в архиве, затем перебиралась в библиотеку, чтобы никто не видел её и не придумал ей какое-нибудь занятие. Она не служанка и не хотела в неё превращаться. Но пару раз всё-таки столкнулась с Муном. Оба раза его окружали рабочие и прислуга. Старик издали бросал взгляд с немым вопросом: «Как ты?» Малика улыбалась: «Всё хорошо».

А на рассвете Зульц отъезжал от замка, уступал ей место за рулём, и автомобиль, поднимая клубы пыли, летел к морю. Совершив круг, тормозил возле обрыва. Они садились на камень. Зульц глядел на безмятежную, словно спящую, гладь моря, на ленивых чаек и на белый морской песок. О чём он думал? Может, об оставленной в Тезаре семье, а может, о добром господине, которому служил верой и правдой почти всю жизнь.